Lana Del Rey — Cherry
— Неужели вид за окном интереснее меня? — интересуется Ран с нотками игривости, за которой прячет булькающее в жаровне чувств раздражение. Леа вновь нацепила на себя маску флегматичной усталости, спряталась с головой в свою раковину, позабыв об их недавнем разговоре. А Рану хочется, чтобы она всецело посвятила себя ему. Хотя бы сегодня. — М? — Леа с трудом отводит взгляд многоцветных глаз от бушующего водоворота огней ночного Токио и проходящих мимо окон людей. — Я не расслышала. — Там есть что-то, интереснее меня? — А. Нет. Просто я не знаю, о чём с тобой разговаривать, — пожимает она небрежно плечами и берётся за ложку. Шоколадный десерт-мороженое, который она заказала, немного подтаял и теперь медленно опускался вниз. — Ты пригласил — ты и развлекай. — Хорошо. Твоё любимое животное? — Ран лукаво наклоняет голову и делает глоток капучино из кружки. Клубничное пироженое тает-расползается в стоящей рядом тарелке — он временит с ним, настраиваясь на разговор с Леа. Она ненавидит разговаривать с набитым ртом, понял он десять минут назад, когда они ели мисо-суп. — Ты серьёзно? — Леа кривит лицо в наигранном ужасе. — Неужели ты никогда не приглашал девушек на свидание? — Приглашал. Только после десяти минут мы чудесным образом оказывались в лав-отеле, — он многозначительно приподнимает брови и улыбается, глядя на то, как Леа пытается скрыть смущение за наигранной злостью — прямо как он несколько минут назад. — Хочешь, могу так и с тобой. — Ничего удивительного, — едким голосом замечает она. — Ты просто урезаешь полгода регулярных свиданий и делаешь то, что может доставить тебе часовое удовольствие. Другого я от тебя и не ожидала. Ран недоуменно хмурится. — Объясни? — Свидания — это лишь маскировка, — заявляет Леа слишком убеждённым для девственницы тоном. — Прикрытие. Мужчины таким образом изящно прокладывают путь к постели. — Да? А вы, женщины, как будто очень против, — в тон ей отвечает Хайтани и презрительно щурится. — И как ты до этого дошла? Где прочитала эту хрень? Нос, залившийся румянцем, выдаёт её с потрохами. Рану не хотелось унижать и насмехаться над Леа, но её вызывающее поведение и странная враждебность выводили из себя получше остального. Если сбить спесь сразу же, артачиться перестанет. Наверное — с таким человеком, как Леа, может быть всё, что угодно. — Это и так очевидно, — Куран, раздражённая, практически скрежещет зубами и вымещает крупицы злости, давя сладкую шоколадную массу ложкой — но в рот так и не берёт. — Тебе ничего не очевидно, — Ран упирается подбородком в раскрытую ладонь и оглядывает её красивое лицо. — Ты просто никогда не была на свиданиях. Тебя никто никогда не приглашал, потому что ты закрываешься от людей, которые хотят с тобой поладить. Даже от меня. — Как будто я не знаю, чего ты хочешь, — огрызается она, пряча глаза. — И чего же? — Да того же самого, — выпаливает зло. — Если я шучу про секс, это не значит, что я действительно хочу с тобой переспать. Конечно, хочу, но не сейчас, — торопливо припаивает Ран, уже предвидя сцену из ближайшего будущего, как Леа с трагическим видом заявляет, что он не хочет её. Хочет, ещё как — даже передёрнул однажды, вспоминая злое лицо. Но знать об этом ей пока необязательно. — Сейчас я хочу просто поболтать. Ещë некоторое время она в откровенном недоверии жжёт его дырами расширившихся от яркого света ламп зрачков, но потом явно смягчается — даже кровь отливает от лица, оставляя воздушный симпатичный румянец на впалых щеках. Совсем чуть-чуть поддев улыбку на недовольно сжатых губах, она расслабляется и с удовольствием черпает ложкой десерт. Блаженно прикрывает веки и наклоняет голову к плечу.The Kid LAROI — Deserve you
— Хорошо. Мне нравятся лошади. — Почему именно лошади? — с энтузиазмом, внушенным словами Шиона, интересуется Хайтани. — Самое благородное животное, как по мне, — Леа благоговейно сверкает глазами. — Ты когда-нибудь видел лошадей вживую? — Кажется, — Ран задумчиво мнёт губы. — Но это не точно. — А я в детстве каталась несколько раз. Очень умные животные. Понимают и принимают ласку. Не то, что рыбы. — Что не так с рыбами? — На них можно смотреть — они красивые, когда плавают в воде. Но они не поймут ласки, если их вдруг погладить. Мне больше нравятся животные, которые осознают людскую любовь. — Ты сама похожа на лошадь. Видимо, не стоило этого говорить, — мелькает в голове, когда глаза Леа режут его стальным холодом. — Я знаю, что у меня немного выпирает челюсть, но не думала, что она похожа на лошадиную, — говорит сухо, отправляя в рот ещё одну ложку с мороженым. — Да я имел в виду твой характер, — тут же поправляется Ран, хотя очень неохотно — оправдываться перед ней кажется совершенно лишним занятием. — Как у дикой лошади. Приподняв брови, словно сомневаясь в его умственных способностях, Леа замечает: — Это в любом случае не комплимент. Раздражение, до этого свернувшееся змеёй где-то в животе, наконец просыпается и скользит чешуёй прямиком до горла, обхватывая внахлёст. Разговаривай с ней как с человеком или мусором — всё не так. Поэтому он, думая, что вполне имеет на это все полномочия, в тон ей отвечает: — Да. Это — факт. А на факты не обижаются, Леа, — на последнем слове он чуть запинается — ещё не привык к такой странной фривольности и не менее сложному имени. О чём тут же докладывает ей: — Почему у тебя такое странное имя? — Ничего особенного, — пожав плечами, девушка упирается взглядом в деревянную столешницу. — Мой отец — христианин. Поэтому решил, что назвать дочь в честь Святой Леа будет красиво. И плевать, что половина людей её имени даже не может выговорить. — Оно что-то означает? — заинтересованно интересуется Хайтани. Замечает, как по её лицу мелькает что-то светлое, похожее на солнечный блик, а глаза становятся яснее. — С еврейского переводится как «уставшая». Или «заботливая», «нежная». Не знаю, о чëм он думал, когда называл меня им. — Имя много говорит о человеке, — соглашается Ран с лёгким кивком. — Только ты точно не нежная и не заботливая. — Откуда ты знаешь? — тут же вскидывается Леа, явно уязвлëнная. — Имя ничего не говорит о человеке. Ты и сам не похож на орхидею.The Kid LAROI — What Went Wrong???
