Охота на кролика

      Я перехватываю молоток поудобнее и, стараясь не издать ни звука, аккуратно вынимаю гвозди. Честно говоря, не рассчитывала наблюдать за очередным воссоединением семьи так скоро.       – Конечно же, ты вернулась, чтобы вновь меня опозорить, Маки, – с нескрываемой неприязнью заявляет тот, что постарше. Теперь понятно, кто это: гордого отца видно сразу.       – Рада, что ты наконец-то оценил мои старания, – любезным тоном отвечает Маки.       – Не думай, что этим, – мужчина обводит рукой разрушенный зал, – ты многого добилась. Орден крепок, и ты просто избавила его от слабых. Это значит, что он станет еще крепче.       Сверху мне видно больше: Маки, хоть и старается выглядеть спокойной, все же явно нервничает, иначе бы тоже заметила, что один из выживших сложил перед собой руки с четками на руках. Не уверена, является ли он одним из тех, кто отправил нас в демонское логово, но ритуал выглядит точь-в-точь как тот. Более не раздумывая, я на миг приглушаю свою магию и спрыгиваю вниз прямо на этого колдуна. Одного удара костяного ножа хватает, чтобы вспороть горло. Странное ощущение: нож, который, мне казалось, уже давно затупился, вошел легко, будто сам вгрызается в плоть. Возможно, это его свойство как магического оружия, а может, в нем заключена последняя воля ведьмы, им владевшей.       Вот сейчас мне становится жутко. Когда я убила впервые, то была в таком состоянии, что даже сейчас кажется, будто это был лишь странный сон. То, что из-за моей магии несколько десятков Зенинов оказались погребенными под завалом, тоже не вызвало у меня особых чувств. Но сейчас, ощущая, как кровь заливает руки, как плоть пытается сопротивляться моему удару, я правда слегка трясусь.       Однако меня отрезвляет осознание того, что, не запачкай я руки, мне ими же пришлось бы хоронить Маки. Места в раю для нас обеих все равно не найдется, и поэтому я не позволяю себе медлить: пока никто не сообразил, что произошло, подбегаю к другому колдуну. Он успевает создать магический щит перед собой, поэтому резко ухожу вниз, втыкаю нож ему в ногу и, воспользовавшись его кратким замешательством, захожу за спину и добиваю молотком.       – Нобара, – окликает меня Маки, и этого достаточно, чтобы напомнить мне о том, что мне стоит держать дистанцию с колдунами. Подобные плотные бои – прерогатива Маки.       Я смещаюсь к ней, встав спина к спине, чтобы держать в поле зрения остальных выживших, пока она сосредоточена на отце и его спутнике. Не расслабляюсь: нужно быть наготове перед нашим следующим ходом, не забывая о том, что Зенины могут успеть сделать свой.       – Ты даже докатилась до того, чтобы сговориться с крестьянской ведьмой, – цыкает отец Маки за моей спиной. – Надеюсь, она хотя бы твоя служанка. Каждый раз думаю, что больше о тебе не услышу ничего, но каждый раз ты находишь новый способ заявить о себе. Раньше я думал, что вы с Май обе являетесь моей ошибкой, но, надо сказать, на этот раз ты превзошла ее.       – Старик, говоришь так, будто бы тебе самому есть чем гордиться, – встреваю я, чтобы прервать этот бессмысленный поток оскорблений. А еще боюсь, что он скажет о причине, по которой Зенины решили не оставлять Май в живых. Возможно, Маки уже узнала об этом от сестры, когда находилась в своем странном видении, но если нет… Это убьет ее. – Почему главой ордена должен стать какой-то сопливый мальчишка, а не кто-то из вас двоих? Вы оба слабаки или что? Кроме того, у тебя был шанс попытаться стать хотя бы достойным отцом, раз с орденом не сложилось, но и тут ты облажался. Вы все здесь пытаетесь сделать вид, будто Маки плоха тем, что не похожа на вас, но на самом деле это одно из ее достоинств. Она не похожа на вас, потому что она лучше вас.       