Основной экзамен жизни

Мин Юнги - альфа до ужаса замкнутый в себе, не подпускающий близко ни одного омегу, кроме лучшего друга. Ким Сокджин, или Джинни- единственный омега, который знает Юнги лучше всех. Лучше, но всё равно недостаточно. Юнги делится с лучшим другом всем: от обычных переживаний до самых несуразных нелепиц, которые ему преподносят порой студенты. Всем делится, как поделился и тем, что ему уже много лет снится, как он неизменно причиняет боль омеге. Поначалу, Юнги мало что соображал: всё скидывал свои сны на дурацкое подсознание: мол, не нашёл себе вовремя пару, вот и боится теперь, страшилок себе надумал всяких. Только вот альфе стукнуло почти тридцать, а сны, убивающие его каждую ночь, въедающиеся под кожу, счастливей не делают: Мин Юнги превратился в затворника, вымещая всю свою душевную растерянность на сцене одного из закрытых клубов, зарабатывая деньги на том, что драл себе глотку пением о том, как ему херово. Никогда собой не гордился. Дурацкое занятие, после которого и отвратно на душе, и приятно одновременно. Юнги видел в своих снах каждую секунду, ощущая на собственном теле каждое прикосновение фантомного омеги, которому из раза в раз причинял боль, ненавидя себя: началось, вроде как, с обычных скандалов по типу его криков и молчания омеги, чьего лица он никак не мог уловить, ломая себе голову с утра, и забрасываясь очередной таблеткой успокоительного: это уже стало своего рода рутиной, без которой его мозг отказывается функционировать. Какое-то идиотское метание стаканов в стены, в разных локациях, отвратительное поведение в адрес несчастного омеги, который неизменно молчит, даже в ответ не станет огрызаться. Насилие над истинным, вызывающее боль в груди до того несносную, до того зудящую, что Юнги, тяжело переносящий каждую ночь своей жизни на протяжении уже многих лет, совершенно теряется в пространстве, взяв в привычку холодный прищур хищных глаз, чтобы хоть как-то возвращать себя в реальность, фокусируясь на пробуждении. Профессор из него удался, вопреки шуткам Сокджина о том, что он- самый настоящий кошачий мурчашник, а не строгий альфач, хоть и доминант, а Мину эта доминантность, учитывая страхи снов- как собаке чайная заварка. Мужчина старается не проявлять её, прикрываясь достаточно холодным характером, позволяющим работать со студентами в тишине и покое. Сегодня идиотское первое сентября, и всё, что чувствует Мин Юнги- полнейший грёбаный раздрай во всех планах: в эмоциональном - в первую очередь. Юнги учуял своего истинного в коридоре, не понимая, от кого исходит феромон, и решил не дожидаться его из уборной, широким шагом удаляясь с места своей метафорической смерти: истинный Юнги во всех снах оказывается пресованным им же в психологическом плане, никогда не дающим отпор, лишь рыдающим. А с недавних пор- ещё и мёртвым. В воде. В его же руках. От его же метки. Юнги не знает, как себе помочь, ровно так же, как не знают ответа на этот вопрос психологи, к которым он обращается исправно с подросткового возраста. Всё, что он знает - это то, что его омеге надо чувствовать полную безопасность, а безопасность- это его отсутствие в его жизни. По сути, Мин Юнги понимает, что отказ от истинности может привести к летальному исходу либо обоих партнёров, либо одного из них, а потому, хоть и кричит на каждом шагу о том, что атеист- молится украдкой небу о том, чтобы его истинный оставался в добром здравии, ведь он не отказывается от своей пары: лишь не подпустит к себе. Будет любить: безусловно, без оглядки, как умеет, будет любить. Только не подпустит. Ради его же безопасности не подпустит. Больше Юнги этот феромон в стенах университета не ощущал. Выдохнуть с облегчением, однако, альфе не удалось: дурацкое кошачье любопытство то и дело брало верх над мужчиной, который порой шипел на себя, запираясь в кабинке уборной, собираясь с мыслями: он преподаёт стольким студентам, и ни от кого из них не чувствует