Десять веков назад был я почтенный рыцарь...

Всякий, кто пересекался когда-либо близко с Андреем Князевым, скажет вам с уверенностью, что персонаж он колоритный: в пределах разумного наглый; пиздливый, ну или, культурно выражаясь, словоохотливый; смышленый и даже хитрый; любит жизнь, пиво, и поразвлечься с симпатичными омегами. Свой в доску парень, можно сказать. Все, кто с Андреем знакомы, знают, что человек он такой, что за словом в карман не полезет, как и щеку левую подставлять под удар не станет. Знают, что слабых он не обижает; с омегами обворожителен до безобразия, почему собственно и обласкан всегда вниманием; не трус, но и не дурак нарываться на неприятности. Ровный парень, короче говоря. А вот что известно далеко не всем, так это то, что при своем амплуа Кучинской гопоты, Андрюша так-то человек на всю голову творческий — художник, писатель и поэт. Собственно вышеперечисленным на жизнь и зарабатывает. Агата — его бессменный редактор, бывшая девушка и ныне верная подруга, конечно, плюётся ядом с того, с каким хладнокровным презрением он попирает правила грамматики, но не признать того, что с фантазией у Андрея всё более чем в порядке, не может. Истории Князев сочиняет такие, что закачаешься. А уж в такое нелегкое и не особо радостное время, каким выдалось начало нового тысячелетия, все эти его сказки людям заходят на ура, как отличный способ отрешиться от безрадостной реальности. А потом вдруг Андрей говорит однажды за посиделками дружескими с пивом: — Роман хочу написать. Чтобы не рассказы отдельные, а вот прям роман настоящий фэнтезийный. Ну а Агата чего? Возьми да и согласись. И чего бы не согласиться в самом то деле? Роман — это дело хорошее. Да и с одной идеей работать ей легче, чем каждый раз по-нову нырять в пучины бурной Князевской фантазии и разбираться, что там к чему и почему. Вот только то, что на словах было гладко и складно, внезапно оказывается той ещё задачкой. Воображение Андрюхино богатое то ли сбой вдруг дает, то ли ещё чего, но не идёт работа, и хоть ты тресни. А ведь и сюжетная линия вроде есть, и персонажи придуманы, и даже лор мира фэнтезийного намечен, но всё равно не хватает чего-то. Андрей даже другу своему из писательского клуба, Кольке, на эту оказию жалуется. Колька правда не по фэнтези совсем, он больше историк, но совет таки даёт внезапно годный. Мол: — Прочитал я твои наброски, и не хватает тебе, Андрюх, аутентичности. Деталей мира. У тебя ж роман в сеттинге псевдосредневековья, а это дело тонкое. Тут чем больше будет реальных деталей, тем объемнее будет смотреться мир. Вспомни вон Толкина. Андрей так-то и сам всё это понимает, о чем и говорит, но тут же подмечает с досадой, что без специального образования, хлопотное это дело — в историю лезть, да и разобрать сложно, к каким источникам обращаться можно, а какие сами по достоверности на уровне со статейками жёлтой прессы. — Ну так а я тебе на что? — разводит Колян руками. — Я, правда, не по средневековью, — добавляет тут же, — у меня более ранняя тема, но знаю людей, которые тебе помогут, если попросить. Они реконструкторы. А вообще, погнали, Андрюх, со мной на фестиваль. Он как раз через неделю. Там и людей нужных найдешь для консультации, но главное, погружение в атмосферу какое будет! Андрей думает о чахленьких своих почеркушках в двадцать страниц и вечерах творческого тупняка, когда на тетрадь смотришь, как баран на новые ворота, и рожаешь по строчке текста в час, и решает, мол, а почему бы и правда не съездить? Из рассказов Колька звучит всё это весьма заманчиво. Опять таки опыт писателю никогда не лишний, тем более такой необычный опыт. — Погнали! — говорит он Кольку и думает о том, как все-таки хорошо работать на себя. Не