ERROR 404

Год 2034. Вторник. Вторая неделя декабря. Глобальное изменение климата не поддается контролю, но молодые корпорации обещают, что совсем скоро Новые Соединенные Штаты Америки не будут нуждаться в отоплении или охлаждении, а инновационные импланты помогают справиться с перепадами температуры в один клик. Всемирные проблемы человечества не очень-то и беспокоили Мэй. Вчера ей исполнилось девять, и сегодня папа с мамой наконец-то взяли её в новую мастерскую, чтобы показать, над чем же они работают. Родители Мэй были довольно молодыми, но весьма известными изобретателями нового поколения. Первые импланты, протезы, чипы – семья Ли помогла и помогает создавать то, что поможет шагнуть дальше в будущее. Они, как и многие другие новаторы, пытались спасти тех, кто нуждался, или облегчить жизнь тем, кто просил. Мэй знала, что папа с мамой трудятся во благо, и они всегда учили свою единственную дочь тому же. Добро в сердце – ключ к процветанию. Злоба – разрушение. Мэй редко видела своих родителей злыми. Чаще всего, они пропадали на работе, изобретали и чинили, создавали и изменяли. Мэй тоже хотела, она очень хотела. Мир вокруг подавал надежды, по крайней мере, она так думала, она так видела. У девятилетней девочки не так много возможностей, чтобы путешествовать по миру в одиночку, и глаза воспринимали то, что показывали родители, слишком хорошие родители. Тогда Мэй думала, что будущее – утопия, где все наслаждаются жизнью, ведь мама с папой пытались сделать всё в своих силах, чтобы так и было. Значит, другие тоже так делали, верно? Тяга к изобретениям у неё наследственная, но осознание собственного таланта пришло намного позже. Тогда, в тот день, в тот необыкновенно солнечный вторник, Мэй ощущала любопытство и радость, когда наконец-то разрешают открыть запертую дверь или тщательно упакованный подарок. Мастерская у родителей большая, похожая на замок. Высокое, широкое пространство, отдающее эхом, если закричать. Запах машинного масла, краски и горелого металла. Столы с разбросанными деталями, обклеенные схемами стены и грязный, устеленный старыми газетами и журналами пол. Мама сразу же надевает халат ученного, пока папа держит дочку на руках. Он рассказывает про маленькое устройство, что лежит рядом, затем переключается на большое, а потом подходит к самому дальнему стенду, от которого Мэй не могла взгляда отвести. Рисунки, записи, ровные и изогнутые линии, цифры и исчисления. Всё выглядело невыносимо сложным, но безумно интересным. Мэй сразу же представляла себя взрослой изобретательницей, как мама с папой, которая стоит в своей собственной мастерской и рисует точно такие же схемы. Продумывает всё от начала и до конца, а затем создает нечто неповторимое, прекрасное, то, что изменит жизнь каждого человека на земле и прославит Ли Мэй на весь мир! Как же весело быть ребенком. — Что это такое? — Тебе пока рано, — ухмыляется мама и легонько щипает за нос. — У тебя мозг взорвется, если мы тебе расскажем. — О, нет, — Мэй прикладывает маленькие ладошки к русым волосам, завязанными в два хвостика, и родители сразу же смеются. — Вообще-то, это – один из наших очень важных и сложных проекта, — решает сжалиться папа. — Если бы не мистер Сасаки, то… у нас бы ничего не получилось. — Это тот самый дядя в очках? — Да, тот самый дядя в очках, — ухмыляется мама. — И с тростью. — Мг. Мистер Сасаки уже очень долго помогает нам, и конкретно это – проект, в который согласился инвестировать только он, — объясняет папа. — Инвестировать? — с трудом повторяет Мэй. — Вкладывать деньги, — улыбается мама. — Ой… — Это не сложно, — она тихо смеется, потуже затягивая хвостики Мэй. — Например, ты захотела нарисовать солнышко, а у тебя нет