Основной экзамен жизни

Юнги сегодня нечего делать. Совершенно. Он откормил до сытого писка мелкого Мина, который икнул, и даже срыгнул немного каши ему на футболку, довольно мяукнув,и почесал его за ушком, оставляя дома одного. Ну, как одного: в ворохе своих вещей, чтобы не было скучно, и было, что драть, кроме обоев. Отлично зная, что от домашней футболки останутся одни клочки, Юнги направляется в бельевой магазин, и цепляет привычно нижнее бельё, проходя неспешно меж стеллажами, остановившись около свитеров. Пушистые, абсолютно невесомые, такие мягкие, будто, уткнувшись в них носом, утонуть можно будет. Это именно то, что нужно Юнги. Прямо сейчас. На глаза попадается свитерок небесного цвета, и Мин хмыкает, даже не думая затыкать свои мысли: как глазки Пак Чимина. Нежный, беззащитный, окутывающий небесный цвет. Ему это надо. Берёт. Даже не думает. Думает о том, что Пак Чимину бы этот свитерок подошёл до чёртиков, хотя сам он- сущий ангел. Хотя Мин Юнги- вообще-таки, атеист. Сжимает в пальцах, а в голове проносится фантомный образ омеги, отчего-то мешающийся с образом Чимина. Хмурит брови: всё сводится к одному. Представляет себе, как сжимает талию омеги, который надел бы этот свитер, и прижимает к себе, обнимая, укрывая от мирских невзгод. Сам себе невзгода. Юнги не знает, зачем берёт и розовый свитерок впридачу: убеждает себя в том, что это будет гарантом тепла для котёнка: что вы, это не ему, чтобы выглядеть, как пара. Самому бы своему настоящему котёнку гарантом быть не помешало. Мужчина оплачивает покупки чёрной картой, избегая взгляда консультанта: тот будет заинтересован, как всегда. Ничего не меняется. Ничто не ново под луной. Альфа явно дышит тяжело, дойдя до выхода из магазина, дышит прерывисто, часто, разминая шею: ощущение, будто Юнги сейчас упадёт на месте, туманит разум мужчины. Юнги скучал по этому ощущению. Скучал, и точно так же сильно боялся этого ощущения: истинный где-то поблизости. Поблизости, и, как обычно, неуловим. Юнги считает до трёх, сощурив глаза: если истинный рядом, он обязательно его почувствует, османтус доминанта не уловить нельзя. Если истинный не подойдёт к нему, значит, тоже чувствует опасность. Оборачивается, и не видит никого. Рад, или не рад? Юнги хмурится, немного разочарованный, хоть и знает, что всё верно: опасное это дело, истинного его встречать. Оглядевшись по сторонам, Мин входит обратно в магазин: была не была. Хотя бы одним глазком посмотрит. Идиота подключит, если что, скажет, что не понял, что истинные, да что угодно скажет, лишь бы только знать в лицо омегу, которому так много боли причинил. Лишь бы только знать, у кого прощения просить будет до конца жизни. Лишь бы только знать, какого цвета у него глаза. Разве так много? Юнги пытается уловить феромон, пальцами пробегая по стенду с вешалками: красивое бельё. Определённо красивое. Невинное, мятное, с лентами, всё, как нравится Юнги. Поправка: всё, как нравится асексуальному Юнги, у которого и голова, и кое-что ниже всё ещё, вроде как, на месте. Ладонь альфы останавливается ровно на том месте, где видно небольшое расстояние между вешалками, оповещающее об отсутствии белья именно там, где его выудил незнакомец. Мягкий шлейф нероли, который затуманил разум, словно по щелчку, выбил мужчину из колеи, заставив почувствовать дрожь в коленях. Мин не привык ощущать подобное. Ему срочно надо разобраться с этим. Свитера, которые он взял для своего котёнка, чтобы тому было удобно спать в пуху, грея живот, полный молочка, уже забыты: хоть и непонятно, о каком из котят думал Юнги в тот момент. Сейчас рука покоится на пустом пространстве, словно пытаясь разобрать ребус, оставшийся после омеги.