Сборник драбблов.

Я наблюдаю за девушкой, которая сидит за рабочим столом напротив меня и печатает отчёт. В её глазах я пытаюсь найти другого человека. Но я не могу. От этого я чувствую обиду, странную злость и тяжелый камень на душе. Мой кадык дёргается, когда ком в горле застревает, а в глаза пронзают невидимые иглы боли. Я заглядываю в чужое лицо, пытаюсь найти в нем очертания родного: прямой нос, родинка на его кончике, длинные ресницы, тонкие губы, яркие глаза, шелковистые волосы. Но этого ничего нет. Мой взор мрачнеет. Обида во мне горит из-за того, что мне посмели впихнуть в напарники другую. Посадив на место, на котором раньше сидела она. Я не могу нормально работать над отчётами, понимая, что теперь за её рабочим столом сидит другой человек. Чужак. Мой мозг до сих пор в жестоком отрицании, поэтому я могу отвлекаться от монитора, думая, что именно она сидит на своем месте. Спокойно работает. Равномерно дышит. Раздражается. Но это не она. Это чужая девушка. Мне всё равно, что думает обо мне моя новая напарница из-за моих взглядов. Может, она думает, что симпатична мне или, что раздражает. Ещё что-то. Наши взоры часто встречались, когда я переводил на неё свое внимание, принимая её за другого человека на мгновение. Она могла смущенно улыбаться, хихикнуть и отвести взгляд. Сделать вид, что не смотрела на меня, продолжив работать. После такого(и не такого) я глядел на фотографию в рамочке, стоящая на моём рабочем столе рядом с её пустой кружкой. Я рассматривал её фотографию, где она здоровая, тепло улыбается, держа в руках нашего пушистого кота(которого не стало через несколько дней после её смерти) и оголяя свои белые зубы. Я ей в ответ также улыбался. Но с болью. – Что-то не так? Я сразу отвожу взгляд от своей напарницы. Перевожу его на фотографию моей девочки. – Задумался. – Вы так часто задумываетесь, смотря на меня. Я аж задумываюсь, что нравлюсь вам, – хихикает напарница, но мне странно становится противно. Не от её смеха, а от её слов. Я посчитаю себя изменщиком, если посмею пальцем прикоснуться к другой девушке. Меня не покидает чувство, что дома меня ждет она. И, взглянув на другую, она, может быть, будет плакать от обиды и ревности. Даже после её ухода я по-прежнему её парень. Муж. Отец нашей 10 летней девочки. – Мне нравится другая. Устроившись работать агентом, через несколько месяцев моя жена стала моей напарницей. Мы с ней друг друга не любили. Ещё до момента, как мы стали проклятыми агентами. Мне не нравился её характер; она вечно была злой, чем-то недовольной, вспыльчивой и импульсивной. Это жутко раздражало. Я ей не мог сказать и слова. Она резко реагировала на моё присутствие тоже. Словно я шмель, летающий у её лица. Нравилось мне в ней только то, – что она была независимой и сильной морально. Правда это мешало попутно. Я каждый раз удивлялся, когда она упорно отрекалась от моей помощи, получив ранение. Но, кто я такой, чтобы не помочь раненой девушке, тем более, своей напарнице? Естественно я ей помогал, чтобы она не умерла на миссии. Спасибо я не слышал. Узнав её получше, я узнал, что она пережила тот же Ракун Сити, что и я. Потеряла свою семью до единого. Она долго пыталась их найти вне города. Её не останавливал тот факт, что город сравняли с землёй, не дав шанса выжить другим. Конечно, она никого не нашла. Все погибли. У нас с ней была странная неприязнь друг к другу. Злые взгляды, колкие слова. Но, когда мы с ней сходились мнениями в чем либо, то могли спокойно поговорить об этом. Она была отличным напарником. Мы вместе со своей работой справлялись на ура. Несмотря на мою ненависть к ней, менять напарника я не собирался(даже несмотря на наши скандалы на рабочем месте). Я влюбился в неё, когда она мне показала себя без маски независимой девушки. По моей груди ударило током при её слёз. Её уязвимость – последнее, чего я ожидал во время совместных посиделок с алкоголем. В тот момент я понял, почему она мне отказывала при предложении прибухнуть. Она, как нуждающийся ребенок, облокотилась щекой об мою