Охота на кролика

      Маки призналась мне в любви, а я ответила тупым “спасибо”?       Не знаю, что заставляет меня проснуться: эта внезапная мысль или чьи-то голоса поблизости. По ощущениям тело готово проспать еще много часов: я настолько слаба, что сознание уже проснулось, а глаза открываться еще не хотят. Но уснуть обратно мне мешает этот разговор. Так трудно заткнуться, когда рядом человек спит?       Постепенно меня догоняют воспоминания: я в плену инквизиторов, я сражаюсь с демонами, я и Маки стоим против всех, я засыпаю, а за Маки приходит Наоя. Тогда мне стоит проснуться – что, если ей нужна помощь, а я тут прохлаждаюсь?       С трудом разлепив только один глаз, я понимаю, что нахожусь не у Зенинов. Вряд ли бы они заботливо перевязали мои раны и уложили на постель, причем на настоящей кровати. Да и голос одного из говорящих уж больно напоминает Мегуми.       – Я не обвиняю тебя. Хочу, но не могу. Да, ты виновата, что притащила ее туда, но идти с тобой против инквизиторов было ее решением. Вряд ли ты могла что-то с этим сделать. Мне ли не знать, какой упрямой дурой она может быть.       С усилием повернув голову, я сталкиваюсь взглядом с Маки: каким-то образом она почувствовала, что я очнулась. У нее тоже перебинтована половина лица, только правая, а те ожоги, что я вижу, уже зажили, и это заставляет задуматься о том, сколько времени я на самом деле проспала. Но главное – она жива. Я слабо улыбаюсь, и Маки возвращает мне улыбку. Даже говорить ничего не хочется, достаточно одного взгляда, одного движения губ.       Мегуми стоит возле окна к нам спиной и продолжает что-то говорить. Почувствовав какое-то движение возле ноги, я опускаю взгляд и вижу Юджи, который сидит на каком-то стуле, но головой лежит на моей кровати, сладко посапывая.       Его лицо прямо на расстоянии вытянутой руки, и я пальцами слегка треплю Юджи за щеку, жутко скрипучим после сна голосом заявляя:       – Чего развалился, найди себе нормальное место и поспи как человек.       Он вздрагивает и поднимает голову, с сонным прищуром всматриваясь в меня. Мегуми оказывается рядом с моей кроватью ровно в тот момент, когда взор Юджи проясняется и он чуть ли не подскакивает на месте. Итадори с ногами залезает на кровать, что-то возбужденно восклицает, перебивая Фушигуро, который садится рядом и параллельно что-то ворчливо высказывает, а я морщусь от того, что из-за них кровать шатается, давая знать о таких ранах, о которых я даже не подозревала.       Мегуми одну руку кладет мне на лоб, а вторую – на шею. С каких это пор он научился базовым знахарским навыкам?       – Юджи, сходишь за мисс Сёко?       Нехотя он подчиняется. Ну я бы тоже, наверное, послушалась: впервые слышу, чтобы Мегуми озвучивал свои просьбы так мягко и ненавязчиво.       – Это подруга пастора, она лечит вас обеих. Надеюсь, она так хороша, как говорят, и ты действительно быстро поправишься, потому что мне не терпится хорошенько надрать тебе уши. Я тебе что говорил о связи с инквизитором? Да еще и с Зенином. Без обид, – бросает он в сторону Маки, а та лишь согласно кивает. Ее явно забавляет то, как Мегуми распекает меня. – А ты что в итоге сделала?       – У тебя сестра полумертвая, и первое, что ты ей говоришь – вот это? А давай-ка я расскажу, из-за кого меня там пытали, – от возмущения я даже приподнимаюсь, ведь мне кажется, что так буду выглядеть убедительнее, но Мегуми с Маки в унисон начинают кричать на меня. Брат даже давит на плечи, чтоб улеглась обратно.       Нас прерывает Юджи, уже вернувшийся обратно. Он не закрывает дверь, и за ней слышно, как на ходу переговариваются двое. Я легко узнаю голос отца Годжо, а его собеседница, вероятно, мисс Сёко. Мне нравится, как стучат каблуки ее сапог: негромко, но внушительно.       – Я побуду с ковеном, чтобы изучить девочек, но они не моя забота, а твоя, Сатору. Не пытайся повесить на меня ответственность за своих детей, – заявляет она, входя в комнату и нисколько не смущаясь того, что ее могут услышать. Речь, видимо, идет о нас с Маки.       