ничего. Ровным счётом ничего. Только смотрит в их глаза пристально, выискивая того самого, и не может найти. Никогда не может. Вдобавок ко всем житейским проблемам, Мин Юнги обнаружил, что оказался к тридцати годам асексуальной личностью благодаря своим снам. В какой-то степени, он даже благодарен небесам за подобный исход: нет желания- нет боли, причинённой истинному. Истинному, которого он всё никак выявить не может. Есть у Мина на примете всего один омега, к которому так и подмывает подойти, в упор глядя в его кристальные, ангельские глазки, и спросить в лоб: ты, случайно, подросточек, не мой истинный с феромоном нероли, который мне голову вскружил? Только язык не поворачивается. Глядя на студента по имени Пак Чимин, Мин Юнги поджимает плотно губы, отворачиваясь к доске, и неряшливым почерком дописывает упражнение для студентов, стараясь не ощущать этого легендарного сосания под ложечкой. Не выходит. Омега, будто назло, сидит за первой партой, в окружении своих друзей, и смотрит на него исподлобья, словно боится столкнуться взглядом с мужчиной. Словно ...Тоже что-то чувствует? Юнги и представить себе боится, какую боль может причинить столь невинному ангелу, который хлопает ресничками, создавая вокруг себя практически цветочную ауру невесомости и неразгаданной тайны: порой, Юнги кажется, что он тонет в его глазах. Порой, мужчина пытается за шкирку вытянуть себя из толщи воды, давая себе жёсткую пощёчину: вполне ведь вероятно, что есть всего два варианта. Первый вариант: это и не студент был вовсе, а простой гость в университете, может, брат кого-то из студентов, а может- даже папа. Это ведь вполне логично, верно? Может, потому Мин и не чувствовал больше этот сногсшибательный феромон, заполнивший лёгкие на всю жизнь вперёд? Юнги даже не знает, что хуже: разрушить молоденького омегу, как в каждом из своих снов, или лишить ребёнка родителя, впившись в его горло своими клыками? Альфа сглатывает, отпихивая от себя оба варианта, и тут на ум приходит третий, тоже вполне объяснимый: а что, если Юнги всего лишь кажется, что Пак Чимин- тихоня, заикающийся при виде преподавателя, как и все остальные студенты - никакой не истинный? Просто добавляет себе загадочности, принимая подавители? Или, может, вообще не имеет запаха вследствие какой-либо травмы? Тактичному Мину не кажется хорошей идеей спрашивать о подобном в лоб, вот он и мучается вопросом уже два года. А Чимин всё смотрит на него стыдливо, глазками своими невероятными, словно напрашиваясь на то, чтобы Юнги ударился головой о стол, теряя самообладание, и подошёл, дыша ему тяжело в шею, пытаясь узнать, подводит его интуиция, или нет. Если раньше альфа думал, что лучше не знать истинного в лицо, последние два года он корит себя за то, что внаглую не зашёл в уборную для омег в тот день, проверяя каждую кабинку, и выявляя, к кому бежать, и от кого же прятаться. Сокджин всё шутит над ним: другу лишь бы шутки шутить. Всё подначивает, посмеивается над любимым котом, когда тот ворчит: вот, мол, опять кто-то рисует меня. Опять Юнги не может распознать, кто его рисует. Ни подписи тебе, ничего: голый портрет. Каждый раз всё смелей и смелей. Юнги страшно от этого. Выходит, это не просто кто-то из его студентов? Выходит, омега чувствует истинность? Не будь идиотом, Юнги, конечно, он чувствует, напоминает себе альфа из раза в раз: сам блокаторы не принимает. Специально не принимает, чтобы истинному, кем бы он не был, позволять заполнять лёгкие своим феромоном. Лишь бы только истинный ещё прожил. Ещё день, два, три, год, десять лет. Сколько ему надо, пусть живёт, лишь бы только в безопасности от своего альфы. Юнги знает свою доминантность: знает, как способен разорвать в клочья любого альфу, что говорить о беззащитных омегах? Омега рисует его, подкладывая портреты в выдвижную полку без конца, и Юнги не знает, как реагировать на себя же, ведь он...