Ни о чём не жалею

Жизненный опыт подсказывал Кайе, что противиться прихотям матери можно было только тогда, когда они угрожали его физическому существованию. Во всех остальных случаях это было абсолютно бесполезно – уж коли госпожа Нюкхет что-то задумала, то проще было подчиниться и выполнить то, что она хотела. Поэтому, когда мать сказала, что им нужно поехать в дом господина Кязыма, чтобы извиниться перед Феритом, он побушевал для виду несколько минут, абсолютно точно зная, что это ни к чему не приведёт. Конечно, эта затея пришлась Кайе не по душе. Оставшись наедине со своим отражением в зеркале, ему пришлось призвать все свои силы, чтобы задушить обиду, засевшую в груди. За себя, за мать, за будущее унижение перед человеком, который всё равно не примет и не оценит их широкий жест. Даже если он совершён и не совсем от чистого сердца. Немного успокоившись, Кайя вздохнул и постарался сделать то, что как-то давно советовал ему анонимный психолог из интернета — найти в предстоящем не очень приятном событии хоть какое-то светлое пятно. Господин Кязым… Этот господин Кязым был большой чёрной лужей на прекрасной, чистой поверхности их многострадальной планеты. Как она вообще могла выносить его гордыню, невежественность, глупость, тщеславие и пустословие, непонятно каким образом вмещавшиеся в этом на вид тщедушном и неказистом мужчине? Почему до сих пор земная кора не разверзлась и не поглотила в своих недрах это существо, по чистому недоразумению именуемое человеком? Но не со всеми и не всегда господин Кязым вёл себя так, как позволял себе делать это с ними. Ах, как, должно быть, он лебезит перед своим влиятельным зятем, с какой услужливостью заглядывает ему в глаза, как усердно льстит, как громко сыпет отрепетированными комплиментами! В конце концов, будет интересно посмотреть, каков он в естественной среде обитания, как ведёт себя с домашними и с мужем дочери, и что именно подпитывает его безразмерное эго. Врага, а Кайя ни на миг не сомневался, что этот человек приходится им с матерью непримиримым врагом, нужно знать в лицо и тщательно изучить его повадки, чтобы при случае ударить побольнее, желательно сбив с ног. Они подъехали на такси к роскошному жилому комплексу премиум-класса. Апартаменты здесь стоили столько, сколько среднестатистический человек не мог подержать в руках за всю свою жизнь. И хоть атмосфера комплекса никак не вязалась у Кайи с характером антеповского аги, он не мог не признать впечатляющий размах жилища господина Кязыма. Дверь им открыла старшая сестра Сейран. Её лицо было довольно доброжелательным и беспристрастным, но ровно до того момента, как мать не представилась. О, какой тихий огонь полыхнул в некогда кротком взгляде карих глаз. Значит, Ферит уже успел нажаловаться на новых родственников, и, судя по всему, выражений он не выбирал — расписал всё в красках. Впрочем, Суна довольно быстро взяла себя в руки, потупила взор и пригласила их в дом. Как же были обескуражены все жители этих кичливых апартаментов, как они (кроме Ферита) побросали свой завтрак только лишь для того, чтобы выслушать гостей. Особенно впечатлился господин Кязым, ещё больше раздув щёки оттого, что перед его зятем пришли извиняться. Зятя же еле-еле оторвали от нарезанных овощей в масле и с боем отправили принимать душевные излияния провинившихся родственников. Кайя наблюдал за происходящим с выражением плохо сдерживаемого гнева на лице. Мерзавцы. Все они настоящие мерзавцы: алчные, горделивые, заносчивые. Он видел явно читающееся превосходство во взгляде Кязыма и пренебрежительно вскинутые брови драгоценного кузена, и кулаки начинали страшно чесаться от непрекращающегося зуда. В гостиной появилась Суна с подносом в руках, чтобы предложить присутствующим кофе. Она подошла сначала к Кайе, сидевшему с краю на огромном длинном диване, и протянула поднос, слегка склонив голову. Его вдруг обдало спокойствием и таким неожиданным умиротворением, что он поначалу растерялся. Кайя поднял слегка удивлённый взгляд, на автомате взял с подноса чашку кофе и воду и вновь откинулся на спинку дивана, не сводя глаз с Суны. Мягкие, словно шёлковые, локоны плавно