Маки тихо фыркает за моей спиной, а я жалею, что не могу взглянуть ей в лицо: уверена, она выглядит сейчас безумно мило. Еще больше жалею о том, что не могу посмотреть в лицо ее отцу – придется только представлять, как его покоробило нахальство черни.       Резкий хлопок за спиной заставляет меня подскочить на месте. Я почти обернулась, но заметила, как один из троих колдунов, воспользовавшись моим испугом, дернулся, чтобы… Не знаю, сделать что-то. В любом случае, я ему этого не позволила. Нервы у меня уже давно расшатаны, так что любой лишний жест со стороны этих засранцев будет наказан кучей гвоздей в разных частях тела – только успевай отбивать.       Кинув быстрый взгляд назад, я успела заметить, что звук был от здоровенной плети в руках отца Маки, по которой он своей магией пустил огонь. Перед внутренним взором тут же предстали ее шрамы. Теперь окончательно ясно, каким образом они появились.       – Этой деревенской девке явно стоит преподать урок, раз ты этого не сделала, Маки. Или забыла, чему я тебя учил?       От ее молчания мне становится страшно. Старый хрыч все же нашел способ ее задеть.       – Вообще-то я пришла сюда, чтобы попросить ее руки, – звонко заявляю я, так, что мой голос отлетает от пустых стен. – Хотя на самом деле благословение свое можешь засунуть себе подсказать, куда?       С облегчением я слышу звук ее смеха.       – Да, отец, тебе стоит быть поласковее с моей невестой.       – Оги, кажется, стоит мне лично взяться за твою блудную дочь. А потом и за ведьму, которая не знает своего места, – впервые за все время открывает рот покрытый шрамами спутник отца Маки.       – Эту ошибку уже ничем не исправишь, – звучит в два голоса. Старик произносит это с каким-то нелепым пафосом, а Маки – едва ли не хохоча. Все тем же смешливым тоном она добавляет: – Хоть бы раз сказал что-то новое.       Резко атмосфера меняется. Я чувствую, что еще секунда – и на нас нападут.       – Маки, – не успела договорить, как она тут же утвердительно мычит, значит, почувствовала то же самое.       Мы одновременно смещаемся, занимая места друг друга. Вероятность того, что бой может быть с противниками разного уровня, мы уже успели обсудить. В итоге мы договорились (я с трудом убедила Маки), что лучше бы мне встать против тех, кто посильнее: я пока умею не так много и, если потрачу силы на врагов помельче, другие успеют просчитать все мои немногочисленные атаки и легко разгадают, чего от меня ждать. Тогда я буду бесполезна на весь оставшийся бой. Поэтому моя ставка – эффект неожиданности: Маки успеет разделаться с теми троими, пока я развлекаю оставшихся.       Я успеваю вовремя: они вдвоем сдвинулись совсем на чуть-чуть, как я тут же встречаю их шквалом гвоздей. На этот раз я предусмотрительно направляю гвозди сразу под ноги: и так очевидно, что каждый из них по отдельности гораздо сильнее меня, так что не вижу смысла рисковать и проверять, долетит ли хоть один. Магии я не жалею – пусть ее осталось мало, но лучше будет потратить побольше, нежели проиграть в самом начале из-за желания сэкономить силы.       Усталость имеет свои плюсы: во мне так мало жизненной энергии, что на страх ее просто не остается. Я действую спокойно, как надо, сдерживая врагов на расстоянии и даже успевая полюбоваться на то, как красиво моя магия искрами высвобождается из снарядов, взметая в воздух тяжелую пыль и каменную крошку. Пользуясь почти нулевой видимостью, некоторые гвозди я подкидываю в сторону своих противников руками, чтобы те не расслаблялись, думая, будто мои атаки стоит ожидать лишь с одного направления.       – Я здесь, – коротко выдыхает за моей спиной Маки. Настолько быстро? Впрочем, удивляться некогда: уступаю ей свою позицию, а сама, пользуясь тем, что пыль еще не улеглась, стараюсь как можно тише и незаметнее зайти им за спину.       Разумеется, они нападают на нее вдвоем одновременно. Я-то думала: раз Зенинам так важно следование установленным традициям, они, может, хотя бы подумают поступить по-рыцарски. Но нет, видать, слишком боятся моей принцессы, чтобы нападать по одному.       Ничего, я тут как раз для того, чтобы устранить эту вопиющую несправедливость. Больше не скрываясь, посылаю гвозди прямо им в спины, и эту атаку они распознают лишь в последний момент. Мне, конечно, хотелось бы нанести им урон, но у обоих явно больше боевого опыта, чем у меня: отец Маки сжимает магию сзади своего тела, создавая что-то вроде щита, а второй разворачивается ко мне, отбив гвозди мечом.       Я продолжаю атаковать, чтобы этот мужчина в шрамах не переключился снова на Маки: она успела использовать момент, когда ее отцу пришлось перебросить силы на защиту, и смогла его ранить.       Правда, мне приходится бежать, пытаясь равномерно распределить атаки между двоими на ходу, но зато внимание второго полностью принадлежит мне. Надеюсь, этого достаточно, чтобы она смогла расправиться со своим отцом.       Зря я засмотрелась на них: какой-то торчащий кусок камня ловко меня подловил, и я растянулась во весь рост на том, что когда-то было потолком. Волосы встают дыбом, привлеченные скоплением энергии, и, откатившись вбок, я понимаю, что на самом деле падение спасло мою жизнь: меч просвистел прямо в том месте, где должна бы быть моя голова.       Пальцы не нашаривают на поясе привычного металла, и я сжимаю покрепче молоток – единственное оружие, что у меня осталось. Кошусь в сторону Маки: ей никак не удается подобраться ближе к отцу, он держит ее на расстоянии своей плетью. У меня нет времени, чтобы хорошенько присмотреться и понять: дело в его мастерстве или в ее возможном страхе. Зато есть одна мыслишка, способная помочь нам обеим.       Призываю на помощь все оставшиеся силы и пытаюсь мысленно нашарить остатки собственной магии. Понятное дело, в гвоздях остались буквально крупицы, но суть в том, что этих гвоздей здесь разбросано очень уж много. Мозг почти взрывается от резкого усилия, но это дает плоды: пол начинает мелко дрожать, ведь гвозди вспыхивают, отдавая последние магические всполохи.       Мой противник слегка присел, чтобы удержать равновесие, а я то ползком, то на четвереньках, то почти бегом снова удираю от него. Кидаю быстрый взгляд, чтобы проверить, как там дела у Маки: что и следовало ожидать, ухудшение условий лишь помогло ей одержать верх – в отличие от своего отца, она быстро адаптировалась к этому небольшому землетрясению и смогла перехватить инициативу. Теперь Маки загоняет его в угол.       Услышав тяжелое дыхание очень близко за своей спиной, я резко отпрыгиваю вбок, перехватываю молоток другой рукой и разворачиваюсь, пытаясь перенаправить тело в другую сторону: на этот раз не стоит рассчитывать на счастливый случай, а лучше напасть первой. Однако моей ловкости оказывается недостаточно. Я уверена, мне оставались буквально миллиметры, чтобы проломить его тупую косматую башку, но Зенин успевает перехватить мою руку и ударить в живот.       Удар такой силы, что я отлетаю на несколько метров и только стена, встречающая мою спину и затылок, прерывает этот полет. Кажется, в какой-то миг душа решила покинуть тело – глаза не видели ничего, кроме темноты, а в ушах застрял противный пищащий звук.       