…мы возвращаемся в начало пути, где всё повторяется снова.
У любого явления, происходящего в мире, есть начало — основательная причина. Изнурённый голодом лев убивает добычу, чтобы насытиться; солнце меняет луну по задумке богов; время неумолимо движется вперёд, и нет силы, способной перевернуть всё иначе. Или же есть, но существует в ином пространстве, далёком от понимания смертных? У долгих, внимательных, изучающих взглядов Амена тоже была причина, недоступная Эве. В первую встречу, едва её оценив, он нахмурился, вздрогнул и отступил, будто перед собой увидел не одинокую девушку, а самое мерзкое воплощение своих сокровенных кошмаров. Эве тогда почудилось, что от лица его отхлынула кровь, но могла ошибиться: разве с такой светлой кожей просто заметить, что человек стал бледнее? Амен быстро взял себя в руки, вновь становясь, кем являлся: грозой черномагов. Его горделивый, могущественный профиль произвёл на Эву неизгладимое впечатление. Страх в ней смешался с влечением, пробудившимся так же внезапно, как загорается дерево от удара грозы: мгновенно, без возможности разглядеть момент вспышки. Если бы она когда-нибудь всерьёз задумывалась о выборе мужчины, наверное, первым делом представила бы такого, как Амен: сильного, не обделённого властью, способного уберечь от беды и позаботиться. Ей стоило бы его опасаться, но, сражённая красотой и влиянием, думала совсем не о том, что должно. Вторая их встреча закончилась катастрофой: поначалу даже приветливый, Амен стремился завести разговор и спросил её имя. Но стоило Эве назваться, переменился в лице и накинулся на неё охваченным яростью ураганом: — Как смеешь лгать? Испуганная, Эва сначала застыла: он повысил свой голос, искажённый от злости и бешенства. Яркими образами мимо неё пронеслось ближайшее будущее: как неизвестно чем разгневанный Амен хватает её за шею и ломает, не прикладывая усилий. Он совершил шаг вперёд, и Эва от него отступила, опасаясь за жизнь. Его бесцветные глаза, казалось, полыхали огнём; в них Эва увидела пасть чудовища Амт, и как грешники гибли во чреве. Вот насколько Амен был страшен: наседая, оставлял впечатление неминуемой гибели. Лишь зажатая между стеной и его каменным телом, Эва нашлась, что ответить и стала себя защищать: — Господин, я не лгу! Моё имя — Эвтида. Амен молча смотрел на неё, и чудилось, что залез в самую душу, вытаскивая наружу кошмары и преступления. Он подавлял своим доминирующим положением; на лице по-прежнему раздражение мешалось с гневом, и Эву потряхивало от первобытного, неподдельного страха. Насладившись её беспомощностью или обнаружив ответ, Амен вдруг отодвинулся и ушёл, а до Эвы донеслось непонятное и малоразборчивое: не может принадлежать ей это имя. С той поры Амен за ней смотрел. Она знала, что находится под наблюдением: всякий раз, переступая порог своей хижины, Эва оказывалась в центре внимания, даже если вокруг — ни души. Каждый шаг становился известным, иногда даже чудилось, что и мысли больше не были только её. Реммао отстранил от учёбы, предполагая, что Эва себя чем-то выдала Амену, раз стала объектом неуёмного интереса. Она и сама заподозрила, будто он знает о её ремесле, и в этом причина его пристальных взглядов. Когда умер Исман — верней, когда его беспощадно убили — Эва забыла о прочих проблемах, кроме своего горя. Её не заботило, что больше Реммао не будет учить, что не на что жить, а охотники, кажется, вот-вот обнаружат в ней черномага. Любая беда в сравнении с потерей близкого человека становилась бессмысленной и неважной. В ней отсутствовала сама тяга к жизни, и в этот трагичный момент единственным, кто пришёл ей на помощь, как ни странно, был Амен. Он был тем, кто уволок от реки, и, хотя Эва помнила плохо, кажется, Амен провёл много времени в хижине, дожидаясь, пока полегчает. Пользуясь его попустительством и безразличием остальных, она много дней пролежала в постели, игнорируя потребности тела, и молилась, чтобы боги забрали её на тот свет тихо и безболезненно. А затем пришёл Амен. С его массивным шагом в хижину проник солнечный свет и грохот наружности. Эва задумала его игнорировать: ей решительным образом было плевать, даже если он её распознал и вздумал казнить без свидетелей. Но Амен, нещадный и вероломный, вытащил её из кровати, встряхнул и, развернувшись лицом к двери, велел привести себя хоть в какой-то порядок, чтобы могла выйти к людям поесть и умыться. Долгое время Эва провела в борьбе: в ней сражались испуг и стремление к Амену, но теперь к этим чувствам прибавилось раздражение. Почему не оставит в покое, не позволит зачахнуть в тоске? Какое дело ему до страданий? Прекращая распутывать волосы, Эва в бешенстве повернулась к нему и с гневом спросила: — Зачем со мной возишься? Дай помереть, меня терять некому. Амен кинул на неё рассерженный взгляд через плечо, затем развернулся лицом. И без того всем понятно, что Амен немалых размеров в плечах и ростом значительно выше прочих людей, но в этот момент он будто стал больше, возвышаясь над ней немилосердным судьёй. — Думаешь, если сгинешь, увидишь его? Эва думала не о том: в самом деле, она просто не знала, как дальше жить без Исмана в одиночку, но испытывала потребность Амена вывести из себя, чтобы хоть кто-то ещё, кроме неё, ощутил негатив. — И что, если так? — А то, что лишившему себя жизни намеренно никогда не увидеть Иару. Если так хочется встретиться с другом, пройди путь достойно, чтобы сердце твоё оказалось легче пера. Амен не мог унять всей её боли, но попытался. Заметив подкрадывающиеся слёзы, привлёк ближе и обнял, так что Эва переключила внимание на его необычное поведение. Казалось странным, что её вообще утешает такой человек, и всё же именно он стоял перед ней, и только его заботило её состояние. Допуская, что сегодня всё можно, Эва сжала Амена со всей силы, на которую только способна, и спряталась на груди, содрогнувшись в рыданиях. Тем же вечером после того, как Амен сопроводил на ужин и в баню, Эва лежала в постели и пялилась в пустоту за окном. Торгуясь с собой, она приняла решение жить: хотя бы ради того, чтобы однажды встретиться с Исманом. Эва больше не пряталась в хижине, вернулась к работе и прилежно училась, пусть даже от письма становилось тоскливо, а Реммао её избегал и наказал остальным делать то же. Теперь она не раздражала охотников, сама примирилась с их существованием и научилась со многими ладить: раз наставник от неё отказался, должна найти себе новое ремесло. Амен больше не сверлил её взглядом. Он не перестал за ней наблюдать, вовсе нет, просто его интерес ощущался иначе: не надзор палача, а внимание покровителя. Исходившая от него раньше опасность развеялась, её место забрали забота и беспокойство: не было дня, чтобы Амен не справился, как она переживает потерю. Наблюдая за ним издалека и вблизи, Эва изумлялась своей впечатлительности: откуда взяла, что Амен преследует и подозревает? Теперь прежние переживания казались выдумкой, пустяком, недостойным внимания: должно быть, она так сильно страшилась его, как охотника, что важность каждого действия значительно увеличивала и потому трактовала неверно. Жизнь не налаживалась в полной мере — она никогда не будет, как прежде, без её верного, любимого Исмана — но возвращалась в свои берега. Под руководством Амена, как он однажды сказал, Эва сможет обучиться сносно письму, а там, может быть, захочет стать травницей или лекарем. Снова выкидывая в реку накидку и маску — на этот раз навсегда — Эва искала положительные стороны в сменившихся обстоятельствах и находила. Ей больше не нужно бояться охотников. На самом деле она даже не могла обнаружить в себе ненависть к ним. Вот так: пропала связь с черномагами, пропала и жалость к бывшим собратьям. И хотя Эва не собиралась сдавать кого-либо из своих, рисковать шкурой и заступаться тоже не будет. Но самое главное: теперь она могла не стыдить себя за страсть и тягу к тому, кого следовало бы избегать, будучи шезму — к Амену. Он становился важным. И без того в него долго влюблённая, освобождённая от оков преступного ремесла, Эва наслаждалась тем, как между ними зарождалось новое, неокрепшее ещё чувство. Их влекло так, что не заметить было бы трудно. Оба они не знали о трагическом прошлом друг друга, но удивительным, таинственным образом единовременно пришли к выводу, что спешить им не стоит. И будто в насмешку над глупым решением, поцеловались. Размышляя в последствии о том поцелуе, Эва пришла к пониманию, что он был неизбежным. Амен велел ей забыть; немного расстроенная, она согласилась, и теперь утешала себя, что так будет правильней: не учитывать того, что случилось из-за дурмана. Но всё же эта их спонтанная близость дала ощутимый толчок отношениям. Прежнюю себя Эва больше не знала. Ночами она воскрешала в мыслях его мужественный образ: высоту и разворот плеч, сплетение мускулов под удивительной кожей, суровость бесстрашного воина. Эва являлась юной взрослеющей женщиной, впервые в себе открывшей влечение к мужчине, и прощала себе затмение разума. Он был… немыслимым. Пленительным. Подобного человека не должно было существовать, или реакция Эвы на Амена была нездоровой, неправильной. Почему от его поведения, непреклонной натуры и силы становилось так сладко и хорошо? Почему его нрав её не пугал? Напротив: охотней стремилась к нему, сталкиваясь с неповторимым характером; желала над собой власти со стороны такого мужчины. Амен воздействовал на неё; даже от нахождения рядом её разум проигрывал битву. Эва изнывала от желания быть к нему ближе, покориться, отдаться. Прежде не знала сексуального влечения, никогда не была с