Танец с луной

      Лондон, 192..

      …однажды он танцевал с Луной.       И подал ей кубок с ещё тёплой кровью. И пальцы в тонкой перчатке коснулись ножки бокала, и багрянец поцеловал эти губы, коснуться которых казалось святотатством. Осквернить своим безумным миром.       И имя Луне было «Анна».       Константин уже которую ночь метался по Лондону как в лихорадке. Шептались, что малки совсем разгулялись, но мало кто понимал, что это был лишь он один. Полуголый, с вечно растрепанными волосами, как у дикого зверя, босой, ему не было места среди неба и земли.       Только рядом с Луной, которая отстранялась и едва улыбалась ему, которая покидала гостиную в спешке, стоило ему войти.       Константин спрыгнул с крыши на мостовую. Закурил какую-то пахучую дрянь.       Он не знал, куда ему податься.       Среди стремительных облаков бледнела совсем иная луна.       Анна сжала виски запястьями и судорожно вздохнула.       В безнадежности сплела тонкие бледные пальцы и вновь открыла справочник с травами. Может, колдовство тремеров ей было не так близко, а вот медицина — да. И теперь она могла её изучать. Всю одинокую вечность.       Проклятие детей ночи. О, она искренне радовалась за сестру, которая отнеслась куда проще к своему Становлению, но её собственное мёртвое никчёмное сердце не могло простить саму себя. Сир, который подарил ей священный глоток, следил за ее первыми ночами, как надо, но Зверь в Анне был так силён, что ей всегда было мало.       Прошло два года, она даже привыкла.       Но теперь она несла в себе мертвецов. И одиночество.       Ей не довелось любить до Становления. Не довелось ощутить ласки мужчины. Не довелось ощутить страсть. А разве теперь в этом есть смысл? Разве мертвецы любят?       И, казалось, никто, кроме нее, не страдал от таких глупых человеческих мыслей.       По ногам прошёл сквозняк, скрипнула дверь. Анна вскочила в неясной надежде, но на что? Пересекла комнату, чтобы выглянуть в коридор, и увидела Константина, который удалялся куда-то вглубь своего особняка, в одну из тех комнат, где кресла стояли перевернутыми, а зеркала крепились к потолку. Как обычно, без рубашки, окутанный запахом курительной смеси, босой, с темными волнами волос.       Он называл её своей луной и вился рядом.       Он подносил ей кубки с кровью и смотрел как зачарованный безумец. А стоило озвучить хоть одно желание, Константин исполнял его немедленно. Елизавета давно советовала сблизиться с ним и даже спросила на днях:       — Ты боишься, потому что он малкавиан? Ещё и русский?       — О, нет, что ты. Но не позволю себе любить после того, как причина столько боли. Две смерти!       — Анна, мы теперь иные. Или ты… жалеешь? Ты…       Сестра села рядом, заглянула в глаза, и Анна порывисто обняла Елизавету.       — Не вздумай только думать, что в чём-то виновата! Это мне надо принять новый мир. Мир тьмы и крови.       Теперь Анна смотрела вслед Константину, пока мрак особняка не поглотил его.       В опере она позволила смертному целовать себя. Она томно вздыхала и дышала в шею, заставляя кровь пламенеть. Но ничто в ней не отзывалось на эти ласки. Анна ощущала себя куском мрамора, чьи прожилки вскоре высветятся багрянцем.       Смертный хотел большего, руки спустились с талии, когда они уединились в укромном уголке.       Прошуршало что-то по потолку. Анна вскинула взгляд и выдохнула, увидев над собой Константина. Его ярко-голубые глаза сейчас сияли безумием и интересом. Он молча наблюдал и упал вниз на пол за спиной мужчины, стоило Анне прошептать смертному «хватит».       Он не пил вместе с ней.       И тут же исчез, как только Анна залечила укус.       