Юнги идёт на поводу своих инстинктов собственника, стараясь не выдавать каменным лицом ни одну эмоцию: знает, что надо держаться дальше, ради безопасности истинного, а всё равно на рожон лезет. Не уснёт, если не узнает, кто он такой. Жизнь не доживёт спокойно. Хотя и без этого она- ни к чёрту. Мин Юнги - атеист, но всё чаще стал замечать за собой подобные высказывания. Постукивая пальцами по железной перекладине, Мин смотрит на размер белья по обе стороны, отмечая про себя, что его истинный, судя по всему, носит размер "м". -Вот же...- Мужчина не знает, чего ожидал. Худощавую "xs" , которая могла бы принадлежать подростку, или, может, "l", который мог бы принадлежать занятому другим альфой кормящему омеге? Ни то, ни другое его не устраивает, и альфа цокает языком раздражённо: пойди найди теперь в целом Сеуле размер "м". Обернувшись в сторону кассы, Юнги делает неуверенный шаг, чтобы подойти к консультанту, и спросить, кто же обладатель белья, когда понимает, что в воскресный день мало что можно понять: Может, омега его просто взял в примерочную, и не вернул. А может, бельё вообще кто-то купил. А может, вообще не судьба? Может, лучше не знать, кто он такой, чтобы не причинить ему боль? -Красиво. - Мужчина не удерживается, щёлкнув пальцами задумчиво по бантику, что, по задумке дизайна, красуется на боку, вместо лобка, и усмехается: мятный. Любимый цвет. Юнги знает свои предпочтения: асексуальность мужчины ни в коем случае не означает, что красивое бельё не выдаст в его голове загрузку сервера, отвечающего за образ застенчивого омеги. Разве нижнее бельё- показатель одной только сексуальности? Мин так не считает. Образ немного полных ляжек, округлых бёдер, обтянутых мятной тканью поверх нежной кожи, возможно, какой-нибудь лиф, необязательно даже, чтобы он был прозрачным... Юнги не ощущает внизу живота ровным счётом ничего: никаких литературных эпитетов Сокджина по типу "и его огурчик налился сочностью от щедрого полива", ничего подобного. Мужчине нравится представлять, как этот невинный омега лежал бы в пуховых одеялах в обнимку с мелким Мином, а альфа бы таскал ему в постель килограммами мандарины, и что-нибудь сладкое. Омеги любят сладкое, это ему Джинни уже давно говорил. Обнимал бы, чувствуя, что наконец не один в этом мире, и засыпал бы спокойным сном в руках невинного истинного, мирно сопя ему в грудь, и чувствуя, как кусочек материала щекочет нос. Вот, что представляет себе Мин Юнги, глядя на нижнее бельё перед собой. Профессор Мин сегодня зол. До ужаса зол: на себя, на истинного, на омегу, рисующего его, на весь мир. Не знает, на кого в большей степени. Влетает в кабинет, с перекошенным от отвращения и нервозности лицом: Сокджину его таким видеть можно. Отставив кружку осторожно, друг выдыхает ласково, выпуская свой шоколадный феромон, пытаясь успокоить Юнги: -Падай своей красивенькой на диван, и говори, в чём дело, Юн. Юнги бросает небрежно стопку с тетрадями студентов на стол, с обречённым шипением доставая из кармана телефон, и снимая его с блокировки: -Вот, любуйся. Любоваться действительно есть чем: омега вновь нарисовал его, и Юнги...Нравится. Оттого и страшно, что нравится. Оттого и злится, что нравится. Будто имеет право принадлежать кому-то. Будто кто-то...Мысли его читает. -По-моему, вполне ничего. Вроде, нигде не привирает, - Склонённая набок голова омеги опускается немного, когда Сокджин улыбается широко, - Красивенько. -Красивенько?! - у Юнги разве что пар из ушей не идёт, когда он слышит это, повторяя за лучшим другом, - Джин, очнись! Мы в высшем учебном заведении! -Я вижу, Юнги, не кричи, разбудишь мою фасолечку, - Омега любовно поглаживает себя по животику, зная отлично, что Юнги ни за что не побеспокоит его малыша, и будет вести себя, как мышка. Альфа поджимает губы, снижая тон, и шипит: -Кто-то рисует меня полуобнажённым, с меткой на шее, и выкладывает это в социальные сети, Джинни. Скорее всего, это один из наших студентов. Сам факт того, что его рисуют полуобнажённым, не совсем