мужчинами и не испытывала необходимости; при виде Амена её слабое тело безвольно страдало жаждой интимных касаний. Будто специально, Амен разгуливал по вечерам почти обнажённым, без доспехов и мантии, и терзал её видом своего мускулистого корпуса. Стойкий, неутомимый, непривычно заботливый, он мог бы долго её любить… Страдая от похоти, от неуправляемого возбуждения, Эва вспоминала об их поцелуе — каким страстным и напористым Амен был в тот момент — и узнавала желания своего тела. Ранее не ощущая интереса к искусству любви, она никогда не притрагивалась к себе в интимных местах, но рядом с Аменом из жара бросало в холод, а между ног становилось мучительно влажно. Она испытала исключительную потребность в ласке. Уединившись в хижине, Эва коснулась себя между ног и застонала. Такая мокрая и чувствительная из-за мыслей о нём. Она истязала себя его образом, светлым, прекрасным, желанным, и развела шире ноги, представляя между ними его силуэт. Зажмурилась до искр перед глазами и провела рукой вниз, легко проскользив от обилия смазки. Взгляд Амена выражал неподдельное восхищение; он не сводил глаз с её тела. Эва ласкала себя, сжимая интимные губы меж пальцев, а затем нежно гладила, почти не надавливая, но в мыслях всё это творила с собой не она. Амен был обходителен и для неё подавил в себе зверя. Трогал осторожно, невесомо, почти что несмело… Нет, наверное, он был бы настойчивей. Он бы сделал ей хорошо, доставил бы удовольствие, какое Эва заслуживала испытать… Это проклятие, порча, дурман; должно быть, кто-то наслал на неё беду, или боги решили развлечься. Амен — несгибаемый, уравновешенный и бесстрашный, выносливый, сильный — лишал её собственного контроля. Такая она — влюблённость? У Эвы не было даже шанса протестовать. Дыхание её предавало в присутствии Амена; сердце бесконтрольно ускоряло движение крови. Нервозность и мятеж настигали её, и руки тряслись от волнения. В глупых девичьих мечтах Эва представляла их рядом: мощного, огромного, невозможного Амена и себя в его крепких объятиях. От фантазий делалось стыдно, но сладко до невозможного, до иссякающего дыхания, и всё, чего Эва хотела теперь — второго их поцелуя. Но Амен по-прежнему не торопился и был в этом ужаснейшим образом прав. Он позволил им сделать всё правильно, узнать друг друга со временем, как до́лжно происходить сближение между мужчиной и женщиной. Повелительный по натуре, неприемлющий непослушания, он взял ситуацию под контроль и подталкивал Эву в верную сторону. Поэтому она оказалась шокирована, осознавая в один невероятный момент, что разболтала Амену про все свои неприятности; как жила и с чем в своей жизни столкнулась. Обладая такой информацией и при этом не осудив, он стал для неё значительно ближе людей, которых Эва знала долгое время, занимая в её сердце место, очень близкое к Исману. С каждым днём привязанность её становилась всё крепче, пока она твёрдо не решила однажды, что Амена она всей душой любит. Для неё он и правда стал значимым человеком, даже если Эва в силу обстоятельств, своего возраста и отсутствия опыта не могла ему быть надёжной опорой. Амен в свою очередь тоже позволял узнать себя лучше. Из-за хвори люди стали пугливы, а охотничьи патрули усиливали желание не разгуливать по вечерам. Храм замирал, опустевший, засыпая с заходом солнца; сумрак библиотеки разгоняла пара свечей. На всю округу из звуков — спокойное и глубокое дыхание Эвы и клёкот ночных хищных птиц за окном. По сложившейся традиции Эва осталась в библиотеке привести в порядок письмо. Дверь распахнулась. Вздрагивая в испуге, Эва прищурилась и выхватила из тьмы величественный силуэт. Амен шагнул к столу; пламя свечей озарило бледную кожу. В руке он держал кувшин и, не спрашивая дозволения, сел напротив неё. Расплескал содержимое по бокалам; Эва принюхалась. Вино. Перехватывая её заинтересованный взгляд, Амен хмыкнул: — Порой полезно отвлечься. Эва даже не смела мечтать, что когда-нибудь Амен доверится ей настолько, что отпустит ситуацию. Он виделся ей в этот момент абсолютно живым, простым, не скованным титулом. Обычный мужчина, пожелавший расслабиться в обществе привлекающей его женщины, и от осознания этой несложной истины Эва ему улыбнулась. Она не отказалась от предложенного напитка, но держала себя в руках. Всё внимание было направлено на него; Эва жадно ловила малейшие изменения в лице и движениях. Когда Амен достаточно разомлел, у них завязалась раскованная беседа. Он не выглядел опьянённым, но спустя время позволил себе свободно расположиться на лавке. Взглядом прилепился к Эве и не сводил. Его ленивая поза, умеренный тон и приватный характер их разговора позволили ей успокоиться. Амен редко лез в душу. После рассказа Эвы о детстве он больше не поднимал вопроса о прошлом, но, видимо, это был один из тех случаев, когда Амен желал узнать про неё побольше. По крайней мере, так Эва решила, застигнутая врасплох его вопросом об Исмане: — Кем он был для тебя? — Другом. Она замолчала, осознавая, как не права: Исман занимал значительную часть её жизни, и не существуй его вовсе, она бы тоже не существовала. Он был смыслом, семьёй, и Эва столкнулась с проблемой: слово, способное описать его значимость, просто отсутствовало в их языке. Она попыталась: — Он был моим братом. Пусть не по крови, но другая семья… была мне не нужна. Амен кивнул, безмерно задумчивый, тихий. Эва разглядывала его привлекательный профиль долгое время, прежде чем отважилась задать свой вопрос: — А ты… есть у тебя кто-то особенный? Он затаился, рассматривая свечу: гипнотизировал пламя. После хитро́ улыбнулся, перекидывая на Эву свой взгляд; смущённая, она улыбнулась в ответ, рассчитывая, что он намекал на неё, но Амен вдруг сделался совершенно несчастным. Эва знала это лицо: у неё было такое же при упоминании Исмана. Его голос утратил прежнюю стойкость, звучал зыбко и без выражения: — Была… Особенная. Её подхватил вихрь невероятных эмоций: от несчастья до искреннего сочувствия. Боль, запрятанная в его голосе, пронзила и Эву насквозь; будто свою собственную, она ощутила горечь его утраты, и стиснула зубы в страхе, что сейчас разрыдается. Страдающие, они двигались в пустоте, врезаясь в преграды, как слепые котята, боялись довериться не тому, но всё-таки набрели друг на друга. В горле застыл целый ком неозвученных слов. Глядя на его потухший взгляд, единственное, чего желала — обнять его и успокоить. Амен любил? Заглядывая внутрь себя, Эва не обнаружила ревности, лишь желание приласкать его и утешить. А в неё он влюблён? Полюбит ли так же сильно? У него был кто-то важный. Кто-то, кого она, возможно, никогда для него не заменит, но… Амен вздохнул, привлекая внимание. Заплутавшая в мыслях Эва с горечью осознала, что упустила момент. — Ты похожа на неё. — Правда? Он кивнул, предельно доверчивый, открытый и уязвимый прямо сейчас. Амен делился с ней сокровенным. Вынужденный всюду быть лидером, как часто он позволял себе обнажать беззащитное сердце? Эва видела его сияющий свет и тянула руки вперёд, чтобы укрыть, уберечь, позаботиться и сохранить. — Да. Это меня поразило, когда увидел тебя. Ты напомнила мне о ней. Прости. Должно быть, тебя напугал в нашу встречу. Не намеренно. Растроганная его извинениями, Эва коротко всхлипнула и зло стёрла с щёк подступившие слёзы. Амен вгляделся в неё и прошептал: — Спасибо. Она его не поняла: — За что? Он коротко хмыкнул, очарованный её поведением: — За неравнодушие. Не зная, что на это сказать, Эва вчитывалась в свой свиток, про который на целый вечер забыла, но тут обнаружила, что всё-таки плачет. Не ясно, чья здесь в итоге вина, да и не важно уже. Амен к ней пересел, взял в руки лицо и ласковым жестом убирал слёзы так долго, что они перестали идти. Почти что под утро, когда кувшин опустел, а Амен парадоксально стал только трезвее, Эва умудрилась спросить: — Что с ней стало? И если Эва надеялась, что уже видела Амена в истинном гневе, то основательно ошибалась: по-настоящему взбешённым, агрессивным и ожесточённым он предстал только сейчас. Источая кошмарную ауру неистовой ярости, коротко выплюнул: — Шезму. После этого разговора их сближению ничего не мешало. Избавленные от прошлого, они посвятили себя новому, неизученному пути. Эва замечала в поведении Амена значительные перемены, но главное, что особенное его к ней отношение замечали и остальные. Значит, он не собирался утаивать, не стыдился раскрыть для людей свой выбор, и был к ней серьёзен. Эва приходила в неповторимый восторг от мысли, как естественно и закономерно всё развивается. На проверках или делая объявления, Амен искал её взглядом. Обнаружив, неуловимо менялся, будто бы успокаиваясь от присутствия и внимания Эвы. В поездках распределял в свою колесницу, и только в его компании Эва сносно переносила дорогу. Убеждался, что сыта; приносил угощения — всегда выглядел, будто делился случайно, но Эва видела, как Амен ждал ответной реакции. Говорил: — Вот, попробуй. И подносил ко рту ягоду или фрукт. После гладил губы самым кончиком пальца, и Эва дрожала от ласки. Влюбиться сильнее уже невозможно. Она его любит, искренне любит: так сильно, что каждую его рану ощущает, как свою собственную; так, что душа плачет даже из-за минутной разлуки; так, что сердце сладко трепещет, когда он смотрит, уделяет внимание или дотрагивается. Абсолютно готовая преодолеть очередную ступень их крепнущих отношений, Эва терпеливо ждала, когда в середине пути встретится с Аменом, идущим навстречу. Шаг, не требующий от неё усилий, для Амена, уже познавшего глубокое чувство и потерявшего любимого человека, являлся чуть ли не пропастью, и