— А ты заметила, что у нас в именах совпадает один иероглиф? — немного подумав, Ран решает поменять тему разговора на интересующую его. — Это судьба. — Наша судьба — наши соулмейты, — говорит она, пока змея на его горле прощально шипит и ускользает обратно в желудок, сворачиваясь тугими кольцами до скорого времени, а место её заменяют жалящие сколопендры разочарования. В глазах Леа сверкают молнии несогласия и неуверенности — скальпель для его сердца, ведь, казалось, она мыслит не так, как остальные. Леа не вписывается в окружающее её общество как раз из-за того, что отличается мышлением. Но, — какой же, блять, это пиздец, — в такой банальной вещи, как связь соулмейтов, она оказалась.... Как все. От этого даже скулы сводит от горечи и лоб покрывается сеткой глубоких морщинок. Леа замечает его реакцию, но полыхающее пламя в зрачках даёт Рану понять, что настроена не менее вызывающе и рьяно, как он сам. Пытаясь взять себя в руки, он дёргает уголком губ и выпаливает злобно: — Неправда. Соулмейт не обязан быть... судьбой. Ложка с негромким звоном опускается в миску с мороженым. Сложив руки перед собой на стол, словно бы защищаясь от него, Леа вкрадчиво говорит: — Но союз соулмейтов — самый лучший... Да. Самый лучший, самый здоровый, самый крепкий, самый-самый-самый, потому что так говорят учёные, священники и все те, кто любит припудривать прыщи на лице вместо того, чтобы лечить их. Там, где другие видят красоту и созидание, он различает уродство и разрушение судеб, жизней, возможностей. — Говорят тебе учебники, статистика, учёные, учителя, — сдержанным голосом говорит Ран.— Я так не считаю. Считаю, что у каждого человека должна быть своя голова на плечах. И право выбора. — Вот именно. Это личное дело каждого человека, — протестует Куран. — Если ты уверен в том, что имеешь свой собственный выбор, значит, у тебя он есть. Используй его. — А ты? — Что — я? — недоуменно переспрашивает Куран, вновь берясь за ложку. — Соулмейт. Если ты его найдëшь, то будешь с ним? — Скорее всего, — кивнув его самым мрачным мыслям, Леа поднимает взгляд и хмурится. — Но если со мной будет человек, который будет дороже всего, то... нет. Всё зависит от людей, как ни крути. А что? Значит, ещё не всё потеряно. — Для меня это странно. Я вообще не понимаю... как можно общаться с человеком, из-за которого заживо варят в кипятке или окунают в снег. Я бы плюнул своему соулмейту в лицо, — с завидной уверенностью заявляет он. Леа презрительно кривится. — Он может сделать то же самое. Ведь мучаться из-за тебя, — сделав внушительно-многозначительную паузу и приподняв брови, Леа снова черпает мороженое ложкой и со смаком заканчивает: — Просто идиотизм.Lana Del Rey — Playing Dangerous
Ран лениво дёргает уголком губ в ответ на это гениальное и замечание и снова пытливо заглядывает ей в лицо. — Невысокого ты обо мне мнения. Интересно, почему? — Моё мнение ещё не сложилось, — протестующе говорит Леа, будто бы делая мелкую уступку. Ран даже не удивляется тому, что она говорит вслед за этим: — Сейчас я вижу перед собой надменное самоуверенное существо, которое любит донимать других и шантажировать, пока не добьётся своего. — Твои рыбьи глаза видят только плохое? — любезно вопрошает он. — Я — единственный, кто заговорил с тобой по доброй воле. Помог тебе. А сейчас заказал еду за свой счёт. Прямо исчадие Ада. — Я... — протестует она, набирает в лёгкие воздуха и... И замолкает, поджимая пухлые губы. Ран тоже молчит, прихлëбывая кофе из своей кружки. Ждёт, ведь практически чувствует вибрацию рвущихся из неё слов — пока они лишь ютятся меж губ, сминаемых в неуверенности. Спустя несколько минут она всё же произносит: — Прости. Мне сложно... сближаться с людьми. — С мужчинами... — поправляет Ран. — С мужчинами? — с явной издёвкой переспрашивает Леа. — Я вижу перед собой недозревший приплод в пубертатном периоде, а не мужчину. Приплод. Как у свиньи или собаки. Ран щурится и мысленно обзывает её ебанутой сукой, но решает не реагировать на грубость. — Тебе сложно сближаться с мужчинами из-за твоего хуëвого характера. И необязательно язвить в каждом предложении, когда разговариваешь с людьми. — Это за рыбьи глаза. И лошадиную челюсть. — Ты злишься? — догадывается Хайтани. — Да, и имею на это право. — Тогда и я имею право сказать, что твоя злость... мне нравится. Когда ты злишься, то почти становишься хорошенькой. — Не говори так вульгарно. Я всё равно не буду заглядывать тебе в рот и говорить о том, какой ты классный. Чëрт возьми, ведь она попадает в точку. Обычно девушки так и делали. — А мне этого не надо. Было бы нужно, я с тобой здесь не сидел, — вызывающий тон оказывает на неё благотворное действие; Леа, сделав какие-то внутренние выводы, кивает и поднимает глаза на его лицо. — Но почему я? — спрашивает, он тут же находит ответ в своей памяти. — Я тебе нравлюсь. Почему? — Ты мне нравишься? — хмурится Ран непонимающе. Внушает самому себе, что это лишь для того, чтобы проверить собственные актёрские навыки, но удовольствие, растëкшееся изнутри под напором девичьей растерянности, слишком уж тёплое, подозрительно шепчущее ему, что это всё именно для сладкого выражения её лица. — С чего ты взяла? — Ты ведь сам сказал... — хмурится она, явно сбитая с толку его серьёзностью. — Нет. Я не говорил. Но предательская улыбка всё равно нагло прорывается сквозь маску невозмутимости, выдавая его с потрохами. Лицо Леа идёт пятнами румянца — теперь уже вызванным бешенством. Она цедит сквозь зубы злобно: — Хватит вести себя как идиот. — Я не помню, что говорил, — предпочитает он держаться за своё. Проигрывать ей слишком быстро — скучно. — Значит, такого не было. — Хорошо. Хорошо, — повторяет она так, словно разговаривает сама с собой, и скрещивает руки на груди. Добавляет совершенно неожиданное: — Ты мне тоже нравишься.Melanie Martinez — Tag, You're It
