***
Адское трещание будильника отзывается в голове сигналом тревоги. Джисон подскакивает на кровати и, тихо ругаясь, наугад тычет в экран пальцем. Удивительно то, как быстро звук прекращается. После незапланированного выходного в пятницу Джисон забыл снизить громкость будильника. В животе ворочается тревожная змейка. Взгляд вперивается в тёмно-серый потолок. В сознании — яркий образ незнакомца. Сердце слышно в ушах и горле. Собственный мозг решил погрузить Джисона в солнечное место, столкнуть с симпатичным молодым человеком, а затем жестоко вырвать обратно в реальность, лишив возможности познакомится с юношей поближе. Одеяло живо откидывается. Прохлада квартиры тут же скользит по голой коже ног. Он не закрыл окно вечером? Даже это не отрезвляет настолько, насколько бы хотелось. А изменилось бы что-то, скажи парень свое имя? Джисон уверен, что никогда не видел его ранее. И вряд ли увидит — люди во снах забываются так стремительно, что спустя сутки едва-едва можно вспомнить основные черты. С ним будет так же. На улице ещё темно. Пора вставать. Сделать кружку кофе, умыться, привести в порядок волосы, погладить кота, наполнив его миску едой, и позавидовать ему — он-то может спать весь день. Джисон фыркает, когда Хаян громко тарахтит, притираясь к тёплой руке. — Доволен, да? Это не тебе сидеть там до вечера. Конечно, доволен. Голубой глаз приоткрывается. Хаян точно усмехнулся бы, если бы мог. На улице — пушистый снег. В свете фонаря похожий на шерсть оставшегося дома кота, он притягивает не хуже воспоминаний о теплом одеяле и солнечном сне. Отличный теплоизолятор — Джисон успел проверить это в детстве, вырыв в сугробе тоннель у бабушки на участке. Покрывало под ногами слабо хрустит. Сейчас так поиграть не получится. Джисон зарывается глубже в клетчатый шарф, намотанный на голову и шею, как балаклава. Та же куртка-зефир из сна тихонько шуршит, пока он спускается в метро. Крохи-снежинки, слетевшие с крыш и деревьев, превращаются в капли на ткани, волосах, замерзших щеках. Джисон шмыгает носом. В вагоне он почти засыпает, опираясь на поручень, пока мужчина сзади не задевает его рюкзак. Он кланяется, извиняясь, а на голову накатывает чувство дежавю. С пару секунд Джисон даже не дышит, крепче стискивая поручень. Ему уже скоро выходить. Глупая надежда селится в груди. Был ли его солнечный сон вещим? Может, огромный зал — это совсем не вокзал, а станция метро, дополненная и искаженная недавними мыслями? Он ведь на неделе думал, что было бы неплохо отправиться зимой на Чечжу вместе с родителями. Может, сейчас он встретит этого молодого человека? Джисон вдруг воодушевляется. Почему-то эта идея больше не кажется настолько неразумной, выходящей за рамки адекватного мышления. Вдохнув поглубже, он смело шагает вперёд, стоит автоматическим дверям разъехаться в стороны, и ныряет в утренний поток на станции. И, конечно, никого не находит. Всё-таки мысль безумна. В таком количестве людей невозможно найти одного. Джисон мог его придумать. Да, наверное так и есть. Образ, собранный из типажа и всех тех, кто ему когда-либо нравился, явился во сне. Всего единожды! Этого недостаточно, чтобы пытаться преследовать недосягаемое. Джисон забывает сны в первые полчаса после пробуждения. В этот раз так не работает. Убеждая себя в собственном безрассудстве, Джисон всё равно расстраивается. К осадку после сновидения добавляется другой, с более крупными ошметками разочарования и неловкости. — Я видел одного человека во сне, — начинает Джисон. Чанбин, сидящий напротив, кивает, мол, продолжай, я слушаю. — У меня стойкое ощущение, что я его где-то видел, но… не видел. Одновременно. Меня это так выбило сегодня с утра, — он хмурится, втыкает палочки в рис и так оставляет. Есть не хочется. — Есть же теория: мы видим во сне тех людей, которых когда-либо встречали в жизни. Даже если не помним их лиц в реальности. Был прям чёткий образ? — Ага, — буркает, — но если так, то