Эва покорно расположилась у самого края, чтобы смотреть, как он разгоняется для прыжка. Однако у промедления были последствия, и Эва, полагающая, что являет собой образец понимания, всё больше сдавалась сомнениям. Накручивая себя, страдала в мучительном ожидании, металась по поселению и не могла найти места. Она брела вперёд, без разбора переставляла ноги, подавленная строгой реальностью. Вышла к берегу. Луна освещала простор, отражалась в неспокойной реке; её близнец на воде танцевал и рябился. Наблюдая за этой игрой, Эва думала, что так же расходится волнами, колеблется и не может собраться в один силуэт. Песок зашелестел под ногами; она обернулась — твёрдой походкой к ней направлялся Амен через заросли тростника. Прекрасен, ночью и днём, но вечерами всё же был особенно хорош без накидки. Он приблизился без намерения наказать; взглядом был ласков. Амен не улыбался, но исходящую от него поддержку и одобрение Эва осязала на ином — неземном — уровне. — Видел, как идёшь. Подумал, что чем-то расстроена. Эва слабо ему улыбнулась. Как признаться в том, что устала? Что медлительность Амена причиняет ей боль? — Вижу, что прав. Что произошло с тобой, кто обидел? Эва оставила взгляд на его широкой груди. Амен сократил расстояние, приближаясь, и она запрокинула голову, чтобы его разглядеть. — Никто меня не обижал. Он нежно коснулся её тонкой шеи, ничем не смущённый. Спокойная, безлюдная ночь добавляла интимность моменту; воздух вокруг раскалён, или ей только чудилось это — но она задыхалась от острой боли в груди. Эва ощутимо дрожала; хотелось прижаться к его горячей ладони и потереться жаждущим ласки зверьком. Напряжение между ними росло, мгновения растягивались до вечности, а она таяла под его бесцветным пристальным взглядом и нашла в себе силы признаться: — Мучаешь меня… Он погладил плечо, трепетно и осторожно; никто бы не заподозрил за невозмутимым эпистатом подобную бережность, но Эва знала и эту сторону Амена. На себе успела ощутить заботу и предупредительность грозного воина. Кожа покрывалась мурашками там, где он прикасался. Его опека, нежность и деликатность по отношению к ней ускоряли дыхание: Эва будто переплыла самостоятельно Нил и вернулась за лаской. — Сам тоже мучаюсь. Она не запомнила, кто двинулся первый, кто быстрей потянулся к другому, но губы их встретились, соединяясь в упоительном поцелуе. Эва обняла его крепкие плечи, вплотную придвинулась: ближе, ещё и ещё. Каждой клеточкой тела желала ощущать его горячую кожу, огромное мускулистое тело. Амен был идеалом во всех проявлениях, будь то характер или физическое превосходство. Он больше не медлил. Быстро заводился и скоро настойчиво проник языком. Их поцелуй, страстный, горячий, глубокий и влажный; Эва стонала в его жадный рот, путалась неловкими пальцами в мягкие пряди. Амен властно сжал её в сильных руках и в следующее мгновение приподнял, не разрывая контакта. Он опустился на неостывший песок, Эву разместил на коленях. Её руки переместились с затылка на плечи; одна ладонь легла на мощную грудь. Амен дышал глубоко, под кожей билось его уязвимое сердце; безумно им очарованная, Эва испытывала потребность его защитить, обласкать и сберечь. Полюбивший однажды и пострадавший, Амен доверился ей. Сгорая от его ненасытной ласки, теряясь в безграничном пространстве любви, она постигала истину. Не будет ничего надёжней его объятий, она не узнает вещей восхитительней, чем его вера. Амен её покорил, но, очевидно, и сам покорился, переступая себя, открыл своё сердце и позволил вновь полюбить. Амен передвинулся губами на шею; запрокидывая голову, Эва открылась для его опьяняющих поцелуев. Он вызывал в ней страстное желание близости прямо сейчас, и, говоря откровенно, Эва ни видела ни единой причины ему не поддаться. Он стискивал её хрупкое тело; испытывая на себе малую толику его силы, Эва дрожала от мысли, какого будет узнать её всю. Каким ненасытным, напористым и увлечённым он может быть? Приятно почувствовать его похоть, восхитительно знать, что желанна. С жадностью, с какой заблудившийся путник стремился к оазису, Амен продолжал её целовать. Каждое мгновение проявлялось нарастающим вожделением; у Эвы горело в груди от недостатка воздуха, хоть его и было на самом деле в избытке вокруг. Амен заметил её дрожь и замедлился. Оба они перевели дыхание и заглянули друг другу в глаза, разыскивая ответы. Эва смотрела на него с такой искренностью, что заподозрить во лжи невозможно. Амен прислонился лбом к её лбу и, наверное, пробовал успокоить себя медитативным дыханием. Мягкие пряди его волос падали на лицо, лёгкими прикосновениями будоражили кожу. Очень близко, до невозможности нежно, доверительно — он смотрел. Эва обессилела; ощущала так много всего невероятного в этот момент. Болезненную привязанность, возбуждение; она жаждала освободить себя, своё истерзанное жгучим желанием тело. Горячая ладонь легла на бедро; взгляд его обрёл чёткость и основательность. — Ты ещё можешь уйти. Я не упрекну. Ощущая лёгкий укол досады и разочарования, Эва рассмотрела в Амене острую необходимость. Он нуждался в ней, отказываясь признать вслух свою уязвимость, но знание уничтожило минутную боль. Балуясь, она уточнила: — Пытаешься прогнать? Амен хмурился, проявляя колоссальную выдержку. — Мне важно знать, что ты хочешь стать моей женщиной. Они застыли в безмолвии. Вглядываясь в его черты лица, Эва искала подсказки, и в прозрении осознала: это не просто признание, а обещание вечной любви. Долгой, как у богов; как Осирис любил свою супругу Исиду, Амен клялся любить Эву, сколько позволит им жизнь. Её пронзало насквозь стрелой его безумного чувства, и, кажется, Эва не сумела остановить слёзы от силы их невероятной любви. Она невесомо касалась губами его лица и шептала, будто шальная: я не уйду, ни за что не уйду. Амен благосклонно принимал её ласку, замирая в этот момент: смотрел доверительно, горячо; никогда Эва не испытывала подобного, никому не случалось любить её так. Широкой ладонью Амен огладил поясницу; Эва дрожала, будто от лихорадки. Где он касался — кожа плавилась от его необыкновенного жара; она прильнула к нему и спряталась на груди, со стыдом вспоминая о возбуждении. Другой тяжёлой рукой погладил колено. Располагаясь боком к Амену, Эва всё видела, но сопоставить картину с ощущениями не получалось — её голова стремительно пустела от чрезвычайного, ошеломляющего желания. Амен сжал её ногу, отпустил, ласково заскользил вниз по внутренней стороне бедра, задирая вверх ткань одежды. Он стремился туда, где собиралось нетерпимое напряжение, и от мысли, где сейчас окажутся его длинные крепкие пальцы, Эва делалась слабой и вожделеющей. Готовая сдаться, она чуть раздвинула ноги, его пропуская, и почти завыла от мучительного ожидания. Больше всего Эва желала его именно там. Первое осторожное нажатие запечаталось прекраснейшим ярким воспоминанием; он касался её в самом чувствительном месте. Амен провёл кончиком пальца по интимным губам, и ощущая, как легко он скользит, Эва почувствовала в полной мере, насколько она завелась. Цепляясь за его широкие плечи, как якорь цепляется за неровное дно, она вдыхала головокружительный мужской запах, смешавшийся с ароматическим маслом, и переносилась в место очень далёкое от реального мира вокруг. Рядом был Амен, его источающее жар напряжённое тело, внимательные руки. С ним она под надёжной защитой. Амен гладил её аккуратно, но настойчиво; водил пальцем между интимных губ, а после спустился ниже, к самому входу. Эва так долго ждала, так сильно желала с ним близости, что совершенно не испугалась и только шире развела бёдра, всё ему разрешая. Он проник в неё пальцем неглубоко и сразу же остановился; неизвестная сила сковала каждый мускул и нерв, но Эва находилась не в том состоянии, чтобы заметить. Это было… Исфет! Так необыкновенно приятно; она потеряла себя в мираже сексуального удовольствия, и не могла отыскать. Эва сдавленно застонала, задрожала и перебила себя взволнованным вздохом. Не было больно, мышцы сладко сжимали палец внутри, и Эва постаралась расслабиться, чтобы впустить его глубже, но Амен не двигался, и тогда она на него посмотрела… Так глядят на самое сокровенное в жизни, тайное и оберегаемое, на ценность, на величайшее сокровище. Взгляд Амена был нечитаем, но лишь потому, что одновременно в нём появилась тысяча смыслов, каждый из которых постичь не представлялось возможным. Какими могущественными в этот момент предстали его чувства: он сам был огромен и необъятен, как солнце; и Эва сгорала в его любви, ни на мгновение о том не жалея. Он протолкнул палец глубже, поцелуем усмирил её стон, и прошептал: — Невинная… Эва подавила в себе нервное желание посмеяться, но тут Амен плавно задвигал рукой, и стало совсем не до шуток. Он вытащил палец и мягко провёл по нежному лону в совершенно дразнящем движении; Эва всхлипнула и пожелала ему отомстить: придвинувшись очень близко к лицу, призналась: — Лишь для тебя… Только тебе принадлежу. Должно быть, это было последней каплей его колоссального терпения, потому что в следующее мгновение Амен едва загасил в груди глухой рык и набросился на неё подобно орлу, ныряющему за добычей. Он втиснул в неё указательный палец, стимулируя изнутри; широкой ладонью накрыл лоно и сдавил, а после ритмично задвигался. Эва жалобно застонала от непривычности ощущений: и хотя она уже ласкала себя интимно, с Аменом было всецело иначе. Он мягко уткнулся губами в её волосы, крепче обнял свободной рукой и попросил: — Тише, маленькая моя неферут, нас заметят… Эва приложила усилия, чтобы унять свой голос, но всё равно