сильно пугает. Пугает то, что он уже практически уверен в том, что рисует его именно Пак Чимин. Пак Чимин, который нафантазировал себе метку на его шее. Который, очевидно, решил сглупить, и влюбиться в Юнги. Юнги это пугает: выбери истинного- умрёт твой истинный в твоих же руках, а ангел Пак Чимин, хлопающий ресничками невинно, завянет, словно не нужен был никогда. Не выбери никого- истинный будет жить, а Чимин? А Чимин будет страдать, как и Юнги, и не будет никакого выхода из этого замкнутого круга. Юнги хмыкает, мысленно дав себе по лбу: да даже если он выберет Чимина, идя на поводу своих чувств, он - его профессор!!! Это для всех вокруг подобная ситуация "ну и что, в первый раз, что ли", а для самих преподавателей подобное чревато многим. В первую очередь- последствиями. Мин дышит своей работой, и, случись подобное, умрёт, как карась, шлёпнутый рыбаком наземь, вытащенный беспардонно удочкой. Никто, даже Намджун его не спасёт: Ким Намджун - всего лишь декан факультета, а не целое министерство. Юнги не может поступать настолько непрофессионально. Ему не пятнадцать лет, чтобы наплевать на мнение коллег по цеху, и "жить, как хочется". Во всех иных смыслах этой фразы Мин Юнги уже давно живёт, как ему хочется. Но только не в этом. Не в том, где его так и тянет зашипеть властно, демонстративно, перед всей аудиторией впечатав в стену блеющего Чимина, и признаться ему принародно в чувствах, которые уже два года сжирают. Сокджин повёл плечами, понимая, к чему клонит друг: Юнги, по его мнению, никогда не интересовался истинностью. Всё, что Сокджин знает- Мин Юнги всегда со скрипом не смазанной вовремя деревенской калитки жаловался ему на сны, в которых причиняет боль какому-то загадочному омеге, из раза в раз насилуя его до крови и потери сознания. Только Джин не знает, что уже много лет Юнги мучается, видя из раза в раз, как его прогоняет омега, топнув ножкой, как он тащит какие-то букеты камелии ему, как ни одно извинение не работает, а потом всё резко меняется, поражая мимолётностью, и вот, Мин Юнги уже держит бездыханное тело своего истинного в воде, и пялится с ужасом неприкрытым на разодранную шею, из которой вытекла вся жизнь. Как расскажешь подобное впечатлительному и суеверному омеге? Сокджин понимает из слов Юнги лишь то, что это всё сны, но видит, как Юнги уже много лет от этих снов мучается, не в состоянии избавиться. Отнекивается от любых попыток познакомить себя с кем- либо, потому что: "а вдруг это он?!". Джин не знает, чем ему помочь: даже ходил в качестве группы поддержки к психологу вместе с ним, ещё в подростковое время, пока Юнги однажды не покачал головой, отказавшись от этой поддержки: замкнулся в себе окончательно, зарекаясь даже пробовать завести отношения. -Тебе не нравятся скетчи? -Да не в этом дело, Джин. - Юнги устало потирает переносицу, вздыхая обречённо. Запах омеги, который он уловил в магазине вчера, всё ещё держится внутри, не желая покидать своё законное место, и Мин злится на себя за то, что способен иметь истинного, всё пытается испепелить эту мысль, ссылаясь на излишне приятный аромат какого-то омежки. Враньё. Не пройдёт подобный номер, Юнги знает. -Тогда в чём? - Мягкая ладошка Сокджина, что встал со своей кружкой, подходя к дивану, и уселся рядышком, облокотившись головой о плечо лучшего друга, улеглась худосочную коленку Юнги, поглаживая её дружески, - В чём, дружок? Никому нельзя подобное вытворять с Юнги. Только Джину, который всю жизнь, практически с пелёнок рядом с ним, который знает его характер вдоль и поперёк, который своей нежностью миллионы раз уже спасал в прошлом юного альфу от бесконечных школьных драк. Сокджину можно всё, когда это касается Юнги, и Намджун никогда не скажет и слова, отлично понимая, что муж от него без ума, и лишнего себе ни за что не позволит. Эти двое всегда были друг для друга