Метод-2. Одиночное плавание

Оглушительную тишину нарушали капли, бьющиеся о старую плитку душевой. Не трещало пламя в старой бочке, не шумел сквозняк, блуждающий по мёртвому, как и его хозяин, лофту. На огромной кровати, покрытой невразумительного цвета одеялом, свернувшись калачиком спала девушка. Тоненькая фигурка изредка вздрагивала, то ли от холода, то ли от рыданий, которые еще помнили старые пыльные стены. Эти рыдания уже впитались в бетон вместе с запахами табака и алкоголя – они стали частью лофта. Вместе с утром пришла изматывающая головная боль. Девушка попыталась приподняться, но волна боли сжала лоб, пронзительно-яркий свет ударил по глазам. Из омута памяти появилось лицо, до боли родное. Брови нахмурены, жесткая складка губ. Осуждает? «Да, я – освободитель душа!» Знакомый баритон разорвал тишину лофта. Она подскочила на кровати. Срочно в душ или она и вправду сойдет с ума! За окнами снег. Одеться потеплей, с собой его фляжку и портсигар, в кармане тот самый нож. Месяц прошел с рокового вечера, когда она вонзила этот нож в его грудь. Месяц, проведенный в старом лофте, среди кактусов и пустых – это уже ее заслуга – бутылок. Всё только раздражало и мешало: сидящий на крыльце Саша, пытающийся через закрытую дверь донести какую-то чушь про начало новой жизни; Женя, с его вечной ухмылкой ловеласа и предложениями забыться в пьяном угаре; папа… он просто в кресле сидел и молчал, а кресло напротив занимали плащ и кепка, и папин взгляд постоянно возвращался к знакомым предметам. Слишком много алкоголя, слишком много слез… Не этого от нее ждали. На набережной безлюдно, снежинки запутались в распущенных волосах. Очень хочется выпить, но надо о многом подумать. Ледяной воздух бодрит, головная боль почти затихла. - Есения! Гуляешь? – звонкий, хорошо поставленный голос выдернул из плена мыслей. - Софья Зиновьевна? Добрый день… - Я не видела тебя на похоронах Родиона... – не глядя на собеседницу продолжила дама, облокотившись о парапет. Стеклова отрицательно покачала головой, - Нет… не могу… - Для тебя он будет всегда живым, - менторским тоном проговорила Софья Зиновьевна, - Только, девочка моя, неужели все его усилия были напрасны? Ты должна немедленно взять себя в руки! Есеня судорожно кивнула, - Я… я постараюсь. Собеседница подошла ближе, погладила по плечу, стряхнула снежинки с воротника куртки, поморщившись слегка от запаха перегара, - Если будет трудно, приходи. - Спасибо… Как-то сам собой на пути оказался бар. Всего пару стаканчиков – уговаривала сама себя Стеклова. А глаза Меглина цвета коньяка… И нет, девушке не скучно и компанию она не ищет… Смех еще, неестественно громкий. Чужая рука тянет ее с высокого табурета. Бармен делает вид, что не замечает, что-то помечает в своем блокноте карандашом. Карандашом… Опрокинуть парня на стойку, выхватить карандаш и вогнать в кисть руки… Кричат все что-то, а Есения, вытащив карандаш, соорудила привычную прическу, сунула удостоверение следственного комитета под нос ошалевшего бармена, и, прихватив коньяк, удалилась. Лофт встретил привычной тишиной. Есеня, пошатываясь, вошла внутрь, заперла дверь. Она всегда ее закрывала, она запомнила – «Я тебе сколько раз говорил – дверь закрывай!». С жутким грохотом опрокинула тяжелую вешалку. Несколько нетвердых шагов по направлению к кровати. «Выхлоп аж с улицы!» – донеслось откуда-то знакомым баритоном. Стеклова уронила бутылку с остатками коньяка, схватилась за голову, - Меглин, какого черта ты творишь! – прокричала она в темноту лофта. Сдернула со спинки кресла плащ, и, завернувшись в него, рухнула на кровать. … Ткань не может так долго хранить тепло тела. Или может? Если зажмуриться хорошенько, можно представить, что тебя согревает не плащ, а руки Родиона… «Тебе понравилось?» - донеслось из темноты. - Понравилось. - автоматически ответила Стеклова, не открывая глаз. Раздался тихий смех. Стало тепло-тепло, словно он обнял. Это не правда. Его нет. На глаза набежали слезы, Есения плотнее завернулась в ткань плаща, еще хранившую его запах. *** Из темных углов лофта потянулись тени, медленно подбираясь к свернувшейся на кровати фигурке. Они уже поглотили стол, покрытый зеленым сукном, кактусы на стеллажах… В старой жестяной бочке вспыхнуло пламя. Тени заметались, отступая. Они еще вернутся, но позже…, они подождут. Пламя осветило старое кресло и силуэт мужчины, наблюдавшего за спящей.