тихо постанывала от удовольствия. Амен напористо двигал рукой; внутри Эва ощущала его крепкий палец, снаружи Амен её тоже ласкал. Раздвигая интимные губы, плавно надавливал в середине, в самом чувствительном месте, и напряжение возрастало с каждым касанием. Далёкая от стыда, не испытывающая смущения, безмерно желающая с ним близости, Эва чувствовала свою влагу и какой заведённой была. Она зажимала ладонями рот, чтобы не выдать их положения, и жадно, легко, будто пустяк, присматривалась к тому, что Амен с ней делал. Тьма забирала пространство вокруг от их невнимательных глаз, но яркий и светлый его силуэт Эва видела чётко: каждое искажение, неповторимые грани эмоций. Амен наслаждался их единением прямо сейчас, сам испытывал головокружительное удовольствие и мягко целовал её губы. Эва совсем разомлела, посвящая себя невероятному чувству, сковавшему её тело. Амен задвигался интенсивней, сжал сильнее, будто всё понял и ощутил; Эва внизу напряглась, выгибаясь в спине, и едва себя остановила от стона — её охватила прекрасная, ярчайшая эйфория, экстаз. Амен убрал свою руку и со смирением, ему совершенно несвойственным, её ждал. Он был потрясающе красивым в этот момент, и очень довольным. Расслабившись телом, Эва потянулась за поцелуем, и ещё долго не отпускала объятий. Ей требовалось время, чтобы поверить, что Амен теперь целиком, абсолютно, безраздельно её. Они пробирались обратно, будто преступники. В обычное время Амен, конечно, не стал бы так делать, но, поддавшись её игривому настроению, зажимал у стен и дверей, скрываясь от патрулей с факела́ми. Эва хихикала, наблюдая, как старательно Амен прятал массивное тело, и останавливалась, поддаваясь желанию его поцеловать. Вместо пары минут они добирались целую вечность, то и дело отвлекаясь на обжимания и друг друга. Эва думала, Амен проводит её до хижины, что выделили им с Дией, но он остановился у своего дома и мягко ей предложил: — Останься со мной. Амен выглядел, каким угодно: опасным, пугающим, грозным; имел славу среди черномагов беспощадного палача, но Эве сегодня впервые открылся таким: чувствительным, желавшим тепла. Она оценила, как он пересилил себя по отношению к ней и не наседал, для него было важно её желание и готовность. Она вошла в его хижину с нерушимой уверенностью, что отныне здесь, рядом с ним, её место. Амен зажёг по периметру свечи, разгоняя сумрак жилища, завесил окно, придавая пространству эротичную атмосферу. Когда-то Эве казалось, что она сгорит от стеснения, если случится остаться с Аменом наедине, но с удивлением в себе не отыскала стыда. Так естественно было его вожделеть, когда он смотрел на неё с восхищением, с нескрываемым обожанием и любовью. Эва вложила руку в его протянутую ладонь и охнула, когда Амен резко к себе подтянул. Он привлёк её для поцелуя, и в этот раз выпустил из заточения свой зверский нрав, который Эва в нём полюбила. Больше не церемонясь, не сдерживая себя, Амен целовал с оглушительной страстью, голодно, исступленно. Его возрастающее, крепнущее желание Эва почувствовала животом и застонала в жадные, остервенелые губы. Взбудораженный, распалённый, он протолкнул настырный язык и приподнял Эву за ягодицы поближе к себе. Она обхватила широкие плечи, потёрлась всем телом о его твёрдый корпус, взвинчивая и сильней возбуждая. Под его агрессивным натиском она задыхалась от неистового вожделения. Эва мечтала ему принадлежать, и теперь делилась собой, своим телом, уже зная, как много удовольствия сегодня получит. Амен остановился, до одури разгоряченный. С жадностью вора набросился поцелуями на её шею и спускался всё ниже, огромными сильными ладонями оглаживая изгибы. Страстная, желающая внимания, Эва захотела поцелуев везде и изловчилась достать до узла на спине, которым держался топ. Ткань слетела к ногами; яростно застонав, Амен приподнял её грудь и втянул в рот сосок. Эва совсем обезу́мела от его ласк: Амен был невероятно умелым любовником и доводил её тело до изнеможения одними лишь поцелуями. Он ласкал поочерёдно обе груди, посасывал, сдавливал аккуратно, и будто бы сам получал неизмеримое удовольствие от того, что её всю изнежил. Пусть она испытала уже оргазм, повинуясь его взбесившейся страсти, Эва вновь заводилась, и чем ниже становились его поцелуи, тем сильнее она понимала, что хочет ещё и ещё, и умоляла не прекращать. Амен влажно провёл языком между грудей сверху вниз; Эва едва держала себя на ногах, но он её подхватил, не позволяя упасть. Он встал перед ней на колени, опускаясь поцелуями на живот, и это было до того неожиданно, что Эва глянула вниз, на него, на то, что он делал. И сразу же всхлипнула, потому что вид такого мужчины в покорившейся позе просто не мог не свести с ума. Властный, суровый, опытный воин… на коленях льнул к её телу. Эва ощутила себя бесконечно слабой перед ним, неспособной себя удержать, и вцепилась в его крепкие плечи, как в единственную опору. Он снял с неё юбку, оставляя целиком обнажённой, а потом резко встал и подхватил, приподнимая. До кровати два шага преодолел так стремительно, что Эва даже не заметила перемещения, а после разложил на постели. Амен остановился, чтобы с собой совладать; нависая над ней, любовался изгибами тела, как она того желала в фантазиях. Горячая ладонь её обласкала от шеи до бёдер, и, повинуясь её нажатию, Эва развела шире ноги, чтобы Амен мог между ними вместиться. Ей не было страшно, она ждала этой близости и сгорала от нетерпения скорей получить первый опыт. Амен гладил бёдра; мощным тяжёлым корпусом расположился сверху и снова её всю целовал: от груди до самого живота, пока не замер между ног над интимным местом. Затаившись, Эва жадно смотрела за ним, томительно ожидая продолжения ласк. Бросив в её сторону дикий, одурманенный взгляд, он опустил голову вниз и слабо прикусил кожу внутренней стороны бедра. Эву всю затрясло от пьянящего удовольствия: Амен оставил россыпи поцелуев у неё между ног, не приближаясь к самому сокровенному. Он целовал последовательно то одно бедро, то другое, влажно облизывал языком, втягивал кожу в рот и посасывал, оставляя следы, свидетельства страсти, и всем этим довёл её до безумного состояния. Эва захныкала, вся жаждущая, горячая, истекающая, она потянулась к его голове и погладила мягкие волосы. Амен взглянул на неё и провёл языком по влажному лону, извлекая наружу несдержанный грубый стон. От этой впечатляющей ласки было до того хорошо, что Эва вся подлетела и заёрзала, умоляя о большем. Амен обхватил её бёдра и припечатал к постели, направляя на Эву всю свою силу; от его воздействия она лишь возбуждалась сильнее. Он собирал её сок, вылизывал горячим, настойчивым языком, прерываясь, чтобы сглотнуть, а потом целовал и втягивал в рот нежные складки. Ошалевшая от непередаваемых ощущений, Эва дурела и не следила за тем, что творит: руками она зарылась в его светлых прядях и дёргала на себя в особенно сильных моментах. Не хотела причинить ему боли и дискомфорта, но тело не слушалось, а разум давно испарился, предоставляя вместо себя инстинкты, древнейшие, как сама жизнь. Амен держал её крепко, но, повинуясь желанию, Эва двигалась и стремилась сильней насадиться на его умелый язык. Амен развёл её складки, недолго подумал, а потом проник внутрь неё твёрдым, влажным языком. Эва вскрикнула; её бёдра дрожали от напряжения; Амен внутри был горячим, безудержным, сильным; он двигал головой и брал языком. Эва запрокинула голову, в поле зрения попало окно; ветер гнал занавесь в хижину, обнажая для взгляда луну и чёрное небо. Эва не думала про окно и про небо, ей было до безумия хорошо прямо сейчас, до дрожи и пустеющей головы. Когда Амен, не вынимая из неё языка, дотронулся пальцем до интимных губ посередине, её пронзило острое, ни с чем несравнимое удовольствие. Она изогнулась в спине и напряглась, замирая в этом мгновении, наверное, на целую вечность, погибая и возрождаясь, а после расслабилась и рухнула на постель, находя Амена обезумевшим взглядом. Он растянулся с ней рядом; они лежали неправильно — поперёк кровати, и ноги немного свисали над полом, но у Эвы не было желания шевелиться и поправить их положение. Она бездумно смотрела на пустой потолок, краем зрения замечая, как Амен устроился на боку и пристально на неё глядел. Его тяжёлая ладонь легла на живот; он поглаживал кожу и наблюдал. Эва к нему повернулась и хитро прищурилась: — Что? Амен ей улыбнулся, открыто и искренне, как никогда не улыбался на её памяти никому: — Ничего. Красивая. Её поразили слёзы: не горестные, а счастья. Теперь Амен всегда будет делать ей комплименты? К такому предстояло привыкнуть. Эва его осмотрела: он всё ещё был одет, вернее, в штанах, но свободная ткань всё равно плохо скрывала его состояние. Его член, должно быть, болезненно твёрд, а Амен так запросто вёл беседу, будто его совсем не беспокоила похоть, и Эва в очередной раз поразилась этому человеку: в какой угодно ситуации Амен способен был уберечь свой рассудок. Эва потянула руку к нему, без меры любопытная: ей давно было интересно, как у него всё там выглядит. Отодвинула ткань одежды, освобождая член, большой и широкий. Себя укусила за щёку, сдерживая стон удовольствия, и затрепетала от мысли, что Амен окажется в ней… Он снисходительно за ней наблюдал и, перехватывая запутанный взгляд, уточнил: — Не устала? Но она не устала, напротив, хотела его ещё больше. Развернулась на бок, к нему лицом, и вплотную придвинулась. Амен разместил ладонь на шее, направляя к себе для глубокого поцелуя, и Эва ощутила между ног его член. Его бёдра плавно двигались ей навстречу, но Амен не проникал, только