Тянется? Надеется искренне, что, открыв её сегодня, вновь увидит портрет, и будет и счастлив этому, и в ужасе от смелости парнишки одновременно. Делает вид, что вечно ручку забывает: как дурак, ей-богу. Словно не лежат у него эти идиотские ручки в неизменном дипломате, который тащит с аудитории в аудиторию каждый час. Делает вид, чтобы омега не прекращал его рисовать. Делает вид, потому что боится истинность свою уничтожить, а доставить радость истинному- этого ему хочется до покалывания под ногтями. Однажды, он действительно боится, что сорвётся, когда видит один из портретов, и рвёт его в клочья, о чём жалеет после каждую ночь: боялся, идиот, что омега себе представляет его с голым торсом. Боится, что омега станет его сексуализировать, станет желать того, чего желать нельзя. Станет смерти своей желать. Чувствует отвращение к своему телу, понимая, что его образ идеализируют, в то время как на груди его красуются глубокие шрамы, которые он ненавидит. Мин не скрывает от самого себя, что ненавидит своё тело: только от любимого Джинни скрывает. Омега не должен думать, что виноват в случившемся. Знай Юнги, что его надо было бы спасти сегодня, повторяя ужас того дня, не раздумывал бы и секунды, повторяя каждое своё движение вновь. Ради Джинни он и умереть не боится. Юнги разрывается на части от боли, когда методично разрывает лист бумаги, но чувствует, что это будто бы спасёт его от напасти. Будто его омегу спасёт. Сегодня Мин Юнги отчего-то особенно следит за Чимином: парнишка запал ему в душу. Не может Мин без этих пушистых ресничек и пухленьких пальчиков, что сжимаются сейчас в кулачок. Косится на него в столовой, говоря с Сокджином, и лишь надеяться может на то, что успокоительное, которое принимает каждое утро, позволит его феромону держаться на ровном уровне, не привлекая к себе внимание. Вроде работает, верно? Чего это Ким его ладошку поглаживает? Что там у них происходит? Юнги переводит взгляд на рис, хмыкнув: около месяца назад, ему посчастливилось дотронуться до Чиминовых пальчиков, возвращая ему студенческий билет. Не то, чтобы Юнги бежал от этого соприкосновения: мужчине нужен хоть какой-то контакт с этим омегой, чтобы понять, что происходит в его же голове. Может, он вообще себя зря накручивает так долго? Альфа в тот момент посмотрел ледяным, нечитаемым взглядом на парнишку, что сжался весь от волнения: Юнги затерялся в собственных мыслях, в собственных ощущениях, чувствуя, будто бежит по кругу, состоящему из одного лишь края. Опасно, желанно, и до одури страшно. Мин встретил Чимина, когда ему исполнилось тридцать лет: тот самый рубеж от двадцати девяти и "всё ещё холостой, как же так" от Сокджина, до "уже тридцатник, брат, пора подумать о будущем" от Намджуна. Восемнадцатилетний на тот момент, Чимин вызывал в нём бурю эмоций, в первую очередь связанных со страхом: голоса в голове Юнги, возвращавшие его в вещие сны, или сны о прошлом, а может- о будущем, чего Юнги так и не смог понять за столько лет своего существования, просто жизни ему не давали. Молодой, беззащитный, и...кошачий. Слабость Юнги. Кошачий ген Мин Юнги распознает сразу же: в этом сомнений быть не может. А этот низенький рост? Юнги смерял его ледяным взглядом, то и дело отвешивая себе мысленно пощёчину, надеясь на то, что на его лице не проявляется бегущая строка, размещённая на лбу бесплатно: "ему всего восемнадцать, а тебе тридцать уже" сменялось плавно на отчётливое "в твоих снах омега тоже моложе тебя в два раза" , которое резко переходило в суровую реальность: "ты - преподаватель, он- студент." Но всё же, Юнги не мог не удалиться в уборную для альф после каждой лекции, проведённой в аудитории с Чимином, запираясь в одной из кабинок, и прикусывая ребро ладони, чтобы заглушить шипение на себя же: неправильность его ощущений, страх быть разоблачённым в своей симпатии к молодому студенту, возможность истинности, страх причинить боль, ненависть к собственному телу, а поверх всего ещё и