придётся даже отпрашиваться ни у кого. Захотел поехать — поехал. — Зашибись! — отвечает довольно Колян и чокается с ним пивом, так сказать для закрепления. — Я тогда созвонюсь сегодня со своими, решим, куда тебя будем селить. Да ты не парься! Без проблем кинем куда-нибудь! Слово «кинем» в контексте расположения собственной тушки на период в без малого двое суток звучит не особо приветливо, но Андрей решает на формулировке не зацикливаться. Как в итоге выясняется, наверное зря, потому что слово-то, как оказывается, подобрано было довольно точно, но об этом позже. ***** Дня за два до фестиваля Колëк звонит ему с новостями. «Все вроде порешали, но так уж получилось, у нас мест не осталось, да и тебе не ронятники нужны, а те, кто средневековьем поздним занимаются. Они как раз дружественный нам клуб, у них и будешь жить.» Андрею в целом всё равно где. Кроме Колька, он в любом случае никого там не знает. Поэтому, собственно, на следующий день его и ведут «на поклон» к Иванычу — главе клуба. Клуб этот, надо признать, выглядит по итогу весьма колоритно. Вполне мог бы потянуть внешне на какой-то маргинальный притон, если бы не спортзал, качалка, музей и мастерские: с шитьем костюмов, изготовлением доспехов и щитов, и наконец верстаками для росписи. Выглядит всё это так, будто хаос его собственной маленькой квартиры растянули до масштаба огромного подвального пространства. На маленькой кухоньке неразбериха бесчисленного множества кружек с засохшими чайными пакетиками, на столе навалены горой упаковки со всевозможными снеками, от сухариков и сушёных кальмаров до сушек с маком, вдоль стен валяются пакеты с каким-то барахлом. В швейной мастерской пол усыпан обрезками ткани и обрывками толстых льняных нитей. В мастерской для доспехов в целом ожидаемо грязно: воняет ВДхой и сваркой, и едва ли не всё, к чему прикоснешься, готово оставить на тебе чёрный масляный след. Единственным островком порядка здесь оказывается костюмерная. Тут чисто, тихо, костюмы развешены с маркировкой по эпохам и странам и надежно упакованы для сохранности в полиэтиленовые мешки. Приторно пахнет средством от моли и немного псиной. Сам Иваныч — властелин этого «разбойничьего вертепа», оказывается бодрым таким здоровенным бородатым мужиком за сорок, эдаким медведем с добрыми-предобрыми голубыми глазами. Иваныч Андрею нравиться. Несмотря на свой угрожающий вид, он оказывается внезапно очень интеллигентным и начитанным человеком, как выясняется позже, и вовсе профессором в каком-то ВУЗе. При этом он простой в общении, как три копейки, и всё умеет объяснить так, что понял бы даже ребёнок. Андрей только и успевает записывать, уже сейчас благодарный Кольку за такое знакомство, а ведь всё самое интересное ещё только впереди. К моменту прощания, у Андрея в тетради исписаны и изрисованы набросками одежды, утвари, доспехов и оружия несколько листов; в костюмерной ему подбирают комплект историчных шмоток; а касательно организационных моментов они с Иванычем договариваются тоже довольно легко. Им как раз нужен человек, который поедет на место «первым эшелоном» и будет помогать устанавливать лагерь. Должен был ехать некий Мишка, но у того дела в институте, поэтому Андрей очень кстати мог бы его подменить. Князь в целом рад даже, что всё так складывается. Все-таки ехать совсем дармоедом было неловко, а тут вон пользу людям принесет, а заодно опыт получит, как ставить походный лагерь. Звучит чертовски интересно. ***** В день икс встать приходится Андрею ни свет ни заря. Уже к семи часам он мнется вместе с ещё несколькими людьми у клубного подъезда в ожидании грузовой машины. Питерское лето, и без того не самое теплое, утром похоже скорее на осень или весну. Андрей поводит