1, 2. Dentis fugere — in ore non dare Зубов бояться — в рот не давать.
Звонкий студенческий смех гулом разносился по лекционным, отскакивал от светло-зеленых стен и уносился в коридоры переворачивать спокойный преподавательский быт. Надвигающийся коллоквиум, срезовая работа, практика с невероятно старым дотошным преподом, жуткий сентябрьский дождь — ничего из этого не могло сломить веселый командный дух первого курса ординатуры судебно — медицинской экспертизы, эти ребята уже своего отбоялись. Белые, местами потертые пережитыми годами халаты, торчащие воротнички рубашек и валяющиеся комком на партах лекционной чепцы — фирменные знаки врачей, а уж огромные мешки под глазами — их главные украшения. Этот поток отличался от других, уж больно много выдающихся ребят смог в себя уместить. И хоть судебно — медицинская экспертиза не отличалась наполненностью и многочисленностью — хотя двадцать человек это двадцать человек — они были невероятно сплоченными и вовлеченными в будущую профессию. По крайней мере, большая их часть, которая не была сломлена тяжелыми годами учебы, не проходила курс психотерапии после итогового экзамена по топографической анатомии и пока не встречалась с куратором их направления. Не могла заставить исчезнуть веселый гогот и промозглая холодная подвальная аудитория больницы, в которой им сегодня поставили первой парой вводную лекцию по новому циклу, а запах плесени, растущей на старых окнах, и вид ржавой металлической двери даже наоборот — бодрил! Такую разношерстную компанию, казалось, бодрило все в этом кабинете, будь то странный молочай, который отдавал последнюю честь едва попадающим в помещение солнечным лучам, или мигающая старая желтоватая лампочка. Это направление собрало «самых главных психов» — по мнению остальной части выпустившегося потока — последнего года выпуска: Хистория Рейсс, очаровательная блондинка с невероятно большими рыбьими глазами, которая то и дело укутывалась в объемный палантин и чихала из-за застоявшегося воздуха. По физической подготовке она откровенно была так себе, но по знаниям могла дать прикурить; Имир, чью фамилию все постоянно забывали, потому просто говорили «ну та, что с веснушками». Хитрая особа, пошла сюда только из-за Хистории, хоть и баллы позволяли уйти даже куда-нибудь в гинекологию или хирургию; Саша Блаус, которая спала на парте. Как и всегда получит от препода, стоит тому появиться в дверях; …и Армин. Армин Арлерт. Единственный парень из поступивших на судебку, сидел спокойнее всего и иногда поддакивал, подклевывая носом — восемь утра не самое его любимое время. Остальные либо стояли в километровых пробках в попытках доехать наконец на край планеты на пару, либо и вовсе проспали, что потом выйдет им боком. Сегодняшнюю пару должен был вести преподаватель, курирующий все их направление на последние пару лет точно, их должны распределять по практическим группам и отправить по участкам и именно поэтому вся беседа вчера вечером просто кипела от обсуждений: кого куда отправят, к кому приставят, за кем какой округ закрепят. Пару раз чуть не возникла стандартная для таких случаев словесная перепалка, и вот уж чего Армин просто не понимал. Распределением занимается этот куратор — юноша невзначай бросил взгляд на тетрадку, где на полях всегда писал имя преподавателя. Простым, словно у семиклассника почерком, было выведено «Браун Р., зав. каф. с-м э, доцент» — а это значит, что от их тупого блеяния ничего не зависело и пусть хоть все перебесятся. — Ну и где он? , — возмущенно сказала в потолок Имир, покачиваясь от скуки на простом винтовом металлическом табурете, — старый хер, даже на первую пару опоздал. Армина подбешивало ее поведение. Временами. Временами нет, но чаще, черт возьми, да. Вечно всем недовольная, постоянно что-то требующая — так и хотелось попросить ее завалить свой рот и уж посидеть спокойно подождать. Во всяком случае, уйти в столовую можно будет всегда. Арлерт решил отвлечься хоть на что-нибудь и принялся пересчитывать засохшие трупики мух между двумя стеклопакетами, лишь бы скоротать время и не трепать себе лишний раз едва живые нервные клетки. — Хотите поговорить со мной о тайм — менеджменте? , — гулкий, низкий, словно гудок парохода, голос заставил студентов подлететь на своих местах и встать. Юноша чуть не уронил табурет, благо, что тот с неприятным звуком удара металла о кафель встал назад. Как — то не так себе Арлерт представлял преподавателя приблизительно половины предметов их направления. В голове рисовались образы старого, крючковатого дедка с прокуренным голосом и километровыми стеклами в оправе очков, в старом накрахмаленном халате и с неприятными шутками про девушек и их назначение; а здесь же аж легкие спирало — высокорослый мужчина средних лет с ехидно — уставшим взглядом светло — карих глаз, спрятанных за квадратную светлую оправу очков, и трехдневной щетиной. Огромный, как белый медведь, и настолько светло — блондинистый, что почти прозрачный, как стекло или как айсберг. Точно не немец, скорее датчанин? «На таком наверное инъекции внутривенные удобно ставить было бы…» — единственная мысль, на которую хватило деятельности мозга Армина. В голосе мужчины сквозила сталь и почему-то казалось, что с таким наверняка неуместные шутки будут плохи. В аудитории была тишина, что впору было включать звук сверчков. Армин не видел, какое лицо было у Имир, но вполне мог представить — та наверняка прикусила губу и отвела взгляд в пол. Так бы поступил он при настолько конфузной ситуации; предмет еще не начался, а ты уже записана в «список пидорасов» препода не карандашом, а черным перманентным маркером. Преподаватель еще постоял с секунду, явно с легкой скукой осматривая четверых калек, доехавших на его пару. Потом вздохнул — так, что от такой интонации вздоха у студентов явно произошел внеочередной огромный выброс адреналина — и медленно, отстукивая низкими каблуками идеально блестящих туфель, прошел к столу. — Садитесь, — задумчиво, перебивая самого себя шуршанием листочков журнала. Армин только смог вздохнуть, выпуская через горло накопившийся за эти полторы минуты стресс, и принялся следить за лицом мужчины. Оно не выражало…ничего? Абсолютно безэмоциональная почти что маска, он лишь скользил взглядом по журналу и делал какие-то пометки черной ручкой, периодически поднимая все же взгляд на присутствующих. Армин смотрел так внимательно, что забывал моргать, подмечая какие — то детали в новом преподавателе: огромные красные аллергические пятна на руках, которые тот периодически чесал, явный нервный тик в виде миокимии* левого века, напряженные желваки на алебастровом лице. Хотелось выдохнуть что-то вроде «вау», но Арлерт только удивленно лупил глазами. Лупил так увлеченно, что практически подпрыгнул, когда началась перекличка: — Арлерт? — Я, сэр, — Вышло в три раза более бойко и увлеченно, чем хотелось бы самому Армину. Давно он не испытывал такого ажиотажа от присутствия преподавателя — было безумно интересно как и просто смотреть на него, как на причудливый самоцвет, так и томиться в ожидании той информации, которой он с ними поделится. — Блаус? — Здесь, — с небольшим промедлением и легкой полусонной интонацией. Саша явно все еще спала. — Не спим на паре, — на лице профессора Брауна возникла легкая улыбка и атмосфера в аудитории будто сама по себе начала становиться чуть более дружелюбной, — Имир, — елейной интонацией и по имени, явно довольствуясь тем, что нашел себе любимицу на пары. Та лишь подняла руку. Девушке не привыкать брать на себя весь шквал любви преподавателей — уж больно остра была на язык — зато сколько историй и анекдотов из этого вытечет впоследствии! Каждый курс сопровождался каким-то внеочередным курьезом, в котором обязательно участвовала шатенка, и это не могло не забавлять. Мужчина вздохнул и быстро проставил оставшиеся «энки» в журнале, прежде чем громогласно на всю аудиторию наконец произнести: — Меня зовут Райнер Браун, я доцент, доктор медицинских наук, ваш куратор и бла-бла-бла, — не отрывая взгляда от журнала начал мужчина, выписывая под конец какой-то неопределенный, но весьма изящный пируэт ладонью, — я буду вести у вас экспертизу по материалам следственных и судебных дел, судебную гистологию, виды судебных травм и их особенности и еще приблизительно оставшиеся пятьдесят — семьдесят процентов предметов попеременно с другим преподавателем, наверняка вы будете очень рады видеть меня на каждом зачете и экзамене, — легкая ухмылка, обнажающая клыки, словно сама собой расцвела на лице мужчины, добавляя живости. Тот правда как-то очень тяжело, вымученно выдохнул и наконец перевел взгляд на студентов, поправляя двумя пальцами слетевшие с переносицы очки: — Староста — то хоть здесь присутствует?..***