асексуальность - всё это творило нечто невообразимое с мужчиной, который терял себя вновь и вновь в этих небесных глазах, стараясь быть сосредоточенным, строгим и нечитаемым каждый раз, когда сталкивался со смущённым взглядом старательного омеги. -Ты боишься, что приглянулся омежке. -Не боюсь я. -Боишься. -Джин, нам не двенадцать, прекрати этот цирк. - Юнги выдыхает тяжело, потупив взгляд: Сокджин прав, как всегда. Этот омега всю жизнь прав, и спорить с ним смысла нет. Он не прекратит этот "цирк". Кожей чувствует своего кошачьего друга. Иногда Мину это нравится, а сейчас- сейчас он этого боится. И, да, Ким Сокджин прав: Юнги боится, что приглянулся омеге. Боится, что приглянулся омеге, да ещё и не просто так. Боится, что приглянулся омеге , который рисует его, и надеется, что рисует его именно Пак Чимин. Надеется, и боится до дрожи: что делать с двадцатилетним второкурсником? Недавно Мин Юнги завёл себе котёнка: ну, как завёл? Котёнок сам его позвал, мяукая истошно, а он не смог пройти мимо. Кто пройдёт, когда беззащитное существо машет грязным хвостиком, простуженно чихнув, и глядя на него заплывшими голубенькими глазками с надеждой? Мин Юнги не смог. Кошачий альфа не сможет оставить свой ген без помощи. Поворчал, но всё равно прижал к груди котёночка сладкого, укрывая от дождя костюмом, пыхтя о том, что тот лапками пиджак ему перепачкал. Но оно того стоило. Откормил, искупал, уложил на грудь свою засыпать, а глядя в потолок усмехнулся криво: называть боится. Вдруг, не выходит? Он вон, омегу своего не мог во снах выходить, куда уж там до котёнка крохотного? Почесав его за дёрнувшимся белоснежным ушком, Мин назвал его просто: мелкий Мин. Пусть мелкий Мин сопит ему в грудь, и горя не знает уличного. Юнги для него всё сделает. Он мог бы просто молча раздать работы, но Юнги сегодня нестерпимо хочется, чтобы с языка слетело пресловутое "Пак Чимин". Не может без этого. Это своего рода обезболивающее для Мина, который так и не смог уловить феромон парнишки, даже когда навис над ним грозовой тучей, скупо похвалив за результат. Пак Чимин- не отличник. Не троечник. Не двоечник. Так, где-то посередине. Держится на плаву, но старается изо всех сил, это говорят все преподаватели. Мин Юнги ему ставит проходной балл, стирая неверный ответ, когда остаётся один в кабинете, оглянувшись в сторону двери воровато, и тщательно выводит буковки, идентичные его почерку: на это уходит уйма времени, но оно того стоит. Студенты, по большей части, не особо помнят, где какой ответ оставили, Мин это знает и по себе: сам проходил. Они в основном сразу перелистывают до оценки, выдыхая с облегчением, если видят проходной балл. В случае с железной суровостью профессора Мина, это стало своего рода традицией, которая не обошла стороной и Пака. Но похвалить хотелось всё равно. Год назад Мин заметил очаровательную точку на пальчике у Чимина, и захотел себе тату в том же месте, решив отчего-то, что без этого жизни ему не будет. Получил точку на безымянном пальце, и украдкой улыбается, когда остаётся один с мелким Мином: их с Чимином хотя бы это будет связывать. Каждый раз, оборачиваясь спиной к аудитории, и выводя скачущие неровными волнами буквы, Мин Юнги ощущает на себе десятки взглядов. И из всех спиной чувствует один- единственный. Самый желанный. Сжимает в пальцах, ледяных от волнения, мел, и старается выводить буквы чётче, словно фокусируя своё внимание на них, словно не думает о том, как сильно ему бы хотелось ощутить на себе объятие одного омеги- тихони, который опускает глазки в пол, старательно выписывая всё, что он пишет на доске. Альфа ставит звонкую, толстую точку в конце каждого предложения, отчего мел сыпется на пол у его ног, но ему плевать: мужчина всё пытается себя на землю вернуть. Чувствует, как кипит всё внутри, когда смотрит на замечтавшегося Чимина: завидует его друзьям, что не может сдвинуть их с места, и сесть рядом, а лучше- притвориться