стыло плечами в легкой джинсовке и благодарно кивает на протянутые сигареты. Он уже уверен, что с ребятами они не только сработаются, но и отдохнут вместе как следует. В приехавший наконец грузовик они споро пакуют тяжеленные мешки с полотнищами шатров, разобранные столы и лавки, тяжелый, как смертный грех, чугунный казан, корзины и сундуки с утварью, спальники и тюки с одеждой, десятилитровки: с пивом, квасом, сидром и медовухой, две пятишки вина и огромный пузырь самогона. В этом плане отдых обещает быть весьма многообещающим, как бы оно не звучало. Впрочем, голодать им тоже не придётся, судя по запасам. Андрей сам не бедствует, но от предвкушения предстоящего не иначе как пира, слюнки у него готовы потечь уже сейчас. Кабинка набивается в итоге почти доверху, а дальше они делятся по машинам и отправляются в путь. Где-то пару часов спустя, напоследок как следует протрясясь по гравийно-грязевым дорогам какой-то небольшой деревеньки, они наконец паркуются где-то посреди огромного поля. На других его краях уже виднеются местами белые палатки чужих лагерей и желто-красные навесы организаторов, как Андрею поясняют, для торговли едой, напитками и сувенирами. За то время, что они ехали, успевает ощутимо потеплеть. На улице жарко, даже душно, и видно, как заходят на горизонте тучи, но дождя, говорят, не будет, и все-таки лагерь лучше поставить побыстрее. Приветливая полненькая дама организатор возникает будто из-под земли, указывает, где им ставить лагерь, и резво убегает дальше по своим делам. Андрей разминает затекшие от долгой езды конечности, оглядывается по сторонам, и тут же жалеет о том, что он, дурак эдакий, не взял с собой краски. Вид здесь потрясающий. Огромное почти ядовито зеленое поле покрыто местами свежим сеном, ещё не везде собранным в стога. Оно ещё пахнет травой и луговыми цветами, но уже золотится на солнце. Само поле окружено лесом, а справа, совсем рядом с их будущим лагерем, течёт медленно река, сверкая поталью мелких волн. Поют кузнечики, и пушистый высокий камыш, щедро разросшийся вдоль берега, шелестит на ветру. Картина умиротворяющая в высшей степени, и столько в ней какого-то первозданного спокойствия, что городская суета Андрею внезапно кажется чем-то почти до нереальности далёким и чужим. Но на раздумья времени у них пока не предусмотрено. Вот когда лагерь будет стоять, тогда хоть в философы подавайся, а пока нужно бегать и крепить на железные колышки веревки, чтобы потом растянуть на них крышу шатра, а уже к крыше, может и не аутентично, но зато практично, хомутами подвязать за петли полотнище стены. Со вторым и третьим шатром и навесом дела идут, по накатанной, уже быстрее. Дальше начинают собирать столы, и на первый же, Леха — их повар, ставит здоровенный глиняный кувшин с пивом и глиняные же стаканы. Под пиво работа и вовсе идет споро и весело. Андрей даже как-то и не замечает того момента, когда дела внезапно оказываются переделаны, и новые знакомые тащат его купаться. Не то чтобы он сопротивляется. После работы на жаре, ему, немного подуставшему, взмокшему от пота и уже порядком пьяному, погружение в прохладную водицу кажется райским наслаждением. Плавок никто не брал, поэтому купаются голышом. Один хрен все альфы и стесняться некого, да и что-то подсказывает Андрею, что в целом народ здесь не шибко стеснительный, и это ему, опять-таки, нравится тоже. После купания все переодеваются уже не в свою цивильную одежду, а в исторявые шмотки, или, как их величают здесь, «дурацкое». Андрей в целом с формулировкой вполне согласен. Жуткое средневековое подобие чулков из шерсти, крепящееся завязками на поясе, ему не кажется шибко удобным и эстетичным, ещё и колется зараза, но что поделать, если до штанов