покачивались, обрамляя её бледное лицо. Их взгляды встретились, и она тут же опустила глаза. Но она попалась. Суна изучала его. Старалась исподтишка, украдкой, но всё равно изучала, очевидно, привлечённая не слишком стандартным внешним видом гостя. Что ж… Пусть изучает. Посмотрим потом, во что выльются её наблюдения. Кайя напряг подбородок и вновь скосил глаза на присевшую в отдалении девушку. Он так бы и сидел молча, витая в своих мыслях, если бы мать не обернулась вопросительно в его сторону, как бы интересуясь, не хотел ли её сын подключиться к разговору и тоже принести свои извинения. О, да. Он бы очень хотел. Рана с запёкшейся кровью на губе неприятно тянула, и когда Кайя произносил свою отнюдь не искреннюю речь, то почувствовал, как трескается кожа. Ожидаемо, Ферит извинений не принял. Сидел, как напыщенный индюк, стреляя к месту и не к месту коронными фразочками, растягивая бесконечное гнусавое «океееей». Хотелось ему врезать по роже. Подумаешь, не верит им. Подумаешь, не хочет никогда больше видеть. Будешь, будешь видеть, драгоценный кузен. Пока игра продолжается, будешь видеть и за завтраком, и за ужином, и даже может быть ещё и за обедом. Иногда. Пока они пререкались, норовя вновь вцепиться друг в другу в глотки, губа окончательно треснула и закровоточила. — Простите, где у вас тут уборная? — вальяжно, словно король положения, поинтересовался Кайя. — Мне нужно умыться. — Суна, дочка, проводи нашего гостя, — великодушно махнул рукой Кязым. Ванная комната на первом этаже была явно гостевой, стерильной. Кайя не нашёл там и следа пребывания хозяев дома: ни зубных щёток, ни кучи баночек с неведомыми косметическими средствами, ни вороха полотенец. Вернее, даже одного полотенца. Он обескураженно стряхнул воду с рук в раковину, чтобы оставить после себя как можно меньше мокрых разводов. На выходе из уборной его ждала Суна с полотенцем в руках. Конечно же не протянула, чтобы он взял, а швырнула на столешницу, на словах извиняясь за отсутствие полотенца довольно вызывающим тоном. Ей очень шёл цвет блузки — нежно-фисташковый, оттенявший шоколадные пряди её волос. Она смотрела осуждающе прямо, пытаясь задеть Кайю рассуждениями о его одежде, но в ответ вызвав лишь лёгкую усмешку. Значит, Сейран пожаловалась ей на их разговор, вернее на то, во что он вылился, и теперь Суна, как и полагалось старшей сестре, бросилась защищать её от злодея и интригана, внезапно ворвавшегося в жизнь Корханов. — Я хочу одного! — закончила она свою пламенную речь. — Чтобы ты держался подальше от моей сестры и её мужа! Выпустила коготки, значит. Кайя молчал, покусывая губы. Он ещё слишком хорошо помнил, как она наклонилась к нему, услужливо предлагая кофе. И эта мнимая покорность вкупе с её показной непокорностью теперь не на шутку взволновали его. Вот бы посмотреть, какой она станет, когда вокруг не будет этих лишних, никому не нужных людей. Когда на Суне не будет этой нежно-фисташковой блузки, которая ей так шла, а на Кайе — всей той одежды, которая ей так не понравилась. Какой она может быть с ним? Какая она настоящая? Прежде, чем он смог осознать, насколько неуместны сейчас его размышления, Суна развернулась и оставила его в одиночестве. Когда они покидали столь гостеприимное жилище господина Кязыма, а Суна, как обычно, по настоянию папеньки, провожала их до двери, Кайя, пропустив мать вперёд, задержался на пороге. Он предусмотрительно выставил руку, мешая Суне захлопнуть дверь прямо у него перед носом. Ему просто хотелось ещё раз посмотреть на неё. Ещё раз обратить на себя взгляд карих глаз. Ещё раз увидеть плавное движение её волос. Чтобы продлить мгновение, Кайя понёс какую-то ахинею, вновь благодаря за полотенце. Он хотел, чтобы Суна запомнила его. Чтобы думала о нём после ухода. Чтобы когда они ещё раз, может быть, встретятся, она посмотрела на него по-другому, не как на чужака, который доставил проблем сестре и зятю, а как на человека, который поселился в её голове. — Надеюсь, ты всегда будешь рядом, если понадобишься мне, — бросил Кайя на прощание. — Долго будешь ждать, — вспыхнула Суна и грохнула дверью. — Хорошо, — пробормотал он в пустоту. — Я подожду.