утешительной шоколадкой для малыша, которому поставили очередную болючую прививку: уж Сокджин- точно. -Я преподаватель, Джинни. - Юнги поглаживает тонкую речушку вены на изящной руке, вздыхая, - Меня должны видеть только одетым. - Как и он хотел бы видеть омегу, которого насилует каждую грёбаную ночь, исключительно одетым. -В школе ты так не считал, - Ким толкнул игриво друга в бок, получая щипок нежный в запястье: -В школе я был другим человеком. У меня не было таких обязательств, как сейчас. - Не было таких страхов, не было таких переживаний, не было таких кошмаров по ночам. Юнги ненавидел школу до самого мурчашника, однако, столкнувшись с тем, что повергло его в шок, поймал себя однажды на мысли, что школа- не такое уж и плохое место, на самом-то деле, если выбирать лучшее из худшего. - Перебесился. -Ну, по сути, Юн, они тебя и видят только одетым. Вон, опять чёрное нацепил, будто на панихиду собрался. -Это стиль. - Юнги поправляет брюки, деловито опустив уголки губ, вскидывая бровь: чёрный цвет ему к лицу, он это знает. А ещё, он отлично знает, что подсознательно проводит черту между собой, и одним крайне надоедливо любимым студентом по имени Пак Чимин, одеваясь в стиле, кардинально разнящемся со стилем омеги. Пак Чимин - светленькая булочка, прямо как та, которую в столовой пекут: завитушечкой. Без начинки. Без феромона. Оттого и желанная: никогда не осточертеет, похоже. Пуховая, смазанная хрен пойми чем поверх: липкая, не отодрать от себя, если прилипнет к тебе. Юнги иногда очень хочется, чтобы эта булочка совершенно случайно к нему прилипла. Мин же - полная противоположность, манящая своей строгостью, как оказалось. Не секрет, что чёрный цвет превосходно выделяет его бледную кожу, выгодно выделяя альфу, который не флиртует открыто, лишь даёт доступ к тому, что не навредит. С другой стороны, словно предупреждает, что к чёрному цвету подходить опасно. Сам-то хоть верит? Сам в это чёрное и лезет. Лгать и не станет: хочет, чтобы и Пак Чимин к его чёрному притронулся. -Хуиль. - Омега прыснул, отхлебнув остывший чай, и отставил его в сторону: расхотелось. Нужно горячий теперь. -Что? - Юнги словно из толщи воды вытащили изречением: альфа хлопает ресницами, возвращаясь к разговору, и пытаясь понять, о чём говорит лучший друг. -Сынишку думаю так назвать. Думаешь, Хуиль подойдёт? -Ты его что, внутриутробно проклясть решил? - Юнги расплывается в редкой дёсенной улыбке, хихикнув по-детски. Сокджин любит этот смех, он знает. Знает, что Юнги от его дурацких шуточек невпопад в восторге полнейшем: Сокджин по лицу его понимает, что друг утопает в собственном омуте мыслей, тактично подключая неизменный юмор, что всегда помогает. Редкий, немного диковатый, несдержанный Юнги самому альфе кажется немного...Диковатым. Непривычно его слышать самому же, только Сокджин так не думает: омега улыбается ласково, погладив его по щеке, и встав с места, когда Юнги поглаживает его живот, всё ещё свыкаясь с беременностью лучшего друга, с которым его вырастили практически в одной колыбели. -Да, лучше не стоит. Дверь в кабинет открывается, впуская Чимина: растерянного, сглотнувшего тяжело, и густо покрасневшего. Рука Юнги покоится на животе беременного преподавателя, а сам альфа улыбается тому сахарно, всё ещё сидя на диване, и мурлыча от одной только мысли о том, что совсем скоро сможет нянькаться с малышом, которого вынашивает друг, сможет подарить ему всякие детские штучки, которые покупает, когда есть время, не признаваясь Сокджину. -Пак? - Рука Юнги дрогнула, когда мужчина внезапно стал серьёзным, с каменным лицом изучая его. Стоит как малыш, у которого конфету отняли, с глазками по пять копеек: Юнги сейчас до безумия хочется отчего-то встать резво с треклятого дивана, и заключить его в крепкое объятие, расцеловывая макушку пушистую, уверяя в том, что Джин- не более, чем друг, и вообще... И вообще, пора остановить эти дикие мысли. Пальцы сжались в плотный кулак, когда альфа встал, глянув на часы: опоздал на собственную лекцию. Джин виновато скрещивает ручки над животом, поджав губки: Юнги знает, что друг планировал его немного развеселить, и , вроде бы, даже вышло, если бы не один миниатюрный, заикающийся омежка перед ними сейчас. -Т-там...