Не забывай.

Лиза в потолок смотрит, пытается к себе прислушаться. Понять, что чувствует: обиду, злость или усталость? И когда левая нога начала ныть от боли, напоминая о ссадинах по всему телу, девушка поняла, что она просто устала. От всего, что с ней происходило в последнее время. Начиная с переезда, заканчивая тем, что произошло пару часов назад. Да, она так и не уснула, сначала наблюдала за тем, как медсестра Наташа – милая девушка, которая с Вовой Суворовым ходила, обрабатывала её раны. Сама что-то причитала о том, какие люди злые, беспринципные, не ведающие границ. Дальше пыталась поговорить с Воронцовой, но та даже взгляд не подняла на старшую, только носом шмыгала пару раз и пыталась понять, что вообще с ней произошло. Помнит только, как из цепкой хватки вырвалась. Как держалась за мысль о том, что ей нужно успеть добежать до ближайшего людного места. Но где его найти, если на дворе глубокий вечер, перетекающий в ночь? Как бежала по снегу, как несколько раз скользила на льду, а потом то, как голова кружится начала, как в глазах потемнело. Как о камень споткнулась, который не видно было под слоем недавно выпавшего снега, что продолжал идти и оседать на светлых волосах. А дальше темнота. Лизе хочется скулить, хочется плакать и кричать, хочется бить всё вокруг, но она просто молчит. Молчит, продолжая лежать на больничной койке и смотреть в потолок. Внутри у неё ураган, самая настоящая катастрофа, которая сбивает всё на своем пути. Которая поднимает тревогу, запуская сначала горячую волну от кончиков пальцев на ногах до макушки, а следом пургу, настоящую метель. В груди образуется комок, комок тревоги, боли и страха. К горлу подступает всё, чем отобедала Лиза, и она даже не может ничего сделать. Лишь склоняется к железному ведру, чтобы не захлебнуться собственной рвотой. И ей даже кажется, что лучше бы она умерла, чем продолжила свое бессмысленное существование. Лиза уснула под утро, когда уже светать начало. Сон её был беспокойным, тревожным. Лежать приходилось на спине, потому что каждое движение отдавалось болью, да такой, что на глазах сразу слезы появлялись. Спала она мало, около часа, потому что потом пришла Рудакова, подсунув градусник прямо под подмышку. Наташа снова задавала вопросы, пытаясь вывести больную на разговор, но та только пропускала всё мимо ушей, закашливаясь и шмыгала носом. Медсестра больше не пыталась поговорить с Воронцовой, только с процедурами управилась и вышла из палаты, направляясь в дежурную комнату. Там она за трубку взялась, номер Вовы набрала. Разговаривали они недолго, перекинулись парой фраз. Суворов в привычной ему манере пообещал решить вопрос. И он правда этим занялся. Вот и сейчас возле квартиры Воронцовых стоял, долго на дверной звонок нажимал. Уже подумал, что Паши дома нет, но через три минуты продолжительных звонков дверь всё-таки отворилась. Вове в нос сразу ударил запах перегара и табака, вперемешку с потом. Суворов морщится, на младшего смотрит, в сторону его отодвигает и порог переступает. Раздевается, оглядывается несколько раз. Цепляется взглядом за пустые бутылки дешевого алкоголя, которые по кухонному столу разбросаны. Ворон на полу возле входной двери развалился, опустив голову на грудь. Адидас до него быстрыми шагами добирается, за шиворот домашней кофты хватает, поднимает мощным рывком и тянет за собой до ванны. Тот и не сопротивляется особо, только спотыкается несколько раз из-за того, что ноги не держат. Вова толкает Пашу в небольшое помещение, отчего тот на колени падает прямо перед ванной. Старший за лейку хватается, включает холодную воду и льет прямо на Воронцова. Не жалеет, сначала голову мочит, потом и вовсе в лицо напор направляет. Младший сопротивляться пытается, но по силе уступает военному и просто матерится невнятно. Его тошнит от количества выпитого алкоголя, Суворов все смывает сразу, воду выключает и за полотенце хватается. Кидает в лицо Паши, который в чувства приходить начал.  —Не стыдно тебе? У тебя там сестра в тяжелом состоянии, а ты сопли развел,–Вова из ванной выходит, не закрывая за собой дверь,–десять минут на сборы даю, если не будешь готов, пойдешь в домашней одежде. В больнице оба оказываются через сорок минут, по пути в магазин зашли. Вова для Наташи взял шоколад, а Ворон для сестры набрал фруктов. В основном яблоки, которые девушка очень любила. С Суворовым они почти не говорили, потому что бритый чувствовал себя неловко перед ним. Сам не знал, в какой момент решил напиться, тем более до такого состояния, что даже сейчас он чувствовал себя не очень хорошо. Паша в нужную палату заходит тихо, закрывая за собой дверь. Лиза стоит возле окна, придерживаясь за деревянный подоконник. Выглядит она не очень: болезненный вид, испарина на лбу, бледная кожа, след от удушья на шее, разбитая губа и лопнувший капилляр в глазу. И это брат еще не видит того, что скрывает большая больничная пижама. Они молчат, смотря друг другу в глаза, оставаясь на приличном расстоянии друг от друга. Паша первый шаг делает, кладет авоську с фруктами на кровать. Лиза тоже ступает вперед, но хватается за бок и почти падает, только брат спасает её от новой травмы. Он прижимает её к себе, гладит по светлым волосам, переходя на лопатки. Целует в лоб, в макушку. Сжимает так крепко, что Воронцова шикает на него. —Прости, прости, больно? Я так переживал, я виноват перед тобой,–Воронцов рассыпается в извинениях, чувствуя, как сестра дрожит в его объятиях. —От тебя алкоголем пахнет, почему?  —Переживал за тебя, думал, что не уберег. Что тебе врачи сказали? Лиза молчит. Она не помнит ничего из того, что до нее пытались донести. Она до сих пор не восстановила события в голове, поэтому терзала себя догадками.  Осматривать себя боялась, главный вопрос задавать тоже, но хотела, чтобы ей просто сказали, что ничего не было. Девушка отмирает, глаза её наполнены слезами. Она моргает, из-за чего капли скользят по щекам. Руки трястись начинают, в горле ком образуется. Кажется, она только сейчас пришла в себя, только сейчас все осознала. —Паш, ничего же не было? Скажи, что ничего не было!–Голос её неровный, почти на крик срывается, когда брат мучительно долго молчит,–Пожалуйста, скажи, что ничего не было, Паш… —Мы не знаем, никто ничего сказать не может, ты же понимаешь?  —Да как же так? А что, если было? Паш, что будет?–Лиза на край кровати садится, сгибаясь к полу. —Я найду того, кто это сделал, мы найдем, слышишь? —Турбо знает? Не говорите ему, не надо, умоляю. Пусть он дальше ничего не знает, ладно? —Не узнает, слово пацана даю. Ничего не узнает, и к тебе не подойдет больше. Тебе здесь еще пару дней полежать нужно, я узнаю у Наташи, может нужно что-то. И ты отдыхай, ладно? Старайся не думать ни о чем.