извилиной, и влезть в мозг Пака шпионом,чтобы узнать, о чём думает загадочный... -Пак, хватит витать в облаках. У вас итак с синтаксисом беда. - Юнги стучит гелевой ручкой по столу, не понимая, себе стучит, или беззащитному омежке, который и не виноват ни в чём. Беда не столько у Пака с синтаксисом, сколько у его преподавателя с головой. Просто Юнги захотелось посмотреть в эти глазки, полные неба, а сказать что-то менее соответствующее его суровому образу Мин не смог: сразу бы расклеился. Юнги запомнит этот взгляд навсегда: их взгляды столкнулись более, чем на десять секунд. Альфа сжал ладонь в крепкий кулак под столом, сдерживаясь от порыва подойти, и обнюхать его по животному, убеждаясь в том, что на омеге нет никаких посторонних запахов. А родной-то где? Словно похоронил его Пак Чимин. Загадка за семью печатями. Он хочет, чтобы Чимин увидел его немного лучше. Зачем? Неплохой вопрос. Асексуальный Мин Юнги ответить на него не сможет никак. Но всё равно, профессор нахмурил брови, выходя из кабинки туалета к раковине, и нарочно оставил пуговицы на запястьях отстёгнутыми, приподнимая рубашку немного. От демонстрации белоснежных запястий - то никто ещё не умирал, верно? Юнги криво усмехается своему отражению, покачав головой, и шипит на себя: -Вот идиот. Что ты творишь... Юнги улыбается незаметно, нагнувшись куда-то под стол, словно уронил ручку, и возвращает каменное выражение лица, возвращаясь в исходную позицию: реакция молодого омеги была очевидной. Пак сглотнул тихонечко, но от взгляда мужчины это не ускользнуло. Позже, обнимая своего ненаглядного мелкого Мина, Юнги будет пыхтеть ему за ушко, вздыхая обречённо: -И что мне делать с ним, мелкий? Я же совсем с ума схожу...Он такой невинный, а я? Профессор, блять. Взрослый мужик, а веду себя, как извращенец... Кто-то сказал бы, что Мин Юнги утрирует, но не он: альфа боится признать, что понемногу начинает испытывать какие-то чувства к парнишке, который хлопает ресничками пушистыми, заикается, видя его. Никаких шансов. Юнги не посмеет позволить себе прикоснуться к нему, чтобы не сделать больно. Плевать, истинный, или нет. Сам факт того, что он даже истинному так много боли причинил, по итогу убивая его, наталкивает Юнги на неподдельный страх: обычного омегу ждало бы что-то похуже, при таком-то раскладе. Мин Юнги в тепличных условиях- не такой уж и кровожадный кровопийца. Как раз сахар в сахаре, как масло масляное. Принимает душ неспешно, натягивая свою растянутую футболку поверх мокрого торса, и сушит волосы полотенцем, отряхивая голову: всё равно, с утра будет такая же укладка, как и обычно. Волосы назад зачешет, да и всё тут. По праздникам даже длинные волосы свои в хвост собирает, будто новинку в свой стиль внедряет. Сейчас Мин подбривает волосы по бокам, устав от того, что они немного торчат в стороны, норовя разоблачить его незатейливую кошачью натуру перед студентами, выбиваясь из зачёса. Хмыкнув довольно в зеркало, он поджимает свои бледно- розовые губы, сощурившись: вроде бы ровно. И так сойдёт. -Иди сюда, мелочь, - Альфа подхватывает на выходе из ванной ластящегося к ногам белого котёнка, прижимая того к груди, и направляется в спальню, почёсывая его по животику, полному молока. Уж что-что, а кормить Мин Юнги умеет. Котёнок устраивается с особым удобством у него на груди, переминая лапками белую ткань, и мужчина фыркает, - Особенный ты, особенный, тебе можно. Успокойся уже, и дрыхни. Урчание и тихий, короткий писк котёнка успокаивает альфу, который поглаживает указательным пальцем заднюю лапку, что дёргается безостановочно: отыскал на помойке. Как можно такого смешного худощавого не заметить? Приголубил, а оказалось- ещё и породистый. Мину поначалу казалось, с развитием проблемы: по студентам судит. Но, отвезя к ветеринару, получил многозначительный взгляд от врача: Манчкин. Прямо как...