Недоверие тяжёлое, свинцом опоясывающее его грудную клетку. Жжётся к тому же хуже пчелиного яда — не верит, хотя очень хочется. Симпатия — не та, которая возникает при столкновении тел и мимолётных желаний, а какая-то совершенно другая, принципиально новая, — разветвляется внутри колкими побегами, выкручивает болью кончики пальцев — до одури хочется прикоснуться к ней. Но он не из тех людей, которых легко очаровать такой банальной фразой. Ему нужно всё — не будет довольствоваться полутоной, ему это неинтересно. — Правда? — Ты не можешь не нравится. Один твой рост уже делает тебя красивее остальных парней. — А волосы? — трогает он своё больное-любимое место. Но Леа тут же отрезает: — Они не нравятся. — Почему? — возмущённо спрашивает Ран. — Потому что они красивее моих, — выгнув бровь, Леа складывает губы в лёгкой улыбке. — Прости уж. Испуг за свою гордость и достоинство полностью опускает. — У тебя тоже красивые. Просто ты за ними не ухаживаешь так, как нужно. Каким шампунем пользуешься? — «Compliment», по-моему, — с ребристой неуверенностью в голосе отвечает Куран и хмурится. — То есть, ты даже не знаешь, какой фирмы у тебя шампунь? — Ран делает глоток из кружки и с видом знатока осматривает её голову. — Нет. Самый обычный. — Если бы ухаживала, то поняла бы, что шампунь для волос нужно подбирать. Сначала нужно сходить в парикмахерскую и определить твой тип волос. Потом купить несколько пачек шампуня и выбрать тот, который подойдёт лучше. — Как ты хорошо осведомлён, — приподнимает она брови. — И как понять, какой шампунь походит больше? — Волосы будут гладкими и мягкими. У тебя они слегка пушатся — значит, шампунь отвратительный. Ещё нужны бальзам и маска, чтобы поддерживать их сияние. Я могу после уроков сводить тебя в одну парикмахерскую на Сибуя. Рэйко-сан поможет тебе с причёской, — подмигнув, Ран наконец отодвигает от себя пустую кружку и задумчиво осматривает пироженое, решая, съесть его сейчас или чуть позже. — Рэйко-сан? — тут же выхватывает Леа, вызывая у него короткий смех. — Обворожительная женщина двадцати восьми лет, не замужем. Мы однажды с ней... — Не утруждай себя подробностями, это отвратительно, — тут же вспыхивает Леа. Неужели ревнует? Яндэрэ, по-видимому. — ... попробовали покрасить мне волосы в чистый блонд, — заканчивает он с лукавой улыбкой. — Но смотрелось глупо, поэтому я остановился на этой стрижке. У тебя, Леа, голова забита одними извращениями. Лав-отели недалеко, если ты не передумала. Его нога под столом касается её икры. Она тут же прижимает их к себе и щерится разъярённой кошкой — взятая врасплох, всё равно выдаёт очередную вызывающую реплику: — Если мы и будем заниматься сексом, то только дома или на Онсене. Ран с нескрываемым удивлением присвистывет, привлекая внимание других столиков. — Хочешь заняться сексом в воде? — беззастенчиво интересуется он, пока Леа пылает красным от стыда, находясь под прицелом нескольких заинтересованных людей. — Ты интереснее, чем я думал, Ле-а. Поехали со мной в Онсен Кохакутани на выходных? — Нет, спасибо, — шипит она злобно, прикрыв лицо рукой. — Я сказала, что у меня уже есть парень. — Ты его вообще не знаешь. — Это дело времени. — И со мной тоже — дело времени. — Мне не нравится твоя напористость. Она... подозрительная. — Да, Леа, всё, как в дешёвой американской драме: я поспорил с друзьями на то, что украду девственность невинной девушки, — едким голосом декламирует Ран. — Самое логичное клише из существующих. Но я так не думала. Я не хочу становится для тебя несерьёзным развлечением. Человеком, о котором ты сегодня помнишь, а завтра проходишь мимо и даже не здороваешься. Последние слова сквозят то ли упрёком, то ли раздражением. Механизм в голове начинает работать, шестерёнки исправно выполняют свою функцию: меньше, чем за пять секунд, он находит объяснение её странному поведению. — Ты обиделась на то, что я игнорировал тебя весь этот месяц? — пронзает его мозг догадкой. — Поэтому и ведëшь себя так. Вспыхнувший кончик носа говорит всё за неё — действительно обиделась. — А нельзя? — рявкает она, беспомощно хватаясь за ложку. Со стороны это некрасиво и вполне понятно, но... он ведь ей ничего не обещал. Точнее, обещал, но пока ещё не такие серьёзные вещи. Но поздороваться он мог. Правда, мог. — Хорошо, — признаёт Ран свою частичную вину. — У меня было слишком много дел. Я забыл... про тебя. Но мы ведь не настолько близки. Ран мысленно советуется со здравым смыслом и решает промолчать о том, что дрочил, вспоминая её. Как-нибудь потом скажет. — Поэтому я и отказывалась. Мне не нужен человек, который забудет меня из-за своих дел, — Леа произносит это подозрительно спокойно, уже не краснея и злясь. — А ты сама со мной здоровалась? — зеркалит он её. — Несправедливо спихивать на меня всю вину. — Здесь нет никакой и ничьей вины. И мужчина здесь ты — проявляй инициативу первым, а не полагайся на женщину. — Ты назвала меня недозревшим приплодом в периоде пубертатного подростка, — с удовольствием отвечает Хайтани. Леа, промкнув губы салфеткой, снова язвит: — У тебя интересная черта запоминать каждое сказанное мною слово, Хайтани. Уверена, что по ночам лежишь в кровати и повторяешь наш диалог, придумывая гениальные ответы. Отчасти. По ночам он лежит в кровати и повторяет их диалоги, но не для того, чтобы запомнить отдельно сказанные слова. Уж точно не для того. — Я уже говорил: просто для того, чтобы использовать их против тебя. Нужно же сбить с тебя спесь. — А твою кто тогда собьёт? — Я думал, что это сделаешь ты, но после твоих слов мне кажется, что уже никто не сможет. Не ожидал, что ты так низко себя оцениваешь, — сочувственный вздох летит в неё огромным булыжником. И, видимо, прилетает в цель. — Ты невыносимое трепло, Хайтани Ран, — чеканит Леа, злобно сверкая глазами.BØRNS — Past Life
Упëршись локтем в стол, Ран наклоняется и мажет кистью, прося Леа приблизится к нему. Она с некоторой справедливой опаской приближается к нему — он чувствует на своей коже её тёплое кошачье дыхание. — Если повторишь так моё имя ещё пять раз, то я кончу, — шепчет он сокровенно, глядя прямиком в большие зрачки, которые точно расширились не из-за света. — Без шуток, Ле-а. Она отлетает от него, вжимаясь в мягкое кресло, вся наливается густой краской. Говорит возмущённо, с придыханием: — Извращенец. Бедная христианская душа. Будет ли она кричать, если он спросит, мастурбировала ли она когда-нибудь? Скорее всего. — Это был комплимент. Другая девушка на твоём месте уже скакала бы от счастья. На мне. — Ещё одна пошлость, и я уйду домой. Я серьёзно. — Хорошо. Но тебе не нравится твой парень, — стоит на своём Ран, приступая к пироженому. Крем мажется по тарелке, ложка звякает от керамику — удивительно только, как европейцы едят этим свою еду, не разбивая посуды, — но аппетит почему-то пропадает. — С чего ты это хотя бы взял? — усталость, сквозящая в её голосе, немного забавляет его. — Ты не смотришь на него так же, как на меня сейчас. — И как я на тебя смотрю? — скептически