Исповедь ничтожного человека

В детстве я часто любил заходить в кабинет отца и смотреть на полку шкафа, где виднелся позолоченный револьвер Кроузера 1859 года. В Филькерской империи револьверов этой модели было всего около двадцати, и использовались они больше для награждения за заслуги перед страной, чем для военного дела. Этот револьвер принадлежал моему прадеду. Он был гордостью нашей семьи. Именно он помог закончить Великую войну, которая длилась сотни лет. Мне не разрешалось прикасаться к нему. Отец говорил, что, когда мы с братом вырастем, он передаст его более достойному из нас. Я понимал, что он, скорее всего, достанется моему младшему брату, чем мне. Поэтому мне оставалось лишь мечтать о нем. Вся моя жизнь состояла сплошь из разочарований. Да и я, впрочем, так и не смог понять, что такое человек, и чем он отличается от чудовища. Это история о самом ничтожном человеке среди людей. Сделало меня таким общество, или я был таким с самого рождения — решать читателю. В детстве я был слабым ребенком: часто болел и травмировался. Всю свою жизнь я был эмоциональным и воспринимал все близко к сердцу, чем доставлял лишь проблемы себе и своим близким. Моя семья была явно выше среднего класса, хотя богачами нас не назвать. В семье нас было пятеро: я, отец, мать, бабушка и мой младший брат. Мой отец был бывшим военным, а потом стал местным чиновником. «В военных нет нужды, в политике я принесу куда больше пользы обществу», — так он говорил. В нашей семье существовал некий культ личности моего прадеда, поэтому каждый мужчина в семье хотел добиться признания и быть полезным обществу. Что касается моей матери, то раньше она была актрисой в театре, но после того, как она забеременела мною, ее карьера закончилась. После моего рождения моя мать множество раз пыталась вернуться на сцену, но ничего из этого не вышло. Не желая расставаться с прошлым, она всеми силами пыталась впихнуть меня в театр, правда, из этого тоже ничего не получилось. Я боялся людей и особенно выступать на публике, поэтому часто забывал слова и нелепо выглядел на сцене. Нередко, когда мать напивалась вином, она повторяла о том, что лучше бы у нее случился выкидыш, и в этом нет ее вины, ведь я и правда разрушил ей жизнь. Осознав, что из меня ничего не выйдет, она начала водить в театр моего младшего брата — Никиту; он очень быстро смог адаптироваться и настолько сильно понравился режиссеру, что его постоянно назначали на главные детские роли. Мое воспитание было довольно-таки суровое, как и наказание за непослушание. С детства мне все время твердили о том, каким должен быть порядочный человек, о том, что не нужно лгать, нужно много работать, помогать людям, не быть жадным, быть скромным, верным своим принципам и не совершать аморальные поступки. Из воспоминаний из детства я помню, что много работал, таким образом мои родители хотели приучить меня к труду, показав каким путем достаются деньги. Мы жили за городом, на юге страны. После войны три воюющих государства разделились на множество других стран. Страна, в которой я живу, раньше была частью Филькерии. После ее распада, когда железный занавес пал, мы начали обмениваться культурой с другими странами, стали больше приветствовать прогресс. Но из-за того, что к власти пришли военные, не разбирающиеся в политике и стремящиеся жить в роскоши, наша страна стала коррумпированной. Бабушка часто рассказывала, что до распада Филькерии был тоталитарный режим, и большинство людей жило в нищете. Единственный шанс избежать бедности был пробиться на гос. службу. Чиновником ты не станешь, так как это ниша занята детьми власть имущих, но стать военным не составляло особого труда. Люди, умеющие убивать, нужны государству во время войны, поэтому военные так ценились. По рассказам бабушки, военные могли убивать кого захотят, отбирать имущество у тех, кто ниже их по положению и творить что угодно, что не навредит тем, кто стоит выше них. Мой прадедушка положил конец этой тирании, закончив войну, поэтому ему так преклоняются и уважают в стране, благодаря чему моему отцу удалось без труда стать политиком. С самого детства я начал зарабатывать на жизнь. Я ходил на рынок каждые выходные и продавал овощи, на удивление у меня это хорошо получалось. Может, просто потому что маленький щуплый мальчик, вроде меня, вызывал жалость или сострадание у людей, я не знаю. Как я уже говорил: я рос в строгой семье, и место за столом нужно было заслужить. Меня часто наказывали за малейшие проступки. Мои родители не пытались понять, почему я их совершал, что побудило меня, а просто наказывали. В основном меня запирали в чулане или били ремнем. Не то чтобы я был плохим или балованным ребенком, а совсем наоборот. Все мои проступки были скорее по моей глупости, чем избалованности, как у многих детей в моем возрасте. Вот, к примеру: «Куры перестали нестись, и у нас совсем не осталось яиц», — говорила мне бабушка. Я хотел обрадовать ее и высыпал оставшиеся яйца в гнезда для кур. Понимаю, звучит глупо, но мне было лет пять, и я подумал, что бабушка, зайдя в курятник, обрадуется. Но в итоге куры склевали большинство оставшихся яиц, за что отец меня поколотил, а мать заперла в чулане. Был еще случай, когда мать мне показала крысиный яд и сказала: «Не смей его трогать, можешь отравиться и умереть». Я так сильно испугался, но не за себя, а за членов своей семьи, ведь вдруг кто-нибудь притронется и умрет. Поэтому я выкинул его куда подальше и был наказан. Ну или наша соседка, пожилая женщина; все члены нашей семьи ее называли по имени, но, когда это сделал я, меня поколотили за неуважение к старшим, хотя при этом мне ничего не рассказывали о подобном этикете. Все эти проступки были совершены по незнанию. Но, как говорила моя мать: незнание не освобождает от ответственности. Совершил проступок — готовься принять наказание. Моя мать была гордой и упрямой женщиной, она никогда не признавала свои ошибки. В основном я занимался учебой с матерью, так как она постоянно сидела дома без дела и была довольно строга. Стоило мне совершить одну грамматическую ошибку, как она вырывала лист тетради и заставляла писать все заново, и так продолжалось до тех пор, пока я идеально не закончу работу, иногда это занимало целую ночь. Для меня это было настоящим испытанием, так как у меня был ужасный почерк, и из-за неразборчивости моя мать вырывала страницы, чтобы исправить его, поэтому приходилось писать все с начала. Все мои возражения заканчивались подзатыльником от матери, иногда прилетала пощечина, не знаю, это было специально или она промахивалась, но после этого я всегда плакал. Мои слезы капали на страницы тетради, размазывая чернила, из-за чего приходилось вырывать лист тетради и начинать все сначала. Помню, однажды, мы решали задачки по математике, и моя мать обнаружила ошибку, она вырвала лист и сказала все переписывать. Я не видел ошибку и считал, что все правильно решил, поэтому настаивал на своем. Но что стоит мнение ребенка? В итоге я получил пощечину, моя мать заставляла меня решать эту задачу до тех пор, пока не решу ее правильно. Я продолжал давать один и тот же ответ, на что она каждый раз била меня по лицу, говоря о том, какой я бестолковый и глупый и лишь позорю нашу семью. Моя тетрадь была вся мокрая из-за слез. Это продолжалось до тех пор, пока она не устала и не закрыла меня в чулане. «Да ты ничего не можешь, ты позор нашей семьи, просто ничтожество, из тебя ничего путного не выйдет» — эти слова я часто слышал от матери, и этот вечер не стал исключением. Но задача должна была быть решена и написана в тетради, так как негоже ребенку из уважаемой семьи идти в школу с нерешенной задачей, поэтому моя мать сама принялась за дело. Я просидел в чулане около часа, а может и больше. Позже матушка выпустила меня и велела ложиться спать. Перед сном я решил узнать, какой был правильный ответ. Ответ меня ошеломил, ведь она решила эту задачу точно так же, как и я, результат был в точности как и у меня. Это не я ошибся, а моя мать. Как это она прокомментировала? Да никак, она