Пак Чимин? Роста особого можно не ожидать. Что остаётся, кроме как смириться? Смириться, и обрадоваться, представляя себе Чимина на его месте, когда котёнок мирно сопит носиком ему в грудь по ночам. Одёргивает себя, приземляясь: А если Чимин- не истинный его?! Получается, влюбится, идиот, без оглядки, и истинный по его же вине умрёт? Ни за что. Юнги шипит сам на себя, не позволяя себе мучать истинного, кем бы тот не был. Не заслужил его омега подобного. Жить должен. Для Юнги, в котором течёт ген шартреза, или проще картезианского кота- Манчкин...Ну, как сказать. Добыча? Только Мин с этим котёнком ладит, не признается, но затискать его готов по самое своё мурчалово. Беззащитный манчкин, которого охраняет шартрез. Вы только представьте себе подобное. Даже смешно. Спокойствие, которым обладает Мин, в сравнение не идёт с игривостью этого котёнка, но отчего-то, только с ним он и ладит. Юнги хмыкает, откладывая телефон, и ложась поудобней, мурлыча в ответ котёнку: никто ведь не услышит? Когда один, можно и мурлыкнуть разок-другой.* Юнги смотрит в упор на Чимина, который увлечённо рисует что-то в своей неизменной чёрной тетрадке. Мужчина чувствует теперь уже наверняка, кто именно рисует его портреты, но старается не реагировать на это никак: боится сделать больно истинному. Подзывает к себе стеснительного омегу, который мелкими шажочками доходит до него: боится. Оно и ясно, как не бояться, если Юнги - весь из себя непоколебимый профессор, пульс которого никогда не повысится ни на одну единицу? Нет, он бы определённо взлетел вверх, если бы мужчина не принимал по две таблетки успокоительных каждое утро: теперь уже не просто после снов. Мин Юнги нарыл какие-то невероятные успокоительные, не мешающие его феромону, и принимает их без зазрения совести. -Я забыл свой кофе в кабинете. Вы не могли бы сходить и принести? Вот ключи. - Надеется, как идиот, что от соприкосновения с ладошкой омеги на ключах останется хотя бы тоненький шлейф его феромона: пожалуйста, хотя бы что-нибудь, за что можно было бы уцепиться. Хоть немного. Разве Юнги так много просит?! Чимин согласился, вроде как, с удовольствием, что порадовало Мина. Мужчина еле сдержался от довольной улыбки, кивнув ему благодарно,и вернулся к своим записям, не провожая омегу взглядом из кабинета: вся аудитория заметит. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Юнги мысленно даёт себе пощёчину, возвращаясь на землю: нельзя отказываться от истинности. Пак Чимин- просто омега, чей феромон так и остался для него неизвестным. А истинный...Ходит где-то по свету. Разве может быть прекрасней Чимина? Мин хмыкает, затыкая собственные мысли, и встаёт из-за стола, глянув на часы на стене: омеге должно было быть достаточно того времени, которое он ему дал на то, чтобы увидеть своё личное фото. Альфа направляется в кабинет нервным шагом, всё пытаясь усмирить свой пыл: отшатнулся ли Чимин, увидев его настоящее тело? Появится ли у него в выдвижной полке оголённый торс, испещрённый уродливыми шрамами? А может, омега вообще перестанет рисовать? Мужчина вдыхает полные лёгкие воздуха, потянув дверь кабинета на себя, и входя: -Вас за смертью только посылать, Пак. Чего вы там возитесь? Знает он прекрасно, чего он там возится. Явно видел, по красивому румянцу на пухлых щёчках видно. Юнги совестно становится за то, что проверку такую устроил омеге. За то, что тот его тело увидел. За то, что не может подобрать слов верных, чтобы не выдать тот океан чувств, который девятым валом без восьми волн его хлещет по лицу ежедневно, стоит ему заметить до боли знакомую фигуру в коридоре. Стоит перед ним сейчас, словно в армии, слов связать от страха не может. -Я... Я к-кофе. - Бедняжка. Кофе он. А Юнги мысленно уже обнял его крепко. Только не наяву. Разве можно себе такое позволить, имея истинного, да и того даже избегая? В чём смысл истинного избегать, к простому омеге обращаясь? Не всё ли равно в таком случае, кого он разрушит по итогу, если факт остаётся фактом? Юнги затыкает рой