тёрся о интимные губы так долго, что Эва снова вся загорелась от страсти. Он закинул её ногу к себе на бедро, раскрывая её для себя, опустил вниз руку и направил член внутрь. Эва почувствовала давление, как поддаются внутри её мышцы, но была настолько готовой его вместить, что боль, вспыхнувшая на мгновение, тут же потухла, исчезла, упокоенная натиском оглушительного удовольствия. Эва дрожала от осознания, как для него мала, как Амен огромен, внушителен, но почему-то не испытывала страха и неприязнь. Напротив, только сильней заводилась от разницы их размеров, от того, как его большой и широкий член растягивал лоно, как Амен изменял её тело. Он плавно толкнулся и вошёл целиком, останавливаясь в таком положении. Эва расслабилась, оплела собой Амена, целуя везде, куда доставала: губы, шею и плечи, мускулистую грудь. Было непросто в начале, но потом её тело подстроилось, и Эва стонала от его мягких толчков. Ей нравилось их слияние. Она наконец поняла всю красоту, возвышенную изящность близости между мужчиной и женщиной. Наверное, для неё он снова взял себя в руки, потому что бережный ритм, который он выбрал, никак не вязался с его страстным характером. Прижимаясь вплотную, Эва крепко его обняла; сердечный ритм поменялся, ускоряясь от счастья, непередаваемого восторга, что Амен находился внутри. Расслабившись в достаточной мере, Эва его попросила, ласково проводя рукой по лицу: — Не держи себя. Амен тяжело простонал, вцепился в неё одуревшим, взвинченный взглядом, прижал так крепко, что не вздохнуть, и изменил ритм. Он ускорился, двигался рвано и хаотично, порой безумно вбивался в её бёдра своими, но их положение на боку смягчало удары. Амен ощущался приятно, так что Эва стонала от удовольствия принять его в себе настоящего, дикого, уничтожающего свой страстью. Он вдруг вышел, перевернул её на живот — Эва не успела даже вздохнуть — и в таком положении втиснулся вновь. Руку просунул под Эвой, приподнимая за бёдра, и крепкими пальцами приласкал между складок у входа. От его натиска, незначительной грубости ей было необъяснимо, но удивительно хорошо, и удовольствие распространялось, пока не окутало её тело и разум. Эва напряглась, замирая, и Амен застыл внутри, протолкнув свой член целиком. Когда она успокоилась, Амен несколько раз сильно толкнулся, после вышел и накрыл член рукой. Они лежали, прижавшись друг к другу, обнажённые, довольные и счастливые. Потом Амен встал, вытер её полотенцем и переложил; недолго ворочал вещами, что-то выискивая или занимаясь делами. Эва почти что уснула, уставшая и измученная, когда он снова лёг рядом. Наблюдая через ресницы за ним, Эва рассыпалась от нежности и любви, от заботы, которую Амен к ней проявил и проявит в дальнейшем, и думала, что планы богов воистину удивительны. Она считала, что жизнь завершилась, когда Реммао её исключил, но ошиблась, потому что потом жизнь в самом деле обрушилась из-за гибели Исмана. Но Амен залечил её свежие раны, не позволив им загрубеть. Эва приветствовала новые дни с широкой улыбкой, и туман, укрывавший от взора её зыбкое будущее, впервые развеялся. Она знала, чем заработать на жизнь, но более не испытывала в этом нужды, и у неё был любимый мужчина, забравший себе неподъёмную ношу забот и трагедий. С Аменом было до одури, до безобразия хорошо. Каждый день он обращал в прекрасные, чудесные грёзы; он преобразился до неузнаваемости только лишь потому, что Эва теперь была его женщиной. Зная его справедливую натуру, Эва старалась не ошибаться, чтобы ему не пришлось прилюдно её ругать. Суровый с охотниками, он был мягким и ласковым с ней за дверями их хижины. Эва исследовала его с удовольствием, с присущим ей из-за возраста любопытством, осознавая, что Амен не выставлял ей никакие границы. Эве было позволено решительно всё, что только она могла бы задумать, с тем только исключением, когда желание было способно привести к беде и увечью. Так Эва обнаружила его слабости: Амен млел, расслабляясь в мышцах, когда она массировала затылок. Ему нравилось проводить вместе время в купальне и доставляло удовольствие, если Эва решала о нём позаботиться и поухаживать. В свою очередь Амен с особенным рвением изучал её тело: и не только интимно. Разомлевший от длительной близости, от нежных касаний, Амен лежал и, щурясь, ей любовался, водил по остывающей коже горячими пальцами. Эва тонко дрожала: от прохлады или мурашек. Обнажённая, ленивая, улыбалась и с закрытыми глазами угадывала, где он дотрагивался. Амен подул на плечо, поцеловал ключицу, а пальцами провёл вниз. Эва фыркнула: — Живот. Не раскрыла глаз, но всё равно знала, что в этот момент он ей улыбался. — Угадала. Он усложнил задачу и вместо того, чтобы коснуться губами в случайном месте для отвлечения, поцеловал её в шею. Эва охнула, сладко вздыхая, и простонала, а Амен спросил: — Куда? Эва распахнула глаза, посмотрела недобро, как бы мысленно говоря, что думает о его методах. Но Амен, подлец, не поддался: — Так куда? Эва попробовала вспомнить, где не заметила прикосновения, и предположила: — Снова живот. Но Эва ошиблась, и Амен поцеловал её грудь, потому что именно это место ей загадал. Он бережно мял и посасывал, а после оставил последний поверхностный поцелуй и отодвинулся: всё это время Эва за ним наблюдала. — Больше не буду играть. Амен пожал плечами, неприлично расслабленный, и продолжил водить по телу рукой: от родинки к родинке, затем остановился внизу над тазовой косточкой. Нахмурившись, он приподнялся над Эвой и долго рассматривал, пока она его не спросила: — Что-то нашёл? Он указал и обвёл пальцем место внизу живота. Кожа там смутно, практически неразличимо отличалась оттенком от остальной, и Эва фыркнула, удивляясь, что Амен заметил: — Что, не видел никогда родимых пятен? Амен лёг рядом, о чём-то задумавший, долго молчал. А потом, весь неожиданный, развернулся к ней, взял ладонью лицо, и сказал: — Я люблю тебя, Эва. Он был таким преувеличенно серьёзным в этот момент, что Эва не удержалась и прыснула. Целуя ладонь, ответила: — И я люблю. Амен был беспредельно, неизмеримо ей очарован, и Эва погружалась на глубину его неисчерпаемых чувств. Дополняя друг друга, сглаживая, они больше не мыслили существованья раздельно, и, без опаски строя планы на будущее, Эва искренне верила в их достижимость. Но упустила из виду, что судьба порою отбирает подарки. Эва тащила себя по песку, занося ногу для следующего шага, и постанывала от усталости. Впереди всех на целую голову высился Амен, за ним раздражающе чёткой походкой шёл Тизиан, следом Эва, а после неё — двое охотников, чьи имена она не потрудилась запомнить. Тизиан обернулся через плечо, изучил её страдающий взгляд и весело фыркнул. Возмущённая, Эва зло пнула камешек под ногой, и он отлетел из-под подошвы, угодив Тизиану прямо в затылок. Есть справедливость! Амен остановился у самого входа в руины, вперёд пропустил Тизиана и двоих безымянных охотников, а с Эвой остался снаружи. Ловя его строгий взгляд, Эва приветливо улыбнулась, и он, смягчаясь, улыбнулся в ответ. Погоня за черномагами привела охотников в заброшенный храм между городом и пустыней. Ясное дело, едва запахло костром, шезму все разбежались, но замести следы не успели, и Амен с отрядом тут же отправились в путь. И Эву с собой прихватили, чтобы не сидела без дела, но, честное слово, лучше уж тысячу свитков переписать, чем страдать от палящего солнца на границе пустыни. А если ей настолько невыносимо, каково Амену с его уникальностью кожи в накидке? — Мог оставить меня в поселении. Амен неодобрительно хмыкнул: — Не мог позволить пользоваться моей добротой. Он вдруг обошёл её со спины, вытянул что-то из рукава и ловко застегнул на шее. Эва потянулась пощупать и посмотреть; Амен нацепил на неё кулон — стрекозу из чистого золота. Она ахнула и накинулась на него с поцелуями, ловко запрыгивая на такого большого, но ласкового и внимательного. — Не знал, когда лучше отдать. Увидел в городе и подумал, что на тебя похожа. Эва коварно ему улыбнулась: — Так я — стрекоза? Амен померк на мгновение, и в этот момент перед ней будто возник совершенно другой человек, с незнакомыми мыслями и эмоциями; человек, познавший истинный божественный замысел, смотрящий вперёд и назад, и видящий всё. Мираж оказался настолько неестественным и при этом реальным, что Эва пошатнулась в испуге, но в следующую секунду всё встало на место, а Амен понимающе закивал: — Да. Стрекоза. Они поторопились вперёд нагнать остальных. Эва впервые наблюдала за работой охотников: они тщательно изучали обветшалые стены и пол, отыскали свидетельства ритуалов; Эва записывала под диктовку список улик. Когда дело закончилось, Амен собрал своих в центре храма, а Эве велел отдыхать. От мысли, что снаружи её ожидает немилосердное солнце, Эва едва не лишилась сознания; в храме, пусть даже почти что обрушенном, стояла прохлада, а по полу протягивался сквозняк. Она справедливо решила, что в таком случае с другой стороны обязан быть ещё один выход, и задумала его непременно найти. Кожа неистово полыхала, как при болезни; Эва дотронулась до стены — холодной, будто они находились в подвале — и с облегчением к ней вся прислонилась, задумывая остыть. Поток свежего воздуха повёл её за собой: опираясь на стену и тщательно вымеряя шаг, только бы не споткнуться, она направилась по длинному коридору. Негромкий говор охотников затухал с каждым движением; свет мерк по мере приближения к источнику сквозняка, и через минуту она обнаружила себя во мраке. Оглядываясь назад, Эва не рассмотрела конца коридора из-за густой черноты, будто охотники задумали злую шутку и