ничего не сказала. Мои родители меня часто били. Они говорили, что так они делают из меня человека, но человеком я так и не стал… В детстве я очень любил читать. Я мог бы читать днями напролет, если бы не мои домашние обязанности. Книги рассказывали истории моей души, печали, моего одиночества и жизни. Читая книги, я словно сам проживал эти жизни, ведь, сопереживая вместе с героем, читатель сам на время становится этим героем. Я всегда восхищался авторами этих книг и хотел тоже поведать людям историю, которая вызовет у них столько же эмоций, как эти произведения вызвали у меня. Но писателем мне стать так и не удалось, я был слишком бездарен для этого, и вряд ли у меня что-то получилось бы. Что касается моего младшего брата, то ему все сходило с рук. Он специально делал пакость и смотрел на меня с улыбкой, зная, что ему за это ничего не будет. Родители его никогда не наказывали, говоря о том, что он еще маленький и ничего не понимает. В таких ситуациях у меня складывалось впечатление, будто мои родители меня попросту ненавидели. С самого детства я жаждал получить похвалу от своей семьи, но это мне никак не удавалось. Я много работал, брал обязанности отца по дому, помогал бабушке, брался за непосильные мне задачи, часто терпя неудачи, никогда не сдаваясь, продолжая до тех пор, пока не достигну цели, но это было без толку. Все внимание и вся похвала доставалась моему младшему брату. Из-за чего я чувствовал себя приемным. Среди сверстников мне было тяжело найти друзей, так как наши интересы не совпадали, и я не мог найти с ними общий язык: мальчики обычно дерутся, играют в войну, делают различные пакости и с самого детства начинают показывать свое превосходство над слабыми, а мне это было неблизко. Меня всегда пугала жестокость, эгоизм, жадность, ложь и высокомерие в людях; я видел в них что-то нечеловеческое — монстров, меняющих свой облик. Я боялся монстра, меняющего свой облик, ведь из-за этого я никак не мог распознать, где человек, а где чудовище. Больше чем чудовищ, сидящих в людях, меня пугало то, что такой же монстр сидит и во мне. Я так сильно этого боялся, что решил следовать законам, созданным в своей голове: 1. Никогда не лгать. 2. Не красть. 3. Не навредить ближнему своему. 4. Не прелюбодействовать. 5. Добиваться всего упорным трудом. 6. Всегда помогать нуждающимся. 7. Не следовать за похотью. 8. Быть справедливым. 9. Отринуть гнев и жестокость. 10. Остаться человеком. С тех пор я решил их придерживаться, пообещав себе, что сохраню свою детскую невинность и стану светом во тьме, называемой жизнью. Единственным моим другом была моя соседка — Лилит, с ней я по-настоящему мог поделиться всеми своими переживаниями. Девочка подобна ангелу с белокурыми локонами, невинными голубыми глазами, бледной кожей, хрупкого телосложения в белоснежном хлопковом платье и красным бантиком на голове, она всегда сидела на крыльце своего дома и читала книги. О, как она была прекрасна, я был безответно влюблен в нее около двенадцати лет. Мы часто сидели с ней на лавочке, смотрели на прохожих и пытались угадать: что это за человек? Куда он идет? Почему грустит? Почему улыбается? Работает ли он? Есть ли у него семья? Дети? Я был очень любопытным и всегда задавался вопросами: что такое жизнь? А что такое смерть? Зачем мы живем и почему умираем? В чем смысл жизни? Почему люди жестоки и эгоистичны? Почему убивают друг друга? Я спрашивал об этом у своих родителей, но в ответ получал лишь: — Тебе заняться нечем? Не засоряй себе голову ненужными вещами, иди лучше помоги по дому. Не то чтобы я не помогал по дому, просто мои родители очень сильно хотели сделать из меня «человека» и поэтому всегда находили мне работу. «Труд из обезьяны сделал человека и из тебя сделает», — говорили они мне. Физический труд мне был не по душе, так как я быстро уставал, и все что мне хотелось после него — это спать. Работать, а потом спать, потом снова работать и снова спать. Такая жизнь мне не нравилась, ведь по сути ты просто существуешь. Я хотел узнавать что-то новое, заводить новые интересные знакомства, путешествовать, расширять свой кругозор, познавать этот мир, но у моей семьи были на меня другие планы. Моя семья считала, что это все глупость, и все решали за меня: что я буду есть, что буду делать, какую одежду буду носить, где буду учиться, где работать или на ком женюсь. Они полностью распределяли мою жизнь. Моя попытка обрести финансовую независимость ни к чему не привела. Ребенку платили немного, а все заработанные мною деньги родители забирали, аргументируя это тем, что нужно платить за еду, за жилье и прочие услуги. Так они пытались меня приучить ко взрослой жизни. Я был странным ребенком и отличался от других детей, да и другие дети меня избегали. Для них я казался скучным и неинтересным, ведь я все время говорил о морали и праведности. Для взрослых это было забавно, они часто смеялись надо мной и пытались со мной взаимодействовать, чтобы я мог их повеселить. И тут я понял: чтобы нравиться людям, нужно быть шутом. Заставлять людей улыбаться — что может быть лучше? Боявшись одиночества, я старался со всеми подружиться, пытаясь всех развеселить, ведь клоунов любят, а мне так не хватало любви. С тех пор я начал носить маску шута. Люди считали меня идиотом, хотя при этом я был куда умнее своих сверстников и даже некоторых взрослых. Но я продолжал носить маску, чтобы радовать людей, делать их счастливее, и у меня получалось. Многие дети начали звать меня поиграть с ними, и я был счастлив, ведь считал себя нужным. Правда, никто так и не понял моего одиночества, скрытого под маской шута. Что касается учебы, то в школе я учился довольно-таки хорошо, притом, что не испытывал интереса к школьным предметам. Я не видел смысла в большинстве из них. Моя семья заставляла меня делать упор на иностранные языки и математику, но, к сожалению, эти предметы в жизни мне так и не пригодились. За границей я так и не побывал, а для того, чтобы подсчитать сдачу в магазине не нужно обладать большими знаниями в области математики. Да, если быть честным, мне не нравились эти предметы. Моими любимыми предметами были история и литература. Я считал, что история нужна для того, чтобы люди не совершали ошибок прошлого. Но, увы, люди продолжают совершать одни и те же ошибки. А в героях литературы я видел себя, и было приятно осознавать, что я не одинок. Также я занимался спортом, когда мне было двенадцать. Я ездил заниматься в ближайший город баскетболом. Родители оплачивали расходы, а взамен я выполнял всю домашнюю работу. Поначалу я допускал ошибки и сильно из-за этого переживал. Я был зажатым, и мне казалось, что сейчас меня изобьют, назовут ничтожеством или мусором. Но этого не произошло. Большинство даже не обратило на это внимание. А тренер сказал, что ошибаться — это нормально. Каждый человек ошибается и не нужно этого бояться, потому что чем больше я буду на этом зацикливаться, тем больше буду допускать ошибок. И он был прав. Я перестал переживать, и у меня начало все получаться. Для своего возраста я был довольно высоким, быстрым и проворным, тренер с окружающими, с теми, кто наблюдали за мной, говорили, что у меня есть потенциал, и я быстро вошел в стартовый состав. Мои товарищи по команде хвалили меня, и это грело мне душу. Я был рад, что у меня получилось наладить общение со сверстниками. Впервые в жизни я почувствовал себя по-настоящему важным и кому-то нужным. Для меня открылся новый мир, в котором я был счастлив. Мне хотелось проводить в этом месте больше времени, больше тренироваться, больше общаться с ребятами, но, к сожалению, после тренировки мне нужно было идти домой и выполнять свою часть сделки. Я не хотел наглеть, боялся, что если задержусь, то мои родители рассердятся, и мой новый мир разрушится. Поэтому решил добросовестно выполнять все свои обязательства, чтобы мои родители позволяли мне и дальше заниматься тем, что меня так сильно радовало. Хоть мне и было довольно тяжело после занятий в школе ездить на тренировки, а после трудиться по дому, я никогда не