своих мыслей, фокусируясь на кофе: -Ясно с вами всё, - Альфа берёт стакан с Американо со стола, взглядом указывая на дверь, - Бегом в аудиторию. Ваши однокурсники уже закончили почти. Чимин кивает мелко, отворачиваясь и выбегая из кабинета на скорости: Юнги знает даже, почему: книжки на столе лежат не в том положении, в котором он их оставил, уходя. Прикрывают его фото, уголочком беленьким торчащее из-под папок. Мужчина вздыхает, поджав губы, и прячет фото во внутренний карман пиджака. Улыбается слабо вслед омеге, качая головой, и вскидывая брови: -Как от меня бежать, так вы все в спринтеров превращаетесь. - Прямо как он от своей истинности. Надо же. Юнги осторожно ставит свой драгоценный кофе на стол, подтягивая классические брюки, чтобы те не помялись, и Чимин смотрит украдкой на его грудь: неудивительно. Мин сглатывает, запивая ком эмоций своим Американо, и садится за учительский стол, вернувшись в аудиторию. Не желая, чтобы омега перед ним фантазировал себе лишнего, Юнги пресекает и свои мысли, и его: желательно делать это одновременно. -Пак, спуститесь наконец на землю! Чимин вcтрепенулся, улыбаясь глупо в свою тетрадь, и кивнул коротко профессору. Юнги сжал ткань своих брюк около коленки под столом: пожалуйста, улыбнись так ещё раз, хотя бы разок. Что тебе, жалко, что ли? -Все тетради мне на стол. - Юнги выносит приговор, не давая студентам и пикнуть: вместо того, чтобы проверять работы устно, как обычно, мужчину вдруг потянуло возиться с ворохом тетрадей: естественно, возиться с тетрадью Пак Чимина- в первую очередь. Будто мёдом ему намазано на этого парня. Юнги поджимает губы, хмыкнув: по лицам студентов всё можно считать не хуже, чем информацию с учебника. Вон, Чон Чонгук, к примеру: глазками бегает по листам, переворачивая их лихорадочно: пытается впитать в голову знания, или выпихнуть их из головы в тетрадь в рекордные сроки силой мысли? Ким Тэхён, закадычный его друг, сидит, сжимая ручку в пальцах тонких, словно умрёт, узнав результаты. Аж побледнел весь. Взгляд Юнги медленной змеёй переполз на Чимина. Срочно, срочно подумай о том, как бы не сдаться в плен его небесных глаз!!! Мин не нашёл ничего лучше, чем притвориться незаинтересованной личностью: сидит, глаза щурит сосредоточенно, напуская вид, кричащий "да как тебя зовут , мышка ты серая"? А сам- хищник. Только эту мышку и хочет к себе приблизить. Или приблизиться сам к ней хочет. Теряется, но сразу же подключает актёрское мастерство: втягивает скулы, старательно перебирая имена в голове, словно не помнит самого желанного. Нет, он же совсем недавно называл...Настолько невзрачный парнишка, что даже имени его не запомнить. Настолько невзрачный, что аж под кожу влез незаметно. Да и ладно. Мин фыркает в ответ мыслям, раздражённо открывая журнал, и пальцем доходя до нужной фамилии: ах, вот оно. Чимин. Вот оно. Его проклятье профессорское, которое покоя сердцу не даёт. Пак Чимин. Имя, которое он вряд ли забудет когда-либо. Проигрывает всю эту сценку, старательно пользуясь мимикой лица, чтобы никто не заподозрил, о чём думает, и , вроде бы, работает. Юнги разжимает стиснутый под столом кулак, успокаивая дёргающуюся от волнения ногу: можно прекратить театральное представление. Студенты кладут тетради в плотную стопку, покидая аудиторию, и прощаясь с профессором, который уже на автомате кивает им, не снисходя до банального прощания в словесной форме, и, когда очередь доходит до парнишки с пальцами, пухлыми до смешного, Юнги не может не выдать некое подобие сдержанной усмешки, стараясь не растечься по своему стулу: как его котёнок. Надежд на рост нет. До чего невинно и нежно. До чего же к... -Пак? Чимин хлопает ресничками невинно, на что Мин лишь цыкает, стараясь держать себя в руках: хочется поговорить, но не о чем. Мин Юнги отчаянно цепляется за любую возможность услышать желанный голос, пусть и дрожащий, пусть и волнующий, пусть и заикающийся. Плевать. Главное- услышать его хотя бы. -Надеюсь, что вы не подсматривали ответы в кабинете. -Чт...