я, получается, мог его видеть и неделю, и год, и десять лет назад. Да? — Не знаю, — Чанбин кривит губу, прищуривается, будто усердно раздумывает. — Может быть, это собирательный образ из всех, кого ты видел. К тому же, разве мозг не может сгенерировать новое лицо? — вопрос больше риторический, поэтому Джисон лишь неопределённо ведёт плечом. Нужно выбросить это из головы. Он и так бесцельно просидел последние два часа, а к концу дня нужно остаться работоспособным. Вторая за день порция кофе вливается залпом. Снег на улице прекратился. Джисон только сейчас замечает. — Посмотри в соннике, к чему снятся всякие парни. — Иди ты, — фыркает Джисон. На губы непроизвольно наползает улыбка. — Ты сегодня снова с младшими таскаться будешь? — Чанбин откидывается на стул. У них по расписанию совместное занятие через полчаса, однако он не остаётся на дополнительные два часа. К тому же, у него работа. У Джисона работа прямо здесь, в университете, в качестве ассистента. Легче только от возвращения домой раньше девяти. — Не таскаться, но вещать, — он решает всё-таки доесть заказанное. — Если бы мне за это платили ещё, — с набитым ртом звучит смято и забавно. — Не говори с набитым ртом. Так всегда. Разговоры с Чанбином недлинные, обрывистые, чаще — по делу. Джисон уверен, что он — его друг, однако не может сказать точно, считает ли так сам Чанбин. Двое из одной группы, которые по возможности сидят вместе, время от времени болтают, но не встречаются вне кампуса. Пока это комфортно для них обоих, всё хорошо. Джисон тот, кто быстро устаёт. Он знает, что Чанбин намного более общительный. За его энергией едва ли поспеть. Джисон тоже может быть активным, громким, разговорчивым, быстрым — настоящий спорткар, выжимающий неземную скорость до тех пор, пока шины не сотрутся менее, чем за час. Чанбин везде и всегда. Помогает тут, участвует здесь, договаривается там, и вот он уже почти на вершине списка самых активных. Так и познакомились: Джисон потерялся, а Чанбин вовремя оказался на побегушках у кого-то из старших. По крайней мере есть, к кому подсесть. И кому рассказать странные сны. Джисон устало раздаёт последние нужные бумаги студентам, возвращается к месту рядом с кафедрой под монотонный бубнёж преподавателя и думает, что будет очень хорошо вернуться и тут же уснуть. Он сохраняет лицо, неловко выгибая пальцы. Кольцо на среднем прокручивается в сотый за нудное занятие раз. Конец года будет сложным для этих птенчиков. Но скоро зима. До декабря остаётся совсем немного. После первых зачётов можно будет немного выдохнуть, отпраздновать Рождество, вытянуть друга детства погулять… Если это увенчается успехом. Джисон не уверен. Все заняты сейчас. У него есть Хаян! С ним можно пойти в парк, вместе половить белок, понырять в снег, потом отогреться дома с ленивой ночью за окном. Не пропадёт. Сегодня задача — добраться домой как можно скорее. Мысли невольно возвращаются ко сну, пока никому не требуется помощь. Джисон никогда не позволил бы себе так обратиться к незнакомому человеку, а затем внаглую навязать ему свой номер. Он неопределенные звонки берет раз через раз, как тогда до такого можно было дойти? Ему понравилась атмосфера. Джисон в редкие дни намеренно выходит прогуляться на закате, чтобы застать золотой час. С упоением он наблюдает за городом, возвращаясь домой на автобусе, если повезёт уезжать до темноты. А почему именно вокзал? Думается, что это действительно игра мозга, и наземная станция была превращена в огромный зал на берегу моря. Близко-близко. Во сне даже промелькнула мысль: «А зачем здание прямо у воды? Разве его не смоет в шторм?» Высокий потолок, духота, толпа. Прилипшая куртка, солнце, коричные волосы. Тёмные глаза с хищным разрезом, но оттого не менее добрые. Короткие пальцы, покрытые мелкими царапинами, как будто они имели дело с шипованными кустами или особо игривым котом. Текст домашнего задания с пометками синей ручкой. Уильям