Пташка села на ладонь

Яньцин шумно вздыхает и шевелится. Встрепанная голова лежит на бедре генерала, на плечах — домашняя одежда. В ней Яньцин выглядит совсем ребенком, без единого знака отличия — даже не «мальчиком генерала». Он под домашним арестом, пока рана не затянется. Пару дней, сказал лекарь — пара дней кажется вечностью. Поняв, что он уснул прямо на кушетке в гостиной генерала (на его бедре), Яньцин подскакивает. — Простите, я забылся, — спину выпрямил дисциплинированно. Правда, глаз протирает совсем машинально. Генерал выглядит так, словно и его утянуло в дневной сон, моргает пару раз, пока взгляд не становится ясным. – У тебя был небольшой жар. – говорит он неторопливо, – А сон – лучшее от него лекарство. Утром Яньцина осмотрел врач, и раны (на вид довольно серьёзные) оказались вполне излечимы. Цзинь Юань медленно прокатывает в голове мысль: они живут в чудесную эпоху, когда воспаление способно пройти за сутки благодаря достижениям Лофу Сянчжоу. – Сейчас... Пальцы генерала касаются открытого лба Яньцина между помятой челкой. Ждут чего-то. – Сейчас жара нет. Ты быстро восстанавливаешься. Это естественно для твоего молодого возраста, но этим преимуществом едва ли разумно пользоваться. Что такое? Взгляд Яньцина не задерживается на лице Цзинь Юаня — они так и не поговорили о самоволке лейтенанта, от последствий которой он за полдня извелся. Яньцин чувствует, что он подвел генерала (недостаточно силен, чтобы поймать и победить преступника) и в то же время он расстроен за себя. Потому что теперь жалкий раненый, которому мало что можно, и дурачок, который переоценил свои силы (стратегический просчет — худшая глупость). В голосе Цзинь Юаня слышна улыбка. – Что это за лицо? Тебе обидно, что я решил проследить за твоим выздоровлением самолично и запер в четырёх стенах? Яньцин помнит, что чувствовал себя неважно – голова болела, от лекарств ум и тело сделались медлительными. Он мельком смотрит в глаза генерала – и тут же взгляд упархивает в сторону. Светлые брови сходятся на переносице – борьба непродолжительна: – Я наказан? – это единственное объяснение, которое Яньцин нашел. – Я ведь могу двигаться. Вы могли просто ограничить мои тренировки, но не... Запирать, да. По взгляду Цзинь Юаня может сложиться впечатление, что он умеет читать мысли. – Наказывать кого-то в должности лейтенанта? Нет, это должно быть унизительно, – голос низкий и вкрадчивый, – Ты уже не маленький мальчик. Вздохнув и сменив тон на бодро менторский, он добавляет: – Никаких тренировок. Только отдых и лекарства по расписанию. Разумеется, Яньцин себя ребенком не считает – да и не считается вполне официально, вот только рядом с генералом не всегда чувствует, что это так. А может, дело в том, что отдых без тренировок кое для кого – сущее наказание. Яньцин теперь еще и смущен. Плечи опадают, но он стряхивает с себя тяжелые чувства и теперь смотрит в глаза генерала – стратегия сменилась. – Я же не могу отдыхать все время. Клинок затупится, если его не затачивать, – да-да, теперь это мольба, пусть и в сдержанной форме. – И за три дня взаперти я и сам изведусь, и вас… изведу. За ответной реакцией Цзинь Юаня можно следить по одной вяло приподнятой брови. – Каким же образом ты планируешь меня изводить? Разумеется, после того, как изведешься сам? – уточняет он с неподдельным интересом. Любуется растерянностью на юном лице и добавляет, – Разумеется, тебе будет скучно с таким стариком, как я, один на один и без дневной рутины Рыцарей. – Я не плани... Потому что такие вещи не планируют, как можно! Яньцин почти оправдывается. И хмыкает: – Вы самый интересный человек, с кем мне доводилось разговаривать, генерал. Я бы заскучал в заключении с кем-то другим. Яньцин предельно серьезен. Пусть Цзинь Юань взял его под крыло сам, совсем ребенком, но Яньцин все же выбирал, кого слушаться, а значит, тоже выбрал его. И с присущим юности высокомерием часто напоминал об этом. Потом до Яньцина доходит еще одно: генерал вообще-то не в форме, значит, официально не на связи с Обителью божественного провидения. "... Проследить за твоим выздоровлением лично..." – Вы взяли выходной, чтобы приглядывать за мной? – уже тише догадывается Яньцин. Генерал склоняет голову на бок, показывая, что сейчас он смотрит точно перед собой, точно на Яньцина. – Попробуй встать? – внезапно предлагает он. Яньцин пробует. Оперевшись на спинку кушетки, опускает на пол сперва здоровую ногу, а после раненую. Потом поднимается – легко и порывисто. Издает тихий звук