Европушка на тот период, который они реконструируют, ещё не доэволюционировала. Впрочем, привыкает он быстро, а к вечеру, когда становится прохладно, и вовсе находит в шерстяной одежде весьма такое весомое преимущество. К вечеру же подтягивается и остальной народ. Бои, ради которых собственно большинство и приехало, только завтра, поэтому они особо не спешат. Андрей с командой первопроходцев же к тому времени успевают переделать гору дел, в том числе помогают с ужином. Вот и пригодился армейский навык чистки картошки вёдрами. С другой стороны, как помощникам, им перепадают самые сливки, а кувшин с пивом для них всегда полон, так что грех жаловаться, да и не хочется. С появлением новых людей, лагерь наполняется шумом разговоров и смеха. Шумят ребята из клуба, шумят зашедшие поздароваться гости из соседних лагерей. Андрей в какой-то момент ловит себя на том, что уже устал разрываться между беседующими группками, потому что со всех сторон так и сыплются истории одна другой интереснее, и он едва успевает записывать хоть что-то, пока окончательно не выдыхается, «падая» за стол, чтобы хлебнуть ещё пивка. Рядом за столом сидит Иваныч, тоже уже запыхавшийся приветствовать всех своих многочисленных знакомых. — А чего это вы в этот раз без детёныша своего? — вопрошает очередной такой знакомый. — Жаль, очень жаль! Уж больно он у вас голосистый, век бы слушал! — Да не суети ты почем зря! — отмахивается Иваныч добродушно, тоже прикладываясь к пиву. — Будет Мишка. Вон едет уже. С экзаменами просто задержался. Значит Мишка этот, вместо которого он поехал, студент — подмечает Андрей зачем-то. Впрочем, неудивительно. Молодежи здесь много. Ну а Мишка, видимо, Иваныча сын. Надолго об этом Андрей не задумывается. Гораздо больше его интересуют молодые омеги, которых в их лагере немного, но если поскребсти по соседним, то с тридцаток наберётся. Уже неплохо. Наверняка из них можно будет найти кого-нибудь, с кем можно будет поразвратничать на сеновале, что определенно было бы прекрасным дополнением к этому прекрасному дню. Как человек опытный, Андрей прежде чем начать действовать, сначала решает разведать обстановку. Для этого он подсаживается на уши к Юрцу, как самому болтливому и суетливому из его новых знакомых, и тот, ожидаемо оказавшись тем ещё Казановой, бодро информирует его, кто из омег замужем, кто с кем в отношениях, к кому можно катить яйца, а кого лучше обходить за версту. С учётом того, что сейчас он окружен людьми, которые себя развлекают тем, что дубасят друг друга в доспехах железяками и дубинами, такая перестраховка может оказаться совсем не лишней. — Ты главное к Мишке не лезь! — предостерегает его Юрец напоследок. Андрей хочет спросить, что же с этим Мишкой не так, что его аж выделили в особом порядке, но не успевает, потому что рядом начинается вдруг какая-то суета, и когда Князь поворачивается, он видит, как со спины на Иваныча налетает высокая худая фигура и вешается ему на шею. — Мишка, — басит альфа радостно, — ну наконец-то! Что, замучили тебя твои студенты? — Замучили! — соглашается тот самый Мишка охотно. — Но сдали все. Ни единой тройки! Не зря я их гонял два семестра! Дальше под ошалелым немного взглядом Андрея, отчего-то совсем не ожидавшего такого поворота, Иваныч треплет ласково таинственного Мишку, оказавшегося не студентом, а целым преподом, по длинным растрепанным волосам цвета кофе, а затем этот Миша, от которого до неприличного вкусно пахнет (Господи блять Боже!) медом и земляникой, поднимает голову, встречаясь с Андреем взглядом огромных черных глаз, и в Князевской голове в этот момент аварийной мигалкой вспыхивает мысль о том, что из тех правил, что ему выдал Юрец, последнее он точно попытается нарушить.