Там сп-спрашивают, б-будет ли л...ле..кция. - Мужчина прикусывает губу изнутри: знаете это противное ощущение, будто между зубами под кожей перекатываются какие-то шарики, один из которых, лопнув, дарит отвратительное послевкусие крови на языке? Это как раз то, что происходит с альфой, который смотрит на мальчишку в упор, готовый себя застрелить за то, что чувствует так много всего к невинному бутону по имени Пак Чимин. Стоит, и мысленно даёт себе пощёчины, одну за другой: не смотри на эти полные губы, не твои они. Не тебе должны принадлежать. А даже если и принадлежали бы, так какая разница? Что можешь ты, асексуальная личность в чёрном костюме, предложить молодому омеге, который, наверняка захотел бы однажды детей? Смерть? Насилие? -Мы потом договорим, ладно? -Да, - Это Юнги пропускает мимо ушей. Выходит из кабинета, не зная, как себя дальше вести. Так и хочется прикоснуться к Чимину, так и тянет его утешить. Отрезвляет не столько омегу наивного, сколько себя, когда протягивает ему тетрадь, снятую с общей стопки: -Вот, держите, - Всё правильно написали. Только ради всего святого, Пак, - Альфа открывает рывком раздражённым дверь, входя в аудиторию, и шипит тихо, скорее себе, чем Чимину, - Прекратите ляпать свои каракули на полях. Это университет, а не высшая школа имени четырнадцатого февраля.- А хотелось бы. До ужаса хотелось бы. Юнги понимает, что сам себе приговор подписывает, запрещая заниматься подобным, но как иначе? Иначе он сорвётся, причиняя боль и истинному, и Чимину. Даже если бы истинного не было, а был бы один только Чимин, Юнги бы поступил ровно так же, как и сейчас, чтобы не позволить Чимину оказаться на месте фантомного омеги, не подвергать его опасности, не клеймить собой. Не клеймить собой никого. Не прошло и десяти минут, как Пак Чимин встал порывисто со стула, собирая сумку своими невозможно очаровательными ладошками, и сделал шаг из-за парты. Юнги не может не реагировать на это. -Куда-то собрались, Пак? - Юнги лениво вскидывает брови, пригвождая его к месту, и Чимин теряет свой пыл, превращаясь в маленький комок несуразности под хищным взглядом картезианского кота. Внутренний альфа Юнги злорадно шипит, когда чувствует подчинение ласкового котёнка, и его это до жути пугает. Пугает, что эти глазки, в которых стремительно собирается непрошеная влага, сейчас схлопнут всю его нерушимую вселенную преподавательского стержня, и Юнги не выдержит, драматично подбегая к нему на глазах у всех, и сцеловывая со щёчек бархатных солёные капли, в надежде хотя бы так уловить его феромон. -Д-домой, проффесор Мин. -Я не помню, чтобы отпускал вас. Сядьте. - Взглядом Юнги указывает на место рядом с Чонгуком, но Чимин делает неуверенный шаг вперёд, тут же, вздрогнув всем телом, отступая, когда профессор шипит на него оглушающе, - Я сказал, сядьте! Обнаглели совсем, щенки! - Юнги становится не по себе от последней фразы. Становится противно от себя, но держится, старается изо всех сил, ведь близится идиотский гон, который снова снесёт ему все винты, вынуждая альфу скулить и мяукать беспомощно, вжавшись в угол своей спальни, обхватив руками согнутые в коленях ноги. Будеть шипеть на себя, ненавидеть себя, ведь фантомное присутствие омеги становится настойчивей, превращаясь практически в галлюцинации у него в голове именно во время гона. Будет снова видеть, слышать, как шипит на бедняжку, как насилует до потери сознания, снова будет видеть, как тело обмякает под