жаловался. Ведь это все было не зря и в конце меня ждала награда. Нашей команде удалось выиграть кубок страны среди детей двенадцати—четырнадцати лет. Помню свой первый матч, мы тогда играли против Металлиста. На отборочных я был в стартовом составе, самый младший в команде, было много народу, из-за чего я сильно нервничал, руки и ноги дрожали, еще немного и потерял бы сознание. Благо моя семья тогда не пришла из-за своих дел, не хотелось бы их еще больше разочаровывать. Я очень часто терял мяч, а когда его все-таки удавалось удержать в руках, то в спешке, не замечая товарищей, пытался забросить мяч в корзину, но не мог попасть. Моя команда начала проигрывать, и меня быстро заменили. Нам чудом удалось победить. После матча я готовился к побоям и обвинениям за то, что из-за меня мы чуть не проиграли. «Ты ничтожество! Опозорил себя, опозорил меня, опозорил всю нашу семью! Если ты не умеешь, то не берись!» — звучал тогда голос матери в моей голове. Но на мое удивление, меня никто не ругал и не бил, а наоборот, начали поддерживать, говоря о том, что такое случается, это мой первый матч, и в будущем у меня все получится. Ребята начали вспоминать и рассказывать про свои первые матчи, о том, что у некоторых было все еще хуже, кто-то терял сознание, кто-то вечно падал, а был парень, который вообще описался. Эти слова меня взбодрили, и я был очень счастливый, ведь впервые за свои ошибки мне не пришлось нести наказание. После нашей победы тренер повел нас в кафе, где мы ели гамбургеры, картошку фри и пили колу. Он всегда так делал после матчей. После побед для того, чтобы отпраздновать, а после поражений, чтобы подбодрить. Второй матч я провел на скамейке запасных. Тренер сказал, чтобы я внимательно смотрел на ребят и запоминал их действия в той или иной ситуации. Весь матч я просидел на скамейке, и моя команда его выиграла без моего участия. Третий матч мы играли против Пантер. Всем игрокам стартового состава этой команды было четырнадцать лет. Эти ребята были довольно крупные по сравнению со мной. Меня наконец-то выпустили на площадку, но груз вины за первый матч, который мы чуть не проиграли из-за меня, сковывал, и я не мог нормально играть. Каждый раз, получая пас от товарищей, я быстро от него избавлялся, передавая на другого. В моменты, когда можно было забросить в корзину, я передавал ответственность на другого, быстро скидывая ему мяч. Мы начали проигрывать на тридцать очков, а тогда была только вторая четверть. Ребята сильно устали как физически, так и психологически. Нужно было что-то делать, менять ход игры. Но что я могу сделать? Я куда меньше их и слабее. Пока мои мысли были заняты осознанием своей ничтожности. В это время на середине площадки мне дали пас, и нужно было что-то делать. Как назло, у меня начались панические атаки, и я вот-вот потеряю контроль над собой. Как вдруг я услышал голос в своей голове: — Ты так и будешь стоять и молча смотреть? Так вы и проиграть можете. Сам же понимаешь, что просто стоять — не выход. Если ты сейчас не забросишь, то вы ничего не потеряете. Вы и так, скорее всего, проиграете. Разве не лучше будет попробовать забросить мяч в корзину, чем потерять его сейчас и потом сожалеть об этом? Тогда я впервые услышал этот голос. Он не был мне знакомым, но почему-то казался таким родным, что я решил прислушаться к нему. Я забросил трехочковый, потом еще один, а потом еще и еще. Не помню, сколько всего я тогда забросил. Я делал это механически, даже не задумываясь, и у меня получалось, как будто мне приходилось делать это уже тысячи раз, не в этой, а в какой-то другой жизни. Моя команда, увидев это, взбодрилась и тоже начала забрасывать. Так мы и победили. Меня признали лучшим игроком, как и в следующих матчах. С моими трехочковыми мы без труда выиграли кубок, и я был доволен собой. Жаль лишь, что моя семья так и не пришла ни на один из матчей. Кто знает, если бы они посмотрели на мою игру, может, все сложилось бы по-другому... Тогда мне казалось, я нашел то, что делает меня счастливым. Но мое счастье длилось недолго. Моя так называемая баскетбольная карьера закончилась, когда я принес табель с оценками после окончания года. Мой средний бал уменьшился с 4.5 до 4.2, и мои родители посчитали, что это из-за баскетбола. — Учеба превыше всего, — говорили они. Я до сих не понимаю, почему взрослые так зациклены на оценках. Моя мать хорошо училась, сейчас сидит безработная и все время попивает вино. Да, у нее есть дом, семья, одежда, еда, но как по мне человек должен стремиться к большему. Как говорил один человек, школьная система разработана так, чтобы научить нас быть простым работником, но она не научит нас правильно распоряжаться деньгами или своей собственной жизнью. Большинство учителей непрофессионалы своего дела, они учат тому, что сами не практикуют. Они на самом деле не знают того, чему нас учат. Наша школьная система делает нас слабее, она убивает в нас личность. А школьные преподаватели не хотят обсуждать то, что противоречит их принципам. И делают все, чтобы сохранить свою точку зрения. В школе ты все время боишься допустить ошибку или потерпеть неудачу, забывая то, что именно через неудачи мы и добиваемся успеха. Многие великие люди терпели тысячи провалов, пока не добивались успеха, но, к сожалению, в школе за ошибки ругают, поэтому большинство отличников ничего не добиваются в жизни. Они боятся, что допустят ошибку или потерпят неудачу. Что касается тренера, он пытался поговорить с моей семьей, и они пришли к выводу, что мне лучше позаботиться об оценках. Видать, я был не так уж и важен для команды и жил лишь в собственных иллюзиях. Родители забрали у меня то, что мне было важно, возможно, из меня получился бы хороший баскетболист, но этого мы уже не узнаем. Почему я не взбунтовался? Я пробовал… Однажды мой младший брат Никита испортил важные документы отца, разрисовав и порвав их. Зачем он это сделал? Я не знаю. Но важно то, что всю вину брат спихнул на меня. Естественно, родители ему поверили, ведь для них он был ангелом. Тогда отец меня избил. Я пытался объяснить, что это не я, но чем больше пытался доказать свою правоту, тем больше он меня избивал. Ощущение насилия и несправедливости так сильно засели внутри моей души, что я принял решение уйти из дома. Мне казалось, что, если я уйду, мои родители осознают свои ошибки, и все изменится. Я был так наивен, раз думал, что это что-то поменяет. Зимним вечером я написал прощальное письмо родителям и покинул дом. Я нашел убежище в старом заброшенном доме на окраине деревни. Это был большой двухэтажный дом с давно обрушенным каменным забором. Некогда отштукатуренные стены сыпятся на глазах. Окна, заколоченные досками так, что в дом не проникает ни единого лучика света. Деревянный пол уже давно прогнил. Этот дом был заброшен еще задолго до моего рождения. Поговаривают, что когда-то тут жил человек науки, который не смог ужиться в местных условиях и покинул деревню. Он сильно выделялся на фоне малообразованных людей, а в нашей стране не приветствуют подобное. Он говорил и думал совсем не так, как другие. Его одежда всегда была чистой, белая рубашка с пиджаком и черные брюки всегда поглажены. Этот человек никогда никому не грубил, был воспитан, вежливо общался со всеми и пытался помочь другим своими советами. Но его никто не слушал. Когда же он говорил с ними, его воспринимали за сумасшедшего, показывая ему всю враждебность и насмешку над ним. Его никто не понимал, и он чувствовал себя одиноким. Подобно Прометею, он хотел принести свет людям, сделав их жизнь лучше, но в итоге пламя его души было потушено людьми, а сама душа прикована цепью к скале, где ее терзала человеческая глупость. Все это время этот дом пустовал, и сюда часто приходила молодежь. Из-за этого его состояние значительно ухудшилось после многочисленных актов вандализма. Внутри этого дома было достаточно темно, но все равно можно было разглядеть его старую мебель: разбитые зеркала, диван с торчащими пружинами, разрушенные столы, сломанную кровать. Остальные предметы интерьера