ни листика, ни карандашей, и ты знаешь, где их взять. Тебе просто не хватает денег. Но у нас с папой есть деньги. Ты рассказываешь нам, какое красивое солнышко ты хочешь нарисовать, и мы, посоветовавшись, покупаем тебе всё, что нужно. Инвестируем в твой рисунок. Мэй пытается проследить за логической цепочкой, и широко улыбается, когда до неё доходит суть. — Потом, ты продаешь свой рисунок, и часть прибыли идет нам, как твоим инвесторам, — добавляет папа. — Процентом от прибыли мы… — Дорогой, не грузи её. У неё сейчас точно голова взорвется, — ухмыляется мама. — Не взорвется! — перечит Мэй. — Я пытаюсь понять! То есть… когда вы закончите проект, то дядя с тростью получит часть?… — Можно и так сказать, — кивает отец и опускает дочку на пол. — Он – единственный, кого заинтересовало наше изобретение. Мы надеемся, что всё получится, и что… оно не просто изменит мир, но и… не позволит ему сгнить. Мэй хмурится, замечая несколько странную улыбку у папы. Не понимает, почему взгляд у мамы стал несколько суровым, таким, будто она упрекала своего мужа в излишних подробностях, но затем вновь отвернулась к бумагам и блокнотам на столе. — Мы сюда пришли ненадолго, — говорит мама с легкой улыбкой. — Тебе еще опасно тут находиться. Как только поступишь в старшую школу – станешь нашим подмастерьем. — Кем? — Учеником, — отвечает папа. — Будешь нашим учеником. Мэй не первый раз слышит от родителей, что она будет продолжать их путь, когда вырастет, и, пока что, она совершенно не против, а только “за”. Она всегда считала своих родителей очень умными, даже одноклассники удивлялись тому, насколько же мистер и миссис Ли были изобретательными механиками, инженерами и проектировщиками – всем сразу! К сожалению, как бы сильно Мэй не хотела быть такой же, как они, оценки в школе и способность схватывать налету оказались не теми, какими должен обладать ребенок двух гениальных ученных. Математика давалась с трудом, чтение – еще хуже, а письмо всё еще получилось кривым и смазанным. Зато по рисованию, музыке и лепке из пластилина Мэй занимала чуть ли не первые места в классе, что не очень-то её и радовало. Но она не расстраивалась хотя бы потому, что родители не ругали. Они позволяли ей развиваться в удобном ритме и помогали с уроками, если у них было время. Всё-таки, не каждый день мама с папой могли привезти её в мастерскую или прогуляться по парку, поедая мороженное. Мэй часто оставалась на продленках, которые проводила за рисунками и игрушками – в суме получались неплохие сценки и сюжеты. Несмотря на специфическую родословную и довольно обыкновенные для ребенка увлечения, с Мэй всё равно много кто дружил. Если она не ошибается, то её перевели в модную школу благодаря тому же дяде в очках, фамилию и имя которого очень сложно запомнить. В её классе учились дети с необычных семей, и все чем-то выделялись, кроме Мэй, которая была особенной только из-за своих родителей. Но пока что она слишком маленькая, чтобы анализировать собственную жизнь. Она была открытой, любознательной, улыбчивой и довольно спокойной. Всё было слишком хорошо, что бы быть правдой, и вот над этим Мэй должна была задуматься. Тот день она запомнила по многим причинам, но следующий вторник она запомнила на всю жизнь. Мэй вернулась со школы намного раньше. Папа с мамой приехали посреди урока и забрали её. Они куда-то торопились, были чем-то напуганными и всё время оглядывались. Тогда мама очень крепко держала Мэй за ручку, а папа… папа никогда не был таким злым. — Что происходит? Мы куда-то уезжаем? — спрашивает, внимательно следя за тем, как мама пристегивает её ремнем безопасности к заднему сиденью. — Мы всё объясним. Просто слушай нас внимательно и не