ним, снова будет округлять от ужаса глаза, водя по своей груди, испещрённой шрамами, двумя пальцами, ровно на том месте, где видел у омеги полосы крови. Юнги пытается отвлечь себя от страха, накатившего во время лекции, ненавидя себя за то, что сорвался на ни в чём не виноватом Чимине, у которого губки дрожат от страха и обиды. Отворачивается, фокусируясь на Тэхёне, который вызвался к доске, чтобы Чонгука спасти: ничего нового, эту схему Мин Юнги ещё со школьной скамьи использовал с Сокджином на пару, и закрывает на подобное глаза, делая вид, что его из раза в раз обводят вокруг пальца. Пусть хоть какая-то радость будет молодым. -Достаточно, Ким. Дальше решит Пак Чимин. - Юнги хмыкает, выводя положительную оценку Тэхёну, и вынуждает Чимина практически мяукнуть от обиды: это видно по распахнувшемуся от обиды ротику Пака, который тут же захлопывается обратно. Юнги просто так его отсюда не выпустит: альфа должен быть уверен в том, что Чимин успокоится до конца лекции. Хотя бы проходным баллом, который он ему обязательно поставит, даже если у омеги будет хренова туча ошибок в работе. Юнги знает, что не покроет этим ни свою грубость по отношению к парнишке, ни холодность: знает, ровно так же, как и знает о том, что ничего у Пака сейчас не болит, кроме обиженного кошачьего мурчашничка, который срочно надо успокоить. Собственник- шартрез разрывается между тем, чтобы выпустить его на волю, чтобы Чимин отдышался, и тем, чтобы оставить при себе, лично наблюдая за тем, станет ему лучше, или нет. Мало ли, что молодой омега, желающий пометить взрослого мужчину, может натворить с собой от обиды? Побеждает чувство заботы и собственничества в одном флаконе: Юнги боится выпускать его, боится, что там, за дверью, Чимин разрыдается. Боится, что по этим щёчкам потекут ненавистные алмазные речушки, оповещающие о душевной боли: - Не хотите сидеть- будете стоять, Пак. Прошу к доске. Юнги тяжело опускается торсом под стол, доставая кусок мела, и с хлопком кладёт его на стол перед собой, обозначая территорию: место Чимина- рядом с ним, так или иначе. Альфа отчего-то чувствует это остро. Возможно, даже оттого, что гон наступает на пятки, а за всю жизнь Юнги ни разу не попадался ни один омега, в чьих глазах он хотел бы так безвозвратно утонуть. Так жалко себя ощущает альфа в тот момент, когда хмурится, понимая, что где-то сейчас его истинный, который чувствует, что ему предпочли кого-то другого: -Приступайте. -Мне нехорошо. - Это первый раз, когда Чимин выговорил полноценное предложение, не заикаясь. Альфа с интересом обернулся, нахмурив брови, и стараясь удержать свой феромон на прежнем уровне: благо, что сегодня он выпил успокоительные вместе с подавителями, зная, что гон приближается. Что-то определённо происходит, но что? -Что же с вами? -Сердце болит. - Чимин глотает слезинку, что пробежала вниз по щеке, опустившись чинно на пухлую верхнюю губу, и смахивает вторую ладошкой, стараясь держаться из последних сил, когда Юнги кивает, прикрыв глаза: произошло то, чего он и боялся. -Выполняйте упражнение. Я сейчас вернусь. - Мужчина обращается ко всему курсу, с шумом отодвигая стул, и подходя к Чимину, который старается не дышать, застыв на месте. От мужчины веет горечью османтуса, он чувствует это, не может контролировать. Вероятно, и Чимин чувствует, шмыгнувший своим аккуратным носиком- кнопочкой, который так и хочется поцеловать. Юнги вдыхает невольно воздух над головой Пака, пытаясь распознать его феромон, и понимая, что съезжает понемногу с катушек, вытворяя подобное при всей аудитории. Собравшись с мыслями, шепчет, боясь, что привычный голос задрожит, - Идём. -Ку-куда? - Чимин хлопает влажными ресничками, не смея смотреть в глаза альфе, уткнувшись в носки его лакированной обуви, и Мин постукивает одним по полу, привлекая к себе внимание: -В медпункт. Сердце ваше проверять будем. Ещё мне не хватало обмороков на лекции. - Говорит сухо, безжизненно, мысленно проводя параллель со своим несчастным истинным, которого тоже доводит в своих снах. Чувствует себя полным гадом, грязью, которая не достойна такого ангела, а Пак семенит за ним, как утёночек, по коридору, заикаясь то ли от страха, то ли от волнения: -Я...