спрашивает Куран, водя ложкой по ободу миски с мороженым. — На губы. Ты смотришь на мои губы, — лжёт он. Леа на него вообще старается не смотреть, но уж больно интересна её реакция. — Неправда, — коротко, сухо, без злобы. Видимо, уже устаёт от его общества. — Хорошо, неправда, — признаëт Хайтани. — Но рядом со мной ты что-то чувствуешь: злость, раздражение, смущение, понимание. — И что? — Это то, что нужно людям, чтобы жить интересно. Если бы я был обычным человеком, который соглашался с тобой во всём — тебе бы было со мной интересно? Она мнётся в нерешительности, не желая признавать правду — но лгать ей не хочется больше. Это вроде как грех. — Нет, — силком выживает-выдавливает из себя, не иначе. Усмехнувшись, Ран пробует на вкус — сливочное, нежное, тает на языке. Сладко в меру. Действительно вкусно. — Согласие и мир вызывают скуку, — отвечает Ран через несколько укусов. — Скука заставляет людей изменять, предавать, продаваться, оставлять кого-то. Тебе интересно со мной, мне — с тобой. Почему бы нам не попытаться? Воздух вокруг вибрирует от затянувшейся между ними тишины. Леа молча покусывает губы изнутри, трëт пальцами левой руки мизинец правой — нервничает, решает что-то для себя. В её глазах ясно читается идущая в ней борьба, а губы то и дело распахиваются, чтобы сказать ему что-нибудь в ответ, но тут же сжимаются, ведь разум подкидывает новые железобетонные аргументы. Ран тоже решает, разглядывая её как диковинку: нужно ему это или нет вопрос очень сложный. Не хочется влюблять в себя человека, а потом кидать его в яму на растерзание. Крупицы достоинства и самоуважения не позволяют ему допустить даже мысли об этом — девочки слабее, их не нужно обижать. Это не приказ и даже не запрет, а, скорее, жалобное наставление. Потому что они слабее, потому что это занятие для ничтожеств, потому что так не принято у них. У них — это у Майки, Такемичи, Какучë, Изаны. Их принципы — его принципы. Глупо возводить в идеал и делать кумиром того, с кем можно поздороваться за руку, но что есть, то есть. Он ими восхищается. Особенно — Какучë.Sickick — Kill Me Slowly
— Потому что одного этого не достаточно, — наконец подаëт она голос, вырывая его из размышлений. — Должны быть... ощущения, а не только минутные чувства. Ты мне неинтересен. Как мужчина. Твои друзья, твой образ жизни, твоё поведение... мне это чуждо. — То есть, на этом всё? — уточняет он, полный спокойствия. — Да, — отвечает осторожно, словно пробует лапкой лёд — треснет или нет? Ран уже знает наперёд. Знает, что Леа пожалеет от своём выборе и сдастся первой. Шанс, который она упустила, придётся возвращать ей самой. Так он хотя бы будет уверен в том, что это нужно не ему одному. Больше он ничего не сделает. — Хорошо, — Ран поддевает на обветренных губах улыбку и наклоняет голову. — Ещё час и я отвезу тебя домой. И оставлю тебя в покое, как ты и хотела. Удивление впечатывается в её лицо высоко приподнятыми бровями. На всякий случай она уточняет: — Я надеюсь, это обещание, а не фраза, о которой ты забудешь через несколько часов. — Я тебе это обещаю. Я оставлю тебя в покое. — Хорошо. Они молча доедают десерты: Ран — своё пироженое, Леа — мороженое. Из-за окон доносится шум проезжающих мимо машин.×××
Ooes — Сладкое сердце
— Привет, Леа. Он поворачивает голову к ней лишь на одну долгую-короткую секунду, чтобы бросить лишённое эмоций приветствие, но ей кажется, что его и не было вовсе: настолько мимолётно присутствие Рана, его запах и теплота кожи. Леа понимает, что это неправильно и вроде бы странно, ведь она даже не успевает ответить такой же коротко-равнодушной репликой, лишённой чувств, полной простого долга. Ей так совсем не хочется, а особенно — ощущать послевкусие оклика в виде косых взглядов и перешëптываний, ведь назвал её Хайтани по имени. Слишком интимно для многих и слишком обезличенно для неё самой. Диссонанс, дилемма, противоречивость — последнее всё чаще и чаще преследует её, выцарапывая из груди всякое чувство покоя и равнодушия. Сердце бьётся быстро, растолчая ледяной панцирь — плохое предзнаменование, даже хуже, чем мельком брошенные взгляды на Хайтани. Ей не хочется провожать его спину взглядом, точно влюблённая идиотка из какого-то низкорейтингового сериала — поэтому она задирает подбородок гордо и вышагивает в сторону класса, перебирая под пальцами мягкие листы тетради, чтобы хоть как-то унять волнение и раздражение, зудящие под кожей колкой чесоткой. Гул голосов помогает не сойти с ума, понять, что всё ещё существуешь и нет, стены не разговаривают голосом Рана, который имеет такую приятную хрипотцу. Вытерев лицо тыльной стороной руки от несуществующего пота, Леа в который раз за неделю пытается собраться воедино, перебирая мысли, кадры и ощущения, бушующие в груди волнами, которые будут поразрушительнее всяких цунами — они ведь даже обломков не оставляют, а лишь сплошную пустошь, покрытую трещинами. Это тоже плохое предзнаменование. Очень плохое, ведь семьсот тринадцатая попытка взять себя в руки проваливается ко всем существующим и уже давно сгинувшим чертям. Опустившись на стул, Леа кидает на пол сумку и игнорирует звук вывалившихся из её брюха учебников и ручек. Палец вслепую, наощупь выискивает край раскладушки, дёргает — экран мгновенно вспыхивает дурацкими розовыми обоями, которые слишком лень менять, показывая время. У неё с натягом пятнадцать минут, — сенсей Ходзё вечно опаздывает на урок из-за плотного бенто, которые ему готовит любящая жена, — чтобы попытаться расставить по полочкам всё то, что роится в голове уже не первую неделю. Неужели человек одним своим словом может запросто выбить из колеи? Одной встречей вывернуть наизнанку сердце, покрытое коркой льда, обнажая горячую магму его ядра? Теперь оно, до этого безэмоционально бьющееся в груди, жарко горит, обжигая рёбра до тупой тоски и потерянности. Это уже не та, которая ощущалась после смерти матери и предательства Джесс — совершенно другая. Непостоянная, лабильная, из раза в раз предающая её, когда даже кромка зрения цепляет высокую фигуру Рана, снующего по коридорам с лицом мрачного инквизитора. Тогда тоска и потерянность оборачиваются странной радостью и — позор ей! — жаркой надеждой на его улыбку и мимолётный взгляд, пронзающий тело тысячами игл распирающего восторга. Так мало надо, чтобы внутренности начали с лёгкостью плавиться от нестерпимого жара внутри и абсолютной холодности снаружи — после школы только в театральный и идти, ведь такое бесстрастное лицо нужно ещё уметь держать, — сдержанно отвечая на его приветствие своим, которое он вряд ли вообще слышит. Глупо, — говорит себе сама Леа в тысячный раз, пытаясь вдолбить эту дурацкую очевидную мысль себе в голову. — Влюбляться в человека, которого не знаешь. В голову вдолбить вроде как получается, но сердце... продолжает гореть. А Зейда ты знаешь? — шепчет нехороший голос изнутри, очень похожий на голос Рана. — Ты ведь с ним встречаешься. Лучше сосед вблизи, чем родственник вдалеке. Китайцы, чëрт их дери, ничего не смыслят в человеческих взаимоотношениях. Это несерьёзно, — успокаивает себя Куран, но выходит ещё хуже, чем было прежде, ведь за этой мыслью следует другая, что похуже: а почему ты начала встречаться с Зейдом? Когда и с чего это всё вообще началось?..Chase Atlantic — Right Here