спорь, хорошо? — Д-да… угу. Они садятся спереди, тоже пристегиваются. Папа давит на газ, а мама что-то быстро печатает в телефоне. — Все рейсы заблокированы. Я ничего не могу купить. Наши имена… нас троих везде отмечают, как “особо опасны”. — Блять, попробуй загрузить фиктивные паспорта. Нам же Франк их сделал по две штуки на всякий случай, — папа резко крутит рулем. — Пробуй всё, что есть. Автобусы, поезда, самолеты, корабли… к ближайшему порту нам ехать 7 часов, но плевать… нам надо свалить как можно быстрее. — Твою мать, — мама никогда так сердито не рычала. — Откуда он знал наши фиктивные документы?! Они тоже заблокированы, все! — Сука-сука-сука! — Франк не мог нас слить, он не мог… — Он не мог, а вот Бригита могла. — Бригита тоже нет. Блять, от него просто невозможно скрыться, — мама хмурится, сглатывает и затем замечает испуганный взгляд Мэй через зеркало заднего вида. — Милая, не переживай. Всё будет хорошо, но нам надо как можно быстрее уехать из города. — Почему? Я не понимаю… — Ты всё поймешь, мы всё объясним, но когда будем в безопасности, — четко говорит отец, проезжая на красный. — Мы сейчас заезжаем домой, берем всё необходимое и уезжаем. — А как же… как же школа и… ваш большой проект? — Забудь. Главное – слушай нас и ни шагу, хорошо? — мама хмурится, выпячивает указательный пальчик и внимательно смотрит в глаза, как будто пытаясь понять, дошло до Мэй или нет. В ответ, она лишь кивает и сползает по сиденью, выдыхая. Не знает почему, но хотелось плакать и кричать. Всё напрягало, Мэй было некомфортно и очень страшно. Тогда, наверное, она впервые ощутила животный ужас, когда хочется спрятаться под одеяло от монстра или залезть в шкаф и исчезнуть, чтобы никто не смог найти и навредить. Мэй хотелось убежать, и родители тогда чувствовали то же самое. Они все хотели убежать, как можно дальше и как можно быстрее. Мэй сложно было понять, откуда надвигается опасность, но она была где-то совсем рядом, витала в воздухе и словно преследовала, шла по пятам. Тогда, у неё побежали мурашки по спине. Она выглянула в окно, словно хотела проверить, нет ли возле машины чудовища, но всё, что Мэй видела – пролетающие мимо автомобили, высокие дома и люди, которые словно растворялись в дневном ливне. У неё было очень плохое предчувствие. Наверное, интуиция у детей работает намного лучше, чем у взрослых. Мэй ничего не нужно было объяснять – она уже и так всё знала. Машина резко тормозит. Мама выходит первой, вытягивает дочку из машины и ведет в дом. Они поднимаются на тринадцатый этаж, заходят в квартиру, в которой было удивительно холодно. Запах дождя проникал в легкие. Сложно было поверить, что всё происходит на самом деле. — Идем, — мама ведет в комнату, пока папа ринулся в кабинет. — Собери три пары трусов, три пары носков, несколько футболок, свитеров и штанов. Всё закидывай сюда, — она достает с верха шкафа небольшую, дорожную сумку и кидает на кровать. — Оставляй все тетрадки, книжки – всё. Можешь взять одну игрушку, но только одну, поняла? — Поняла. У мамы очень сильно дрожат руки. — Две пары обуви, со шкафа достанешь, в этих ботинках поедешь. Переоденься в нейтральную одежду, вот, — она наспех кидает черный спортивный костюм прямо в Мэй. — Школьную форму оставляешь, ясно? — Я-ясно. — Быстро. Делай всё быстро. Я к папе. — Д-да… мама? — Что? — она останавливается возле двери, хватается за ручку. — Всё будет хорошо, правда? — Да, милая, всё будет хорошо, — она тяжело вздыхает, и почему-то Мэй ей не поверила. — Как соберешь всё и переоденешься – жди нас в гостиной. Мама убегает в кабинет, кричит папе, что у них мало времени. Кроме страха, Мэй тогда узнала и о боли. Постепенно. Сначала – боль от расставания с родным домом. Не