Его тьма влекла. Его взгляд пробирал до костей, но не страхом, а, наоборот, тем что все так, как должно быть. Он пах горечью всех одиноких ночей.       Шептались, что малки совсем обезумели. Нашли пару трупов на улицах. Выпотрошенных, обескровленных. Елизавета кивнула на вопрос Анны — да, Константин стал неосторожен, она балансирует на грани того, чтобы нарушать Маскарад.       Анна вошла в гостиную и плотно закрыла дверь. В кресле сидел хмурый Константин, ворот рубашки распахнут, на губах засохшая кровь.       Анна подошла ближе, и он вскинул на нее синь своих глаз.       — Костя, у меня просьба.       Его пальцы стиснули подлокотники.       — Пожалуйста, хватит. Не надо убивать.       Собравшись с духом, она приблизилась к креслу. Протянула пальцы, чтобы коснуться жёстких волн волос. Позволила себе эту нежность.       — Хорошо?       Он не ответил. Он лишь смотрел в онемении, расширенными от восторга глазами.       А потом встрепенулся, поднялся — чтобы опуститься на колени перед ней и прижаться к её ногам, обнять. Прижал голову к её животу.       Анна забыла, что ей не нужно дышать. Или останавливать биение сердца. Она откуда-то знала, что Константин простоит так всю вечность. И это было слишком для неё.       — Я… я не могу.       Она отстранилась. Вырвалась, хоть и не желала этого. И кинулась прочь из гостиной.       Константин редко ощущал совсем уж ясное сознание, ещё реже другие слышали от него осмысленные фразы. Ему просто это было не нужно.       Но не значит, что он не умел иначе.       И спустя несколько ночей он вошёл в комнату Анны, из которой та не выходила. Вошёл тихо, осторожно. Через дверь и по полу. Как приличный вампир из этих вентру. В руках нёс поднос с двумя бокалами, который пристроил на столик у камина.       — Я думаю, ты голодна.       Анна даже головы не повернула, уставившись в окно.       — И я принёс еды.       — Не надо.       — Анна, посмотри на меня. Прошу.       Она медленно повернула голову в каком-то безразличии. Её лунный свет будто угас за эти дни, а глаза полнились тоской. Константин опустился на одно колено, сейчас собранный и серьёзный. Положил голову на хрупкое запястье. Потом коснулся губами.       — Ты для меня всегда будешь Луной. И я хочу сделать хоть один глоток твоей крови.       — Константин! Нет!       — Прошу тебя. Одну каплю. Одно касание. И я уйду.       — Ты ведь не сможешь устоять перед узами.       — Я унесу частицу тебя. Стану чуточку безумнее, никто и не заметит. Я и так с ума по тебе схожу.       Константин выпрямился и навис над ней, не сводя взгляда, наполняя собой её ночь. Чем темнее небеса, тем ярче лунный свет. Он наклонился, губы коснулись губ, но и только. Анна сама потянулась, будто хотела ещё, но лишь стиснула пальцы на тонкой ткани пеньюара.       — Тебя ещё не пронзал кинжал.       — Что?       — Тут.       И он, поддавшись сводившему с ума желанию, смял ткань между бёдер, коснулся тонкой кожи ниже живота. Анна вся вытянулась в струну, вжалась в спинку кресла, и Константин тут же убрал ладонь. Не без тяжелого сожаления.       — Анна, может, ты позволишь мне?       — Это бесполезно. Это ведь для живых. Для тех, кто дышит, чьё сердце бьётся в тоске от часов расставания, а не для тех, кто пьёт чужую жизнь.       — Почему ты так думаешь?       — Ведь как иначе?       Константин склонился к ключицам, втянул воздух, выдохнул «Анна», но не смел коснуться, не смел нарушить её слово, но всё его нутро выворачивало от близости этой женщины. Так, склонив голову, прикрыв глаза, он вытянул пальцы в робком едва уловимым прикосновении к её щеке.       — Позволь мне показать тебе, что этот мир полон любви.       Она дрожала перед ним, но не от страха, а от растерянности, от бури эмоций, от макушки до кончиков пальцев, и эту дрожь ничем было не унять, Константин знал это. Он не мог больше оставаться. А уйти было выше его сил.       