Но своими попытками пошевелиться хоть как-то, хотя бы кончиками пальцев мне удается запихнуть ее обратно. Если остановлюсь – умру, это как пить дать. Вот только тело считает иначе: все, чего ему хочется – выблевать внутренности и сразу же после этого уснуть.       Усилием воли я разлепляю глаза, хоть зрение идет пятнами, и смотрю прямо в ухмыляющееся лицо, которое постепенно становится ближе. Наверное, Зенин сейчас наслаждается собой, раз идет ко мне нарочито неспешно. Он что-то говорит, но вместо полноценной речи я слышу лишь отрывочное низкое бормотание вперемешку с какими-то посторонними звуками. Даже жаль, что не могу оценить по достоинству его старания и как следует испугаться. Вместо этого я кладу руку на бедро и спешно разматываю кучу тряпок. Как ни странно, зеркало еще цело. Ну это ненадолго.       Подпустив к себе мужчину еще на пару шагов, я выставляю зеркало перед собой так, чтобы в нем отразился только он. Второй рукой нашариваю молоток.       – Семь лет неудач на тебя, ублюдок.       Звон разбитого стекла звучит громче всего, что происходит в этой зале. По крайней мере, мне так кажется. Зрение почти восстановилось – того, что есть, мне вполне хватает, чтоб вдоволь полюбоваться тем, как призраки наперебой пытаются захватить тело Зенина. Сколько бы он ни махал мечом, это бесполезно, ведь призраки бесплотны, а защиту от них он явно с собой не взял: явно не предполагал, что его может здесь ждать что-то подобное.       Внезапно мужчина застывает на месте – сразу нескольким призракам удалось вселиться в тело. Спустя секунду от этого тела отсоединяется голова. Кровь попадает мне на ноги, и я отчетливо слышу голос Маки:       – Нобара, ты в порядке?       Перевожу взгляд на нее – и успеваю только набрать в грудь воздуха, а крикнуть, предупредить уже не успеваю. Ее тело обвивают огненные кольца, и конец плети с громким звуком прилипает к лицу.       На мгновение мне показалось, что я обезумела от ярости, иначе как объяснить этот внезапный прилив сил. Мне плевать, что буквально секунду назад я была неспособна шевельнуться – телу приходится подчиниться моему желанию и бежать к Маки, которую резким рывком плети сбил с ног отец. Однако разум мой холоден: я отчетливо понимаю, что могу и должна сделать.       – Не двигайся, – кричу я Маки, на ходу бросая на нее пучки вытягивающих магию трав, а сама встаю между ней и ее отцом. Без раздумий взмахиваю молотком, целясь в голову.       Цели мое оружие так и не достигает. Отец Маки с легкостью перехватывает мое запястье и отвешивает мне звонкую пощечину, от которой я отлетаю вбок. Это мне и нужно.       Не собиралась я его убивать. Разница в силе слишком очевидна: мои попытки атаковать все равно что мухе всерьез намереваться прикончить корову. Но, как и муха, я могу заколебать так, что трудно будет сосредоточиться на ком-то еще, кроме меня. Мне нужно было, чтобы отец Маки отпустил плеть, перестал питать ее своей магией, а там уж травы быстро справятся. Только вот, что делать дальше, я придумать не успела.       – Надеюсь, ты не рассчитывала, что я позволю даже последней пешке из Зенинов пятнать честь ордена подобной позорной связью, – заявляет он, пинком переворачивая меня на живот. – Знаешь, я ненавижу делать чужую работу. Но, раз твои хозяева тебя не воспитали как следует, придется мне. Все же не помешает напомнить моей дочери, что поступки детей отражаются на родителях и не стоит порочить тех, кто даровал ей жизнь и кров.       Я ползу к Маки: она то ли потеряла сознание, то ли экономит силы – лежит с закрытыми глазами и дышит короткими неглубокими вдохами. Наверное, легкие обожжены тоже. Вижу, что магия в ее теле сгущается, сопротивляется чужеродной силе, помогая травам вытянуть остатки огня.       