хотелось уезжать, сложно было свыкнуться с мыслью, что они могут больше не вернуться. Здесь столько игрушек, столько рисунков и тетрадок, столько книжек со сказками и альбомов с фотографиями. Мэй пыталась собрать всё нужное как можно быстрее, но остановилась, как только поняла, что плачет. Страх всё еще не отпускал, он душил, а ноги всё еще хотели унести как можно дальше, как будто что-то страшное должно произойти, как будто она в ловушке. Мэй сглатывает, вытирает слезы, застегивает сумку. Не может успокоиться. Никак. Не может контролировать себя, поэтому плачет и плачет. Переодевается в спортивный костюм, поднимает багаж и еле выносит в гостиную. Родители всё еще шумят в кабинете, кричат, ругаются, чем-то гремят и что-то рвут. Мэй замечает еще несколько сумок с едой и вещами. Становится немного легче, когда она вновь видит маму. У неё в руках куча документов, она запихивает их в сумку с одеждой и застегивает. Садится на корточки перед Мэй, тянет собачку на кофте под самое горло и совершенно не обращает внимания на слезы. Проверяет сумку, поправляет некоторые вещи, складывая их более компактно. — Молодец. Игрушка. Ты не взяла игрушку. — Я не… не могу выбрать, — всхлипывая, говорит Мэй, на что мама тяжело вздыхает. — Ты должна. Неизвестно, сколько нам придется ехать, сколько придется… в общем, возьми хотя бы одну, хорошо? Можешь даже две. — Но я… я правда не могу и… — Вы готовы? — папа выходит с портфелем через плечо, который тоже забит документами. — Мэй собрана? — Да. — Мне только что звонил RM. Он смог достать нам билеты. Всё выслал, но у нас два часа до вылета. — А документы?! — Франк сделал новые. Всем нам, даже Мэй, — папа тяжело дышит, не отрываясь от телефона. У него тоже дрожат руки. — Хорошо. Значит, шанс на успех увеличен, — мама встает на ноги, облизывает губы и смотрит на Мэй. — Иди, выбери себе игрушки. У тебя две минуты – мы с папой пока что всё вынесем в коридор. — Да, хорошо. Забегает в комнату, садится возле ящика с игрушками. Хочет растянуть время, хочет быть медленной, но понимает, что лучше слушаться родителей. Достает плюшевого пёсика и Рарити из “Мой маленький пони”, и как только встает, прижимая игрушки к груди, то тут же падает обратно на колени, когда слышит что-то похожее на взрыв и разбитое стекло. От испуга вскрикивает, роняет собачку с лошадкой и прижимает ладони к ушам. Опять желание спрятаться, и она инстинктивно лезет под кровать, тяжело дыша и тихо плача. В груди стучит сердце, в желудке что-то переворачивается, а руки дрожат хуже, чем у родителей. Слышно крики мамы, папы, и… кого-то еще. — Это было очень опрометчиво заезжать домой, — искаженный голос пробирает до мурашек, и Мэй отползает еще дальше, до тех пор, пока не упрется ногами в стенку. — Не подходите! Вы все – ни шагу, иначе нажму на кнопку и тут всё взлетит вверх! — рычит папа. — Вы от Сасаки?! Вы все?! — Да, и у нас очень простое задание, — всё тот же голос, такой страшный, такой… ненастоящий. — Ты слышал, что я сказал?! — Хорошо, ребята, не подходим, — устало вздыхает незнакомец. — Мы можем убить вас и на расстоянии. Убить. Убить. Убить. Мэй утыкается лицом в пол. Она знает, что это такое – убивать. Рыцарь хотел убить дракона, ведьма хотела убить принцессу, жители хотели убить чудовище. Убить… — Отпустите нас, — раздается голос мамы. — Отпустите, пожалуйста. Скажите, что вы нас не нашли, что вы нас не трогали… не убивали. Прошу вас. Мы… мы не хотим проблем, мы не хотим… — К сожалению, я не могу вернуться к господину Сасаки с пустыми руками, иначе он убьет и меня, и всех, кто ведет за вами охоту. Не убью я – убьет кто-то другой… — Хватит с ними пиздеть, какого хера, D?! — Они же реально могут что-то учудить – они ебанные вундеркинды! Еще два мужских голоса, тоже искаженных, как будто говорят по радио. Первый тяжело вздыхает. — Убить. Два выстрела. Два четких выстрела, два громких хлопка, затем – грузом падающие тела на пол. Мэй застыла. Она прокручивает в голове услышанное несколько раз. Накрывает рот руками, пытаясь сдержать плач. Слышит сердце, слышит, как в голове шумно, как звуки выстрелов отдавались эхом. Внутри всё сжалось, в груди – громыхало и не отпускало. Мэй ощутила, как какая-то часть её только что исчезла, как злой и жестокий мир моментально проник щупальцами сквозь обвалившиеся стены, как всё вокруг резко потеряло свет и покрылось тьмой, как всё в мгновение опустело. Мамы и папы больше… нет? — Всё тут обыскать. Нам нужны документы, все документы, которые только есть. Флешки, диски, кассеты, ноутбуки, планшеты… мы должны забрать всё, — командует первый. — Действуем быстро, пока не приехали копы. Весь дом слышал выстрелы… нужно было тише, придурки. — Так чего сам не убил, а? — Потому что я так не работаю, блять. Я всегда один, и у меня своя тактика. Хватит болтать – быстро ищите! Мэй стала чаще дышать. Она повернула голову так, чтобы было видно вход в комнату. Слышала шаги, бег – все ушли в сторону кабинета, пока главный остался в гостиной. Он шуршал сумками, бумагами, доставал всё то, что собрали, но затем затих. Он медленно поднялся. Мэй слышала, как кто-то приближается к комнате. Она видела тень, а затем – черные ботинки. Она зажмурилась, надеясь, что сейчас проснется, что если она закроет глаза, то монстр исчезнет, ведь так мама её всегда успокаивала. Нет никакого чудовища, они в безопасности… Но почему-то сейчас это не действовало. Кровать над головой исчезает: незнакомец откидывает её в шкаф, оставляя Мэй без прикрытия, и она сразу ползет к стенке, прижимаясь спиной и накрывая голову руками. Страх. Страшно. Бежать. Хочется бежать. Но куда? Мама. Папа. Она хочет к маме, она хочет к маме! Незнакомец… нет, убийца тяжело вздыхает. — Какого хрена… мне сказали только про двух взрослых. — Мы всё нашли… что ты там копаешься?! — Это что такое, блять?! — Это… ребенок. Дочка этих двоих. — Почему мне ничего не сказали о чертовом ребенке?! — Какая тебе нахрен разница? С детьми еще проще работать. — Сделай хоть что-нибудь и пристрели её… — Меня не для этого нанимали! — Блять, не возникай, D! Босс сказал устранить всех. Она тоже входит в список. — И мы этого делать не будем. Давай быстрее и валим – слышно копов. Мэй выглядывает из-под рук – те двое хватают документы и выпрыгивают обратно в окно. Но они не кажутся такой уж опасностью, как тот, кто стоит прямо перед ней. От шока, она не могла ничего говорить. Не могла закричать или попробовать уползти, не могла даже плакать. Мэй просто смотрела на убийцу перед собой, не в силах двинуться. Она почувствовала холодок на спине, когда столкнулась с красными, как кровь, глазами, и хотела уменьшиться еще больше под его давящим, тяжелым взглядом. Нижняя часть лица скрывалась под маской, а всё остальное тело покрыто черной одеждой, защитой и крепкой броней. Два пистолета на поясе, на спине – большое и длинное оружие, которое Мэй еще не видела. От него веяло чем-то жутким, чем-то еще, кроме смерти. Убийца очень долго смотрел на неё, изучал, думал. Он решал, что ему делать, как поступить, и не знал, что предпринять до того момента, как в дверь начали стучать полицейские с приказом открыть – в противном случае они выломают дверь. Человек в маске вновь чертыхается, щурится. У него тонкий, длинный шрам, рассекающий правый глаз с бровью. В нем, скорее всего, были встроенные на то время первые импланты, и красные глаза – тому подтверждение. — Это будет нашим маленьким