и позорно теряет равновесие, хватаясь за плечо Цзинь Юаня. Цзинь Юань реагирует на маленькую ладонь, впившуюся в плечо, абсолютно спокойно. Он естественным жестом придерживает Яньцина в районе рёбер и констатирует факт: – Пока еще больно, ты не можешь надёжно встать. Тело – это тоже оружие, Яньцин, – ладонь делает пару поглаживающих движений по боку, торс юноши твёрдый и узкий, – Не стоит умножать повреждения, которые можно восстановить без последствий. Яньциню приходится сделать усилие, чтобы смолкнуть и скрыть дрожь в теле: лекарства помогают с болью только в расслабленной мышце. Сопит он очень сосредоточенно, нахмурясь. Когда-то в детстве Яньцину случалось болеть какой-то банальной хворью, но раны ему плохо знакомы. Он привык чувствовать себя неуязвимым, сколько бы его ни предупреждали об обратном. Отрицание не дает ему переживать боль по-настоящему, мысль соскакивает с нее, стоит сигналу уйти. Но Яньцин слушает Цзинь Юаня, его глубокий, спокойный голос, знающие интонации. Яньцин ему доверяет. И постепенно смиряется – Так и правильно подлатанный кузнецом клинок становится крепче. Присядь. Не тревожь рану. И ты правильно понял: я наконец использовал своё право на выходные, чтобы составить тебе компанию на период выздоровления. Как твой наставник, я должен научить тебя и тому, как не усугубить полученные травмы. Тебе придется выучить и этот урок. Следующее тёплое прикосновение: ладонь скользит по спине Яньцина в домашней рубашке. – Итак. Если тебе со мной интересно, то чем хочешь заняться? Новое поглаживание отзывается в теле иначе — крошечной, но молнией. Яньцин замирает, и теперь взгляд направлен только на лицо Цзинь Юаня. Юноша неторопливо кладет вторую руку на другое плечо генерала. На этот раз он не напрягает пострадавшую ногу и присаживается на колено Цзинь Юаня только за счет здоровой ноги. Плавно, с полным контролем. Показывая, что справляется. Выбор Яньцина предсказуем — как сладости для ребенка помладше. Если он не наказан, значит, можно. Только взгляд генерала, как всегда, проницательный, заставляет Яньцина замереть. Почувствовать себя мальчиком в каком-то не до конца понятном смысле. Побарывая накатившую робость, он переводит руку ближе к шее Цзинь Юаня. Воины должны быть смелыми — на поле боя или в мирной жизни. — Могу я, — а голос-то совсем тихий, — поцеловать вас? Прилетела любопытная птичка, крутит головой, рассматривает блестящими глазами, не бежит из-под пальцев, желающих погладить нетронутые мягкие перья, шёлковые на ощупь. – Какое рациональное решение, лейтенант. Использовать мой выходной... Цзинь Юань тянет бархатно и несерьезно, а сам глаза в глаза любуется Яньцином, просящим выражением в золотистых радужках, трепетом дыхания. И сам делает внезапно шумный вдох. Обнимает Яньцина за талию – тонкий, маленький, лёгкий, бедром можно ощутить, какие угловатые у него бедра и ягодицы. Можно без труда поднять на руки... Яньцин замирает – и правда птичка – от звука вдоха, похожего на ветер, от объятий. У них еще было недостаточно близости, чтобы лейтенант реагировал на эти вещи спокойно, как на привычные. Яньцина обжигает предвкушением, волнением, он все еще подбирается, готовый в любой момент отбить если не удар, то подачу – генерал часто испытывает способность ученика быстро мыслить и принимать решения. Но сейчас все происходит плавно. Цзинь Юань касается пальцами его щеки, ладонью можно обнять лицо, такой большой она смотрится, что генерал и делает, медленно приближаясь и выдыхая в губы: – Можешь, ласточка. Целуй. И замирает на расстоянии дыхания. Яньцин слышит – слово, которое звучит только в такие моменты. Наедине. И только если они с генералом переходят тоненькую черту протокола. На тот новый, толком не изведанный кусочек, куда птичка приземляется с любопытством и осторожностью. Рот Яньцина приоткрывается, словно он удивился прямому приглашению. Взгляд на миг опускается на губы Цзинь Юаня – дрогнули русые ресницы. Яньцин снова смотрит в глаза, когда подается ближе. У него совсем девичьи губы. Поцелуй полудетский – мягкий, почти вопросительный, дыхание сосредоточенное. Рука у ворота генерала сжимается – то ли признак волнения, то ли попытка держаться ровно. От Яньцина едва заметно пахнет лекарствами, но больше – им самим, свежо и сладко, словно манят персиком. Только – Цзинь Юань незаметно усмехается – неспелым. Поцелуй даже не издаёт влажного звука, но он трепетней, чем просто благодарный или (Эоны свидетели этого падения) по-детски милый. Этот поцелуй