Лицо
Начнём с хлеборезки. Лицо. Это, собственно, то, от какого лица ведётся повествование: я веду, ты ведёшь, он ведёт. В первую очередь определяем его, ведь оно самым глобальным образом будет влиять на весь текст и читательское восприятие. 1. Первое лицо. Полное олицетворение повествователя с героем, с его мыслями, чувствами и даже искажениями, например, мир героя с дальтонизмом должен быть описан согласно с его недугом, как и мир героя с шовинизмом — согласно с его. Широта внутренней палитры, однако, противопоставляется палитре внешней, потому что писатель не может писать о том, чего герой не видит, не слышит, не чует, не знает. Крайне важно иметь «живого» и неплоского главного героя с присущими только ему особенностями речи, иначе читатель будет обречён сидеть в пустой черепной коробке и слушать ветер — и то редкий. Самый очевидный повод выбрать повествование от первого лица — это как можно быстрее вызвать эмпатию\антипатию у читателя к герою, внутри чьей головы он и будет сидеть. Менее очевидный вариант — играть на интриге. Ведь первое лицо — это всегда немного неправда, всегда то, как один человек видит определённую ситуацию. А вдруг он заблуждается? Вдруг он шизофреник или под веществами? Вот вам психологический триллер. Если же герой в адеквате, то он всё равно ограничен своей головой, а загадки как-то решать надо — детектив. Также раньше популярно было писать с поочерёдной сменой героев — POVами, когда одно и то же происшествие осмысляется разными мозгами. Главное, чтобы читатель не уснул на повторе. 2. Второе лицо. Чёрный лебедь среди писателей и в целом заслуженно, ведь воспринимать текст: «Вы идёте по шоссе и сосёте сушку» — тяжело и дискомфортно. Хотя бы потому, что это условное попирание вашей интимной зоны. Ну а как иначе, если идёт и сосёт герой, а не я! Буду я ещё идти и сосать, ага, конечно! Второе лицо — это категорическое погружение читателя в текст непривычной для живой речи императивной составляющей (ты идёшь, ты делаешь — как будто приказ). Хорошо для ужасов и напряжённой атмосферы как раз из-за дискомфорта. Более-менее неплохо можно пережить в небольших экспериментальных рассказах, но, скорее всего, крупную форму из этого лица дочитают только камикадзе. Хотя всё зависит от обоснования, ведь в эпистолярном жанре (пи́сьма) такое воспринимать проще. 3. Третье лицо. Режим бога или наличие рассказчика. Читатель парит над героями, подслушивает диалог одних, смотрит, как в офисе халтурят другие. Видит всё, что захочет, но преимущественно во внешнем мире. В этом прямая антитеза первому лицу. У третьего во многом ограничены потоки чувств и мыслей героев, ведь мы не находимся в их голове. Парящий над всеми повествователь может быть ранее упомянутым богом — безликой фигурой, безразличной ко всем и с безликим языком. А может быть и профессиональным рассказчиком, особенностями которого будут окрашиваться описания: «А сейчас, детки, баба Нюра расскажет вам сказочку. В некотором царстве, в некотором государстве…». Тут мы встречаем интересный симбиоз. Повествование как бы ведётся сверху и должно быть объективным, но ведёт его живое существо со своими взглядами на мир. Подходит это лицо, что очевидно, для эпических произведений, когда вам ведут сказ о приключениях каких-либо героев, где не то чтобы важно каждую секунду знать, что они думают и каким мир вокруг видят, где важнее видеть, какие препятствия они преодолевают. Ещё, как и первое лицо, хорошо для интриги и загадок, но вывернутых в другую сторону. Если я-текст заставляет нас сомневаться в объективности главного героя, то беспристрастный они-текст будет дурить, ведь мысли персонажей заперты на ключ. Третье лицо очень пластично, даже пластичнее первого, а всё из-за выбора фокализации на любой вкус.Фокализация
Степень олицетворения, отождествления. То, насколько вам открыт внутренний мир персонажа. Не будем погружаться в тонкости типов (пускай их всего три), для писательства лучше работает «шкала». Просто запомним, что у первого лица фокализация всегда стопроцентная. И от этого будем скакать. Я — это и есть сто процентов фокализации. Форточка персонажа открыта для вас настежь. Он — это я. То есть вы. То бишь он. Я. Я слышу все свои мысли, я знаю, что на этом вот матрасе мне неудобно, я помню, как в детстве меня побила девочка, я булку хлеба называю всегда сайкой, а поварёшку — чеплашкой. Вы — стопроцентный я. Герой текста. На один процент снизили фокализацию — «я» пропадает. И начинается третье (второе из-за непопулярности опускаем) лицо. Он. Но как же быть внутри героя, когда третье лицо предполагает закрытость его внутреннего мира, как тогда работает фокализация? А просто. Например, в определённые моменты включать телепатию. Максим подумал: «Я получил пятёрку! Батя меня не прикончит!» Это самый простой вариант. Мысли можно также внедрять в текст без кавычек, как будто на мгновение персонаж вселился в повествователя: «Наталья Александровна поставила пять в дневнике и расписалась. Ура! Максим улыбнулся». «Ура» в данном случае словно выкрикнул сам Максим, хотя его произнёс повествователь. Посложнее будет окрашивать внешний мир восприятием героя. «Максим, потея, передал бате треклятый дневник с драгоценной пятёркой». «Треклятый» и «драгоценная» тут — то, как герой чувствует этот дневник и эту пятёрку, как бы он их сам назвал. Да и «батя» — тоже часть приоткрытой форточки внутреннего мира. Обезличенный повествователь использовал бы слово «отцу». То, насколько форточку приоткрывать, решает сам автор. Текст в третьем лице с нулевой фокализацией, без какого-либо внутреннего окраса, может быть очень сухим, если ты не профессиональный писатель. Он проснулся, помылся, поел, поработал, поел, умылся, лёг спать. Увлека-а-а-ательно! Прям мой день. Беспристрастность в тексте — это административные документы, даже инструкция к насосу эмоциональнее их. А ещё текст в третьем лице с нулевой фокализацией так-то сложно писать. Хотя есть ещё обратный момент — сложно начинающим авторам писать и текст с правильной ненулевой фокализацией, ведь нередко у юных творцов форточка приоткрывается на самих себя. Это не то чтобы ошибка, но всегда чувствуется. Когда какой-то герой «плохой» или «страшный» не потому, что его так чувствует другой персонаж, а потому, что так хочет писатель. Ещё хуже, когда писатель сублимирует. Измывается в тексте над персонажем, прообраз которого ненавидит в жизни, восхищается теми вещами, которыми сам восхищается в реальности. В качестве арт-терапии практика похвальная, да и психологи повеселятся, читая такие «дневники», но всё-таки, когда не надо, чтобы дуло, форточку лучше прикрыть.