***

—Слушайте, а че все такие загадочные ходят несколько дней? Молчите все, Адидас где-то бегает постоянно,–Валера сидит в кресле, расположившись напротив Зимы и Марата. —Я ниче не знаю, может с дамой его че-то?–Вахит плечами пожимает, врёт и на младшего смотрит,–А ты слышал что-нибудь? —Нет, Вова дома почти не появляется, ниче не говорит мне. Турбо хмурится, сигарету докуривает и выходит из небольшого помещения в качалку, а потом и вовсе из подвала. Он долго думал о том, где Лиза и почему её в последние дни не видно. За братом не таскается, на улице не попадается, даже парни про неё ничего не говорят. И он может даже переживает за девушку, хоть никому не говорит. Даже сам себе признаться не может. В одиночестве идет до остановки, в автобусе находится в раздумьях о том, не выйти ли ему обратно, но двери закрываются прямо перед носом. Туркин через пару минут выходит из транспорта, по дороге до учебного заведения скуривает сигарету, возле лестницы останавливается и ждет. Сам не знает, во сколько у Воронцовой уроки заканчиваются, но его это не волнует. Через десять минут выходит первая группа людей, в которой Валера замечает знакомое лицо. —Здаров, че вы, школьники? Девушку не видели, с которой я ходил? —Она уже несколько дней не ходит, а ты че, не слышал про неё?–Лысый парень усмехается, когда Турбо отрицательно машет головой,–Оприходовал её один, с Панели. Друг Веры твоей, вроде. Ты с этой девкой не ходи лучше, а то отошьют тебя свои за шалаву. Валера молчит. Долго смотрит на знакомого, головой кивает и разворачивается. В голове у него месиво. Пазл складывается, почему про Лизу не слышно ничего, почему все молчат. Вот почему все так старательно избегали разговоров о ней, почему её не видно на улицах, почему ему так беспокойно. Он дорогу до подвала совсем не помнит, только курит много, не обращая никакого внимания на прохожих. В качалке натыкается на Зиму, а потом на Ворона, который как ни в чем не бывало стоит, общаясь с другими. Турбо к нему вплотную подходит, смотрит прямо в глаза, а потом ударяет. Все вокруг разнимают их не сразу, растаскивают по разным углам. —Какого хрена ты не сказал про неё? Стыдно стало за то, что сестра вафлерша? —Ты че несешь, сука? Не было с ней ничего, с чего ты взял?–Паша пытается из хватки вырваться, злится,–Ты к ней не подходи вообще! —Уже все об этом говорят, как тут не узнать то? Вова придет, будем вопрос о твоем отшивании решать. —Да не было с ней ничего, сука! Не было, узнал я всё. —Хватит, отпустите меня, я домой,–Валера психует, его отпускают и он уходит из подвала. Только тогда и Воронцова отпускают, но путь на улицу преграждают. Вахит рядом сидит, курит сигарету и молчит, ждет, когда Адидас придет и все будут проблему обсуждать. Суворов приходит минут через двадцать, собирая возле себя только тех, кто в ту ночь Лизу искал. —Рассказывай, что узнал. —Не трогал он Лизу, ну, кроме избиения. Хотел, но сказал, что у неё дни женские, мол побрезгал, так и оставив её там лежать,–Паша глаза трет, выдыхает,–я избил его, оставил там лежать. Он же не посмеет еще раз придти? —Если подойдет, убьем его,–Адидас кивает и затягивается дымом. Воронцову выписали через неделю, когда температура окончательно спала. Теперь и двигаться легче было, потому что боль от побоев отпустила её. Турбо не приходил, с Пашей говорить на эту тему отказывался. Парням тоже не верил, ссылаясь на то, что те сговорились. Не смотря на улучшение физического состояния, морально Лиза угасала стремительно. С братом разговаривала отстраненно, с Универсамовскими и вовсе не виделась. —Паш, я хочу домой,–Лиза окно в комнате открывает, смотрит на двор, где соседские дети пытаются скатать снеговика. —Лиз, всё хорошо? Мы же дома, ты чего? —Ты не понимаешь. Я хочу домой, к родителям, я устала здесь. Воронцов ошарашено на сестру смотрит, хмурится и гранённый стакан с грохотом на стол ставит. Пробравшийся в комнату холодный ветер сдувает с полок листы, один из которых ловит старший. Он вглядывается, разбирает мелкий текст, где-то чернила оставили пятно, где-то буквы смазались. Он видит обращение к Турбо, но дальше прочитать не успевает, потому что Лиза листок из рук вырывает. —Что это?  —Паш, я билет купила на поезд. Я не могу здесь оставаться, сам вспомни, сколько плохого здесь произошло. Поехали со мной, пожалуйста. —Мы никуда не поедем, ясно? Я остаюсь здесь, а значит и ты. Сама вспомни, что дома происходит, кто тебя там защитит? —Пожалуйста, услышь меня. Я не хочу здесь жить, я хочу к маме, хочу домой,–Лиза плачет, сжимая лист бумаги в своих руках, в надежде смотрит на брата. —Я всё равно останусь здесь, понимаешь? Провожу тебя на поезд, позвоню родителям, но буду жить здесь, я не вернусь туда. —Позовешь парней попрощаться на вокзал, ладно? Только без Валеры, я ему передам письмо. Завтра уеду.