Шекспир. Пушистые ресницы, дрожащие всякий раз, когда парень моргает. Он очень красивый. Джисон ловит себя сразу на нескольких мыслях. Во-первых, он очень хочет подобрать к этому сну мелодию на гитаре. Давно он этим не занимался. Вот чего ему не хватало сегодня. Стоит ли заняться этим на досуге? Во-вторых, он был бы не против встретиться с парнем снова. И вновь идея безумна, мутна, как видение во время болезненной дневной дрёмы. Разве можно встретиться с одним и тем же человеком в сновидении более одного раза? Джисон не верит. В-третьих, занятие закончилось. Студенты засобирались, зашуршали бумагами, завжикали молниями сумок и толстовок. Журчащий гомон, по-вечернему усталый, скользит по рядам. Преподаватель говорит, что Джисон тоже свободен и уходит в маленькое помещение за кафедрой. А в коридоре — он. Не существует разговоров, мелькающих спин, противных ламп на потолке. Ничего не существует, пока Джисон, задохнувшись, срывается с места к выходу и почти сбивает кого-то, кто не успел выйти. Наступает на чью-то ногу, бегло извиняется — почти искренне — и бежит дальше. В коридоре не так много людей. Коричные волосы. Серое пальто. Классические брюки. Он поворачивает голову к окну, оборачивается на переполох позади, но не останавливается и даже не сбавляет скорость шага, а Джисон видит тот же острый нос, ту же скулу, пухлую верхнюю губу. Он не может обознаться! В груди — страх и неверие. Джисон снова бежит. Парень быстро спускается по лестнице — он следом. Третий этаж, второй, первый… И где? Вновь так коротко, мимолётно, совершенно разочаровывающе. Оказываясь в коридоре первого этажа почти в одиночестве, Джисон вновь испытывает чувство дежавю, только в разы ярче. Так, что до самый костей пробирает мелкая дрожь. Второе за день — это уже комбо. В горле то ли пересыхает, то ли образуется комок от отчаяния. Определиться трудно, когда в мыслях собственный истеричный смех. Почему не додумался позвать, дубина? Он подбегает к уборщику. Мужчина обращает на него свой взгляд, приподнимает косматую седую бровь. Лицо закрыто маской, руки — резиновыми перчатками. Он явно не горит желанием общаться со студентом, который топчет только-только вымытые полы, однако Джисон с придыханием сипит: — Извините, — глоток, чтобы поправить голос, — вы не видели молодого человека в сером пальто? Глаза мужчины красноречиво говорят: «Ты идиот, парень». Джисон чувствует себя очень глупо. Десять минут назад закончились последние занятия, молодых людей в сером пальто, проходивших мимо в этом холле, — минимум десяток. — Сейчас никого не видел, — неохотно отвечает он. Джисон неловко поджимает губы. Огонёк надежды безжалостно потушили. Поблагодарив мужчину и неловко извинившись, он разворачивается в сторону гардероба. Снова упустил! Кучка снега разъярённо расшвыривается ногой. Тяжёлые ботинки Джисона с бульдозерной подошвой оставляют замысловатые следы. Снова фонари, снова тонкое покрывало, уже изрядно истоптанное сотнями ног, холод озорно щипает за щёки. Стиснув челюсти, Джисон натягивает шарф на голову и прячет нос в тканевой клетке. Слишком быстро. Слишком коротко. Он не успевает реагировать, продумывать план и, наконец, действовать. Или просто уже сходит с ума? Разве можно за день достичь безумия? По телу вновь прокатывается дрожь от мысли, что Джисон уже помешался на каком-то странном сне, где из необычного — только его собственное поведение и искажённые цифры. Говорят, что в сновидениях невозможно писать и читать. Никогда и не получалось. Правда, наверное.***