потушили все источники света. Сердце предательски замерло; она позвала: — Амен! Но в ответ услышала тишину. По-прежнему опираясь на стену, Эва решила идти вперёд, пусть даже не видит, куда ступает нога. Через пару мгновений или же целую вечность — время во тьме будто слило́сь воедино — слух уловил песнопения, ритмичный стух глухих барабанов и топот. За звуком появился огонь; ведомая им, Эва шла, заподозрив неладное. Она выбралась из пугающего бесконечного коридора в зал, поражающий воображение своими просторами. Снаружи развалины храма не казались настолько огромными, чтобы внутри вместить подобное помещение, и Эва решила, что коридор вёл её вниз прямо под землю. В центре зала собрались люди — трое людей — в светлых нарядах и с краской на лицах. Один бил в барабан, другой отплясывал ритуальные танцы, а третий противно выл, и в его вое Эва разобрала слова молитвы богам. Непонимание происходящего, абсурдность, неправдоподобность ситуации обступили её; ощущение нереальности сковало в тиски. Эва шагнула назад в коридор, но спиной наткнулась на твёрдую стену и в ужасе обернулась: только что она вышла отсюда в зал, но сейчас не видела перед собой никакого прохода. Истина обратилась в кошмар, сюр, иллюзорность, будто кто-то злой и до безобразия подлый заколдовал её разум. Перед глазами загорелась искра, ослепив её взгляд; Эва пошатнулась, оступилась и упала на спину, теряя сознание. Под веками воспламенялись и гасли звёзды, на лицо упали пара капель воды; Эву встретила головная боль. Неизвестный, невыносимо звонкий голос над ухом заставил её очнуться: — Наставник, она пришла в себя! Старший из мужчин оказался жрецом, а двое других — ученики. Он назвал своё имя — Биер — и закономерно спросил, откуда Эва взялась. Эва была не самой прилежной ученицей Реммао, но ловкой и сообразительной. Происходящее виделось дурным знаком: что за жрецы вздумали проводить ритуалы в заброшенном храме; почему всё вокруг выглядит целым, нетронутым; почему Эва не видит прохода назад? Где Амен? Тизиан? Другие охотники? Её никто не искал? С незнакомцем она осторожничала и таилась, стараясь выведать необходимую информацию: — Господин, я Эвтида, писарь из охотничьего отряда. Не помню, как здесь очутилась. Жрец ей поверил, а может не слишком, но Эва, вся помятая, взмокшая и в пыли, с больной головой, не выглядела опасной. Он вывел её под локоть на свет, за ними семенили его ученики. На воздухе стало значительно легче, ведь дневной зной заменился вечерней прохладой. Наблюдая за солнцем, уползающим за горизонт, Эва считала, сколько провалялась в отключке, но через мгновение стало неважно: она в ужасе осознала, что не узнаёт окружение. Повертев головой, убедилась: прямо за храмом, из которого вышли, преисполненный красоты и величия восседал сфинкс, охраняющий покой фараонов. Эва ахнула: — Мы что, в Гизе? Жрец на неё посмотрел, будто она умалишённая, но затем успокаивающе улыбнулся, видимо вспоминая о травмированной голове: — Где же ещё? Эва затихла, прикидывая, как здесь очутилась. Она не слышала о такой магии никогда, но допускала, что Реммао мог о многом молчать, не желая делить с учениками глубокие тайны. Наверное, бежавшие шезму наложили проклятие на тот коридор, готовя ловушку охотникам, и глупая беспечная Эва угодила в неё вперёд. Она развернулась к жрецу и попросила, надеясь, что одно только упоминание Амена любого заставит прислушаться к ней: — Господин, мне нужно увидеть эпистата, я была при нём до того, как лишиться сознания. Она хотела просить о помощи, чтобы добраться до Фив, но жрец перебил: — Кто же даст мне к эпистату так просто попасть? Разве что… сегодня он на площади выступает, там его и увидишь, но подбирайся к нему сама, меня не подпустят. Эва удивилась: что Амен делает в Нижнем Египте, если утром вместе просыпались в Фивах? Возможно, проклятие не просто отправило её на другой край Египта, но и обстоятельства поменяло, кто знает. Эва решила действовать постепенно и для начала встретиться с Аменом. — Ничего, он сам меня к себе позовёт, как только увидит. Мемфис значительно отличался от болеющих Фив; даже в вечернее время столица не успокаивалась, наполняя улицы жизнью. Они пробрались до площади, и в окружении целой толпы, обступающей со всех сторон, Эва жадно подпрыгивала, стремясь рассмотреть внушительную фигуру, но вместо Амена на помост вышел седеющий среднего роста мужчина и начал вещать. Жрец склонился к ней и прошептал: — Ну что, увидела эпистата, теперь довольна? Эва нахмурилась, повертелась по сторонам, но по-прежнему не отыскала среди людей Амена, не способного себя спрятать. Тогда она догадалась, в чём дело: — Эпистат сейчас говорит? — Верховный эпистат Гьяси. Ну, иди к нему, эпистатский писарь. Эва ощутила себя глупым ребёнком, пойманным за враньём, и окончательно прекратила понимать происходящее. Она потащила Биера в сторону, мысленно выстраивая диалог, и понадеялась, что на деле мемфисские жрецы не такие чёрствые и бездушные, как о них рассказывают в Верхнем Египте ученикам черномагов. — Господин, знаю, думаешь, что я лгунья или сумасшедшая, но клянусь, ещё утром я была в Фивах, а в себя пришла в Гизе у тебя на глазах. Я не помню, что случилось со мной, и этого эпистата я тоже не помню. Она рассказала, что сама из Гермополя, и что в Мемфисе у неё никого нет. Впервые порадовалась, что Амен так досаждал ей с учёбой, хвастаясь навыком письма и набиваясь на любую работу. В конце концов жрец взял её прислужницей в храм. Платил значительно меньше, чем Эва получала с заказов, и даже меньше, чем жаловали писарям у охотников, но зато дал ей койку при храме, и не пришлось заботиться о еде. То, как теперь Эва жила, ей отчаянно напоминало недалёкое прошлое: она хваталась за любую работу, лишь бы не стать для семьи обузой, и от того с превеликой охотой согласилась быть ученицей Реммао. Тогда думала, что лучше отступницей прятаться по углам от охотников, чем губить свою жизнь за гроши. Обстоятельства значительно изменились: наверное, она повзрослела и обрела понимание истинных ценностей, или просто Амен так на неё повлиял. Эва честно трудилась, берегла каждый утен, заранее зная, как совладать со своими проблемами. Если реальность для неё поменял черномаг, другой вернёт всё на место. Дело несложное: накопить и разыскать черномага. Для этой цели Эва каждый день просыпалась и шла на работу, заставляя замолкнуть тоскливое сердце. Она безнадёжно, мучительно скучала по Амену, и не представляла, как долго сумеет сдержаться. Дразнила себя воспоминаниями его губ, целующих всё её тело; его рук, обнимающих крепко; и засыпала с мыслью, что вернётся к нему, чего бы ей это ни стоило. Даже если в молитве богам придётся стереть язык или охрипнуть. Она не могла не думать об Амене, оставшемся где-то за пределами нового мира, пусть это и причиняло ей бесконечную боль. Он утратил любимую в прошлом, не успев защитить, как же сейчас он сходит с ума от того, что Эва тоже пропала? Её сердце страдало, сжималось от боли в груди до незначительного размера от мысли, что Амен по новой проживает утрату. Она накопила половину приемлемой стоимости услуг черномага, когда другие прислужницы храма, кокетливо переглядываясь, разнесли весть о прибытии эпистата. И хотя Эва знала, что эпистат в её новой реальности — совершенно другой человек, всё равно ужасно разволновалась. Из-за прибытия такого важного чина девушек освободили от привычной работы и тех, кто покраше, выбрали для услужения господину. Эва не удивилась, что оказалась в числе избранниц: она не дурна собой и в отличие от остальных образована. Провожая её, жрец, оказавшийся на удивление жалостливым человеком, шепнул, что это шанс отыскать работу получше. Эва явилась в зал, куда расположили гостей, с остальными, но оцепенела у порога, будто стопы её обратились в камень и срослись с полом. Внизу на подушках расположился уже известный ей эпистат Гьяси, но над ним возвышался тот, кого Эва не питала надежды увидеть. Она узнала его по колоссальному росту, белой коже и волосам, и вскрикнула: — Амен! И сделала два неподъёмных шага вперёд, но Амен пригвоздил её заново к полу, когда обернулся. В нём произошли изменения, неспособные случиться с человеком с течением времени. Перед ней был Амен или его почти точная копия. Ростом такой же, но у́же в плечах; по-другому уложены волосы, будто бы иное лицо. Чем дальше Эва рассматривала его, тем больше находила несостыковок. — Твоя подруга? Эпистат обратился к этому Амену, извлекая Эву из ступора. Она развернулась и с позором сбежала, решая, что вокруг происходит абсурдный кошмар. Значит, в этой реальности тоже был Амен, но какой-то совершенно другой, не её. Находясь в исступлении, в безумном неистовстве, Эва яростно щипала себя за бока и ноги, пинала столбы и камни, делала себе больно, потому что знала, что так возможно проснуться. Но не просыпалась, и в душе поднималась отчаянная, бессильная злоба. В таком состоянии её нашёл Амен. Прислоняясь к стене, он с любопытством за ней наблюдал, пока Эва его не раскрыла и не уставилась в ответ. Пользуясь случаем, без стыда разглядывала, и детали идиотского пазла собирались в картину. Он поначалу неуловимо, а затем всё сильнее отличался от того Амена, к которому Эва привыкла, и теперь она видела, почему. Не настолько мощный, чуть более нелепый, даже неловкий; его лицо оказалось открытым для изучения, далёким от привычной суровости и хладнокровия. Он выглядел гораздо младше, чем должен бы быть. — Мы знакомы? Он задал вопрос скучающим, незаинтересованным тоном, и Эва даже сперва не поверила, что распознала обман: его взгляд сверкал