И вдруг его щеки коснулись её губы.       — Хорошо. Давай попробуем.       Константин вскинул взгляд. А потом подхватил её на руки, чтобы перенести на кровать, чтобы отдаться — своей Луне.       Он начал с ключиц и неторопливо покрывал их поцелуями, каждый миллиметр кожи, наслаждаясь тем, что Анна позволила уже это. Не удержался и лизнул впадинку между ними. Анна охнула.       Он не хотел её напугать. И не хотел причинить боль. Он просто хотел быть с ней.       И её просьба застала его врасплох.       — Сними рубашку, пожалуйста.       Разве он мог отказать? Константин разорвал ряд пуговиц, не обращая внимания, как те разлетелись, вытащил из брюк, чтобы смахнуть с плеч и скорее вернуться к ласкам. Анна приподнялась на локтях и смотрела на него — и ему казалось, в её взгляде горит восхищение.       Константин вновь опустился к ней, навис над ней, опираясь руками по сторонам от её тела, и первые поцелуи опустились на бледную грудь, ещё завернутую в шелк ткани.       Анна застонала.       Константин позволил себе осмелеть. Добавил ласки руками, бережно обводя ореолы сосков, накрывая грудь рукой, посасывая ткань над сосками. Пока Анна сама не подалась ему навстречу, сдергивая в нетерпении бретельки, высвобождая себя из ткани. Она тратила кровь внутри себя, и Константин сделал также. На дыхание, на медленные удары сердца, на тепло кожи.       Ткань опала к талии, Константин спустился ниже. Он прижимал Анну к ложу, удерживая её за талию, пока вволю ласкал языком тонкую кожу живота, пупок, ниже. Царапнул клыками, но не ранил. Анна выгибалась и трепетала, наполненная желанием, которое никогда не знала.       Бережно, он раздвинул ей бёдра руками, поднял подол, открывая её лоно.       Для себя.       Вернулся рывком наверх, целуя снова и снова, покрывая её всю томлением и собой, желая впечатать собой в эту кровать, желая овладеть ею — если она позволит.       Анна прижималась и тянулась, её дыхание сбивалось, волосы растрепались, она то и дело обнажала клыки, и Константин знал, почему. Возбуждение отдавало желанием чьей-то крови.       — Мы прольем кровь друг друга. Ты станешь кровавой Луной.       Он свесился чуть сбоку и вытянул запястье над её губами. Она крепко обхватила его, притянула в истоме, с губ сорвался стон.       Анна не сомневалась, когда вонзила клыки, а Константина повело от этого чувства, от её касаний и вампирского поцелуя. Он глухо простонал и опустился рядом, вернув ласку груди, пока Анна не перестала.       И он слизнул свою же кровь. С её губ. С подбородка. С шеи.       Провел языком от ключиц до ложбинки между грудей, оставляя розоватый след.       Вдруг резко надавил на бёдра руками, а потом уселся сверху. Анна поднялась, прильнула к нему, обняла тонкими руками, уже лаская сама, прижимаясь к паху, в котором всё горело. Она целовала его грудь, щекотала волосами, прижималась своими грудями.       Его пальцы — на её позвонках.       Её — на поясе брюк.       — Я хочу увидеть тебя полностью, — она говорила всё так же спокойно, но дыхание сбивалось, глаза блестели.       Константин спрыгнул, избавился от надоевшей и тесной одежды, представ перед ней обнаженным, заметил, как Анна стиснула покрывало пальцами, как сама слегка развела бёдра.       И он накрыл её тело своим, прижимаясь так сильно, как мог, но ещё не погружаясь. Он хотел, чтобы она отдалась ему, когда сама захочет, а пока ласкал всю, целиком. Языком провёл по лону, Анна вскрикнула, осторожно провел ногтями по бёдрам, Анна выгнулась, мягче — подушечками пальцев по рёбрам.       Она выдыхала и пылала, она дрожала всем телом в жажде большего.       