Нет, нет!- Омега мотает головой, доказывая свою невиновность, и Юнги кивает ему, указывая ручкой, зажатой в пальцах, в сторону выхода: иди, мол, надоел уже. А на самом деле мечтает встать резво со стула, и прижать к себе парнишку, который шепчет, - До свидания, профессор. Было бы свидание, да горя б не было. Юнги поджимает губы, выдавая ленивое и сухое "м", с наигранным интересом погружаясь в мир идиотских ошибок Чонгука, закатывая глаза, и перечёркивая весь первый абзац, даже не дочитав его. Ему сейчас откровенно наплевать на работу друга Чимина, но надо ведь себя занять чем-то, пока не сошёл с ума окончательно, верно? Чимин позволяет себе ещё пять секунд постоять на месте, любуясь мужчиной: Юнги это чувствует кожей, стараясь не улыбнуться. Руки так и чешутся, чтобы выхватить из стопки ненужных ему нахрен тетрадей одну- единственную, прижимая к груди. Как школьник. Юнги хмыкает, слыша удаляющиеся шаги младшего, и смотрит ему вслед украдкой: -Ангел. Пак, значит. Чимин. - Юнги толкается языком за щеку, перебирая тетради, сидя в постели, когда стаскивает с одной из них котёнка: мелкий Мин всё порывается погреть животиком тетрадку Чимина. Оно и неудивительно: Манчкин чувствует родное. - Чего ты всё лезешь на этого несчастного? Он даже говорить нормально не может, боится меня ,как чумы. - Юнги улыбается ласково, понимая, что сам и виноват в том, что студенты заикаются, видя его. Котёнок попискивает, осторожными шажочками пробираясь к тетради Чимина, и ложась на неё вновь, словно охраняя, когда Юнги усмехается, ткнув пальцем в крохотный носик: -Дай сюда, не сожру я этого бедолагу. Он даже тест написал правильно. Альфа отпивает свой кофе, открывая тетрадку Чимина, и хмыкает, закатив глаза: -И этот туда же. У этих студентов в голове одна любовь, блять, - Мин раздражённо цокает языком, пролистывая тетрадь парнишки, то и дело натыкаясь на сердечки, что Пак рисует на полях, - Ясно, - Тетрадь летит в общую кучу, и преподаватель выключает светильник, устав за целый день беспрерывной работы. Уложив котёнка себе на грудь, альфа выдыхает расслабленно: аж два дня выходных впереди. Можно отоспаться, и никуда носа не вытаскивать. Именно это Мин Юнги и собирается сделать, почесав за ушком мелкого Мина, и мурлыкнув ему ласково в ответ. Подумав, тянется вновь за тетрадью, выуживая её из стопки, и возвращая на постель. Лежит, только уснуть не может: ворочается из стороны в сторону раздражённо, фыркает, всё понять пытается, ему ли эти сердечки посвящаются. Если так, не знает, как реагировать: радуется, что чувства взаимны. Боится, что они взаимны. Студент и преподаватель. Юнги такой сценарий видел кое-где уже. Только сомневается, что Чимин такое кино уже смотрел, судя по невинности его синих глазёнок. Боится, что чувства взаимны: разрушить его боится. Сны становятся всё хуже и хуже, открывая ему завесу в страшный мир, в котором он- дикий хищник, безжалостно насилующий своего омегу. Видит, как тот в воде лежит, спиной к нему отвернувшись, с фазами луны. Мин Юнги хмурится, закрывая глаза наконец: все фазы в ряд. А у него- всего одна. Фаза плодородия родимым пятном высечена прямо посередине спины. Какая ирония: асексуальный альфа- доминант, насилующий ангельского омегу во снах, с родимым пятном в виде фазы плодородия. Юнги всхлипывает в темноте, сжавшись в клубок беззащитный, и притягивает поближе мелкого Мина, задрожав губами от страха: сегодня ему предстоит очередная ночь ужасов, не прикрытая ничем хорошим, кроме маленьких, разноцветных сердечек на полях тетради влюблённого омеги. Юнги прижимает к себе лизнувшего его в нос котёнка, кивая ему согласно, и закрывает глаза, на ощупь находя на кровати единственную оставленную тетрадь, и положив на неё руку.Может, хотя бы так ему будет не слишком страшно засыпать сегодня ночью, если он будет знать, что не один в комнате?