грудь. Руками она цеплялась за мою куртку, будто пыталась удержать меня на месте, думая, что я собираюсь оставить её в таком состоянии. В тот момент я ощущал странную тяжесть в грудной клетке. И боль. Она расплывалась медленно, но резкими толчками. До того момента я никогда бы не подумал, что хочу быть тем, кто будет защищать её. Не только на миссии, а всегда. Моя девочка вздрогнула, почувствовав мои руки на её спине. Не ожидав от меня ласки, она прижалась ко мне плотнее. С тех пор я стал тем, кто оберегал её от зла в этом мире. По правде на следующий день она делала вид, что всего этого не было. Я не давил, не пытался ей напомнить об этом. Но видел её иначе; её внешняя Я пыталась защитить внутреннюю маленькую девочку, у которой ранее отобрали дорогие для неё игрушки. Её бессонные ночи отпечатывались под её глазами. Она не пыталась прикрыть их консилером. Тупа никакой консилер не мог скрыть её огромные синие мешки под глазами. Мне казалось, что она не спит... Сколько? Три, четыре, пять дней подряд? Неделю? Или вечность. Я смотрел на неё и хотел одного – тихо убаюкать её, раскачиваясь вперёд и назад. Хотел гладить её мягкие волосы, пропуская в них свои пальцы. Касаться губами её виска. Шептать ласковые слова. Хотел слышать её сонное дыхание и почувствовать обмякшее тело на своём. Я чувствовал, как ей было стыдно за ту слабину. – Уже закончила? – спросил я, поднимая взгляд на неё. Она уже во всю торопливо надевала на себя пальто. – Да, – не желала со мной разговаривать. Помню этот резкий ответ, как вчера. Я следил за её быстрыми действиям. Понимал, что ей некомфортно со мной. Не то чтобы ей и раньше было комфортно в моем присутствии, но это особенный дискомфорт. – Послушай, – я резко встал со стула, когда заметил, как она схватилась за дверную ручку. Она повернула ко мне голову. Знала, что я хочу ей сказать. – Не надо мне ничего говорить. Я знаю, что я слабачка и нытик. Я опешил. – Это не то, что я хотел тебе сказать, – я снизил тон, подходя к ней ближе. Она также крепко держалась за ручку. Хотела уйти. Убежать от меня. Только я этого не хотел. – Тебе не за что стыдиться, – она строго смотрела на меня. Я подошел ближе. – понимаешь? Мне казалось, что не понимает. Смотрела она на меня так, будто я говорил сумасшедшие вещи, не принадлежащие каким либо оправданиям. Я сглотнул от напряжения. – Мы с тобой плохо ладим, но это не значит, что я буду отрицать тот факт, что ты тоже человек. Её глаза потеплели, я это заметил. Несмотря на то, что мне на тот момент было 27 лет, я не умел полноценно выражать свои чувства в словах. Язык ломался, слоги застревали в горле и речь тупилась. Выдавливал из себя что мог. И за что было не стыдно. – Понимаю. Мгновенная тишина. Она смотрела в сторону, а я не мог отвести своего взгляда с её глаз. Я рассматривал теплые краски, различающиеся по глазному яблоку. Видел, читал её немые эмоции. Знал, что она хотела сказать что-то большее, чем одно слово. Может, отблагодарить меня? Ещё что-то. – Ладно... Я пойду, – наконец-то взглянула на меня и слабо похлопала по моему плечу. Я напряг руку. Неосознанно, что ли. Не знаю. Заметив это, моя девочка тихо посмеялась. Я тоже. Обратив внимание на меня в последний раз, она закрыла за собой дверь, отчего та похлопала и вскоре затихла. Слышал я лишь свое дыхание. Хриплое. Я погладил себя по плечу, по которому она меня похлопала, продолжая ощущать её прикосновение. Выдохнул и продолжил работать. В один момент моё любопытство взяло вверх, и я пересел за рабочий стол моей девочки. С умным лицом пощёлкал мышкой, ввел пароль(который отличался двумя последними цифрами от моего), пролистал отчёт, написанный ею, и нашел пару ошибок. Я взялся исправлять её отчёт и добавил пару справок от меня. Всё равно она потом не проверяла его, дабы найти какие-нибудь пробелы. Всегда поражался её, в какой-то степени, похуизму. Постоянно называл её за это некомпетентной. С редактированием отчета я справился быстро и пересел на свой. С ним то я тогда засиделся. Поэтому я снова остался ночевать в