Константин едва не терял голову.       — Костя, я хочу ощутить тебя внутри.       Он лишь кивнул и шепнул: «А теперь лежи тихо». Он обнял её за голову, прижимался всем собой. Он хотел ей дать понять, что рядом, каждый этот миг — и дальше.       Он шептал ей, как она прекрасна, шептал безумные слова, которые держал в себе всё это время, пока сначала коснулся лона и замер. Целовал шею, когда аккуратно вошёл, но только слегка, не целиком.       — Ещё.       Константин застонал ей в шею, едва сдерживая себя. Запах её крови дурманил ещё сильнее.       — Полностью, — она едва шептала.       Константин двинулся глубже, и дальше, как она просила, пока весь не очутился в Анне, пока сцеловывал боль с её губ, а потом медленно начал двигаться. Анна сильнее обвила его руками, не в силах сдерживать дрожь, отдаваясь ему до конца, и в какой-то момент сама придвинулась навстречу.       Она хотела ещё.       И Константин дал ей это. Сильнее толчки. Выше темп. Он почти выскальзывал полностью и заполнял её снова, раз за разом, не сводя взгляда с сияния её глаз. Анна застонала, прокусила губу до крови, выгнулась, одаривая его своим удовольствием.       Константин не стал медлить.       И замер в ней, оглушенный ощущениями, слушая угасающее дыхание Анны. Испугался на короткое мгновение — вдруг она на самом деле смертная и теперь умирает в его объятиях?       Но морок быстро прошёл. Оставаясь в ней, он положил голову между её грудей, млея от прикосновения нежных пальцев к волосам.       Чуть позже он всё-таки расцепил объятия и сполз вниз, чтобы слизать кровь с бёдер, с лона, со всей неё. Анна тихо стонала, водила руками по покрывалу, проводила по своей груди, будто в жажде ласк. И Константин выдохнул:       — Мы можем повторить. Если ты хочешь.       — Да. Пожалуйста. Ты говорил, что принёс кровь?       Константин кивнул и вскочил с кровати, чтобы вернуться с бокалом крови, которым чуть покачивал. Анна села на кровати, чтобы дотянуться, но он вдруг резко опрокинул бокал на её грудь, наблюдая, как бледность светится изнутри в сочетании с багряным.       А потом взял второй бокал и протянул самой Анне.       Он слизывал с неё кровавые потоки, пока она утоляла голод, и их обнаженные тела переплетались в объятиях с запахом крови, которая застывала на груди, между пальцами, на животе. Анна смотрела удивленно, и Костя чувствовал, как она находит в этом странное наслаждение. И не мог сдержаться, чтобы не вонзить клыки в бедра, утоляя не Голод, но жажду лунного света, что теперь струился внутри него.       Ее кровь отдавала привкусом сладковатых цветов, а прикосновения, как касания мотыльков.       Он ласкал её и наблюдал, как она сама себя ласкает. Наполнял её, пока она просила, и они любили друг друга, пока не забрезжил рассвет.       — Нам надо отдохнуть, — прошептал Костя. — А завтра мы вместе выйдем на улицы Лондона.       Анна распласталась на простынях, пропитанных кровью, и улыбалась почти безумно.       …однажды он танцевал с Луной.       Много десятилетий спустя, в другом городе, под яркими электрическими прожекторами, которые высвечивали людей в шипах и коже, в тяжёлых куртках и ботинках, которые вскидывали вверх «козу». У некоторых были заточены клыки на манер вампирских.       Анна двигалась как в трансе. Её бёдра обтягивали кожаные штаны, кружевная блузка подчеркивала грудь, глаза подведены белыми тенями.       И он прижимал её к себе, зарываясь носом в волосы. Она пахла желанием. Всегда. По крайней мере, для него.       Анна распахнула глаза и запрокинула голову, глядя на него.       Её губы шептали заветные слова, вторя солисту.       Константин втянул воздух.       «Ты будешь мёртвая принцесса, а я твой верный пёс…»       Всю вечность, что им отведена.