Арлерт давно не ощущал себя так сконфуженно, когда давал кому-то номер и выходил из аудитории. Он даже споткнулся, вызывая у мистера Брауна приступ гомерического громогласного хихиканья. Почему-то где-то в глубине его души создавалось ощущение, что он не преподавателю диктует несчастные цифры мобильного и адрес электронной почты, а какой-то смеси папика и серийного убийцы. Может, стоило меньше концентрировать внимание на пуговице, едва держащей рубашку в области груди доктора Брауна, тогда бы и мысли такие странные в голову не закрадывались. К удивлению Армина мужчина оказался невероятно приятным в простом общении, открытым к диалогу и даже не пахло всей этой высокопарностью и помпезностью, свойственной некоторым преподавателям их учебного заведения. Нет — нет, конечно, создавалось ощущение, словно ты общаешься с инопланетянином из-за общей необычности внешнего вида, но… Боже, ну лишь бы тот не заметил, как долго он смотрел на эту пуговицу… — Армин! , — визг Хистории буквально заставил его вернуться из тяжелых дум, а летящая блондинка не оставила ему и шанса на то, чтобы увернуться — пришлось ловить и прилетать спиной в стену, — Ну что он тебе сказал? Он такой странный, ты видел? Здоровый, как кабан, а кожа — то, ну кожа, а волосы? Я слышала, что он едва ли не лучший специалист в области экспертизы во всем округе, нам очень повезло, Армин! Имир, конечно, не разделяет моей радости, что мистер Браун наш преподаватель и куратор, но я — то думаю, что он наверняка неплохой мужчина. Вот бы попасть к нему в бюро, а? Он же тебе должен скинуть списки распределения? , — неумолкающее щебетание шквалом вылилось прямо в лицо юноши и он даже растерялся, лишь кивая на каждый вопрос девушки. Мало о чем он хотел сейчас думать, кроме как о собственном маленьком позоре и шоколадном бриоше из столовой. Девушка будто уловила его подвешенное состояние и сама немного остановилась. Видимо, лишь для того, чтобы набрать воздуха в легкие, и выдохнуть заговорщицким шёпотом: — Боже, ты вообще видел его сиськи? Они же огром- — ХИСТОРИЯ.***
3.
Dura lex, sed lex Закон суров, но это закон
»…Согласно последней сводке сведений со спутников нас ожидает один из самых дождливых месяцев весны! Гидрометеорологический центр подготовил итоговый отчет по предполагаемой погоде на сентябрь и он, конечно же, не может не разочаро-…» «…Приблизительно к этому часу ожидается начало громкого судебного де-…» «…Стоит ли говорить о том, какие финансовые убытки потерпел Берлин при таком отвратительном осуществлении изготовления отопительного оборудования на территории стра-…»
Звонко бряцнула металлическая ложка о тонкий край полупрозрачной миски из цветного темно — зеленого стекла, звуки в комнате разом притихли — словно их отрезали. Ни свиста ветра за окном, ни пения птиц, ничего. Светлое помещение со старой, но очень добротной мебелью остановилось лишь на секунду, набиралось сил, даже жужжание водопроводной воды было более тихим, чем обычно. Или так только ему казалось — кто ж его знает. Что только не причудится с его работой. С какой — то невероятной усталостью доселе спокойно сидевший мужчина выдохнул: — Merde, — и звучно отхлебнул крепко заваренный зеленый чай из кружки, попутно все же выключая к чертовой матери проклятущий ящик. Поиск хоть чего — то, кроме прогноза погоды и криминальной сводки, откровенно его умотало и тут уж хоть стой — хотя тот сидел — хоть падай. Измученное бессонницей и невероятно насыщенной ночной сменой лицо не сулило ничего хорошего, ни грамма положительных эмоций на этот день. Ноги тянуло от усталости, неудобные ботинки сжимали щиколотки, свитер кололся и вообще все было как — то не так. — Жан, mon petit cœur*, что же ты р`угаешься пр`ямо за столом! , — звонкий, как колокольчик на елочной игрушке в