потеряли свой вид и были почти уничтожены. Ковры, некогда украшавшие это жилище, были испачканы в грязи, моче и прочими выделениями. Пол в библиотеке был усеян мусором, шкафы перевернуты, книжки разбросаны или сожжены. В этой библиотеке когда-то находилось сотни книг, гораздо больше, чем в местной библиотеке. И что же с ними стало? Валяются в куче мусора, как использованная туалетная бумага. Раньше это была комната знаний, а сейчас ее используют для выброса мусора и уборной. Многие люди работали над этими книгами годами, десятилетиями, чтобы потом ими вытер свой зад какой-то сброд. Для меня подобное было сравнимо с потерей Александрийской библиотеки. Эта комната должна была нести знания, заставить людей думать о высоком, но в ней несет мочой, и твои мысли лишь о дерьме, которое кто-то тут оставил. Картины и портреты ученых были разрисованными. Эти люди внесли большой вклад в развитие человечества, а в итоге их потомки пририсовали к ним детородные органы. Какая жалость, что человеческая невежественность всегда побеждает просвещенность за счет своего количества. Ведь для нее не требуется никаких усилий, в отличии от просвещенности. Поэтому глупые люди с легкостью могут уничтожить труд великих людей. Возле старого камина, окутанного слоями пыли и паутины, я обнаружил разорванные книги, сломанные ножки от стульев и столов. Наверное, кто-то тоже здесь искал убежище. В кабинете ученого было когда-то множество научных документов, инструментов, пробирок. Раньше тут проводились исследования, эксперименты, а сейчас все разрушено или разворовано. Этот дом был похож на некогда прекрасное существо, которое со временем потеряло всю свою красоту и медленно увядало, подобно клумбе цветов, растоптанной соседскими мальчишками. Этот дом буквально кричал: — Убей меня, сожги или снеси! Когда-то я был величественным, цитаделью науки, а сейчас служу прибежищем для наркоманов, вандалов и прочего отребья. Мне было так жаль этот дом, что я сразу принялся наводить в нем порядок, позабыв одну важную деталь. Я так сильно был зол этой несправедливостью, что совсем забыл взять с собой еду, благо меня навещала Лилит. Ох, моя нежная Лили, непорочное дитя, чей лик согревал меня той холодной зимой. Она часто приходила ко мне и приносила мне еду. Мы сидели до вечера, болтали о литературе, психологии, читали уцелевшие книги, с ней время пролетало незаметно, а потом, когда начинало темнеть, она уходила, и я вновь ждал встречи с ней. В первые дни было страшно. Шумел ветер за окном, шуршали мыши, и иногда издавались голоса с первого этажа. Сюда частенько приходили парочки, у которых не было места, где можно было бы уединиться. Они были тут около часа, делали свои дела и уходили, поэтому мне особо не мешали. Я спал в комнате бывшего хозяина. Сюда из нежданных посетителей никто не заходил. Они боялись, потому что когда-то тут была убита и изнасилована молодая девушка. Это была студентка, приехавшая сюда из города проходить практику. Как рассказывали местные, она была хороша собой, имела прекрасную фигуру, красиво говорила и одевалась подобно девушкам из высшего общества. За ней бегали толпы мужчин. Женщины ненавидели ее за красоту, за нее дрались, ей дарили подарки, но девушка всех отвергала. Да и подобное отребье было ей неровня. Их жизненные ценности слишком отличались. Она стремилась к высокому, слушала классическую музыку, писала стихи, читала книги, все время изучала что-то новое, говорила на нескольких языках и хотела спасать жизни. А местным мужчинам было интересно лишь тело этой девушки. Они лишь спорили, кто первый завалит ее на сеновале. Спустя полгода после многочисленных отказов со стороны студентки, группа местных парней, напившись спиртного, подкараулили ее ночью, когда она шла с работы, и затащили в этот заброшенный дом. На крики молодой девушки никто не отвечал, потому что в нашей деревне крики женщины — это нормально, мол, так в семье выясняют отношения, покричат и перестанут. Ее всю ночь насиловала группа парней. Позже ее нашли с перерезанным горлом в этом же доме. Никто не знает, как она погибла. Кто-то говорил, что это насильники ее убили, чтобы она никому не рассказала, а кто-то утверждал, что она не могла пережить подобное и покончила с собой. Ребенку подробности никто не рассказывал, поэтому я сам не знаю. Я не боялся спать в этой комнате, так как знал, что местные боятся сюда заходить. А призраков я не боюсь. Как по мне, нужно бояться живых, а не мертвых, ведь люди те еще чудовища. Как кто-то давно говорил, не помню кто, что если бы призраки и вправду существовали, то за миллионы лет существования человечества весь мир был бы ими переполнен. Поэтому я и не верил в их существование. Благо незваные посетители были иного мнения, поэтому мне было достаточно издать пару звуков из этой комнаты, чтобы нежданные гости покинули в страхе этот дом. Так я и делал, когда местные оргии слишком затягивались и не давали мне спать. Стены в этой комнате почти не были тронуты вандалами, если не считать надписей о том, какая Соня шлюха. Забавно то, что у Сони за все ее годы ни разу не было парня. Соня — это местная девушка, которая позже переехала в город. Ей было около тридцати, с довольно привлекательной внешностью, всегда опрятная и ухоженная. Она все время сидела дома, читала книжки и почти не выходила из дома. За Соней всегда ухаживали мужчины и всегда получали отказ. Девушке не были интересны провинциальные парни, которые к двадцати годам уже спивались. Для нее они были чем-то низменным, поэтому она решила сохранить себя для более достойного мужчины. Однажды парень, который ухаживал за ней около двух лет, после ее отказа пошел на речку пить водку и утонул. Естественно все жители деревни обвинили в этом Соню: «Довела бедного парня, строя из себя принцессу. Могла бы хоть пойти прогуляться с ним». После этого случая многие начали распускать про нее слухи. Почему люди со своими грязными руками пытаются завладеть чем-то невинным и чистым, а когда у них этого не выходит, то они хотят измазать грязью или вообще сломать? Ведь чтобы получить урожай на ферме, мы должны развиваться, улучшая свои навыки земледелия, без которых у нас не выйдет собрать хороший урожай. Люди подобны растению, когда они страдают, их нужно поливать водой чистой, без каких-либо эгоистичных желаний. Поливать нужно в меру, чтобы из-за вашей чрезмерной заботы они не сгнили. Нужно защищать от холода, человеческого безразличия, удобрять его своею бескорыстной любовью, необходимые для его роста и развития, чтобы в итоге это растение превратилось в нечто прекрасное. Но большинство людей не хотят этого делать. Они жаждут сразу вкусить его плод. Люди вырывают растение из земли с корнем, оскверняя его, разрушая его почву, в результате чего это растение больше не зацветет. В этом доме я пробыл неделю. Моя семья меня не разыскивала. Они были очень горды и ждали, когда я сам прибегу, подобно голодному измученному щенку. В ответ я ждал, когда они сами приползут ко мне и будут умолять вернуться. Этим мы с ними были схожи. Из этого дома меня забрал местный священник. Он купил мне мороженое и отвел домой. Это был мужчина лет пятидесяти, небольшого роста и со светло-голубыми глазами. В деревне его все знали и уважали. Он был бескорыстным и ставил нужды других выше своих. Священник был достойным человеком, всегда помогал нуждающимся. Жаль, что из-за его скорой кончины мне больше не удалось с ним поболтать и узнать его получше. Священник разговаривал с моими родителями минут тридцать о чем-то, уходя, с улыбкой сказал мне, что все будет хорошо. Позже мы всей семьей сели и как ни в чем не бывало начали обедать. Всю неделю я ждал этой встречи. Мне хотелось, чтобы при виде меня моя семья расплакалась от счастья, крепко обняла меня, приговаривая, что мы начнем новую жизнь, в которой есть любовь и понимание. Я желал увидеть в их глазах раскаяние, хотел почувствовать себя любящим, но единственное, что я увидел, так это их безразличие. Мне ничего оставалось кроме того, как смириться со своим положением в семье