Я сам дальше м-могу. -Нет. - Это было сказано коротко, без просвета на надежду: сейчас у Чимина будут спрашивать, почему у него нет запаха, а как объяснить? Как объяснить, что именно этого Юнги и хочет добиться, чтобы узнать, наконец, чем пахнет этот омега? Злость его хлещет по лицу нещадно: на самого себя злость. Безудержная. За хамство. Наглость. Неподобающее отношение. -Профессор Мин, вы не видели моего мужа? - Сокджин проходит мимо с любимой кружкой в руке, появляясь, как нельзя кстати. -В деканате. - Юнги указывает подбородком в сторону деканата, когда Джин хмурится, подходя к Чимину, и прикладывая ладонь к его лбу: Юнги чуть не зашипел по хозяйски, отгоняя от условно своего омеги, тут же поджимая губы в плотную нить, и взяв над собой контроль. -Что-то дохленький совсем. Опять гоняете по темам без возможности дышать? -Не упрекайте меня в профессионализме, мы идём в медпункт. - Каждый говорит о том, что наболело, верно? Мин Юнги- не исключение. -Отлично. Я с вами. - Сокджин улыбается ярко, топая рядом с Чимином, и Юнги, вроде как, даже легче от этого становится: словно не сорвётся в присутствии друга. Словно Сокджин- гарант безопасности для маленького комочка - Чимина. Юнги понимает, что не узнает феромон Чимина, раздражаясь от этого ещё больше: омега стеснительно мнётся, вынуждая врача задёрнуть ширму, и молчит, забыв, похоже, даже как его зовут, пока уши Мина, от волнения говорящего крайне шепеляво с ласковым Джинни, настроены целиком и полностью исключительно на голос миниатюрного синеглазого котёнка. -Я тебе говорю, не знаю! -Юн, то, что тебя рисует какой-то омежка, не повод срываться на студентах. Позволь хоть кому-то себя любить. Мне ведь позволяешь...- Сокджин поглаживает его по предплечью, успокаивая: гон Юнги- дело не из лёгких. Намджун ему как-то раз помогал, ухаживая за Мином, но даже мужа Сокджина Юнги по итогу попросил покинуть дом в такой сложный для него период. То, что происходит сейчас с Юнги- отчётливые интриги предгона, и Сокджину кажется, что именно сейчас, если немножечко надавить на друга, может выйти хоть какой-то разговор: может, кошак одумается, и наконец выберет себе хоть кого-то в пару? -Не начинай, Джинни, - Шёпот становится тише: Юнги точно знает, что омега за ширмой слушает его так же внимательно, как и он сам. - Ты- совсем другое. -Просто потому, что я менял тебе памперсы в детстве, я омегой быть не перестал, Юн. Омеги- такие же, как и я люди. И тебе бы прекратить так себя гонять по жизни, вон, уже бедняжку до срыва довёл строгостью, куда это годится! - Оу. Вот это не лучшее, что можно было бы сказать перед растерянным Юнги. Альфа оскалился на секунду, тут же успокаиваясь: на Джинни- никогда. Омега это знает, потому и давит до последней косточки, как дурацкий тайский массажист. -Джинни... Джин, я просто...Я обещаю, что буду нянчиться с вашим с Джуном ребёночком, но не заставляй меня таскаться за омегами, прошу тебя. Эта тема закрыта для меня, мы оба знаем. -Я просто так хочу, чтобы ты был счастлив, как я с Джуни, Юн. Когда ты так гладишь мой живот, как утром, я знаю, что ты представляешь себе на моём месте омегу, который бы выносил твоего котёнка. -Давай оставим эту тему, - Мин бурчит смущённо, отстраняясь от друга, и приводит себя в порядок как раз тогда, когда внезапно просветлевший омега отодвигает ширму, прокашливаясь: ах, надо же, как неожиданно. Юнги даже практически улыбается, но держит себя в руках, ощущая горькое послевкусие отвратительного дня. -М-мне