секретом, — он подмигивает, достает пистолет и стреляет в ногу, вызывая у Мэй адскую боль и дикий крик. — Это тебе на память. Он уходит через окно, оставляя за собой запах стали. Тот день был самым знаменательным в жизни Мэй. Так много мучений, так много ужаса, потери и безысходности. Тогда она стала тем, кем является сейчас, и тогда она поняла, что утопия – это сказка для глупых. Воспоминание обрывается, когда перед ней появляются полицейские и вытаскивают наружу, к скорой помощи. Картинка исчезает, сменяясь тьмой, и новая Мэй… Мика открывает глаза, слыша механический, женский голос. — Запись №201 окончена. Желаете повторить? Мика вытаскивает флешку с виска и кладет на стол. Тяжело вздыхает, трет глаза и встает со стула. — Нет. Сделай мне скриншоты мастерской, разговор в машине отдельной дорожкой загрузи на диск. Изображения парня со шрамом и красными глазами сделай как можно четче. Тех двоих – тоже, — подключается к компьютеру через USB-шнур, что вытягивает из запястья. — Но вы уже восемь раз просили сделать меня то же самое. — Делай, что я говорю. — Да, мэм. ИНБИ загружала все нужные файлы напрямую в память, которую придется почистить завтрашним утром. Кто знает, когда будет проверка харда*, и если там найдут воспоминания дочки изобретателей семьи Ли, то ей не жить. Флешку нужно будет опять запихнуть в наружный блок от кондиционера. Как только всё получено – отключается от компьютера и выходит на балкон, по дороге доставая сигарету. Закуривает, облокачивается о перила на балконе и начинает просматривать вытащенные из воспоминания материалы. Мика знала, что что-то упускала. Да, это уже девятый раз, как она просматривает собственное детство, но всё впустую. Прошло 48 лет, а она никак не может выйти ни на след убийцы, ни достигнуть тех же высот, что и все служащие корпорации Сасаки, чтобы достать главных виновников. Шрам и красные глаза – не так уж и много для опознавательных черт. Позывное “D” – одно из самых распространенных. Наемных убийц у Сасаки было приличное количество, и даже однажды получив доступ к архивным документам всех, кто выполнял грязные дела по просьбе корпорации – не дали четкого ответа. Скорее всего, D работал под прикрытием, и, возможно, уже не жив, и Мика тратит свою жизнь впустую. На фоне ночного города с неоновыми вывесками и бесконечными проводами, она рассматривает остатки мастерской своих родителей, копируя полученные схемы и записи, находу расшифровывая. Делает затяжки, периодически хмурясь. Очередной пробел, как и с D. Не хватает трех странниц, не хватает большого куска проекта, который нельзя отыскать. Папа с мамой забрали всё с собой в могилу, и узнать до конца весь смысл их изобретения очень трудно. Если сама корпорация Сасаки не смогла воспроизвести то, что родители хотели создать, по сей день, то… их убийство и кража файлов была бессмысленной. Мика чертыхается, выкидывает сигарету и отключает все файлы. Рассматривает город, чувствуя легкий ветер. Уже за полночь, завтра нужно выйти на работу, а вечером – желательно напиться. Очередная неудача в её деле злит, тем самым усиливая желание сдаться. Но может ли она? Мика тяжело вздыхает, возвращается обратно в комнату и ложится на кровать. Просит ИНБИ поставить одну из папиных пластинок, что-то в стиле расслабляющего джаза и лиричного пианино. Поворачивается на бок, спиной ко всему миру и лицом – к стенке. Закрывает глаза и медленно засыпает, не подозревая, что до самого утра всё, что она будет видеть во снах – красные, кроваво-красные глаза, и лицо в маске, которое без конца будет произносить жутким, хрипящим голосом: — Это тебе на память. Протез на ноге отдал фантомной болью, но Мика всё равно спала. Спала, и ненавидела свою жизнь.