офисе. Несмотря на то, что я спал на диванчике в нашем кабинете, меня это устраивало больше, чем спать дома в мягкой постели. Дома было сыро, скудно, одиноко. В офисе, как я помню, всегда пахло кофе и её духами. Засыпать мне было легче. Домой я редко заезжал. Я ненавидел тогда свой дом. На улице было бы легче жить, чем в огромных стенах. Спальня – сплошной ужас, пропитанный моими кошмарами, слезами, апатией и потом. Гостиная – часть тупых воспоминаний, стол, на котором стояло две рюмки(пил я обычно в гостиной, а жил я один. Брал две рюмки, заставляя свой мозг думать, что кого-то жду. Но, увы, я просто пытался отрицать своё одиночество) и просиженный диван. Гардероб – пару вонючих рубашек, старая порванная куртка. Кухня – первый наплыв размышлений о самовыпиле. Держа в руке виски, я застывал у холодильника, пустым взглядом смотря на кухонные ножи, недавно точёные. Маленькие мысли, спрашивающие у меня: "а что будет, если ты сейчас возьмешь один из ножей и воткнёшь его себе в живот?", думали, что я знаю ответ. Но они были правы: я хотел это проверить. Изначально спрашивали, а затем брали на слабину: "слабо себе вспороть брюхо, что ли?". Слабо. Ванна – первый наплыв, что происходил на кухне, перерастал в страшный ад, в котором я дрожал над раковиной и рыдал навзрыд. В этой же раковине валялся заряженный пистолет. Ранее я его держал у своего виска и плакал, смотря на свое отражение. Мне было противно от своего же вида. Я считал себя жутким слабаком. "Боишься смерти?" – спрашивали меня. "Не боюсь." – спокойно отвечал, а потом ревел в ванной после неудачной попытки самоубийства. Каждая проваленная попытка суицида – один и тот же кошмар. В страшных снах видел, как я быстро бежал босиком по грязному асфальту, смотря вдалеке на горящий город. Я знал, что там происходит. Знал, что люди умирают. Я рвался туда, желая спасти. Но не всех. А кого-то. Кого-то? Не понимал кого. Но, всё же я бежал. Моё сердце колотилось с огромной скоростью, угрожая выскочить из моей груди, если я не успокоюсь и не остановлюсь. По ушам били страшные звуки, которые я не мог разобрать. Спасти. Спасти. Спасти. Её надо спасти. Единственная цель. Но я никогда её не мог выполнить. Помню кратко: город взрывался, я с ошарашенными глазами смотрел на всё это, падал на колени, хватался за волосы и кричал во всю глотку чье-то имя. И тихо просил прощения: прости, прости, прости. Прости, моя девочка, прости. Просыпался в поту. На глазах были слёзы, подо мной постельное бельё было мокрое, одежда прилипла к моему дрожащему телу. На душе я чувствовал одно: страх и одиночество. Но оно было другим. Словно я именно в то мгновение потерял свою частичку и остался один здесь. Ощущение тревожного одиночества пропадало, когда в офисе мои глаза находили её(так происходило ещё до того, как я влюбился в неё). На следующее утро я начал медленно просыпаться и, на удивление, чувствовал себя выспавшимся. Открыв глаза, заметил, что на мне лежал плед моей девочки, а мой плед был под моей головой в качестве подушки. Я поморщился, не понял. Присел и осмотрелся; она уже сидела за своим рабочим столом и улыбалась мне. – Выспался, храпун? – Моё сердце потеплело до ужаса. Но я был разочарован тем факт, что храпел при ней. Мы начали с ней встречаться, когда нам было по 28 лет. Она была у меня в гостях, курила на балконе. Я, не сдержавшись, подошёл к ней сзади и аккуратно обнял, уронив голову ей на плечо. Она даже не дернулась, будто ожидала такого поворота событий. Поняв, что моя девочка не против, я обнял её крепче, глубоко вдыхая её табачный запах. Уткнулся носом в изгиб её шершавой шеи и успокоился. – Чего тебе надо, ребёнок? – свободной рукой она провела по моим волосам. – Ничего. – Да? – Да. – Я замолчал. – Ты мне нужна. – Прошептал после, а она тепло усмехнулась. – Ты мне тоже, – на моей макушке остался ласковый поцелуй. Мы обошлись без "я люблю тебя". Хотя, оборачиваясь назад, я был бы не против вернуться в то время и сказать ей именно эти слова. Я люблю тебя. И люблю до сих пор. В 29 лет мы поженились, а