Леа напрягает мозг и память, сжимает потные ладони сильнее, прикладывается щекой о парту и поворачивается к окну, смежив веки. Начинает вспоминать, когда началась эта нездоровая горячка. Оказывается, давно. С тех пор, как он пообещал взять её покататься на мотоцикле — каждую секунду каждого дня ждала, что он вот-вот подойдёт и скажет, во сколько ей быть готовой. Леа чувствует себя идиоткой, когда до странного долго задерживается перед зеркалом, поправляя до этого неинтересную для себя причёску, игнорируя крик дяди о том, что она опаздывает в школу. Леа чувствует себя идиоткой, когда принимает равнодушный вид, стоит Хайтани появится в начале коридора и пройти мимо, а сердце в груди практически выпрыгивает, разрывая все существующие ткани. Чувствует себя глупой, когда пробует накраситься дома перед зеркалом и оценить, насколько ужасны её попытки стать симпатичнее. Чувствует себя странно, когда красит губы в мягкий персиковый и укладывает волосы гелем, а в школе одна из девочек говорит, что её причёска прекрасна, и она хочет себе такую же, сможет ли Леа уложить ей волосы так же? Чувствует себя прокажëнной, когда на глаза попадается высокая беловолосая девушка из класса Хайтани, что-то шепчущая ему на ухо и смеющаяся вместе с ним. Чувствует себя вновь идиоткой, когда понимает, что следит за каждым его шагом в пределах школы — те десять дней целого месяца, когда он её посещал. Это неправильно. Так не должно быть, и Леа головой это прекрасно понимает. Это не называть любовью и даже не симпатией. Просто сердце, до этого пребывающее в странной летаргии, наконец находит того, за кого может зацепиться после долгих месяцев одиночества, и млеет каждый раз, надеясь на хотя бы недолгий разговор. Ран, кажется, совсем про неё забывает. Такой человек, как он, никогда не остаётся а одиночестве. Его окружают интересные люди, — уж точно поинтереснее её, — красивые девушки, уличная жизнь и постоянный адреналин. Она же в его мире лишняя, не вписывается ни в один угол или окружность. Он и не обязан её помнить, это не его ответственность или даже простая услуга. Но почему-то чувствует себя как будто бы преданной. Леа ненавидит горячей ненавистью всё то, что сбивает с толку и выбивает почву из-под ног. Истинная вера в Бога, уважение к старшим и младшим, хорошая учёба — всё, что окружает её, имеет стабильность, не даёт ни одного повода, чтобы начать теряться и волноваться. Ей предостаточно собственных мыслей и незаживающих ран, которые часто бередят душу и разум. Недоразумение по имени Ран, который просто однажды отнёсся к ней хорошо, не стоит никаких волнений и тревог. Эта мысль казалась тогда самой рациональной — поэтому Леа в неё поверила. Следом надежда сменяется на обиду и странное желание отмщения, — малодушные и совсем детские чувства для неё, но разве орущего чёрта внутри можно заставить замолкнуть? Она кормит его собственным подчинением, когда с некоторым удивлением принимает предложение Зейда стать его девушкой, — видимо, её накрашенные губы и ресницы не остались незамеченными — и наконец замечает заинтересованный взгляд Хайтани на себе. Хочется выпалить ему в лицо, что у неё есть парень, чтобы насладиться растерянным выражением его лица, хоть и вероятность того, что ему глубоко всё равно, составляет девяносто процентов. Так и оказывается — лишь скользнувшая по его лицу гримаса раздражения, выдаёт подноготную. Ему это не нравится. Совсем не нравится. Но, сколько бы не упивайся его злостью, о долге и преданности нельзя забывать. Поддаться уговорам после нескольких реплик — откровенно глупо, но Леа не может себя сдержать. Остальное, произошедшее неделю назад, было продиктовано одним чувством детской мстительности. Она не ждала, что Ран действительно отступится от своего, поддастся её слабым отговоркам и оставит в покое. Что посеешь — то пожнёшь, верно? Поэтому сейчас она сидит за этой партой в одиночестве и ломает голову, почему всё складывается так, что она остаётся в вечных неудачниках, проигрывая партию за партией. Не потому ли, что ребёнок в ней всё ещё не уснул? Остался чем-то недоволен? Ему что-то нужно? Да. Тот ребёнок нуждается в любви. Обычной, человеческой любви. Разве это так много? Леа знает, что немного. Леа знает, что, на самом-то деле, сама виновата в том, что с ней случается. Леа знает, что не нужно кусать руку, которая хочет помочь, но ей гораздо легче самой попросить, чем унижаться, принимая молчаливое сочувствие. Она нуждается в любви, а не в жалости. Ей не нужны чьи-то милостивые подачки и короткие вздохи сочувствия, ведь неравнодушных к её трагичной судьбе очень много. Она с зубным скрежетом вспоминает, как безбожно нахамила на днях милой учительнице Анри, которая имела неосторожность обмолвиться про её нелюдимость и слухи про отца. Довела до слëз, говоря проще, хотя всё должно было быть ровно наоборот. Стыдно. До сих пор стыдно, но Леа до сих пор не извинилась.Ooes — Мгла