канун Рождества, женский голос не прекращал его отчитывать вот уже последние тридцать пять лет. Это даже больше, чем четверть века, и эта мысль вызывала у Жана грустную улыбку, — Хоть бы своей стар`ухи постеснялся! Уже такой взр`ослый мальчик у меня, весь в щетинах и сединах со своей р`аботой, а все равно такое себе позволяешь! , — со свойственной французской картавостью скакала по согласным женщина, не изменяя интонации — все такое же прошибающее возмущение. Ни этот тон, ни раскраснелые пухленькие щечки madame, ни свернутое в жгут вафельное полотенце не пугали его уже последние лет двадцать; ну, или с момента, как он съехал в свою собственную квартиру из родительского гнезда. Тот лишь вздохнул, утыкаясь лицом назад в тарелку, чтобы дохлебать самый потрясающий луковый суп и наконец убежать назад на так горячо любимую работу. Препираться с единственной родительницей мужчине совершенно не хотелось, как и вымещать на ней тяготы прошедших двадцати четырех часов; та и так скрепя руки и сердце выдерживала деятельность любимого отпрыска, а если уж дать мнительной женщине хоть маленькую толику подробностей — скандала не избежать. Именно поэтому существовала зефирно — розовая версия, подсвеченная радугой, в которой Жан Кирштейн не носился по всем кладбищам и болотам, стирая ноги в кровавые незаживающие мозоли, лишь бы собрать останки умерших и опросить каждую блядь в подворотне, а сидел в офисе и ставил печати на архивных бумажках, возвращался домой строго в девять вечера, обязательно полезно ужинал по правилу «идеальной тарелки», не пил алкоголь и не курил, чистил зубы и ложился спать. Обязательно в носках. Иначе замерзнет. Так хотя бы матушка будет спокойна. Эмоциональная стабильность этой прекрасной дамы была для него невероятно важна, поэтому мужчина старался как минимум два раза в неделю заходить на завтрак или обед, обязательно иногда звонить, скидывать фотографии, присылать открытки, приезжать чинить мебель в старой, но очень хорошенькой и опрятной квартире, и много еще чего он пытался делать, чтобы его любимая le maman могла на работе сказать своим подружкам, что вырастила просто прекрасного сына. Обычно в сладкой птичьей трели ее рассказов обязательно проскальзывал укор, что вот все вообще-то прекрасно, только бы нашел он себе девушку подстать, да и про детей пора задуматься. Жан лишь закатывал глаза, туповато кивал и говорил, что найдет. Лишь бы мама была спокойна. В отличие от его мобильного. Темный экран новенького айфона, заклеенный гидрогелевой пленкой в каком-то из сервисных центров, постоянно вспыхивал от уведомлений из рабочих чатов и туда было даже страшно кидать взгляд, не то что внимательно присмотреться: тридцать три уведомления из ватсаппа, двенадцать из вайбера, парочка из инстаграмма, наверное, единственные не по работе, о, и куда же без фейсбука. Еще парочка пропущенных и о, вуа — ля, опять звонок! Беззвучный режим спасал на ура, хотя бы во время завтрака и обеда можно было спокойно посидеть, не обращая внимание на дребезжащую вибрацию, родственную сейсмической активности в Исландии, и адский вой рингтона. Телефон на секунду погас и сразу же вспыхнул вновь. Яркая фотография темноволосой женщины заставила бы сердце мужчины трепетать, вернулись бы они на парочку лет назад в институт, где он был на пару курсов старше, а она, такая юная и прекрасная, обращала бы внимание хоть на кого-то, кроме своего сводного брата — тупицы. Тошно, аж желваки сводило. Сейчас их отношения даже близко нельзя назвать дружественными — исключительно рабочие, да и Аккерман звонит ему только тогда, когда отдел по контролю наркотиков внезапно натыкается на внеочередной труп, который обязательно нужно было спихнуть на широкие сильные плечи капитана убойного отдела. Жана не то, что бы очень это устраивало, но будто бы у него был иной выбор. Бодаться с Микасой себе дороже, гораздо проще взять, ответить и с грустным вздохом согласиться. Он быстро запихнул кусок багета в рот, утрамбовав его языком куда-то в область за правой щекой, провел пальцем по экрану и промямлил, едва удерживая телефон между скулой и плечом: — Слушаю, Микаса. Голос девушки глушился начинающимся ливнем.***