Долгий путь, далёкое плаванье

      Несчастный случай, сказали бы многие. Даже не заметив убийцу, который так нагло, сейчас смотрел на меня, пряча свои лживые глаза в слезах. — Почему…       Прозвучал истошный хрип. Это был надрыв. Нить лопнула. Но, я продолжал смотреть в зеркало, ища в себе малейшие изъяны, лишь бы захлебнуться полностью в своём отчаяние.       Я видел на своих губах улыбку, появившуюся так не кстати именно сейчас. Я был убийцей и я смеялся над этим. Как же жестоко… Новые капли хлынули по щекам, оставляя после себя мокрый след, совсем как слизняки.       Пытаясь спрятать свои искривлённые губы, я закрыл их рукой. В нос ударил запах крови, исходивший от красной косынки, обмотанной вокруг кисти. Именно владелица этой самой тряпицы была убита. Мной!       Наконец-таки, не удержав своё бренное тело я упал наземь, на деревянные доски богатого терема. Доски скрипнули под моими коленями. Пытаясь сдержать очередной всхлип, я пытался затолкать эту её чёртову косынку подальше себе в пасть. Но, резко кто-то вырвал меня из моего мирка. Это был мой верный слуга Писли. — Господин! Прошу вас подымайтесь! — роптал он неуверенным голосом, не смея мне до ныне что-либо приказывать. — Прошу, просто убей меня. Я умоляю…       Резко на меня снизошла прохлада. Это был ковшик воды, отправленный мне в лицо Писли. Подобрав меня под руки, он усадил меня на скамью. — Господин! Не переживайте всё в порядке… — Заткнись! Не бреши… так нагло, — пролепетал я, пытаясь подняться на ноги. — Вы не убивали госпожу! Честно, често. В том, что бедняжка по не осторожности свалилась в погреб вы не виновны, ни в коем разе. — Ты. Ничего не знаешь. Совершенно ничего. Убийца, сидит перед тобой. Это я схватил её за косынку, из-за чего она удушилась! — от нарастающего гнева я подскочил, потерял равновесие, упав ударился локтем об скамью, на которой недавно сидел. — Господин, помилуйте! Но, вы ж пытались спасти её от падения! — опять подняв меня, сказал слуга. — Писли, да лучше б она упала и был б у неё шанс выжить где-то на дне подвала, чем быть удушенной. В руках мужа, который не мог. Который не смог! Отпустить эту чёртову тряпку, окутанную вокруг её шеи… Видя, как она погибает… О Боже! Её глаза! — Меня душило. Что-то из самого нутра рвалось наружу, грозя порвать грудную клетку.       Новый всплеск воды. Долгожданная прохлада настигла вновь, вынуждая очнуться от воспоминаний. *       Ночь. Время мерцающих звёзд, и огромной до страха Луны, которую то закрывала туча, то открывала. Словно большой глаз подмигивал тебе, щурясь и смеясь над тобой и твоими думами, не могущими достигнуть чего-то настолько высокого, как она. Ветер завывал, задевая своими широкими лапищами дверцы, открытых окон, вынуждая те в отчаяние скрипеть. Я был рад этому шуму, он отвлекал. В голове было пусто, всё, что я мог — я сказал, всё что я мог — выплакал я. Осталась лишь тишина, в голове не было ничего. Как будто я был во сне, а на, не закрывающиеся, глаза, наложили прозрачную пелену.       Это чувство, напоминало мне туман поздней, холодной осени. Будто бы ты так и чувствуешь, как тебя колит холод, и скрип снега под ногами слышишь. Но, ты ничего не видишь. Ты ослеп и больше не способен увидеть красоту мира. Вынужден создавать себе свой маленький мирок, с осознанием, что у тебя нет ничего. Ведь ты забыл, всё напрочь стёрлось: и красота елей, и кружева дыма, и дряблого заборчика. Остался, лишь вой бездомных псов.       Кто-то воет. Я слышу это! Так ничтожно и жалобно, что аж до тошноты. И лишь приподнявшись, и сев на печи, я понял, что вой той жалкой псины исходил от меня. Я лёг обратно.       Поднялся опять. Но, повторив все эти действия по несколько раз, я так и не смог лечь так, чтобы ничего не болело. Мне всё равно было больно. Эта боль пронзала, как тысячи иголок.       Оказывается мне, просто, было холодно. Окно было открыто. Спрыгнув с печи, я упал. В руки вонзилось пару заноз, из-за чего я опять заныл, злясь на беспечных слуг, которые позволили упасть своему господу. Злость бесследно ушла, опять ничего не оставив.       Наконец-таки подойдя к окну, я закрыл его. Но, сразу же стало душно, поэтому оно вновь оказалось открытым. Повторил я это действие, по ощущениям, раз десять, пока не увидел в пейзаже лес, на который выходило окно. Они были не существенны, всего лишь дым костра. Наверно. Это был какой-то заплутавший? Резко пронзила зависть, к этому путнику. Но, на самом деле, я дрожал от холода, стоя голыми ногами в снегу, залетевшем, по приказу ветра через окно. *       Я не помню сколько, по видимому достаточно долго, что аж зубы стучали, я смотрел на эти завитки дыма. Они неспешно кружились где-то у зелёных макушек и там же растворялись, наполняя хвою запахом табака. Точно! Как же я мог забыть! Мне нужен табак. Поспешные движения были моей очередной ошибкой, я упал, и лишь горстка снега смягчила моё падение. Поднимаясь меня что-то ударило и выбило обрывистый возглас из горла, где он и застрял, становясь похожим на эхо, тело стало шататься. Перед глазами сново встали те глаза, её, мёртвые, такие мёртвые… такие… со страхом? Она боялась. Глаза закрылись. И вот, сново я. У меня от усталости подгибаются ноги, а я всё хожу и хожу, из угла в угол, из угла в угол. Не помню. Не помню, сколько. Сколько времени, я так проходил.       Подходя к окну, я увидел в лужице, видимо от растаявшего снега капли крови. Прислушавшись к телу, я почувствовал отголоски боли на подбородке. Видимо я его разбил. Но моё расследование прервалось криком, настолько животным и животрепещущим, что меня передёрнуло. В окне у верхушек леса в скором времени перестал виднеться дым. Костёр был затушен.       Слуги поспешно проснулись и стали, как стадо бродить по избе, шатая её полы. В спешке ко мне зашёл Писли, не дождавшись моего ответа на его стук. — Слава Богу, вы целы… — Скажи запрягать коней штук пять и, готовых отправиться со мной в лес, на разведку, — приказал я, не понимая, как беспомощно сейчас выгляжу, не слыша даже дрожи собственного голоса. — Но… — Живо! «Я больше не позволю умирать кому-либо в моём присутствие. Не хочу, опять! Только не опять!» — именно такие мысли сопровождали меня, когда с каждым подскоком лошади голова, словно ломалась, а мозг в ней прыгал, как мячик. Лишь меч, прошедший со мной многие испытания, доставшийся мне ещё от отца, придавал мне сил.