интересом. Собственного Амена она так и не научилась читать, если только он сам не позволял ей увидеть эмоции, но этот Амен будто бы совсем не умел их скрывать. — Нет, господин. — Но ты знаешь меня. Эва отвела взгляд, полагая, что по ней ложь тоже неплохо заметна. — Я обозналась. — Ты назвала моё имя. Она пожала плечами, понадеявшись, что он не потребует от неё объяснений. Амен медленно к ней подошёл, и улыбка хищного зверя, загнавшего дичь, не сползала с лица. — Справедливо, если узнаю твоё. Эва фыркнула, завороженная его игривостью, совершенно противоречащей всему, что она знала про этого человека, её мужчину. — Я Эв… Понимание обрушилось на неё с силой стремительного водопада, отзываясь пронзительной болью. Последний недостающий кусочек мозаики нашёл своё место, и Эва закончила потухающим голосом, устремив на него озадаченный взгляд: — Я Эвтида. Незримый бог! Вот, где она оказалась — в прошлом! И в этом прошлом впервые познакомилась с Аменом, который — что за бредовая шутка? — даже младше неё самой. Теперь ей открылась причина, почему он был таким странным при встрече; и этот цикл, замкнутый круг их хитросплетённой судьбы, соединился прямо сейчас, в этом памятном месте, пронзая насквозь времена и пространства. — Дарующая жизнь, значит. Мне нравится. Против воли из неё вырвалось: — Что именно? Но Амен волнующе на неё посмотрел, улыбаясь, как коварный змей-искуситель, и ничего не ответил. Эва не знала, был ли замешен здесь Амен, но подозревала, что весьма вероятно — эпистат, послушав жреца, нанял её в личные писари. Расскажешь кому — не поверят, что навык стал настолько приемлемым, чтобы угодить эпистату. Разве что этот чиновник был значительно менее требовательным, чем Амен, потому что Гьяси совершенно не волновало, что Эва могла либо быстро писать, либо красиво, и никогда — то и другое сразу. Так что, должно быть, дело было всё-таки в Амене, находившем предлоги для встречи, пусть даже каждый последующий порой оказывался бестолковее предыдущего. Он был по-настоящему обаятельным, даже милым. В её голове никак не срастался тот факт, что этот доступный для понимания недавний мальчишка и её суровый немногословный воин — один человек, но видеть Амена таким открытым, немного неловким, влюблённым и молодым доставляло величайшее удовольствие. Эва будто бы отворила недоступную ранее дверь, изучая возлюбленного с иной стороны. Эпистат Гьяси не позволил Эве жить при казарме, где расположился сам Амен и другие подчинённые эпистата, но добился для неё комнаты среди прочих слуг, так что Амен, по-хулигански нарушая режим, забирался к ней по ночам и уводил на прогулки. Ступая по безлюдным местам, любуясь красотой знаменитых столичных садов, Эва окуналась в безмятежное счастье; улыбка не покидала её. Она не верила, что любовь способна возникнуть с первой секунды от встречи — её собственное чувство росло и крепло достаточно долго — но у Амена, молодого Амена, наверное, всё было совершенно иначе. Подхватывая её в очередной раз из окна, он замер и не опустил на землю. До абсурдности долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, а в следующую секунду он безумно её целовал, впечатывая корпусом в стену. Эва сдалась его сокрушительному порыву, потому что сама смертельно скучала по вкусу его поцелуев. Охваченный страстью, Амен не знал, где оставить руки и беспорядочно трогал её во всех местах. Он неуклюже облизывал её губы, прерывался для вдоха, и Эва, сама не набравшаяся в значительной мере любовных знаний, осознала, что в объятиях держит не своего опытного мужчину. От этого ошеломляющего открытия сделалось невыносимо сладко; Эва сдавленно застонала от восторга, от будоражащей теплоты, ведь Амен принадлежал только ей, в прошлом и настоящем. Любил лишь её, и ни с кем Эва его не делила. Они яростно целовались, так долго, что у Эвы болели губы, но останавливаться она не желала. Цеплялась за его плечи, вплетая пальцы в волосы на затылке, и боялась, так отчаянно боялась его отпустить, будто он рассыплется на песчинки, как только она отодвинется. Амен удерживал её под бёдра и тёрся; между ног Эва чувствовала его крепнущий член и текла от непристойного желания прямо сейчас оказаться под ним. Вожделеющая, доведённая, она была такой отзывчивой и готовой, что непременно штаны его должны были намокнуть от её смазки. Амен сместился влажными поцелуями на её шею, подрагивая от возбуждения, но взял себя в руки и резко прекратил, утыкаясь лбом в плечо. Горячее прерывистое дыхание падало на кожу мурашками; Эва считала ритм сердца, подозревая, что оно сейчас выскочит и убежит. — Так хочу тебя… Эва погладила его мягкие волосы и притиснула к себе крепче, делясь через касание теплотой и любовью. — Я никогда не был с… Он не договорил, но Эва всё поняла, привлекая к себе для мягкого поцелуя. Его напор приумолк, уступая место нежности и ласкам; они вновь целовались, гладили друг друга и тёрлись телами. Сгорая в пламени острого влечения, Эва провела его в свою комнату, оглядываясь по сторонам, будто кто-то мог осудить её за любовь. Оказавшись внутри, она рухнула на кровать, и Амена увлекла за собой. Возбуждённый, ласковый, внимательный, он изучал её тело с восхитительной аккуратностью; Эва млела от горячих касаний его сильных рук. Неискушённый, но увлечённый, мечтающий о ней, вожделеющий, Амен заполнил собой пространство, и в каждом его движении угадывалось желание угодить. Эва плавно надавила на плечо, требуя отодвинуться; послушный её рукам, Амен остановился с вопрошающим взором. Его поплывший взгляд свидетельствовал о силе желания, но он всё равно проявлял поразительное терпение; не желая мучить себя и его, Эва стянула через голову платье, обнажая тело для жарких исследований. Издав восхищённый вздох, Амен наклонился к груди и бережно сжал, целуя, втягивал в рот и посасывал, мял большими ладонями, стискивая усердно и возбуждающе. Эве нравилось видеть его увлечённость, ощущать интимную ласку и как он целует мягкую грудь, облизывает соски. Любимый, принадлежащий ей; Эва плавилась от удовольствия и ласкала его с такой же отдачей, трогая плечи, гладила нежную кожу. Амен смещался к животу поцелуями, всё ниже и ниже, останавливаясь над лоном. Приподнялся, бросая наверх испытующий взгляд, будто мучительно думал или решался… Эва призывно развела шире бёдра, питая надежду на сладкую ласку, и взволнованно попросила: — Поцелуй… пожалуйста. Амен коротко простонал и опустился, оставляя первый нерешительный поцелуй на интимных губах. Эва выгнулась от наслаждения, всхлипнула и задрожала, потому что Амен тоже дрожал в удовольствии целовать её тело. Придерживая за ягодицы, он оставлял невесомые поцелуи на складках, а затем, всё больше смелея, втягивал в рот и увлечённо посасывал. Он приподнял её над постелью и провёл языком снизу вверх, а потом остановился и проглотил её сок; Эва жалобно хныкала, прерываясь, едва дышала, потому что Амен, этот неопытный Амен, хотел для неё удовольствия, и всё, что он совершал, поднимало её на вершину, на гребень самой огромной волны. Амен дважды провёл языком в середине, влажно поцеловал, жарко выдохнул на горячую кожу, увеличивая температуру, а потом чуть приподнялся и безумно на неё посмотрел: — Нравится, когда делаю так? Эва прохныкала, стискивая изнывающую без прикосновения грудь, и заёрзала в нетерпении: — Да… Амен, очень нравится. Он вновь примкнул к лону, обводя языком интимные губы, упоённо вылизывая, будто лишился последних преград, запрещающих решительно действовать. Целовал мокро, облизывал, пил; Эва дурела, сгорая в огне этой страсти, сжимая под собой простынь, и тёрлась о его губы, приближая, приближая своё удовольствие. Когда Амен, послушный её диким стонам, прижал языком в чувствительном месте и большим пальцем погладил у входа, она рухнула на самое дно, а затем вознеслась, приблизившись к апогею эмоций. Он позволил ей отдышаться, не прекращая ласково водить пальцами по интимным губам: Эва мелко вздрагивала, не понимая, хочет ли от него отодвинуться или продолжить сладкую пытку. Амен смотрел на неё с восхищением, с нежностью и безграничной любовью. Доверчивый, его к ней привязанность ощущалась настоящим подарком судьбы, и Эва ослабшими от испытанного удовольствия руками притянула его к себе, обнимая, окутывая собой. Амен лёг на неё, придавливая к кровати, но Эва не чувствовала дискомфорта: под ним она испытывала наслаждение и чувство, будто укрыта от бед и защищена. Они целовались, его напряжённый член давил между ног, но Амен словно не решался продолжить… Эва стянула его одежду и направила плоть в себя. Амен держал её в сильных руках, сжимая за талию, и смотрел, будто смотрит на саму жизнь, исток этого мира; в его взгляде горела нежность и великое чувство. Их любовь не имела начала, не имела конца, зацикленная, она двигалась с самим временем, вместе с ним и равномерно — наперекор. Амен проник в неё, замирая внутри; на лице его отпечатались упоение и блаженство. Эва с нежностью и благодарностью целовала его плечи, ласкалась, испытывая признательность за его осторожность, пусть даже Амен и не мог ей никак навредить. Её тело менялось, вмещая внутри горячую плоть; Амен тяжело выдыхал, сдерживая порывы, а следом плавно толкнулся, глубже, проникая снова и снова, и ласково произносил её имя, будто оно — его сокровенная, самая важная тайна: — Эва… Сдавливал в горячих объятиях, неутомимый, гладил везде и безостановочно целовал губы, шею, плечи и грудь, признавался: — Любимая. Такой открытый, прямолинейный и честный; Эва счастлива его в себе принимать, отдаваться энергичной напористой страсти. Он лежал на