и жить дальше. Свое свободное время я старался проводить с Лилит. Встречи с нею — это единственное, что радовало меня в тот период жизни. Хоть для других я был весельчаком, но это всего лишь маска. Маска клоуна, за которой я прятался, чтобы выжить в этом мире. Люди почему-то чаще всего радуются неудачам других, чем за их успехи. Они любят смотреть на других и обсуждать их недостатки и неудачи. Я решил не доставлять им удовольствия поглумиться над собой. Поэтому сам начал смеяться над собой. Я делал это так искусно, что другим мне нечего было сказать, так как смешнее меня и моей жизни надо мной уже никто не пошутит. Надев броню из самоиронии, я натягивал маску клоуна, пытаясь выжить в этом жестоком мире. Люди подобны животным, а дети — чудовищам. Они до сих пугают меня своей жестокостью. Помню, мне было лет тринадцать, я повздорил с одноклассником, и мы решили выяснить наши отношения после уроков за школой. Каким-то образом об этом узнало полшколы, и нас ждала толпа на улице. Нет, они не хотели нас отговорить, толпа желала увидеть зрелище. К каждому из нас подошел старшеклассник и начал рассказывать, как и куда лучше бить. Мы стояли, вокруг нас была толпа, которая громко кричала: «УБЕЙ ЕГО!», «РАЗБЕЙ ЕМУ ГОЛОВУ» и тому подобное. Мы с одноклассником не хотели в этом участвовать, так как понимали, что убивать или избивать человека из-за детской шалости, в которой один из нас поставил другому подножку, — это глупо. В итоге, нас избили обоих. За что? За то, что не оправдали ожидания и потратили их время. Мы никому ничего не обещали и никого не звали. Мы хотели сами все решить, без насилия, просто поговорив. Но в итоге вокруг нас воздвигли Колизей и хотели заставить драться на потеху толпе. А после нашего отказа старшеклассник с сигаретой в зубах решал нашу судьбу. Это был парень старше меня на года три, высокого роста, выбритый налысо. На его лице уже начали появляться волосы. Он выглядел старше своего возраста. Его звали Богдан. Богдан, что в переводе со славянского означает «Божий дар». Но он не был даром Господа, скорее проклятием, сломавшим не одну жизнь. Он заставлял драться тех, кто был младше его или слабей, и я был не исключением. Богдан жил на соседней улице от моего дома, и по пути в школу мы часто пересекались. Но в школу я так и не попадал. Вместо школы он отводил меня на пустырь и заставлял драться с такими же, как и я. Если мы отказывались, то он избивал нас, а для того, чтобы мы устроили ему зрелище, он говорил, что изобьет проигравшего. Так и было. Он называл это «мотивацией». Мне везло с соперниками, так как они были меньше и слабее меня. Я бы с легкостью победил, но я не стал причинять вред своим соперникам. Лучше страдать самому, чем причинить боль другому, так я тогда считал, поэтому позволял другим себя избивать. С теми, с кем мне приходилось драться, мы не были знакомы. Я видел их впервые. Мы учились в разных школах или были в разных классах, наши семьи не общались. Единственное, что нас объединяло, — так это желание того, чтобы это все наконец-то закончилось. Позже Богдан возомнил себя Веспасианом и заставил нас строить арену на этом пустыре, которую после окончания строительства начали называть Колизеем. Состояла арена из круга, усыпанного песком, и скамеек вокруг него. Для строительства нас разделили на группы. В одной группе ребята доставали материалы для строительства. Песок воровали со строек, а древесину для скамеек искали в округе. Вторая группа занималась постройкой скамеек и самой арены. Воровство было мне противно, поэтому я вызвался во вторую группу. Благодаря родителям я уже привык к труду, поэтому мне было нетяжело. Зрители в обмен на зрелище платили сигаретами и алкоголем, которые доставались Богдану. Иногда мы сдавались в аренду ребятам постарше. Тем, у кого было плохое настроение, и хотелось снять стресс, избив кого-то. И мы отлично подходили для этого, так как были младше и слабее их. Стоила подобная услуга пачку сигарет. У нас не было выбора. Нас бы все равно избили, а так нам обещали, что они будут драться в неполную силу. Я участвовал в этом лишь один раз. Тогда мне разбили голову и сломали нос. После этого я сам предложил Богдану пачку сигарет, чтобы не участвовать в подобном. С тех пор я приносил ему сигареты каждую неделю. Если у меня не было денег их купить, то он назначал проценты: дополнительно пять сигарет за каждый день. Зачем он все это делал? Возможно, из-за того, что его родители были пьяницами. Они жили бедно, и его отец часто избивал его с матерью, унижая и доминируя над другими, он хотел почувствовать себя лучше, чем есть на самом деле. Богдан часто избивал тех, кто был умнее его, привлекательнее или тех, кто жил лучше него. Он мог избить мимо проходящего человека за то, что у того хорошее настроение, или тот просто улыбнулся. Родителям не было смысла жаловаться. Единственное, что они могли сделать, — так это пойти пожаловаться его родителям. Я не знаю, что говорили ему или делали с ним его родители, но в конечном счете ничего не менялось, кроме того, что он нас избивал еще сильнее. Богдан не знал, кто жаловался, поэтому бил нас всех. Домой я часто приходил с синяками, ссадинами и с разбитым лицом. «Тебя опять избили?», «Когда ты уже научишься постоять за себя?», «Ты тряпка!», «Ничтожество, жалкое подобие мужчины!» — частенько я слышал это от домашних. Мои родители никогда не вдавались в подробности, когда и как я поранился или ушибся. Они говорили лишь обработать рану или приложить что-то холодное. Моя семья никак не реагировала на это, а мой отец всегда говорил, что мужчина не должен жаловаться, а должен решать свои проблемы самостоятельно. Он даже пытался обучить меня драться, показывал приемы, просил ударить его в ответ, но я стоял как вкопанный, боясь навредить ему. Поэтому он просто избил меня. — Когда тебя кто-то оскорбил, ударил или унизил, ты должен дать отпор. Ты должен заставить бояться своих обидчиков. Только так тебя будут уважать, — твердил мне отец. Но я предпочитал лучше подставить другую щеку, чем кого-то ударить. «Если не можешь ничего решить, то просто не говори никому, что мы из одной семьи, чтобы не позорить нас», — моя семья заботилась о своем статусе. Может поэтому однажды мой отец, не выдержав того, что меня избивают, решил сам с этим разобраться. Тогда я подрался в школе с мальчиком лет одиннадцати. Ну как подрался, все в школе знают, что меня пугает насилие, и я никогда не даю сдачи. Поэтому этот парень решил воспользоваться этим, чтобы показаться крутым перед одноклассниками. Ведь я был старше него. Меня ужасали люди, готовые с легкостью навредить другому ради самоутверждения. Они были для меня чудищами, поэтому я всегда старался забиться в какой-нибудь в угол и спрятаться от всего этого, закрывшись руками. В тот день, когда мой отец пришел в школу и увидел того мальчика, то он молча развернулся и ушел. Было видно, что ему стало стыдно за то, что его старшего сына избил мальчик младше него, да еще и меньше в два раза. С тех пор мой отец никогда не приходил в школу. Я пытался решить все это без помощи взрослых. Вначале я решил подружиться с Богданом. Мы начали вместе с ним гулять и больше проводить времени, но вышло не очень удачно для меня. Деньги, которые мне давали родители на то, чтобы я купил продуктов домой, тратились на него. Я говорил ему, что у меня строгие родители, и меня за это накажут, но он продолжал тратить их на сладости или на развлечения для себя. — Скажи, что ты потерял их и тебя не накажут, — говорил Богдан. Но в моей семье это так не работало. Если я что-то потерял, сломал или разбил, то это из-за моей невнимательности, или я просто не ценю труд, которым это досталось моим родителям. Наказание за это: двадцать ударов ремнем по голой заднице. А если я отказывал Богдану в подобном, то он говорил, что перестанет со мной дружить, и я снова начну драться в его Колизее, но уже со старшеклассниками. Между двадцатью ударами ремнем и разбитым лицом я всегда выбирал первое. Я знал то, что после очередной порки от родителей я останусь