в 30 она родила мне маленькую красивую девочку. У нашей принцессы были голубенькие глазки, точно как дорогой камень. Тёмные густые волосы, как у меня. Бледная кожа, как у матери. Аккуратный носик, тоненькие губки, ямочки на щеках и, как изюминка от мамы, родинка на кончике носа. Я любовался своей дочерью, а не просто смотрел на неё. Полюбил её сразу, когда увидел положительный тест в руках моей девочки. Пока она была внутри, я часто после работы гладил живот жены, попутно целуя его, нашептывая слова о любви своей дочери. Знал, что она того не слышала, но мне было это необходимо делать. Первое слово нашей принцессы было – Мама. – Ма-ма... – по слогам шептал я, укачивая на руках принцессу, а она смотрела на меня с любопытством. Жена лежала на диване и наблюдала за тем, как я пытался вытащить из принцессы её первое слово. – А почему не па-па? – В какой-то степени передразнила меня жена. – Потому, что ма-ма – это самое важное в жизни ребёнка. – Ма-ма, – неожиданно выпалила принцесса, и я ошарашенно посмотрел на жену. Наши шокированные взоры встретились. Я до сих пор чётко помню этот момент. До деталей. Помню, какими удивленными глазами были у моей жены. Сначала шок, затем постепенная радость. Сердце исцелилось. Когда нашей принцессе исполнилось 5 лет, я услышал то, ради чего жил: – Ты самый лучший папа! – Её крошечные пальцы обвели мою шею, по-детски хихикая. Я в ответ крепко обнял свою дочь, смотря вперед, пока мои глаза наполнялись прозрачной плёнкой. – Я самый лучший папа, – плакал ночью в шею своей жены, которая улыбалась и спокойно гладила меня по спине, пытаясь успокоить. – Ты самый лучший папа. – Подтвердила она. Я плакал с улыбкой. Ревел. Рыдал. Жизнь дала мне тогда всего, что я хотел: Любимую жену, прекрасную дочь. Семью. Я думал, что так будет всегда. Нашей принцессе исполнилось 8 лет, когда у жены обнаружили Лейкемию. Сначала всё было нормально, никакой беды не предвещало. Принцесса спала в своей комнате, а мы вместе отдельно. В одну ночь у жены началась сумасшедшая лихорадка. Температура поднималась чуть ли не до 40. Она сильно потела, слабо мотала головой. Я моментально вызвал скорую и принялся сбивать температуру жены. Дал ей выпить жаропонижающее, положил мокрую тряпочку на лоб и, встав на колени у постели, взял в руки её горячую ладонь, начав шептать утешительные слова. Принцесса в тот момент стояла в дверном проёме, не понимая, что происходит. Я думал, что она что-то подцепила. Просто ночью её так крутануло. Но не смертельную болезнь. – Вашей жене осталось пару месяцев, – сказали мне однажды слова, из-за которых моя идеальная стабильная жизнь рухнула. Я сейчас снова стою в ванной. Пустыми глазами смотрю на себя: мешки, опухшие от слез глаза, покусанные губы, борода. Не брился я давно. Потому что не слышал больше её недовольного голоса, когда она просила меня сбрить острую щетину. Я любил её щекотать ею. Воспоминания о ней меня преследует везде; дома, на работе, на улице, в машине, в спальне, на кухне, в ванной, в гостиной, на природе. Где. Угодно. Она словно рядом со мной. Но я не чувствую её присутствия. Последний раз, когда я стоял перед зеркалом в ванной с полной решимостью убить себя – 12 лет назад. 2 года назад, а, то есть, после смерти жены(и, возможно, после смерти кота тоже), я думал о самовыпиле. Постоянно. Только отрекал себя от этого, наблюдая за своей 8 летней дочерью, что жалобно плакала мне в грудь, зовя маму. Моя принцесса – моё второе дыхание на дне грязного океана. А точно ли? – Прости, принцесса. – Я подставляю дуло пистолета у своего виска. Принцесса у бабушки. Мама(по линии моей жены) не до конца очухалась от смерти собственной дочери, но при внучке держалась молодцом. Я приглянулся к матери после смерти жены; думал, что, если я всё-таки решусь оставить дочь одну, без родителей, то она будет жить с бабушкой. Снова слёзы. Зажмурившись, я плачу сквозь стиснутые зубы. Я крепко сжимаю пистолет. Палец хочет лечь на курок. Но я боюсь. Чего-то боюсь. Боюсь оставить дочь. Боюсь за состояние мамы. Боюсь