ней, прижимаясь, мягко двигался и проникал целиком; Эва ощущала его глубоко, его большой член, и постанывала от удовольствия, каким нежным он для неё был, бережным, деликатным. Она развела шире бёдра, впиваясь пальцами в кожу спины, провела руками вниз и надавила на поясницу. Амен толкнулся сильнее, чувствительный к её просьбам, к импульсам тела; в погоне за наслаждением увеличил свой ритм, страстный и всё менее сдержанный. Эва протиснула руку между телами, притрагиваясь к себе между ног; не прекращая движение, Амен отодвинулся и внимательно за ней наблюдал, а следом сменил её пальцы своими на её интимных губах. И когда он коснулся и крепко её приласкал, напряжение, стремительно прибывающее, разрушилось, поглощая её целиком. Эва коротко вскрикнула и тут же накрыла рот ладонью, подавляя громкие стоны; она утекла вместе с этим безудержным счастьем, наслаждением, которое Амен ей подарил, и сжимала его в себе, всё ещё подрагивая от блаженства и эйфории. Амен приник к ней вплотную, приподнял над постелью и, удерживая вот так, будто она ничего совершенно не весит, сильно ударился бёдрами несколько раз, остановился и со стоном нашёл в ней своё освобождение. Они лежали, истощённые великолепной любовью; звёздный свет проникал через окно, и его кожа красиво мерцала в этом сиянии. Эва не способна была описать и выразить величину своего восторга: для Амена она стала первой женщиной и одной на всю жизнь любовью. Он дышал ею, беспредельно счастливый, прекрасный, влюблённый. Сражённая ошеломляющим чувством, Эва всхлипнула, не в силах остановить слёзы. Амен нахмурился, ласково провёл по щеке: — Я навредил? Эва расплакалась и засмеялась, и потянулась к нему требовательным поцелуем. — Нет, не навредил. Мне было приятно. Она ощутила, как его мышцы расслабились под ладонями. Его тревога умиляла; растроганная его заботой, Эва улыбалась, но помнила, что Амен в этом времени, в прошлом, не сможет её уберечь. Она стремилась сохранить в памяти моменты их близости, потому что знала, что им снова суждено потеряться. Эва считала лунные циклы, наблюдала за звёздами и богами в обличии звёзд. Было забавно в какой-то момент осознать, что этого Амена она знает уже значительно дольше, чем своего собственного, зато мысль, что оба они принадлежали лишь ей, отзывалась в груди нежностью и теплотой. Амен оставался в её постели, пока она не уснёт. Проваливаясь в приятную безмятежность, Эва услышала: — Станешь моей женой? Он пообещал, что обзаведётся в городе домом, как только продвинется в службе, и тогда Эва станет полноправной хозяйкой во всём: в доме и в его жизни. Она лежала на нём, слушала ровное сердцебиение, его планы на будущее, и задыхалась, потому что знала, наперёд знала, как всё случится. Он её потеряет, очерствеет и обрастёт ненавистью. Запретит себе жить и любить, пока снова не встретит её. Запутанные, они ходили по кругу, натыкаясь на свои же следы и не могли разыскать конец и начало. Эва уже давно накопила приличную сумму, а новые знания и знакомства помогли ей обнаружить в городе шезму, но она медлила, разрываясь на две стороны́: одна страстно желала вернуться в нужное время к родному любимому Амену, другая разворачивала её к Амену из этого времени. Молодому, окрылённому своей любовью, с чудесными планами на совместную жизнь, надеждами создать семью и мирно служить и трудиться на благо страны. Амену, которого она разрушит до основания своим исчезновением. Они сидели на берегу Нила — не так часто случалась возможность отдохнуть вместе днём. Солнце добиралось до песка не целиком, остановленное широколистыми пальмами, Эва нежилась, подставляя лицо его ярким лучам. Она не видела, но знала наверняка, что Амен раздражается из-за солнца и сильней одёргивает капюшон. Он провёл двумя пальцами вдоль шеи, и Эва развернулась к нему лицом, сразу же седлая бёдра. Амен подхватил её и притянул ближе с хитрой самодовольной улыбкой настоящего победителя. — Давно узнать хотел. Стрекоза? Эва сперва не поняла, о чём он, но следом дотронулась до своей шеи: она никогда не снимала кулон, отданный Аменом в последнюю встречу, и почти что срослась с украшением, не замечая. — Это подарок. Он ревниво нахмурился и строго выдохнул: в такие моменты его голос приобретал привычные интонации, но Эва, ни капли им не напуганная, умильно взвизгивала и лезла с объятиями. Всё же в Амене, который был младше неё, существовало особенное очарование. — Чей же? Она рассмеялась: — Твой. — Я такого не дарил. И она игриво его поцеловала, загадочно отвечая: — Ещё подаришь. Чем дальше бежали дни, тем сложнее было решиться, и просыпаясь однажды под боком у Амена — он забыл уйти ночью или просто уснул и наверняка получит за это нагоняй от наставника — Эва осознала: сегодня или же никогда. Она не сможет подготовить себя к расставанию, Эва только откладывает неизбежное и усложняет. Прямо сейчас, прямо сегодня ей нужно заплатить черномагу за избавление от проклятия, потому что иначе она не сможет уйти; она останется в этом времени навсегда и кто знает, что произойдёт следом? Черномаг, которого она разыскала, по слухам был невероятным умельцем, но нервным и истеричным. Подергиваясь, он причитал: — Сегодня охотники в городе готовят облавы, я не возьмусь за заказ. И Эва, озлобленная на бывших собратьев, которые и устроили ей такую подлянку, готова была его удушить, но, взяв себя в руки, предложила цену повыше. Ритуал, который устроил ей шезму, был незнакомым. Эва была убеждена, что в деле замешана другая — жреческая или божественная — магия, но не вдавалась в подробности. Только бы помогло! Его тихий голос превращался в монотонный гул и будто бы возрастал и усиливался, пока не зазвучал отовсюду со всех сторон, сверху и снизу, и по бокам. Эва зажмурила крепко глаза, стиснула зубы, не зная, как произойдёт перемещение, но ожидающая какого-то чуда. Внезапно на этаже выше грохнула дверь, что-то упало и разбилось о пол. Эва попыталась встать, открыть глаза, но не получилось пошевелиться, а под веками расползались светлые разноцветные пятна. Она услышала стальной визг, предсмертный крик; следом кто-то вцепился ей в шею и потянул, стремясь удушить. А через мгновение её оглушила бескрайняя абсолютная тишина. Эва пришла в сознание на холодном полу и застонала: голова болела с такой неистовой силой, будто изнутри по черепу били заточенным камнем. Чья-то ласковая рука придержала затылок, приподняла, и в рот полилась вода. — Давай, приходи в себя, иначе Амен с меня шкуру снимет. Эва закашлялась: несколько капель попали в горло неправильно. Под веками словно собралась пустыня, глаза жгло и щипало, как если попадает горячий песок. Эва растёрла веки и наконец прозрела: над собой увидела взволнованное лицо Тизиана, и с каким облегчением он выдыхает: — Незримый бог, живая. Я уже думал, как тебя хоронить будем. Не найдя варианта получше, она спросила, поражаясь собственному хриплому голосу: — Почему Амен должен снять с тебя шкуру? Тизиан сидел, Эва лежала на полу с головой на его коленях, и оба они уставились друг на друга без единого понимания происходящего. — Потому что как только он велел мне за тобой присмотреть, тебя и след простыл, бедовая. Ищу тебя по всем развалинам, а ты здесь в отключке валяешься. Думал, конец мне, не посмотрит на годы дружбы и за то, что недоглядел, пришибёт. Эва фыркнула: — Ты заслужил. Тизиан помог ей подняться, придерживая за талию. Ноги отказывались удерживать её вес; мышцы словно разучились работать, но через дюжину метров Эва приноровилась и пошла самостоятельно. Амен вышел навстречу из-за угла, и втроём они остановились, но у каждого была своя собственная причина. Эва давилась воздухом и рыданиями, потому что не видела Амена, своего Амена, целую вечность. Её руки дрожали, она тряслась целиком от желания броситься на его шею и никогда не отпускать. Амен вцепился в неё взглядом, и ей показалось, будто он всё на свете понял. Он кивнул Тизиану; его голос охрип: — Иди к остальным. Когда Тизиан скрылся, Амен приблизился вплотную, положил ладонь ей на шею, уместив пальцы на месте, где страстно билась яркая жизнь. Эва едва не упала, ослабшая, измотанная непростым путешествием. Амен задумчиво произнёс, пряча улыбку: — Только сегодня подарил, уже потерять успела? Рука непроизвольно потянулась вновь к шее, но кулона на месте не оказалось. Эва посмотрела по сторонам, скорее бездумно, чем в самом деле надеясь что-либо отыскать. Когда взглядом вернулась к Амену, он запустил руку в карман, и оттуда извлёк золотую цепочку со стрекозой: металл выглядел старым, измученным временем, потускневшим, тонкие крылья погнулись в разных местах. Эва нахмурилась: бедная стрекоза будто пролежала без заботы и дела с десяток… лет. Она подняла ошарашенный взгляд: — Ты знал? Амен смотрел на стрекозу недолго, а после вернул в карман мантии, будто не хотел, чтобы старое украшение снова заняло место у Эвы на шее. Потом усмехнулся: — Подозревал. Слишком похожи. А когда стали близки, окончательно убедился, но не мог понять, как такое возможно. Амен взял её руку и вывел наружу; Эва смотрела на их сомкнутые ладони, поднимала свой взгляд на его профиль, ловила край лукавой улыбки… Не страшась никого, не обращая внимания на Тизиана и прочих неважных людей, Эва тянулась к Амену за поцелуем. — Ты спросил, стану ли я твоей женой. Он сказал, что она — хозяйка его жизни. — И ты не ответила. — Я стану. Они прошли испытание, вместе и порознь, справились, совладали, вновь отыскали друг друга, и даже если в будущем им уготованы препятствия пострашнее, любое из них меркнет на фоне их бескрайней любви..
4 декабря 2023 г. в 13:02