И всё-таки они встречаются снова. Наконец! Это солнечный день, когда лучи обжигают кожу на руках и припечатывают волосы к вискам. Джисон почему-то без куртки — парень без пальто. Он сидит на ступеньках кампуса с книгой в руках. Почему-то в смешной белой шапке, к которой пришиты два вязаных куска, похожих на кроличьи уши. Интересно, материал такой же приятный, каким он кажется? Джисон смело подходит с намерением потрогать. Вдруг на него снизу вверх смотрят те же большие глаза. Зрачка в радужке почти не видно. Из-под шапки торчат во все стороны волосы. Теперь он похож на кота и кролика одновременно. Милая улыбка растягивает губы. — Ты чего тут? — спрашивает он, но Джисон думает, что, вообще-то, такие вопросы надо задавать не ему. — Тебе не холодно? — вместо ответа. Парень мотает головой. Уши ударяют его по плечам. Джисон берёт одно в руку, перебирает пальцами петли, словно убеждаясь, что материал достаточно мягкий. Он думал, что куски намного короче, чем они оказываются на самом деле. Книга откладывается. Джисон стоит, наклонившись, уперев руки в колени. Снова он так близко, что кожей чувствует тепло. В этот раз — щеками. Хочется сесть рядом. Он же что-то хотел спросить при встрече. Что-то важное, что не давало ему покоя в последние дни. Челка мешает. Джисон убирает волосы лёгким движением пальца. Костяшка касается кожи. — Хочу тебя поцеловать, — говорит он, и это явно не то, что задумывал вчера. Или когда это было? Он так отчаянно искал его, а теперь нашёл. Нельзя снова уйти просто так. Нельзя позволить ему снова убежать и не спросить. — Можно? Та же сладкая улыбка. Милый прищур, дрожь ресниц, по два блика на тёмной радужке. — Можно. Джисон его целует. Губы ложатся накрест. Так, наверное, быть не должно, но не то чтобы у него очень много опыта в поцелуях. Это приятно. Тепло, немного сухо, но кожа к коже — приятно. Джисон надеется, что молодому человеку тоже. Целует в ответ. Нежно касается губами, но руки не тянет. Улыбается в поцелуй. Джисон так быстро в него влюбился. Сердце грохочет под рёбрами. Надо ему сказать, иначе они снова разойдутся. Где его потом искать?***
Он был уверен, что это правда! Вторник встречает темнотой. Хаян тычется носом Джисону в лицо. Вот из-за кого ему такое снится! Мягкая лапа ударяется о не менее мягкую щеку человека. Едва выпущенные коготки чуть царапают кожу. Джисон, которому такой расклад событий не совсем нравится, прижимает кота к себе. Хаян не против — прогибает спину, уютно ложится на грудь, подмяв под себя лапки, и громко мурлычет. Замечательное утро. С одной стороны — любимый кот, явно проголодавшийся, с другой — прерванный сон, инициированный тем же котом. Точно. Сон. Джисон до этого момента думал, что пережил подобный опыт ещё лет в восемнадцать. Видимо, за последние сутки он помешался настолько, что мозг решил показать что-то более захватывающее. Хорошо, что он проснулся. В животе селится как будто бы тревожное тепло, в руках — лёгкая дрожь и слабость. Спал неправильно. Точно. Закинул руки за голову или лёг на них, как всегда, а сейчас даже кружку удержать не сможет. Хаян требовательно мяукает. Значит, пора вставать. Лучший будильник. - Джисон задумывается больше. Почти не слушает лектора, о чем спустя полтора часа жалеет, с виноватым глазами прося Чанбина сбросить ему фотографии записей. Тот, конечно, вида не подаёт и без вопросов скидывает, но Джисону почему-то кажется, что мысленно он осуждён. В конце концов это именно у Чанбина самый тяжёлый взгляд из всей группы, несмотря на его доброжелательность, а Хан знает его далеко не так хорошо, чтобы делать выводы, совсем не опираясь на серьёзное лицо. Джисон думает. Об остро очерченном лице, контрастно мягком взгляде, милых губах и пятнышке на носу. О глупой шапке, торчащих, как колючки, волосах. О поцелуе. Разве может один и тот же человек присниться два раза? Теперь его терзает этот вопрос. Способен ли мозг запомнить черты кого-то незнакомого из далёкого момента в жизни настолько хорошо, чтобы позже воспроизвести их в сновидениях? Собрать новый образ? Склеить по частям и создать нового человека, которого никогда не существовало? Тут Джисон тормозит. И мысленно, и физически, потому что перед носом — стеклянная дверь и пара хихикающих над ним студентов помладше. Совсем уже голову потерял. Он уверен, что парень существует. Хочет верить, что