Хотя, судя по разговору, мисс Сёко всячески пыталась откреститься от нас, она мне нравится с первого взгляда. Ее сдержанность в одежде и в то же время куча украшений, в которых я распознаю различные амулеты, решительная походка и немного отстраненный вид впечатляют меня. Образ завершает трубка с длинным тонким мундштуком, которую эта женщина неспешно раскуривает.       Отец Годжо широко улыбается, остановившись у изножья моей кровати, но несмотря на то, что весь вид его излучает счастье, чувствую, мне предстоит непростой разговор. Не думаю, что он впервые в жизни решит на меня накричать, но у него есть куча других способов извести меня и вообще дать понять, что я наказана.       Мисс Сёко подходит ко мне, проверяет глаз и кожные покровы, слушая, как перед ней отчитывается Мегуми. Она сдержанно кивает и обращается ко мне:       – Думаю, о своих недугах ты и так осведомлена.       Я киваю:       – Сотрясение, ожоги, физическое истощение и, скорее всего, отбиты органы в животе. Ну и по мелочи.       Она одобрительно кивает:       – Сатору, твоя воспитанница сообразительнее тебя, ты знал?       – Ну чего ты ожидала от подопечной величайшего пастора всех времен… – начинает святой отец, задрав подбородок, но мисс Сёко не дает ему договорить.       – Думаю, я подержу вас здесь недельку, пока обе полностью не восстановитесь. Впрочем, твоя подруга явно выздоровеет гораздо быстрее тебя, но ее изучением я займусь чуть позже. И еще кое-что. Я это уже говорила ей, повторю и тебе: раны, полученные не магией, пройдут быстрее всего. Но те травмы, которые были получены магическим воздействием, я полностью удалить не могу. Вот тут, – она обводит пальцем половину своего лица, глядя на забинтованную часть моего, – останутся шрамы. Я постараюсь сделать так, чтобы они оказались менее заметными, но ничего обещать не могу.       Понимаю, в моем положении бы радоваться, что вообще жива осталась, но все равно грустно. Я еще не знаю, что увижу, когда впервые взгляну на себя в зеркало, но уверена: вряд ли буду воспринимать шрамы как боевые отметины на своем лице. Расставаться со своей красотой как-то не улыбается.       Но делать нечего, стоит быть к этому готовой.       – А глаз?       – Вот тут уже интереснее. Я и сама не знаю, что с ним, впервые такое наблюдаю. Ты пыталась использовать обратную технику?       – Типа того, – признаюсь нехотя. Я-то думала, что в тот момент делала все правильно, но реакция мисс Сёко показывает, что мои представления с реальностью имеют мало общего.       – Ничего, у нас будет время разобраться и с тобой, и с тем, что произошло с инквизиторским ребенком. А пока что слушайтесь моих указаний и сами никуда не дергайтесь.       Мы с Маки переглядываемся, и я не понимаю, известно ли ей больше или столько же, сколько и мне. “Разобраться” значит что-то плохое? Мисс Сёко уже поднялась и развернулась в сторону выхода, но вообще-то у меня еще много вопросов:       – А вы заберете меня в ковен? И Маки тоже?       Она едва не давится табачным дымом и с улыбкой оборачивается.       – Они прибудут позже, там и решат, что делать с вами обеими. Я к ковену отношения не имею, мне пока еще рано брать учениц. Пожить еще хочется, знаешь ли.       Я пораженно ахаю: и как сразу не догадалась?       – Так вы та самая некромантка? – голос у меня сам собой становится высоким и чересчур восторженным.       – Поговорим позже. Вам и так есть что обсудить, – улыбается она одним уголком губ и покидает нас.       Едва за ней закрывается дверь, как Мегуми складывает руки на груди и строго вопрошает:       – Теперь ты расскажешь, чем думала, когда решила соваться в логово инквизиторов?       – Знаешь, я так слаба, – я устало прикрываю глаз. Брат видит, что я блефую, но все же не рискует настаивать: явно боится вправду мне навредить. – Может, лучше вы расскажете, где это мы и чем все закончилось. Я только поняла, что Маки победила Наою, так?       Оборачиваюсь к ней в поисках подтверждения, и она слегка кивает.       – Было неожиданностью узнать, что вы успели с ним познакомиться.       – Я произвела на него примерно такое же впечатление, что и на твоих родителей, – лаконично объясняю я.       – Не волнуйся, я настойчиво отрекомендовала ему сменить точку зрения. Я могу быть очень убедительной.       – Может, сначала мы расскажем, а потом вы продолжите ворковать? – ворчливо вмешивается Мегуми. Я хочу возмутиться, но, глядя на то, как хихикает Маки, тоже не могу не улыбнуться. Мегуми же, убедившись, что мы заткнулись, с прежней ворчливой невозмутимостью продолжил: – Кошка принесла послание посреди ночи, чуть лицо мне не разодрала. Сначала я вообще не понял, к чему ты написала насчет Маки, и подумал, что это какая-то твоя тупая шутка. Юджи, слава богу, сообразил, что к чему. Сказал, что такие тупые приколы не в твоем стиле, в чем я лично сомневаюсь, кстати. Мы хотели поехать сразу в деревню, но пастор решил сначала выяснить, какое условие ты поставила для раскрытия послания. Ну и стало понятно, что ты, скорее всего, уже у инквизиторов.       – Когда мы приехали, там такая куча мала была! – вклинился Юджи. – Мы-то приготовились, что отец Годжо будет вести умные переговоры или на крайняк украдем тебя оттуда, а там вообще вся крепость на ушах стоит, все дерутся, вообще непонятно, что происходит. В итоге отец Годжо кое-как нашел тебя по магическому следу, но мы по сути опоздали.       – Да, было занятно наблюдать свою дочь среди кучи трупов инквизиторов, – как бы между делом вставляет отец Годжо, и по его интонации я понимаю, что он страшно на меня обижен. Наверное, даже больше, чем Мегуми. – Если б я не видел магию в вас обеих, подумал бы, что вы умерли тоже. Но картина была безумно умилительная, – внезапно оживляется он. – Вы выглядели очаровательно, когда лежали в обнимку чуть ли не на последнем издыхании. Честное слово, я почти слезу пустил.       Я краснею и кошусь на Маки: представляю, как она, измотанная сражениями, вся израненная, из последних сил приходит ко мне, чтобы просто обнять. Она с порозовевшим лицом укоризненно смотрит на пастора – наверное, рассчитывала, что он оставит это в тайне. Наивная.       – На будущее, дочь моя: когда оставляешь подобного рода послания, условием лучше делать не смертельную опасность, а что-то ей предшествующее. Повезло, что в этот раз мы успели, да и вы справились сами, но впредь я попрошу тебя рассматривать возможные варианты заранее, – замечает он своим обычным беспечным тоном, но я-то вижу, как отец Годжо буравит меня взглядом. Неловко поежившись от этого взора, я киваю, и он чуть успокаивается. Легко отделалась. – Правда, теперь даже страшно представить, кто возглавит орден. Всю верхушку уничтожили вы двое, а остальные в борьбе за власть сами друг друга перебили.       – Не удивлен, что Зенины в итоге сами сожрали себя, – замечает Мегуми. Получив тычок локтем от Юджи, он расширяет глаза и оправдывается: – Я не пытаюсь обидеть Маки, как ей вообще на это обижаться, когда она своими руками свой орден выпилила?       Мне хочется еще с ними похихикать, но Юджи решает, что я устала и с меня хватит: громко хлопает в ладони и принимается всех выгонять. Я пытаюсь скрыть улыбку, видя, как он незаметно подмигивает мне и Маки: кажется, брат решил побыть купидоном и оставить нас наедине. Отец Годжо сопротивляется рьянее всех, но все же позволяет себя вытолкать.       Я с облегчением откидываюсь на подушку и поворачиваюсь к Маки. Она вытягивает ко мне перебинтованную руку, и я отвечаю тем же.       – Тебе не больно? – уточняю, перед тем как переплести наши пальцы. Вот так стало еще лучше.       – Ты ведь уже знаешь, что главой ордена должен стать Мегуми?       Я киваю.       – Не хотелось сейчас обсуждать. Еще и убеждать, что я не вру... Сама понимаешь, как это звучит. К тому же разве ты не собиралась сама возглавить орден?       – Нет уж, спасибо, – смеется она. – Пожалуй, уступлю эту честь твоему брату. К тому же не думаю, что церковники обрадуются женщине – главе ордена.       – Ты сама мне рассказывала о папе римском, который на самом деле оказался, эм, мамой? Тем более Мегуми не хочет иметь с Зенинами ничего общего, так что для него эта честь сомнительная.       – Как и для меня, – упрямо заявляет Маки. – Это мой шанс наконец-то порвать с орденом и начать жить так, как я захочу. А я хочу вернуть свое имя и больше не притворяться никем другим. Для начала неплохо, как по мне.       – Мне нравится, – улыбаюсь я. – Правда, настораживают эти разговоры о ковене. Нет, я рада, если ты будешь там со мной, но…       – Ничего, я в состоянии себя защитить, знаешь ли, – усмехается Маки. – Смотри, что могу.       Она на миг отворачивается, чтобы что-то взять с другой стороны кровати, а вернувшись, показывает мне желтую астру. Маки расслабляет пальцы и перехватывает цветок полной ладонью, и на моих глазах он становится мечом. Я изумленно ахаю, глядя на это. Представить себе не могу, насколько искусной и тонкой должна быть магия, чтобы заколдовать носитель таким образом.       – Твоя сестра была невероятно талантливой ведьмой.       Маки в ответ улыбается и перехватывает оружие по-другому – и теперь это вновь цветок.       – А еще Сатору сказал, что возьмет меня под свою протекцию. Даже странно, как быстро он это пообещал.       – А я тебе говорила! Мой священник очень хороший, между прочим. Если б мы к нему пошли с самого начала, он бы от твоей родни камня на камне не оставил.       – Да уж, – протягивает Маки. – Многого можно было бы избежать, и…       Она внезапно замолкает, не закончив мысль, и отводит взгляд, задумчиво вглядываясь в потолок. Глядя на то, как она вновь облизывает губы – верный признак, что Маки нервничает, – я слегка дергаю ее за пальцы.       – Что “и”?       Она с опаской косится в мою сторону, а я всем своим видом показываю, что ей меня не удивить: я уже столько всего видела, слышала и испытала, ей придется хорошенько постараться, чтобы по-настоящему меня шокировать.       – Я очень виновата перед тобой. Если бы не я…       – Маки, хватит, – недовольно перебиваю ее я. – Ты прощена и оправдана целиком и полностью. К тому же Мегуми правду сказал: крушить орден я пошла по своей воле, ты бы меня не отговорила никак.       Маки поджимает губы, будто я ее совсем не убедила, но она не решается сказать, почему. Думаю, я знаю, как заставить ее мне поверить.       Почему-то я страшно волнуюсь, хотя повода для этого нет. Мне ведь нечего бояться, я лишь озвучу правду. Но ладонь, которой я держу руку Маки, все равно предательски потеет.       – Если бы мы могли отмотать время назад, я поступила бы точно так же, потому что… Потому что я люблю тебя.       Хотелось бы мне так не краснеть под ее взглядом, когда говорю это. Наверное, со временем я привыкну и буду признаваться ей в любви каждый день, но сейчас сердце стучит в ушах, а пальцы на ногах поджимаются сами собой.       Маки вспыхивает, и ее глаза так красиво сверкают – я нисколько не жалею о том, что сделала это. Я готова повторить хоть сейчас, только чтобы она посмотрела на меня так снова. С сияющим видом она сжимает мою руку чуть крепче и с самым трогательным доверительным видом шепчет:       – Спасибо.       – Вот ты засранка, – возмущенно восклицаю я. Недолго думая, вытаскиваю у себя из-под головы подушку и швыряю ее в Маки.       Хохоча, она с легкостью ее перехватывает и кладет рядом с собой. Я демонстративно дуюсь, но это не возымело никакого эффекта – Маки все так же веселится.       – Отдай обратно, мне неудобно, – бурчу я, скрестив руки на груди.       – Да ладно, не обижайся, – примирительно говорит она, возвращая мне подушку. – Ты же знаешь, что я тоже тебя люблю, так? Или погоди, неужто ты опять нагло проспала все, что я тебе говорила?       Я и не обижаюсь. Мне в целом трудно обижаться на Маки: как выяснилось опытным путем, ей нужно хорошенько передо мной проштрафиться, чтобы я действительно начала на нее злиться.       – Может, расскажешь, почему некромантка не хочет брать учениц? – спустя некоторое время нарушает тишину Маки. То-то мне казалось, что я почуяла ауру любопытства с ее стороны, когда разговаривала с мисс Сёко. Впрочем, я только рада это обсудить.       – Ученик некроманта должен съесть сердце учителя, – восторженно сообщаю я. – Потрясающе, правда?