лучше. -Что, исцелились при помощи стетоскопа? - Мин подключает каменное лицо, окинув строгим взглядом омегу, и тот качает головой, улыбаясь счастливо: -Просто от-отпустило. Я м-могу на следующей л-лекции написать упр-упражнение? -Да. - Юнги кивает, прикрыв глаза, и незаметно выпустив выдох облегчения: значит, маленькой булочке полегчало. Может, стоит давать ему подслушивать разговоры чаще? - Идите домой, всё равно время уже. -С-спасибо. - Чимин шмыгает носиком, опустив голову, чтобы спрятать ямочки счастья на пухлых щёчках, когда ловко огибает беременного омегу, выскальзывая из кабинета: альфа бы эти щёчки потрепал умиленно, будь у него возможность. Стоит, улыбается, как дурак, качая головой: дурак и есть. -Нет. Джинни, прекрати, не болит, - Юнги мягко отстраняет ладонь Сокджина от груди: омега всегда волнуется за него сильней, чем кто-либо. -Юн, ты за своё сердце не хватался ещё с того дня, как я тебя из воды таскал, говори давай! - Сокджин поджимает губки, оглаживая животик, словно напоминая: не смей заставлять, беременным не отказывают. У Юнги словно дамбу прорывает: то ли от облегчения, что Чимину сейчас лучше, то ли оттого, что день закончился, то ли оттого, что гон уже душит его одной левой. Опускает тяжело голову на плечо друга, шепча разбито: -Я слышал...Я чувствовал запах, Джинни. -Это...Это то, о чём я думаю? -Хуй знает. - Юнги знает. Юнги точно знает, он бы не ошибся. Просто вслух проговаривать, что точно знаешь, что чувствовал того, кому причиняешь бесконечную боль- практически невозможно. Всё равно, что приговор себе подписать. Всё равно, что мысль материализовать. -Не при детях!- Сокджин шлёпает по руке хмыкнувшего альфу, и тот цыкает: -Прости. Не знаю я, ладно? Я думал, сдохну, когда...Я не хочу его искать, Джин. -Опять твои загоны? -Да, опять мои загоны. Я не хочу ничего об этом слышать. - Юнги покусывает щеку изнутри, вздыхая: омега из его снов примерно того же размера, что и отсутствующее бельё в магазине, и это не может не пугать его. -Чем он пахнет? -Нероли. - Юнги говорит это хрипло, прокашливаясь, словно ему стыдно признаваться: любимый запах его дома. Любимый запах, который Мин Юнги всегда использовал, чтобы добавить фантомный уют своему дому, как оказалось, и есть его условный приговор. -Мм....Цитрусовая омежка, значит... - Джин с азартом хихикает, подначивая друга, - Я тебе его в два счёта найду. -В целом Сеуле? Поумерь свой пыл, купидон, - Мужчина посмеивается, обнимая друга крепко, и целуя его звучно в висок: Ким Сокджин никогда не изменится. Всю жизнь будет толкать его в сторону прекрасного, представление о котором у обоих разное. Улыбается, когда видит сумку Чимина, оставленную сиротствовать на койке: впервые в жизни появляется непреодолимое желание влезть в чужое, исследовать. - Ты смотри, эта мелочь пузатая рюкзак свой забыла. -Давай сюда, я догоню, отдам. А то бедняжка окочурится, если тебя ещё раз сегодня увидит. -Джинни-и.- Альфа предупреждающе вскидывает брови, и тот в воздухе застёгивает на молнию свой ротик, выбрасывая невидимый ключик: -Молчу, как рыбка. -Джинни - рыбка. А мне нравится, - Мин покачивает головой, передавая рюкзак омеге, и тот хмыкает, вертя его в руках: -Мне нравится этот. -Ты серьёзно? - У мужчины словно внутри цветок распускается от этих слов: не он один видит, насколько Пак Чимин прекрасен, верно? Это же, как бы...Очевидно? -А что, хорошенький. Пухленький, сожрал бы эти щёчки. - Мягкий смех проходится волной по комнате, и Юнги расплывается в улыбке: так и подмывает согласно закивать, как дворняжка, которой суп с косточкой пообещали. Только горделивый кот в предгоне всё равно берёт верх, задрав носик. Юнги улыбается сдержанно, беззвучно произнося короткое "иди уже, догони его", и подталкивает омегу к двери: пусть догонит его ненаглядного, а то альфа сам это сделает, срываясь с места в карьер.