На мою спину опускается нога, приковывая к месту. Старик говорит еще что-то, но не понимаю, что – у меня родилась очередная идея, и я не слышу ничего, кроме голоса своей гениальности. То, что меня тут пытаются раздавить ботинком, не мешает мне достать из складок платья соломенную куклу и сверху положить травы, дымящиеся от обилия магии отца Маки. За гвоздями дело тоже не стоит – я засеяла ими всю залу, так что один оказывается прямо в пределах досягаемости. Я проделываю все быстро, боясь, что старик окажется поумнее остальных Зенинов и прервет меня. Но, слава богу, моя слабость как ведьмы является хорошим прикрытием: отец Маки и не думает останавливать меня, вероятно, считая, что я неспособна навредить ему. Ну это мы еще посмотрим.       – Забирай себе все страдания Маки прямо сейчас, – шепчу я, вколачивая гвоздь.       Нога со спины исчезает, и я подползаю к Маки ближе, садясь перед ней на колени. На всякий случай оглядываюсь назад: старик застыл на одном месте, глядя в пустоту, а спустя мгновение его охватывает огонь.       У меня нет времени, чтобы наслаждаться зрелищем или проследить, чтобы он точно умер, у меня другой приоритет. Состояние Маки как минимум настораживает. Судя по тому, что я вижу, половина тела превратилась в сплошной ожог. Кожа вся стала насыщенного красного цвета, а кое-где и вовсе лопнула, но она терпит, продолжая с усилием дышать сквозь стиснутые зубы. Ее спасла магия в ее теле: если б не она, скорее всего, Маки уже бы умерла. Однако я до сих пор не могу ручаться, что она выживет – люди, пострадавшие от огня, умирают не от повреждений, а от адской боли. Насколько я знаю, увеличившаяся сила не сделала Маки неуязвимой или стойкой к боли, а потому ее жизнь все еще на волоске.       Я чувствую себя беспомощной: у меня нет с собой ничего из знахарского набора, кроме меня самой. Я почти никак не могу ей помочь. Если подумать, есть разве что одно неприятное заклинание, которое я использовала всего однажды и с тех пор зареклась к нему прибегать: это были мои первые роды, я страшно перепугалась и использовала все, что было в моем распоряжении, включая то самое заклинание. В итоге женщина чуть не умерла, а бабка-повитуха очень долго орала на меня, попрекая тем, что из обычных родов я сотворила невесть что.       Но выбирать не приходится. Я помещаю ладони над Маки, стараясь ее не касаться, и нарушаю клятву, произнося слова, которые прекрасно помню до сих пор. Проводник пронзает меня болью, ведь я нервничаю и вливаю в Маки больше магии, чем требуется, но плевать – пусть будет больше, лишь бы она была жива.       Едва прозвучали последние слова заклинания, как кто-то дергает меня за шкирку и прикладывает спиной об пол. Вместо Маки перед моими глазами оказывается ее отец. К сожалению, я вижу, что огонь не нанес ему достаточно урона. Подозреваю, он просто впитал в себя пламя.       – Ты же не думала, что я не взращивал в себе устойчивость к огню? – выплевывает он мне в лицо и расплывается в жуткой улыбке. – Теперь посмотрим, насколько ты способна справиться с ним.       Он прижимает ладонь к левой части моего лица, закрывая глаз – и она вспыхивает. От этой боли невозможно сбежать: как ни бьюсь, мне не удается ни скинуть с себя руку, ни хоть сколько-нибудь серьезно ударить старика. Кажется, будто огонь уже пожрал меня до самого черепа, а пытка все продолжается. Не знаю, как Маки молча терпела эту боль, ведь я сдержаться не могу: ору так истошно, что даже у самой уши закладывает.       