целым, если не считать мою задницу, а после побоев от старшеклассников — не факт. Однажды парня моего возраста по имени Денис заставили драться со студентом училища. Этому студенту было скучно, и он решил подраться. Но зачем драться с тем, кто может быть сильнее тебя? А тринадцатилетний парень щуплого телосложения, еле стоявший на ногах из-за страха, вряд ли сможет что-нибудь сделать против взрослого парня в трое больше него. Денис не был местным, он приезжал из города к нам в деревню к своей бабушке. Но в нашей деревне не особо жалуют городских, поэтому его заставили драться. Мальчика так сильно избили, что он рухнул на землю. Его лицо было в крови и больше походило на фарш. Мы пытались его привести в чувство, приподнять, но все было безрезультатно. Он лежал и не шевелился. Потом подошел Богдан, ударил его ногой в бок, как мешок с картошкой и сказал всем быстро уходить отсюда. Организаторы и зрители покинули это место, чтобы не привлекать к себе внимание, подумав, что он мертв. А нам, гладиаторам, сказали помалкивать, иначе нас будет ждать та же участь. К счастью, этот парень выжил и больше к нам в деревню не приезжал. Богдан никогда не испытывал жалости к кому-то. Он был жестоким и эгоистичным. Я помню, однажды вечером Богдан настоял на том, чтобы пойти на стройку, говоря о том, что это будет весело. И я согласился. Эта стройка находилась возле больницы. Власти решили построить новую, а старую снести. Мы около часа блуждали там, а потом мне наскучило, и я захотел пойти домой. Богдан этого не хотел и начал меня уговаривать остаться. Я знал, если задержусь, то дома меня будет ждать порка, поэтому решил отказать ему. — Давай еще минут пять тут побудем и вместе пойдем домой, — сказал он. Я согласился, так как это предложение показалось мне приемлемым. После окончания времени я сказал, что ухожу, и он попросил меня кое-куда с ним пройти. — Пошли покажу кое-что интересное. Я проследовал за ним, и он показал пальцем на яму: — Смотри! — возбужденно говорил Богдан. После того как я подошел ближе, он толкнул меня в нее и ушел. Я просидел в ней всю ночь. На мой крик о помощи никто не отзывался. Только к утру, когда пришли рабочие, меня оттуда вытащили. На вопросы: «Что ты тут делаешь?» и «Как ты сюда попал?», — я ничего не ответил и быстро побежал домой. Дома меня ждала разгневанная мать с ремнем. Тридцать ударов ремнем и весь день в чулане. Вот такую награду я получил за этот вечер с «другом». После этого я перестал с ним дружить, и мне снова пришлось участвовать в боях. Я понимал, что дружба с этим человеком ни к чему хорошему меня не приведет, поэтому решил второй раз в жизни взбунтоваться. Не имея каких-либо планов борьбы, пламя протеста постепенно разгоралось во мне. И я был не одинок в своих страданиях. Егору, одному из тех мальчиков, которым приходилось драться на арене, пришла в голову идея собрать всех ребят, которые так же, как и мы, сражались на потеху толпе, и пойти против Богдана. Подобно Спартаку, он решил бросить вызов своему господину и уничтожить Рим вместе с его толпой, которая так сильно радовалась при виде нашей крови. Но у Спартака было около пятидесяти взрослых и умеющих сражаться мужчин, которые готовы умереть за свою свободу. А нас было около десяти человек, мальчики возраста двенадцати—тринадцати лет хилого телосложения, сомневающихся в этой затее. Но Егору все же удалось убедить их в том, что нас больше, и мы сможем десятером сокрушить одного человека. Многие воодушевились и начали о говорить о том, что они изобьют его до смерти и как будут издеваться над его телом. В их глазах пылала ярость и желание отомстить обидчику. Я видел огонь в их глазах, который жаждал сжечь все во имя свободы. Из их уст изливались красноречивые речи, обещающие новую жизнь. Они были похожи на людей, которые готовы рискнуть всем ради свободы. Многие захватили с собой арматуру, деревянные дубины, некоторые даже притащили ножи на всякий случай, если Богдан будет не один. Мы ждали его возле школы. Богдан знал мое расписание уроков и всегда забирал меня после школы на арену. Он был старше нас на года три, выше на две головы и больше в два раза. Этот парень больше походил на учителя физкультуры, чем на школьника. Увидев всех нас вместе, он удивился и спросил: — И что же мы тут делаем? Никто ничего не ответил. Я обернулся вокруг и увидел страх в глазах своих союзников. От осознания того, что если я ничего не скажу, то вряд ли что-то измениться, я решил заговорить: — Нам нужно кое-что обсудить. — И что же? — с улыбкой спросил Богдан. — Мы больше не будем драться и выполнять твои поручения. Богдан рассмеялся и спросил: — А что будет, если я откажу? Я начал говорить о том, что нам надоело терпеть издевательство над собой, и мы сделаем все ради своей свободы, но его это не испугало, а лишь раззадорило: — Тогда начинайте, — возбужденно проговорил Богдан. Обернувшись на своих союзников, я почувствовал страх и отчаяние, они молчали, опустив головы, их ноги и руки дрожали, а огонь, который обещал все сжечь, потух, не оставив даже угля. Посмотрев на Богдана, я ужаснулся, ведь снова увидел этого монстра, который скрывается внутри людей. Чудовище с большими клыками и когтями, глаза его были красные от ярости, жаждущие крови, из пасти его шла пена, он явно скучал по крови. После серии ударов я рухнул на землю. Мои союзники, которые так жаждали крови своего обидчика, стояли и наблюдали, как меня избивают. После того как Богдан меня избил, он спросил: — Кто еще желает свободы? В ответ была гробовая тишина. Когда он спросил: — Чья это была идея? Я услышал, как Егор и все остальные братья по несчастью начали говорить о том, что это была моя идея. Они рассказывали, что отговаривали меня, но в ответ я лишь кричал, как безумный, что убью Богдана. По их словам, ребята пришли сюда остановить меня. Они вообще не планировали причинять ему вред. Тогда Богдан сказал всем пойти на арену и приказал моим так называемым «союзникам» избить меня. «Союзники», которые клялись мне в верности, стали мне врагами. Я понимал, что против толпы у меня нет шансов, поэтому специально пропустил пару ударов и упал в надежде, что они не станут бить лежащего. Но я ошибся: они продолжили меня избивать, — и я ужаснулся, ведь они не были похожи на людей. Их людской лик сменился на вид гиен, терзающих свою жертву. На моем лице появились слезы, увидев это, Богдан сказал, что с меня достаточно, и я покинул это место. Весь в ссадинах, синяках и в слезах я шел домой. Я плакал не от физической боли, нет, после частых избиений мое тело уже перестало ее чувствовать. Мои слезы были из-за чувства несправедливости, из-за человеческой жестокости, лжи и лицемерия. Я не мог понять, чем я это заслужил, и как можно отличить человека от чудовища? Неужели в каждом человеке есть монстр? Или человек — и есть монстр? Я долго думал об этом, даже не заметив, как оказался дома. Когда я вернулся домой, мой отец спросил: — Что с твоей одеждой? Мне пришлось сказать, что порвал ее, когда падал, отец не стал меня расспрашивать. Я не мог сказать ему все напрямую, так как зная его, он начал бы говорить, что я жалкий и никчемный, раз не могу дать сдачи, а тогда это последнее, что я хотел слышать. В ответ отец начал говорить, что я неудачник и то, что ему стыдно за то, что я его сын. Прослушав лекцию о том, какой я непутевый и не ценю то, что дают мне родители, меня заставили стирать свои вещи, а после сушки зашивать, так как новую одежду они не собирались мне покупать, а в школу нужно в чем-то ходить. Закончив поздно ночью, мне нужно было готовиться ко сну. Я пошел ванну, ополоснулся, почистил зубы и долго смотрел на свое отражение в зеркале. Тот инцидент не давал мне покоя. Неужели во мне тоже сидит монстр? Около часа я пялился в зеркало, но монстра так и не увидел. Вместо него в зеркале я видел маленькое хрупкое дитя, чье тело было все в ссадинах. На груди в области сердца виднелось нечто, больше походившие на шрам от копья, чем на родимое пятно. Это дитя вызывало больше жалость, чем страх. Тогда я был безумно