— Привет, Леа! Голос, наглым пищанием вторгнувшийся в пределы искуственно воссозданной вселенной для размышлений, пронзает её насквозь, ломит в щепки, сбивает мысли в одну кучу, ведь мозг уже переключается на режим распознавания голоса и активирует раздражение. — Привет, Като, — бубнит она в ответ, просыпаясь от собственных мыслей. Тут же приценивается к телефону, сжатому в ладони, раздумывая, хорошо ли он может ударить человека. Прошло лишь семь минут — она ничего не успевает разложить по полкам и понять, чего хочет от Рана. Назойливо влезшая в личное пространство новая одноклассница этому помешала. Повернув голову в сторону Хикари, Леа начинает беззастенчиво её разглядывать, примечая, что такие девушки, вероятно, во вкусе Рана. Худая, но фигуристая, с гладкими длинными светлыми волосами, собранными в небрежную косу, с открытым беззлобным лицом и красивым прямым носом. Блюдца голубых глаз, обрамлённые длинными загнутыми ресницами, бесподобны — огромные, словно у фарфоровой куколки, блестящие и гладкие. — Что-то не так? — спрашивает Хикари, заметив пристальный взгляд Леа. Та пожимает плечами. — Нет. Просто смотрю. — Ага, — тянет она задумчиво и поглядывает на неё в странной нерешительности, но потом всё же решается: — Слушай, а ты с Хайтани Раном... вы встречаетесь? Вспыхнувшее под кожей негодование смешивается со странным чувством раздражения, которое тут же выступает на щеках жгучим румянцем. — Нет, — сухо отвечает она. — Почему ты так решила? Но, к её удивлению, Хикари не блестит радостными глазами и хихикает в ладонь. Наоборот — вся съëживается и обнимает себя руками за плечи. — Я думала, что вы встречаетесь. Он просто называет тебя по имени каждый раз, — объясняет она рассеянно, уже пребывая в своих собственных мыслях. — Но мне было интересно узнать… если бы ты спросила у Рана, есть ли у его брата девушка. — У Риндо? — в удивлении переспрашивает Куран и мгновенно вспоминает вечно растрёпанного младшего Хайтани, который часто носится по школе как угорелый с CD дисками и помогает с организацией мероприятий, сидя за аппаратурой с видом знатока. Удивительно, какие они с братом разные. Ран совсем другой — и, если уж говорить о внешних данных, Леа больше привлекает старший Хайтани. Но какого чёрта она о нём думает, если у неё есть парень?! — Тебе... тебе нравится Риндо? — спрашивает она, чтобы отвлечься от ненужных размышлений. — Да, — выдыхает Като с толикой стеснения, даже щёки краснеют. Куран с ужасом задумывается о том, не выглядит ли она так же, когда её спрашивают про Рана. — Но... никому не говори больше. Я не хочу, чтобы до него дошло. Мне будет так неловко... — Не переживай, — Леа мягко улыбается ей и склоняет голову к плечу. — Не расскажу. Да мне и некому рассказывать. У меня нет друзей. — Есть, — возражает Хикари. — Я есть. — Хорошо, — Леа недоверчиво фыркает, ни разу не приободрëнная. Они друг друга знают от силы неделю — ни о какой дружбе нет и речи. — Почему тогда Хайтани зовёт тебя по имени? — заговорщически интересуется Като, для большей слышимости наклонившись к ней. — Вы близкие друзья? Этот вопрос — соль на открытую рану. Леа даже морщится, но это не помогает сбить все те дремлющие, а теперь уже заново встрепенувшиеся чувства, которые вызывала одна его фраза, навечно въевшаяся в испод сознания. «Я не буду называть тебя именем отца. Леа Иноэ, идёт?» Она вновь и вновь по-новой влюбляется в эти слова. Прокручивает в голове, стараясь не забыть и не задохнуться от бурлящих в сердце эмоций. Всё смешивается, налезает друг на друга, становится шире, больше, сильнее. Это не проницательность, это — нечто большее, созданное специально для неё. Этими словами он тогда будто бы очистил её от грязного клейма, смыл отпечатки страшного преступления, заклеив ранку пластырем. Даже если для него это ничего не значит, для неё это значит много и даже больше. Эта фраза лишает её покоя. Ничего особенного, но... Для неё это слишком много. Поэтому и достаточно для того, чтобы зияющее сердце билось остервенело в груди, конвульсивно выплëскивая в трепещущую аорту кровь, гормоны и необъяснимое чувство странного лихорадочного предчувствия. — Мы с ним... скоро будем встечаться. Она не знает, почему эти слова срываются с губ с такой уверенностью и естественностью. Какая, к чёрту, естественность и отношения с Раном, если сейчас она вроде бы встречается с Зейдом? Скучным, невзрачным, обычным, слишком спокойным и мирным Зейдом Номура из класса три и четыре. И с этим, понимает она, нужно хоть что-то, но делать. Но только в голову не приходит ни одна приличная мысль, которая внушила бы уверенность в будущем. Сенсей Ходзё, привычно опоздав на десять минут, начинает урок.×××
Ariana Grande — Supernatural
— Жара — пиздец, — заявляет Риндо, откинув светлую голову назад. С видом страдальца задаёт надоедливый вопрос: — И почему мы должны ждать Тайджу здесь? Ран окидывает здание церкви, стремящееся шпилем в небо, внимательным взглядом. Изящная лепка белых стен впитывает в себя солнечный свет, отчего кажется, что камень будто бы светится изнутри. Окна же напротив — отражают бликами лучи, окрашивая дорожку и аккуратную зелёную лужайку самыми разными цветами радуги. Птицы, щебечущие в кронах дзелькв, добавляют развернувшейся картине умиротворения. По правде, Рану тоже кажется, что это место не самое лучшее для ожидания на мотоцикле, но оно всё же получше запылëнной дороги и высоких серых зданий тихих улочек Северного района. — Потому что так быстрее всего, — лениво отвечает Ран, обласканный тёплым летним солнцем. Жары нет; приятное августовское солнце, припекавшее голову, ласкает, а не бьёт, прохладный северо-западный ветер разбавляет хоть какой-то намёк на зной. Жалобы Риндо просто тупые отговорки, чтобы не ждать братьев Шиба — он их почему-то недолюбливает. — Чем нас больше, тем лучше. Иначе «Шинэ-Кай» начнут гасить нас по одиночке. Я не хочу, чтобы кого-нибудь прирезали в подворотне, а ответственность нёс за долбоëба я. — Ты про Тайджу? — хохотнув, Риндо ослепительно блестит белозубой улыбкой. — Его ножом пырнуть трижды — всё равно будет стоять дальше. — Я, вообще-то, про них, — кивает Ран на байкеров в отделении. Бывшие «Чёрные драконы», нынешняя «Токийская Свастика», следующие за Тайджу как стая собак. — Не важно, чей отряд и территория. Несëм ответственность мы. — Ответственность несёт убивший, — резонно замечает Риндо и победно ахает, когда бьют колокола — конец какой-то исповеди или вечера, Рана ебëт мало, на самом деле. — Только Майки считает по-другому. Блаженно вздохнув, Ран смежает веки и позволяет себе представить, как хорошо может развлечься поздним вечером. Воскресенье — это значит, что на улице будет много людей, в том числе и симпатичных девушек. Взять с собой Ацуши, наткнуться в баре на пару красавиц подружек, поболтать и... Звонкий смех прорезает белым накалом лезвия все его сладостные мысли, заставляя неохотно разлепить веки. Размякший мозг варит туго, булькает жидкой кашей, и только спустя несколько мгновений он понимает, что обычный смех не может его так растормошить