***

Лиза на платформе стоит, через десять минут поезд отправляется. Здесь собрались все, с кем она успела сблизиться: Зима, Адидас, Ералаш, Пальто и Марат. Нет только одного человека, которого она и не звала, пусть и желала видеть, не смотря на все обстоятельства. Он значил для неё много, очень много. Девушка обнимается со всеми, они крепко сжимают её в объятиях. Воронцова задерживается возле Зимы, засовывает руку в карман и достает лист бумаги. —Передай Валере, только не читай,–Вахит кивает, засовывает письмо в карман и поправляет шапку,–вы звоните, если что, Паша вам номер даст. —Мы скучать будем, и вот, держи,–Пальто протягивает девушке бумагу,–там номера наши, ты тоже звони. Лиза кивает, машет всем рукой и поднимается по ступеням в поезд. Занимает свое место возле окна и смотрит на компанию, стирая слезы с лица. Улыбается им, когда все машут. Они тоже улыбаются, но так грустно, что её сердце сжимается от тоски. Воронцова не любит прощаться, не любит отпускать, но делает это прямо сейчас. Обратного пути нет, ведь поезд трогается с места и уносит её дальше. Вахит обещание сдержал. Письмо, предназначенное Турбо не доставал. Шел в подвал, склонив голову. Ему тоже будет не хватать Лизы, и он это знает. Знает, что скорее всего они больше никогда не увидятся. В качалке появляется понурым, Туркин сразу замечает это. —Вы где были, че случилось? —На, читай,–Зималетдинов достает лист бумаги и протягивает другу. Турбо берет ее, разворачивает и смотрит на лысого. Тот только дальше проходит, садясь на тренажер. Шапку с себя стягивает и затягивается сигаретой. Кудрявый опускает взгляд на письмо, замечая знакомый почерк. Буквы неровные, смазанные. 

"Я не знаю, с чего начать это письмо. Знаю только, что когда ты это читаешь, я уже нахожусь в поезде, далеко от Казани. Возможно, глупо писать это зная, что тебе всё равно на меня, на нас. Мне жаль, что мы так и не поговорили нормально о том, что было между нами. О том, почему ты решил бросить меня, ничего не объяснив. Я любила тебя просто за то, что ты есть в моей жизни. За то, что ты любил меня. За то, каким ты был наедине со мной. Возможно, жизнь больше никогда нас не заставит встретиться. Но за наше знакомство я благодарна. Это письмо станет точкой в наших отношениях, какими бы они не были. Даже несмотря на то, что я до сих пор тебя люблю, я знаю, что мы больше не будем вместе. И, если тебе интересно, меня никто не насиловал. Я знаю, как тебе важны эти глупые принципы, и от этого мне очень больно. Пожалуйста, не нужно срываться на Паше. Надеюсь, у тебя всё сложится хорошо. От Лизы."