встретить в раю(если он существует) свою жену, а она взглянет на меня разочарованным взглядом и скажет, смакуя каждое слово: "Ты самый ужасный отец". Пот моментально накрывает моё тело как одеяло. Я дрожу, закусывая нижнюю губу. Телефон, лежащий на полке шкафчика сверху раковины, завибрировал. Я, будто ожидая этого звонка, громко выдыхаю кислород, скопившийся в моей груди. Смотрю на телефон и вижу контакт бабушки принцессы. – Боже, нет, нет, я не мог... Говорил я так словно всё-таки застрелил себя. Но мне просто было стыдно, что я посмел себе думать о том, чтобы спихнуть свою любимую дочь её бабушке. Пистолет выпал из моих рук, и я взял в руки телефон, приложив его к уху. – Папа, папа! – Послышались радостные восклицания моей дочери. – Мне приснилась мама! Она сказала, что любит меня, скучает по мне и передала тебе большу-ущий привет! Мой кадык дернулся от кома в глотке. Я улыбнулся во все зубы сквозь слёзы. – Если она тебе снова приснится, – говорю я дрожащим голосом, – то передай ей, что я её очень сильно люблю. В первые дни я понимал, какую сильную тоску чувствовала принцесса. Ночью она пришла к матери, что лежала на кровати. Вся исхудавшая, усталая, потерявшая смысл бороться за жизнь, бледная. Но она оставалась всё той же любящей матерью. Наблюдая за их тихой беседой в стороне, я понимал, что жене осталось недолго. Она умирала очень медленно и мучительно. Мучительно для всех. Особенно для меня. Я каждую ночь не спал – слушал её редко дыхание. Когда она замолкала, мое сердце начинало стучаться как бешеное. В голову врезались ужасные мысли. Я боялся как маленький ребёнок. Ребёнок, чью дорогую игрушку постепенно забирают и разрывают на части, оставляя за ней ничего. Я не видел в глазах своей жены света. Он куда-то пропал. У всей семьи пропал свет в глазах. И у дочери, которая, казалось, проникала в веселое детство со своей любящей семьёй. – Всё, принцесса, мама устала. – Сказал я, когда заметил, что жена начала очень заторможено отвечать, не в силах подобрать слова. Жена сонными глазами проводила взглядом свою дочь, напоследок ей улыбнувшись. Как же мне было тогда больно. – С мамой всё будет хорошо? – Подала свой шёпот принцесса. Нет. Не будет. – Да. – В наглую соврал я. Ужасный отец. Самые лучшие отцы не кормят ложными надеждами своих детей, зная, что обратное невозможно. – Спокойной ночи, – чмокнул дочь в лоб, я зашагал обратно к жене. Зайдя тихо в комнату, я закрыл за собой дверь и встал на колени у постели. Моя рука нашла бледную руку. Я медленно целовал её, чувствуя, как к моим глазам подступали слёзы. Каждый поцелуй давался мне с трудом. Я не знал, какой поцелуй будет последним. – Как ты себя чувствуешь, моя дорогая? – Выдавил из себя бесполезные слова. Просто хотел услышать её голос. – С тобой намного лучше, – тепло врала она, но моё сердце не согрелось, разбилось вдребезги. Услышав её голос, я понял, насколько всё ужасно. От неё остались ниточки, что рвались одна за другой. Я отчаянно пытался связать узлы на последней нитке, дабы она не порвалась, и сердце моей любви не перестало биться. – Какая же ты лгунья, – я со слезами тихо посмеялся, а она в ответ. – Но ты же меня такой полюбил. – Не отрицаю. Слёзы текли рекой. Я шмыгал носом. Упорно смотрел на свою умирающую жену. Не смел отвести взора. – Как же я тебя люблю. – Выплакал я ей в руку, следом покрывая её мокрыми поцелуями. – Боже, как же сильно я тебя люблю, – уткнулся лбом ей в ладонь, а она, в свою очередь, слабо дернула пальцами, пытаясь провести ими по моим локонам волос. – Прошу, не уходи от меня. Просто останься со мной. С нами, – мой голос стал тише. Я не сдержался – рыдал. – Я без тебя не смогу дальше жить. – Не говори глупости. – Я говорю чистую правду, – сказал я погромче, но затем моментально закрыл рот. Мои губы дрожали, а зубы бились друг об друга. – Наша принцесса будет с тобой. – Она смогла провести пальцами по моим волосам. – Я тоже буду рядом. Жена улыбнулась, а я ревел, целуя её и говоря слова о любви. Она умерла на следующее утро в моих объятиях.