и вывести из дремоты. Повернув голову в сторону дверей церкви, Ран выискивает глазами его источник — весь корень зла. И находит запредельно быстро. На ней — лёгкий синий сарафан до середины икр, держащийся на совсем тонких бретельках. Голые белые плечи изящно сияют в лучах солнца, и так бледная кожа становится во много крат светлее, оттеняемая тёмной тканью. Видно изгибы и линии мышц, танцующие под тонким пергаментом кожи, изломы и излучины, стекающие к красивым тонким запястьям, обтянутым чёрными браслетами-нитями. Ноги в чёрных сандалях изящно перескакивают со ступеньки на ступеньку. Вьющиеся волосы убраны в небрежный пучок на затылке, но волнистые пряди всё равно выбиваются из причёски, красиво обрамляя лицо и уши. Дополняет картину неброский аккуратный макияж, сияющий особенно сильно матовыми красными губами, которые видно издалека. Пока все девушки мажутся розовым персиковым блеском Леа красит губы в красный матовый. Мать его, в красный. Лишь одно портит его любование — идущий рядом с ней Тайджу. Он что-то рассказывает, заставляя её громко смеяться, чуть прикрыв губы согнутыми в кулак пальцами. Издалека они выглядят совсем как пара, учитывая то, несколько их одежда гармонирует друг с другом. Хаккай с прискорбным видом плетётся сзади — тугость его общения с девушками очень смешит, особенно когда он перед всеми натыкается на девчонку Акаши и пытается что-то выдавить. Но сейчас веселья Хайтани не ощущает — лишь вспарывающее живот раздражение, которое нарастает по мере их приближения. Ран принимает равнодушный вид и терпеливо ждёт, когда она подойдёт ещё ближе и заметит его. Если же не заметит сама, то он вынудит, окликнув Шибу — она не сможет не узнать его голос. Но этого не требуется. Как только они оказываются на асфальтированной дорожке, Тайджу сам что-то говорит ей, кивая в их с Риндо сторону. Леа поворачивает голову по направлению к ним, чуть сощурившись, и узнаёт его — улыбка, до этого мягко дрейфующая на уголках губ, постепенно слезает, оставляя после себя растерянность и удивление. Но, в отличие от неё, Ран не удивляется: если они так случайно сталкиваются даже за пределами школы, то это явно не просто так. Это — ещё один шанс. Воспользоваться им должна сама Леа, а не он, ведь последствия их мрачного свидания — её ответственность. Поступит она так же глупо, игнорируя то вспыхнувшее между ними или же признает свою взаимность? Зависит от неё.Lana Del Rey — Lolita
— Привет, Леа, — бросает он мимоходом, игнорируя вопрос в глазах Риндо, и оборачивается к Тайджу, чтобы спросить про какую-то мелочь, но он не успевает — видимо, тот работает на опережение. — Вы знакомы? — спрашивает Шиба, оборачиваясь к Леа, которая стоит чуть позади него. — Да, — тянет Куран в нерешительности. — Учимся в одной школе. — Ясно. Ран чуть ли не скрежещет зубами от злости, когда Тайджу наклоняется к ней, практически полностью закрывая от него тонкую фигуру Леа, и что-то рассказывает. Она снова смеётся, отвечает приглушённым голосом — никакого внимания, никакого раскаяния, никакой расположенности. А ведь он видел, как иногда она на него смотрит в школе — явно сожалея о вынужденном обещании. Наконец Тайджу отходит в сторону, Леа мягко кланяется ему и взмахивает рукой на прощание. Переводит полный неуверенности взгляд на него — Ран лишь улыбается уголками губ и осматривает её с головы до ног, явно показывая, что ничего не будет делать, как и обещал. Теперь её очередь быть милой и покладистой. — Не ожидала увидеть тебя здесь, Хайтани, — подойдя ближе, Леа скользит по нему заинтересованным взглядом. — Белая форма? — Мне идёт? — Ран приподнимает брови, следя за эмоциями на её лице. — Думаю, да. Но... белая? — Куран наклоняет голову к плечу и хмурится, не переставая улыбаться. — У всех остальных чёрная, — как бы между прочим отмечает Ран. — А у меня и Риндо — белая. — Это чтобы выделяться в толпе? — тут же усмехается она и качает головой. — Стоило от тебя ожидать. — Стоило, — соглашается он, меланхолично рассматривая пальцы её ступней, ногти которых покрыты ровным чёрным лаком. Но, вспомнив про свои поисковые запросы на порносайтах, приподнимает их до небольшой груди, прикрытой тканью сарафана. Жаль, что он без глубокого выреза — видно лишь кусочек белых грудей. — Меня нельзя назвать посредственностью. — Тебя-то да, — Леа коротко смеётся. — С таким самомнением — точно. — Оно такое, каким должно быть у каждого человека. Но мне уже пора, — добавляет Ран с сожалением, перехватывая требовательный взгляд Риндо. Остальные уже тронулись. — Куда вы едете? — интересуется Леа. — Секрет, — он игриво подмигивает ей и заводит байк. — На север Токио. Через район, в котором ты живёшь, — добавляет про себя. Восторг охватывает его тело, когда Куран говорит ему об этом сама — видимо, мысли у них уже синхронизированы: — Тогда... можешь отвезти меня до дома? Не хочу идти в такую жару пешком. Она бегает глазами, старясь не смотреть на него, на что Ран лишь негромко смеётся и призывно кивает на сидение. — Садись. Леа шуршит тканью своего длинного сарафана, пытаясь устроится сзади так, чтобы не обнажать ноги. Елозит минуту, пока Риндо недоуменно вскидывает брови и молча спрашивает, какого хуя происходит и почему Ран ничего не говорит. Старший Хайтани, равнодушно пожав плечами в ответ, прикрывает глаза, наслаждаясь её касаниями и теплом рук. Под тонкой курткой, по обыкновению, ничего нет, только голое тело, практически полностью ощущающее её неловкие прикосновения. Чуть приглушённые, они отзываются внутри симпатией — ему нравится, когда Леа ластится к нему подобно кошке. Наконец, сжав его бёдра своими, Леа осторожно обнимает его сзади и громко выдыхает. — Я догоню вас на Обайде, — говорит Ран брату. — Если что — позвоню. — Знаешь... Но Риндо не успевает договорить — мотоцикл начинает реветь и уже спустя несколько секунд выезжает на шоссе. Леа стискивает его ещё сильнее прежнего, прижавшись щекой к спине — слишком откровенно и тесно, если быть честным. Но Ран молчит — ему ведь это не мешает.Elton John, Dua Lipa — Cold Heart