не сумасшедший и не ударился в идею о юноше из сна настолько, что умудрился увидеть его в мирно проходящем мимо аудитории студенте (студенте ли?). Не может он присниться дважды просто так! Очевидно, Джисон думает слишком много, вспоминая лицо и голос. Наверняка образ, который он представляет, искажается всё сильнее в течении дня. Странно, если иначе. В это Джисон как раз не верит. Во второй половине дня, когда анализировать ненужную информацию уже нет сил, он с трудом заставляет себя не думать ни о снах, ни о людях в них. Сосредоточившись на очередной статье в ноутбуке, Джисон абстрагируется, полностью погружаясь в задание на конец недели. Заливать любые мысли кофе получается отлично. Топить их в тонне терминов и букв — тоже. Не знаешь, что делать с чувствами — устрани их. Джисон, если честно, не одобряет этот принцип, однако для сегодняшнего дня он может сделать исключение. Ему необходимо поработать, а не продолжать думать, думать и думать, пока мозг не закипит от нагрузки. Рутинное занятие засасывает в себя настолько, что Джисон обнаруживает себя лишь в круглосуточном поздно вечером, когда за огромными окнами уже темно, искусственный свет неприятно бьёт в глаза и нужно выбрать между зелёным чаем и содовой. Собственное отражение на стекле натужно гудящего холодильника помогает опомниться. Джисон мысленно смеётся со своего сложного лица. В корзине уже лежат йогурт и три мандарина. А на улице вновь снег. Он ловит крупинки ресницами и смотрит сквозь клубы пара. Город со всех сторон шумит и сверкает. Рождество совсем скоро. Теперь можно снова немного подумать. Джисон уверен: он хочет по-настоящему встретиться с молодым человеком из сна.***
Они сталкиваются ещё несколько раз. Всегда в разных местах. Запомнить всё не выходит, однако это и не столь важно. К середине дня черты лица тоже смазываются, как будто кто-то накладывает на образ слабый эффект размытия. Джисон ощущает себя так же: мутно, немного подавлено, даже расстроенно. Тихо вздыхая, он отвлекается от пейзажа за окном в коридоре. Ничего там интересного нет, только другой корпус и внутренний двор с голыми деревьями. Торчат, как воткнутые в вату иголки. День так сер и мрачен, что у Джисона не остаётся сил даже думать — он хочет вернуться и снова лечь спать. Что это за тяга к спячке? Зима ли? Декабрь начинается едва ли снежно. Весь тот покров, который люди истоптали за пару дней, растаял так же быстро, как появился. Выйдя в одно утро на улицу, Джисон сразу же услышал капли, срывающиеся с крыш и пузырящие лужи под ними. От предрождественского настроения не осталось и следа. А потом снег снова выпал, но плюсов к сонному состоянию не добавил. Он лёг таким же тонким покрывалом толщиной едва ли в два пальца, но всё же радостно было стряхивать с шапки горку снежинок и рассматривать их на ткани куртки. Они оседали росой на ресницах, заставляя щуриться, и замораживали яблочки щёк. Во снах снега нет. Либо Джисон его не помнит, либо его действительно нет. Там всегда или тепло, или душно настолько, что невозможно дышать. Обычно он обнаруживает себя, уткнувшегося в подушку носом, с утра. Будильник рушит солнечную картину, затаскивая обратно в синеющий с каждым днём мир. Джисон просыпается и в первые секунды не понимает, почему за тонкими шторами всё ещё темно, а он уже должен подниматься и куда-то идти. И со временем отпускает. Он быстро привыкает к гостю в сновидениях. Больше ничего, что могло бы смутить с утра, они не делают. Парень снится по-разному: то две ночи подряд, то три, то не приходит вообще. Или Джисон тоже просто не помнит этого? Где-то в статье в сети он читал факт, что люди не проводят ночи совсем без снов. Кто-то запоминает самые яркие, кто-то — ни одного. Джисон, думая об этом холодным декабрьским утром, вновь ставит это под сомнение. Написать можно всё, что угодно. Густой пар прилипает к стёклам очков. Дужки больно давят на уши под шапкой, однако Джисон успешно это