рад тому, что не похож на монстра и пообещал себе, что несмотря ни на что, я в него не превращусь. Прошло пару недель с нашего восстания, и Богдан со своими друзьями придумали новые развлечения. Они хотели, чтобы мы их ублажали. — Вы же хотели перестать драться, вот мы и решили к вам прислушаться, — с улыбкой говорил Богдан. Они уже достигли того возраста, когда парням пора выплеснуть свое возбуждение, и они решили это делать на нас во всех смыслах этого слова. — Всего-то-навсего вам нужно удовлетворить нас своими руками и ртом, — так они это объяснили. Многие согласились. Они были сломленные и поскорее хотели избавиться от избиения. Ошибочно полагая, что если они их удовлетворят, то к ним будут получше относиться. Но они ошибались. Мне и тем, кто тоже был против подобного, пришлось снова драться. Нашим обидчикам не понравилось то, что мы им отказали, и вскоре нам пришлось драться против них. После того, как нас сильно избили, часть мальчиков сдалась и предпочла, вместо избиения, удовлетворять потребности своих обидчиков. Я же с Даней и Егором были против этого. Мы понимали, что это ужасно, и после подобного мы уже не будем прежними. Когда Богдану и его дружкам надоело наше сопротивление, они сказали, что если мы сейчас их не ублажим хотя бы руками, то они возьмут нас силой и нам явно это не понравится. Эти дети были жестоки, и я не сомневался в том, что они могли сделать с нами что-то ужасное. Поэтому мы с Даней согласились на это. Мы предпочли пожертвовать своим телом, ради спасения своей души. Егор же отказался, после чего его изнасиловали на глазах у всех, чтобы это было нам уроком, и мы не смели идти против них. Тогда все внимание парней было на Егоре, и мне ничего не пришлось делать, кроме того, как смотреть на все это. Я не буду описывать то, что они с ним делали. Это был сущий ад. Надеюсь те, кто это читает, поймет и простит меня за то, что не описал все в подробностях. Закончив надругательство над Егором, нам велели идти домой. После того, как мы все согласились удовлетворять потребности старших ребят, в Колизее не было нужды, и все их развлечение перенеслись в заброшенный дом, где я ночевал ранее. Мне тогда повезло, что я приглянулся Кате, если это можно назвать везением. Хотя лучше, наверное, лишиться невинности с ней, чем быть в пользовании у старших ребят. Катя была старше меня на года два—три. Она была уродлива внешне и весила больше центнера при росте метр шестьдесят. Ее родители владели рынком, они были богаты и тратили на нее очень большие деньги. Она больше походила на парня, чем на девушку. У нее не было подруг, поэтому она дружила лишь с парнями. Парни с ней общались из-за денег. Она любила сорить ими, тратя их на сигареты, алкоголь и фастфуд, раздавая его с своим «друзьям». Катя также любила драться на арене. Благодаря своему весу она с легкостью сносила с одного удара любого из нас. Из-за своей внешности она не была привлекательна для парней, но ей, как и любой девушке в ее возрасте этого хотелось. Поэтому ее взгляд пал на меня. Катя была из тех пышных. Хотя нет, пышная — это не то слово. Она была из тех жирных девушек, которые носили обтягивающую одежду и выглядело это омерзительно. Она была очень толстой, толще нее я никого не видел, и у нее явно были проблемы с гормонами, потому что у нее было слишком много волос на теле, с которыми она явно не хотела бороться. Волосы на сосках, на животе, ногах, подмышках, заднице и усики под носом убивали всю женственность в ней. Однажды мои родители из-за границы привезли баночку Сюрстремминга. Так вот вагина Кати на вкус и запах то же самое. Нужно быть конченным извращенцем, чтобы это животное могло тебя возбудить, поэтому все, что я мог — так это удовлетворить ее своими пальцами и языком, благо, этого было достаточно. Даже сейчас, спустя десять с лишним лет, вспоминая об этом, мне хочется блевать. Поэтому с вашего позволения я упущу все детали интимной близости с этим существом. Я утешал себя, что лучше уже будет удовлетворять ее, чем Богдана. Со временем решив, что мы состоим в отношениях, она поведала об этом всем подряд. Мало того, что она всем рассказывала, так еще начала ждать меня после школы и заставлять меня с ней гулять. Я был подобен собачке, вечно таскаясь за ней. Если я ее ослушивался, меня избивали старшие парни, но если слушался, то меня никто не трогал и даже относились получше. Поэтому я был прикован к ней. Я хотел поскорее пережить все это и после окончания школы переехать в город. Катя была как Богдан, только в женском обличии. Она так же, как и он, обладала садистскими наклонностями. Катя могла с легкостью потушить окурок об мое тело, взять пустую бутылку и разбить «в шутку» мне об голову. С ней я тоже не был в безопасности, поэтому я часто прогуливал школу, ссылаясь на то, что заболел. Этот дьявол был слишком опасен, и я должен был оградить его от себя. Я никогда не врал, потому что ложь меня пугала. Она не позволяла мне отличить людей от чудищ. Но мне нужно было что-то делать, чтобы не идти в школу, поэтому я нарочно калечил себя. Я бился руками об стену, ломая их, прыгал с высоты, с которой можно сломать ноги, разбивал голову об стену, прыгал под машины, специально ходил возле злых мелких собак, которые могут покусать. Я делал все, чтобы не пойти школу и при этом не врать, что мне было больно или плохо, оставаясь дома. У меня были хорошие оценки, и я никогда не умел отказывать преподавателям, когда они меня просили поучаствовать в школьных мероприятиях. Поэтому я мог спокойно пропускать школу, тем более, когда есть причина. Спустя время я узнал, что у Богдана погибла мать. Подробности я не знаю, но слышал, что там что-то связанное с сердцем. Одним вечером, устав от очередных жалоб родителей на то, что я непутевый, и из меня ничего не выйдет, я решил прогуляться возле реки. Я блуждал там около часа, пока не наткнулся на фигуру у берега. Это был Богдан. Он был подавлен. Сидел, глядел на закат, курил сигарету и попивал спиртное. На его щеках виднелись слезы. Я понимал, что он страдает и, несмотря на то, что мне пришлось пережить по его вине, я хотел ему помочь. — Нужно его утешить, а потом купить ему то, что сможет поднять ему настроение, — подумал я. Подойдя к нему, я поздоровался и спросил, как он себя чувствует. В его глазах я узрел страх, резко сменившийся на ярость. Я не знаю, что произошло, но он накинулся на меня, как зверь, и начал колотить. А после того, как я начал молить о пощаде, он ушел, сказав, что убьет меня, если кто-нибудь об этом узнает. Возможно его взбесило то, что я увидел его в таком состоянии, громилу, которого все боялись, плачущего у реки. А может он хотел, чтобы я тоже был несчастен, как и он. Вернувшись домой, я долго думал о том, почему попытки помочь человеку обернулись мне боком? Это проблема в нем или во мне? И почему после того, как он избил меня, он пришел в себя. Неужели, причинив мне вред, ему стало лучше? И все же, люди мне непонятны. Наверное, мои родители правы, и я правда глупый. Вскоре я узнал, что Егор покончил собой, перерезав себе вены. Он оставил прощальную записку, в которой он все рассказал, что с ним случилось. В ней не было наших имен, лишь имена наших обидчиков. Вся деревня тогда стояла на ушах. Отец Богдана не мог справиться с позором и вскоре спился, а самого Богдана и его дружков забрали в колонию для несовершеннолетних. С уходом Богдана наше рабство закончилось, и мы, наконец, стали свободными. Дом, в котором он когда-то жил, был в ужасном состоянии. Он стал разрисованным словами ненависти. Окна разбиты, весь дом был обкидан яйцами. Это была месть тех, кого он обидел. Месть людей, которые ничего не могли сказать ему в лицо, а лишь выполняли все его поручения и не жаловались, пытаясь ему услужить. А как только он покинул нас, они вдруг все осознали и начали мстить, причиняя вред дому, в котором он уже не живет. Мне не раз предлагали ворваться в его дом, разрушить все внутри или избить его пьяного отца, но я отказывался. У меня не было обиды, да и мне не хотелось опускаться до этого. Я