Он хорошо помнит место, где она живёт — одна из разветвлений ветки Харадзюку, спальный район, заставленный домиками и многоэтажками. Весь путь он проделывает осторожно, не превышая допустимых скоростей, досадуя на то, что у Леа обнажены плечи и руки — встречный ветер был не самым тёплым даже для него. Но путь занимает не больше десяти минут. Один поворот налево, и из земли вырастают аккуратные домики выдержанные в традиционном стиле, а дальше по улице тянутся невысокие многоэтажки. Остановившись у обочины в тени раскидистой дзельквы, Ран блаженно выдыхает и ждёт, когда Леа слезет с байка. Снова шуршит ткань её сарафана — Ран, глубоко вздохнув и мысленно попросив прощения у её дяди, позволяет себе на секунду обернуться и заметить изнанку мягкого белого бедра, ещё не скрытого под тканью. Ещё чуть-чуть, практически три сантиметра — и кромка белья неизвестного цвета. Хотелось бы узнать, какого именно. На ней одни трусики, бюстгальтера нет, видны лишь вставки, вшитые в лиф сарафана. В горле пересыхает — и вовсе не от жары. — Спасибо, Хайтани, — произносит Леа, неловко заправляя выбившиеся из пучка пряди волос. Смотрит из-под накрашенных ресниц рассеянным взглядом. Губы, испачканные в красном, маняще приоткрыты. Чуть поколебавшись, она добавляет: — Пока? — Ага. Он намеренно выжидает, когда она повернётся к нему спиной и отойдёт на шаг — чтобы тут же сомкнуть цепкие пальцы вокруг её запястья и притянуть к себе, заставляя податься вперёд и сделать несколько шагов по инерции. И вот она перед ним — настолько близко, что нос отчётливо различает сладко-солëный запах её нежной кожи. Руку она из его хватки не вырывает, даже ничего не спрашивает вслух, уставившись на него сверху вниз огромными глазами, в которых волнами плещется удивление. — Ты попросила тебя подвезти — я подвёз, Леа, — говорит он спустя полминуты молчаливых переглядываний. — Но мы слишком мало друг друга знаем, чтобы делать услуги за просто так. Она хмурится, но без особого энтузиазма, вспоминая их старый диалог. Значит, ей всё же интересно, чего он потребует от неё взамен. — И чего ты хочешь? — напряжённо вопрошает она, уставившись на его шею. Пытается больше не заглядывать в глаза, чтобы не выдать своих истинных чувств. — Поцелуй. Поцелуй в губы, — просит он. Размазать бы эту блядскую помаду по всему её лицу, испачкаться в ней самому, почувствовать горячее влажное дыхание на щеках и носу, выпить из её лёгких кислород. Но она, видимо, его рвения не разделяет. — Нет, — теперь её голос полон неподдельным протестом. — Не в губы. — Почему? Это грех? — Ран хмурится, скрывая раздражение. Ему казалось, что она согласится. — Нет. Я... никогда ни с кем ещё не целовалась, — её щек касается обворожительный румянец. — Не хочу, чтобы первый был таким... дурацким. — И это не из-за того, что целовать первым буду я? — уточняет он на всякий случай. Леа не сдерживает рвущуюся наружу улыбку. — Точно не из-за этого. — Тогда сохранишь свой первый поцелуй для меня? — лукаво интересуется Ран. Леа пожимает плечами. — Не знаю, как сложится. — Тогда с тебя обычный поцелуй. Разочарование, вспыхнувшее на дне её зрачков, не заметил бы только слепой. Наверное, надеялась на ещё одно свидание. — Только никаких подстав, ладно? — Настолько мне не доверяешь? И не зря. — Я и не сомневалась. Еë ладони ложатся на его плечи крохотными птицами, мягко сжимая. Леа вытягивается на носочках и осторожно целует в начале куда-то под ухо, задевая губами холодный металл серёжки, а потом скользит ими на щеку и оставляет там лёгкий чмок, потирается носом о кожу, жадно вдыхая запах его кожи — видимо, ещё не была настолько близко к мужчине. Потом отстраняется, неловко переступив с ноги на ногу, облизывает губы и поднимает лучистый взгляд. — Спасибо ещё раз, Хайтани. Она снова взмахивает рукой в привычном жесте и уже поворачивается, смущëнная практически до обморока, но Ран повторяет своë недавнее действие, перехватывая её за запястье. — Подожди, Леа. Дай мне свой номер телефона. Леа уже с нескрываемой радостной улыбкой тянет ему свою раскладушку. Ран быстро и уже умело набирает свой номер и звонит — его телефон в кармане тут же заливается трелью. Он записывает её номер в свои контакты, а свой — в её. Отдаёт обратно, но Леа другого мнения — требовательно перехватывает другую его ладонь и говорит спокойно: — Мы с тобой слишком мало друг друга знаем для такой услуги. У тебя долг. Ран смотрит на неё с новым интересом. Леа решает использовать его же слова против него — хороший ход, ожидаемый правда, но он не думал, что Куран действительно может играть по его правилам. — Какое? — Поцелуй меня в щеку. Он подчиняется с охотой — обнимает за талию горячей ладонью, прижимает к себе такое тонкое-тонкое тельце, обхватывает второй ладонью голову и требовательно притягивает к себе, борясь с желанием накрыть красные губы своими. В последний момент мажет мимо, оставляя невидимый ожог. Целует осторожно поочерёдно раскалённые докрасна скулы, прижимается к виску, где мерно пульсирует еле ощутимая венка. Перебирает пальцами волосы, вдыхает её запах, утыкается носом в шею. Не сдерживается — лижет манящую кожу самым кончиком языка, не веря, что дорвался до белой крохкой, изломчатой экспрессии её тела. К его удивлению, Леа не возражает, а лишь тихонько ахает, выгибаясь в спине, притираясь ближе. Но Ран спустя мгновение отстраняется, в последний раз мазнув горячими сухими губами по мягкой бархатистой щеке — не из-за того, что не хочет больше. Из-за того, что может действительно не сдержаться. С вечерними планами придётся завязать, понимает он, но должной досады не чувствует. — Я позвоню тебе сегодня вечером, Леа. Говорит это Ран намеренно, чтобы она непременно ждала его, думала о нём весь оставшийся день. И видит искры радости в многоцветных глазах, щедро рассыпавшиеся по всей радужке. Счастливо улыбнувшись ему, Леа крепче перехватывает телефон с сумочкой и всё так же продолжает смотреть на него. Оторвать своего взгляда Ран тоже не в силах — топнет и топнет в чёрных смоляных сгустках, заново изучая черты её бледного красивого лица. И лишь дальний детский крик вырывает из странного оцепенения — Ран отстраняется от Леа практически с раздражением, не понимая, почему и зачем ведёт себя с ней так ничтожно и глупо. Но злиться нужно на себя, а не на Леа, которая прямо сейчас сверкает на него радостными глазами и силится не улыбнуться. Он щёлкает её по носу — она тут же морщится от лёгкой боли и теряет всю свою отзывчивость. Касается пальцами место соприкосновения и недовольно поджимает губы. Вот теперь всё идеально — так, как нужно, ведь всё встаёт на свои места. — Увидимся. — Будь осторожен на дороге. — Ага. Последнее, что видит Ран, перед тем, как рвануть вперёд по дороге — счастливую улыбку, покрашенную в красивый красный цвет.