игнорирует. Сегодня лень с особым усердием пересиливала. Он совсем не выспался, полночи просидев над заданием, которое следовало сделать ещё полторы недели назад, почти ничем не перекусил перед выходом, проглотив лишь кусочек хлеба с йогуртом только для того, чтобы принять витамины. Едва не забыл, что нужно почесать Хаяну бок, потом уже уходить. Хорошо, что такие случаи для него нечастотны. Плохо, что не надел линзы, потому что очки покрываются конденсатом сразу же, как Джисон заходит в тёплый холл. Пробираясь сквозь мнимый туман и хмурых студентов, он выплывает в просторный коридор. Горящие окна кабинетов в сизом полумраке напоминают картины тех художников, творчество которых Джисон честно пытался понять, но так и не сумел. Ровные линии, чёткость углов. Джисону не нравится. Вернуться бы домой, сгрести кота в свои объятия и нырнуть обратно в залитые солнцем дни. Залезть в одеяльный кокон, чтобы проспать до обеда. Он согласен даже не запоминать ничего из того, что покажет его загруженное сознание. Джисон мысленно ворчит на самого себя: сейчас он снова упадёт в свои мысли так, что задремлет на первом же занятии. Сегодня нельзя, потому что Чанбина не будет, а по дисциплине в конце месяца экзамен. Он зажмуривается, не сбавляя шаг. Зевает в раскрытую ладонь, ощущая неприятные капельки слёз в уголках глаз, и взвешивает решение: стоит ли после этой пары сбегать вниз за стаканом кофе или лучше уйти в другую аудиторию и поспать на столе хотя бы десяток минут. Вряд ли кто-то будет против, если он сядет на два стола дальше, чем обычно. Мысли пугливо рассыпаются от столкновения. Он не успевает повернуть в нужную сторону, как впечатывается в кого-то, кто, видимо, такой же сонный. Очки глупо перекашиваются на растерянном лице. Джисон негромко ойкает, на мгновение хмурясь, и тут же открывает глаза. И теряется. Это он! Он наконец-то его поймал! — Прости, — негромкий голос парня немного теряется в гомоне. Взволнованный взгляд осматривает Джисона с головы до ног. Пальцы неловко сжимают лямку сумки через плечо. — Я не ударил тебя? На нём нет ни серого пальто, ни белой шапки с мягкими ушами, ни пластырей, ни ещё чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться, но Джисон зубами хватается за возможность поговорить с ним, мигом теряя весь сон. — Нет, — хрипит он. Кашель прячется в локте. — Нет. Всё хорошо. А ты… Как тебя зовут? Кто спрашивает такое с порога? Вопрос удивляет молодого человека. Брови чуть приподнимаются, он склоняет голову и напоминает Джисону Хаяна, который делает так же, когда ему что-то говорят. Сердце давит на горло и ощущается везде и нигде одновременно. Джисон, наконец, поправляет очки. — Минхо, — он показывает маленькую улыбку, и теперь у Джисона нет сомнений совсем. — И Минхо. А я тебя знаю, ты с третьего, я иногда видел тебя на вечерних парах. Хан Джисон, верно? — поражённый кивок вызывает у него победную ухмылку, сменившую робость на губах, и блеск в больших глазах. — Помогаешь там кому-то? — Да, — Джисон будет очень горд собой, когда вспомнит, что даже не завис в такой ответственный момент. — Что-то типа работы. — Я знаю, да. В прошлом году тоже этим занимался. — Господин Ян даёт рекомендации, если я правильно помню, — он, слегка надув губы, чешет затылок. — Ты от него узнал? — Ага, — щурится. Вживую его улыбка милее в сотню раз. — Хочешь, встретимся после пар? Поделишься опытом. Мне правда интересно. Он говорил, что хорошо обсуждать это с теми, кто тоже был на побегушках у преподов. — Хочу, — Джисон сияет. — Напиши мне в Какао, когда осбодишься, я дам тебе свой айди, — смелеет с каждой секундой, пусть внутри и бушует взволнованный ураган. Нельзя позволять ему завладеть собой — унесёт, и никакие здравые мысли не помогут. Как же это так получается? Вне зависимости от исхода, им предстоит долгий разговор. Но пока Минхо активно поддерживает диалог и сверкает глазами, протягивая ему упаковку печенья, Джисон счастлив.