был выше этого. Глядя на себя в зеркало, я видел образ мученика, страдающего на кресте за человеческие грехи. Мне нравилось это чувство, ощущения чистоты и праведности. Вокруг меня словно была аура из света, и я желал вечно находиться в этом состоянии. Мы с Лилит были очень близки. По крайне мере, я так считал. Для меня она была ангелом, спасавшим меня от тьмы. Я любил ее, и мне было все равно на то, взаимно это или нет. Мне было достаточно быть рядом с ней, дарить ей улыбку и любоваться ее непорочностью. У нее было много поклонников среди мальчиков и узнав о том, что она мне тоже нравилась, меня часто избивали. Почему людей так волнует, кого я люблю? Ведь моя любовь не захватывает чьих-либо владений. Не важно, выиграю я или проиграю в драке, она все равно не будет моей, да я и не желал этого. Мое тело было осквернено, и я боялся замарать ее невинность своими прикосновениями. Я желал поклоняться ее чистоте, невинности, непорочности. Ее фотографии были для меня подобно изображению святого, которому я преклонялся, словно верующий, откинув от себя все низменное и порочное. Я не хотел осквернять ее, думая о ней как о своей девушке. Моя любовь превратила меня в раба, который непрестанно поклонялся и приносил себя в жертву во имя своего божества. Раньше меня заставляли преклоняться, а сейчас я делаю это по своей воле. И это грело мне душу. Мое поклонение этому чистому созданию длилось до лет пятнадцати. Вскоре у моего ангела появилась грудь, и он начал превращаться в женщину. У него появился интерес к парням, и он начал ходить с ними на свидания. С каждым днем мой ангел все больше и больше стал походить на человека. Начиналось все с шуток, кокетства. Позже появилась ложь, которую она так полюбила. Потом я заметил в ней жадность и чувство собственности. Ей не нравилось, когда я общался с другими людьми. Лилит не хотела, чтобы я общался с кем-то, кроме нее. Она желала, чтобы я был только ее. Нет, она не любила меня как парня, она любила меня как раба, который безвольно выполнял любой ее приказ. А когда я ослушивался, Лилит наказывала меня, избегая и распуская обо мне слухи. Слухи разного рода: что мне нравятся мужчины, что я ублажал других парней на оргиях, что я воровал деньги у родителей, что я был близок с Богданом и издевался над Егором и прочую чушь, которая была мне не свойственна. Нам часто приходилось ссориться, и когда мы с ней не общались, я часто подвергался нападкам со стороны старшеклассников. И каждый раз, когда меня били, она оказывалась рядом, начинала защищать меня, подобно матери, защищающей свое дитя, о которой я мог только мечтать. Она властвовала надо мной и баловала меня, как ребенка. Но как только я переставал плясать под ее дудку, то все шло по кругу: меня бьют, она приходит и заботится обо мне, манипулируя мною. Через время я осознал то, что являюсь всего лишь ее игрушкой. Из-за чего мы начали часто ссориться, и все шло по кругу. В то время я был глуп и не догадывался, что за моими избиениями стоит она. Только через время я осознал это, когда узнал, что все эти парни — ее друзья. Хотя их не назвать ее друзьями. Они просто всего-навсего хотели вкусить ее молодое, нежное тело. И она пользовалась этим, создавая из парней безвольных рабов. Когда у Лилит появился ее первый парень, я снова вернулся в ад, на этот раз уже в школе. Однажды проходя мимо ее парня и его друзей, я услышал как они обсуждали мое божество. Я был в ужасе. Они обсуждали тело Лилит, о том, как скоро он лишит ее невинности, насколько она глупая и то, что для него она просто игрушка. Эти безбожники осквернили своим языком мое прекрасное божество. «О нет, она должна об этом узнать. Узнать о монстре, с которым встречается», — подумал я и сразу побежал к ней. Я все ей рассказал, а она естественно рассказала все ему и, конечно же, о том, что узнала это от меня. На следующий день трое парней меня избили и отобрали у меня деньги, на которые потом были куплены цветы для нее. Она так обрадовалась цветам, что простила его, и они снова начали встречаться. Раз в неделю ко мне подходил ее парень с друзьями и вымогали деньги. Если я отказывался, то меня били и сами забирали деньги, выворачивая мои карманы. Поэтому я решил сам отдавать им деньги, а если у меня их не было, то мог отдать их позже, но уже с процентами. Все деньги, которые я зарабатывал, уходили на подарки для Лилит. Чем больше она их получала, тем больше начинала влюбляться в этого парня. Она прекрасно знала, откуда он берет деньги на подарки. Зная о том, что мне приходилось тяжело работать, чтобы добыть их. Она могла с легкостью остановить это, но ей было попросту плевать. Ей было плевать на мои чувства. К счастью или к сожалению, это длилось недолго. Однажды после рабочего дня, я отдыхал дома, и меня позвала Лилит. Она сказала, что хочет со мной серьезно поговорить, но для этого нужно тихое место. И мы пошли на речку. Было довольно темно и ничего не видно. Она стояла передо мною и, робея, проговорила: — Знаешь, я давно хотела тебе в кое в чем признаться. — И в чем же? — с удивлением спросил я. — Я люблю тебя. Я не мог в это поверить. Это был самый лучший день в моей жизни. Мое сердце стучало как никогда. Мне казалось, что я в раю. Ведь впервые услышал подобные слова в свой адрес. Я не мог и представить то, что кто-то может меня полюбить. Мой милый ангел. Я был готов простить ей все, что она сделала со мной. Словно божеству, я был готов снова поклоняться ей, жертвовать всем ради нее. Я был готов потерять надежду добиться чего-то в жизни, преклоняясь только ей. Я даже не заметил, как из моих глаз потекли слезы. Слезы радости. От осознания того, что сейчас я полностью принадлежу этой девушке. Я был готов ради нее работать еще больше, дарить ей вдвое больше подарков, чем этот идиот, которого она называла своим парнем, хотел осыпать ее цветами каждый день, желал сделать ее самой счастливой девушкой на свете. Но после того, как я ей ответил взаимностью, то снова оказался в аду. Из кустов послышался шелест и смех. Это был ее парень со своими друзьями. Они смеялись истерическим смехом и тыкали на меня пальцем. Я посмотрел на нее, и она тоже смеялась, говоря о том, что это была шутка. Что это? Почему подобное произошло именно со мной? Разве я как-то заслужил подобное? Человек, которого я боготворил, превратил меня в ничтожество, в жалкое существо, над которым все смеются. Об мою любовь вытерли ноги и выкинули в помойное ведро, как будто это мусор. Я убежал. Я бежал так быстро, как не бежал никогда. Я ненавидел ее и презирал себя за свою слабость. Как только я раскрыл свои чувства, так мне сразу же вонзили нож в спину. Как была она не похожа на ту, которую я рисовал себе в голове. Это чувство: злость, ненависть, презрение, желание умереть. Неужели это и есть темная сторона любви? Раз так, то я больше не желаю любить. Я на год изолировался от внешнего мира. После случившегося на речке у меня полностью отпало желание ходить в школу. Из помешательств моей матери на моих оценках я всегда делал больше, чем задавали, поэтому никак не отставал от школьной программы. Все это время я посвятил книгам, научным статьям, начал тренировать свое тело, дабы больше никогда не давать себя в обиду. Не то чтобы я планировал с кем-то драться, просто чаще всего меня трогали, потому что я был хилым и слабым, а накаченных парней всегда боялись в школе из-за их размеров. Поэтому я решил качаться, дабы создать иллюзию того, что могу постоять за себя. А Лилит за это время сменила множество парней. Она начала курить и пить алкоголь в компании взрослых мужчин. У нее появилась репутация легкодоступной девушки. Какая жалость, что некогда чистое и невинное дитя превратилось в такую шлюху. Мой ангел пал и превратился в уродливого суккуба. Она пыталась возобновить со мной отношения, даже пыталась соблазнить меня своим телом, но мне это было неинтересно. Вскоре мы почти с ней не виделись. После школы она переехала в город в поисках лучшей жизни и все время находилась в компании обеспеченных мужчин, для которых она была лишь шлюхой.