***

      – Пойдем в крепость, – решает мисс Утахиме, закончив рассматривать надвигающуюся бурю.       – И мы ничего с этим не сделаем? Посевам конец, если такая пронесется по окрестностям, – возражаю я. – Ты сама говорила, что ковен помогает простым людям. Что им есть, если урожай пропадет?       – Пропадет не весь. И мы бы помогли, если бы буря была магического происхождения. В естественные процессы ведьмам лучше не вмешиваться. Людям порой нужно пройти через испытания, чтобы больше ценить то, что они имеют.       Оправдание какое-то идиотское, но я решаю не продолжать спор: мне и так периодически прилетает за излишнюю самостоятельность, а пытаться остановить бурю в одиночку будет совсем уж глупо. Придется подчиниться.       Покорно топаю за наставницей в крепость, а ветер тем временем крепчает – мне все никак не удается угомонить юбки, которые так и норовят подняться повыше.       Крепость эта – бывший монастырь, принадлежавший Зенинам, своеобразный подарок Маки ковену в знак чистоты ее намерений. Правда, даже несмотря на это, она до сих пор не прощена, как мне любит напоминать та же мисс Утахиме. Впрочем, чем больше времени проходит, тем очевиднее становится тот факт, что Маки ничего не грозит. Почти все к ней привыкли, уже даже привязались, и мне все реже приходится скандалить с остальными ведьмами, которые желают припомнить ей прошлое.       Сама Маки довольно спокойно относится к тому, что ковен порой все еще позволяет себе высказывать недоверие к ней: говорит, у них есть на то причины и она не имеет права осуждать. Я же считаю, что пора бы им отстать: ну сколько можно носиться со старыми обидами? Она уже исправилась, причем так, как ведьмам и не снилось – инквизиторов в стране больше нет.       Да и откуда бы им взяться, когда главой бывшего инквизиторского ордена стал отец Годжо. Маки и Мегуми так старательно открещивались от этого титула, что ему ничего не оставалось, кроме как запихнуть свое нежелание брать на себя лишние обязанности куда подальше и согласиться. Церковь не решилась сопротивляться этому решению, к тому же всю ответственность за резню у Зенинов мой священник взял на себя – довольно трудно возражать человеку, способному в одиночку истребить могущественный орден. Мы с Маки не против такого положения вещей: не так уж охочи до славы.       Конечно, пастор не смог удержаться и в итоге вписал в наследование ордена и Маки, и Мегуми, но об этом пока знаем только отец Годжо, я и Юджи. Оно и правильно – пусть эти двое узнают о сюрпризе позже, когда отпираться будет не так весело.       Дверь захлопывается за спиной, едва не ударяя по ноге: ветер просто отвратительный. Волосы растрепались и лезут в лицо, и я, отфыркиваясь, пытаюсь убрать их как надо. Потом стоит глянуть в зеркало: подозреваю, на голове катастрофа.       – Девочки, вы везде окна закрыли? – кричит мисс Утахиме, подойдя к нижней площадке лестницы. Судя по ответных крикам, все бегают по первым этажам, поэтому я поднимаюсь на самый верх, в учебные классы.       В комнаты уже намело песка, но этим займусь позже. Пока стоит прикрыть ставни, чтобы не стало хуже. Я слышу шаги по коридору – еще несколько человек поднялись помочь.       В последнем классе – огромной зале, который раньше был молельней – окон очень много, и все суетятся, пытаясь бороться с ветром. Я не отвлекаюсь, сосредоточившись на своей задаче, к тому же ставни сопротивляются, то и дело стремясь распахнуться обратно. Возле окна посреди залы я получаю неожиданную поддержку: ладонь, выступающая из рукава черного платья, ловит ставни и крепко удерживает их, пока я вожусь с задвижками. Я улыбаюсь: узнала бы эту руку даже без шрамов от заживших ожогов.       – Я успела соскучиться, – говорю, и это не преувеличение: мы с Маки не виделись весь день, занятые разными делами ковена.       – Сняла с языка, – отвечает она и, взяв за ладонь, прижимается к ней губами, не сводя глаз с моего лица. Я по привычке задерживаю дыхание, чтобы удержаться от желания проявить свою любовь более явно.       В присутствии других Маки более сдержана, чем наедине, объясняя это элементарными приличиями. Поначалу я немного обижалась, ведь для меня, деревенщины, подобные объяснения звучат как отмазки, но потом смирилась. Мне даже нравится наблюдать за тем, как она пытается держать себя в рамках, вот прямо как сейчас, и поддразнивать ее:       – Поможешь поправить волосы? Кажется, у меня песок туда набился.       Я вытряхиваю из головы песчинки и застрявшие листья и становлюсь к ней ближе, чтобы она могла убрать то, чего я не вижу. Как я и рассчитывала, Маки, которая сперва была очень сосредоточена на своей задаче, в итоге отвлеклась на то, что водит пальцами по моему лицу, якобы убирая выбившиеся пряди. Я, зажмурившись, чуть ли не мурлычу от ее прикосновений, но нахожу момент, чтобы, слегка приоткрыв глаза, ехидно спросить:       – Вы там случайно не увлеклись, моя леди? Соблюдайте приличия, мы на публике.       Маки укоризненно смотрит на меня и щипает за щеку, напоследок раскрывая левую часть лица.       Признаться, когда я впервые увидела себя, был соблазн изменить прическу, скрыв всю левую часть волосами. Но тогда я сразу подумала о том, что это будет нечестно по отношению к Маки. Как она поверит моим словам о том, что она все еще самая красивая девушка на всем белом свете, если я буду стесняться своих малозаметных шрамов, которые мне тогда все же удалось подлечить обратной техникой? А я до сих пор правда считаю, что нет никого красивее Маки. Шрамы нисколько ее не портят. Да едва ли есть хоть что-то, способное испортить.       Словом, шрамы, включая мои собственные, меня не смущают. Меня смущает глаз. Мы с мисс Сёко в итоге не смогли выяснить, как именно это произошло, но случилось так, что вместо лечения я просто намертво запечатала магию в глаз. Зрение в него так и не вернулось, но зато им я очень хорошо вижу магию, в разы лучше, чем раньше – теперь мое магическое зрение стоит наравне с отцом Годжо. Даже цвет глаза изменился, стал такого же, как у пастора.       Именно это я бы хотела скрыть – как по мне, разноцветные глаза выглядят жутко. Но Маки почему-то считает это красивым. Глядя на то, с каким восхищением она рассматривает меня, я испытываю все меньше желания менять что-либо в своей внешности. Даже сейчас она останавливается, чтобы еще раз с улыбкой заглянуть мне в глаза. И от ее взгляда останавливается что-то во мне.       Быстро глянув по сторонам, я становлюсь еще ближе.       – Поцелуй меня. Сейчас. Давай, никто не видит.       Маки с сомнением мнется, но, воровато обернувшись, с нарочитым вздохом сокращает расстояние между нами так, что теснее просто некуда:       – Веревки из меня вьешь, – укоризненно шепчет она мне в губы перед тем, как исполнить просьбу. Маки только притворяется, будто я заставляю ее идти против ею же придуманных правил, ведь иначе в этом коротком поцелуе не было бы столько желающих вырваться чувств, столько невысказанных “я скучала”.       Когда – на мой взгляд, слишком быстро – она отстраняется, расстояние между нами вновь самое благочестивое. Разве что глядим мы друг на друга неприлично долго.       Мне думается, любовь Маки к моим глазам – опасная штука: чем дольше она рассматривает меня с таким выражением, будто я единственная во всем мире, тем труднее мне оторвать взгляд от нее, ведь она, без преувеличений, единственная для меня. Впрочем, если опаснейшая для меня угроза теперь выглядит вот так, я нисколько не возражаю.