Я даже не сразу понимаю, что мне больно не только в глазу – проводник без конца напоминает о себе, демонстрируя, насколько моя магия, точнее, то, что от нее осталось, в беспорядке. Именно его назойливое присутствие – как будто мне без этого страданий недостаточно – заставляет меня начать бороться по-другому. Если магия помогла Маки избежать серьезного ущерба, то я могу сделать то же самое. Более того, я могу рискнуть и попытаться обратить ее вспять, направляя силы на лечение прямо в то же время, пока меня пытаются уничтожить.       Честно говоря, не понимаю, получается ли у меня: кажется, из-за того, что я ни черта не соображаю от боли и голова не может вмешаться в попытки использовать обратную технику, в итоге магия повернулась сама собой. Боль все еще чудовищная, но вроде бы мне удалось снизить воздействие огня, даже получается открыть один оставшийся глаз, чтобы попытаться высмотреть у этого чертова Зенина хоть одно слабое место.       Однако в итоге зрение мне пригодилось лишь для того, чтобы самой увидеть, как умирает отец Маки. Ярко сверкает лезвие, которое окрашивается кровью и голова с застывшим на ней выражением кровожадного веселья слетает с плеч.       Рука сама по себе тянется к лицу, но свежие ожоги от этого неосторожного касания тут же начинают пылать сильнее. Левый глаз открывать даже не рискую – подозреваю, что все равно им ничего не увижу. Придется довериться магии, которая, теперь я могу сказать с уверенностью, на самом деле лечит меня.       Мне не остается ничего другого, кроме как безвольно распластаться прямо на полу. Надо признать: здесь мой путь заканчивается. Больше я Маки ничем помочь не могу – последние остатки магии уходят на исцеление, вдобавок все пережитые испытания наваливаются тяжким грузом, заставляя тело обмякнуть, а сознание лишь слабо мерцать.       – Нобара, прости меня, черт, пожалуйста, прости, так не должно быть, это все из-за меня, – Маки, как назло, не дает вставить и слова, а голос у меня ужасно слабый, хотя я трачу все силы, чтобы он звучал хоть как-то. Вялой рукой я пытаюсь поймать ее ладонь и, к счастью, она, несмотря на панику, догадывается о моих намерениях.       – Внимательно меня выслушай, – почти шепотом говорю я, чувствуя, как она сжимает мою руку. – То заклинание, которое я на тебе применила, на шесть часов отключает боль. Ты не будешь чувствовать ничего, даже если получишь смертельную рану. Поэтому, пожалуйста, будь осторожна. – Дождавшись ее кивка, я добавляю: – Прости, я не смогу пойти с тобой дальше. Но ты возвращайся ко мне, хорошо?       Я хочу сказать о том, что она должна быть первой, кого я увижу, когда очнусь, что она вообще не имеет права умирать, потому что я буду ждать ее прямо здесь, что мне жаль отпускать ее одну. Но я уже едва ворочаю языком, и все эти мысли на практике превращаются в невнятное бормотание.       Маки мне говорит что-то в ответ, и ее голос такой мягкий, что я хочу уснуть в нем. Я и правда засыпаю, слыша только отрывки фраз:       – …обязательно… самая… вытащу тебя… навсегда… люблю…       И даже то, что услышала, не понимаю, почему-то знакомые слова теряют всякое значение, превращаясь в набор звуков. И я, просто чтобы что-то сказать, бормочу бессмысленное “спасибо”.       Последнее, что я слышу – звук шагов и медленных одиноких аплодисментов, как если бы человек решил демонстративно заявить о своем присутствии. Я не осознаю, что именно он говорит, но знакомая интонация, то, как надменно этот человек растягивает слова, заставляет меня дернуться в последней отчаянной попытке не заснуть. Но я проваливаю эту попытку, даже несмотря на то, что мне приходится оставить Маки один на один с Наоей Зенином.