просящий. Цзинь Юань гладит Яньцина по спине и бокам медленными движениями – и целует сам, показывая, как это бывает, как это может быть. Пока ничего глубокого, губы просто прикасаются, мягко впечатываются, отрываются, дразня, и припадают снова. Цзинь Юань неторопливо и нежно выцеловывает небольшой рот, внутренне млея от контраста. Яньцин юный, тонкий, неопытный – и весь его. То есть, Цзинь Юань хотел бы этого полного обладания, но он контролирует свою жадность, осаживая слабой, но все-таки виной за природу своих действий. Яньцин действует довольно смело для мальчика, который толком не умеет целоваться. Он ведь даже не может притвориться опытнее, чем есть – его первый поцелуй был с Цзинь Юанем, и ни к кому другому Яньцин не тянулся даже из любопытства. Частично потому, что это было бы ветреностью; частично потому, что никто другой его не интересует. Страх насмешки всегда где-то рядом, но Яньцин не подает виду; генерал из тех, кто не недооценивает его, несмотря на возраст. Генерал дарит ему взрослое внимание и недетские ласки, и Яньцин откликается, раскрывая губы чуть шире. Сколько искушенных любовников на Лофу сейчас красовались бы со всех сил, лишь бы впечатлить генерала. Сколько из них бились бы даже за один поцелуй. Яньцин об этой популярности наставника не знает, у него в голове – только "здесь и сейчас", только его поцелуй и желание повторить то же движение губ, ту же ласку, порой тягучую, порой дразнящую. Все-таки Яньцин очень способный ученик. Поймав ладонь Яньцина, он целует подушечки пальцев, центр и венки на запястье, поднимая взгляд – ласковый, внимательный и как будто чуть болезненный за золотистым блеском. Проверяет, того ли хочет юноша у него на коленях. Яньцин замирает, удивленно моргая, когда Цзинь Юань уводит с плеча его руку. И все это – то ли ухаживание, то ли комплимент красоте (то ли нежность, которую Яньцину пока непросто распознать), поцелуй в ямку в середине ладони, в узкое бледное запястье, совсем нагое, не скрытое ни наручем, ни рукавом, и Яньцин тихо ахает, выпрямив спину и глядя во все глаза. Это очень красиво – он это понимает. Генерал в этот момент очень красив. От его взгляда внутри как будто простреливает, хотя Яньцин не знает, почему. Только сглатывает, чувствуя, как мелко колотится сердце. Потом кладет ладонь на щеку Цзинь Юаня и гладит не спеша, большим пальцем по скуле, прежде чем тянется сам и целует снова, придвинувшись ближе на его бедре. Смелее. Цзинь Юань не знает, любит ли его лейтенант или просто не может отказать, оказываясь ведомым его волей. То есть Цзинь Юань знает, что безотчетно любим, видит восхищение в глазах и неоформившееся в ясную мысль, но явственно для него, умудренного опытом, желание. Яньцин не задается вопросом о чувствах генерала. Он не испытывает и тени сомнения, его доверие абсолютно, он уверен, что в происходящем нет ни малейшего злоупотребления. Цзинь Юань учит его ласке, как учит всему остальному. Наедине, потому что такие отношения интимны. Зовет ласточкой – мягко, бархатно, приглушенно. Заглядывает в глаза со своей обычной полуулыбкой в прищуре – и будто читает мысли. Яньцину с ним просто хорошо. Для него так естественно, что его поцелуи достаются именно Цзинь Юаню – в самом деле, разве мог это быть кто-то еще? Точно не сейчас. Маленькие пальчики на собственном лице ощущаются щекоткой мягких перьев. И Цзинь Юань подаётся вперёд взаимно, думая лишь о том, что Яньцин не врет, он всегда прямолинеен. Рука на тонкой спине давит сильнее, заставляя гнуть поясницу, второй рукой Цзинь Юань берёт его за затылок, мягко поглаживая – и медленно добавляет к поцелую язык. Раздвигает им теплые губы и движется неглубоко, но ритмично. Раз, другой, касание губ и снова язык, дразнящий чужой, намекающий, что можно коснуться также. Яньцин изгибается в спине, охотно повинуясь давлению теплой ладони. Его дыхание сбивается, и собственный язык кажется мальчишке маленьким и неловким, когда Цзинь Юань по-львиному вальяжно гладит его своим. Яньцин открывает рот еще чуть шире. Он скор на реакцию, но сейчас еле успевает мелко лизнуть, прежде чем поцелуй прерывается. Цзинь Юань медленно отодвигается, изучая Яньцина снова, в лицемерной попытке убедиться, что не делает неприятно. Яньцин не дает Цзинь Юаню толком рассмотреть его лицо – тянется снова с настырностью и легкостью одновременно, даже не подумав дважды. "Я не договорил". Генерал всегда дает Яньцину столько попыток выучить новый прием, сколько требуется, так что у него даже не возникает вопросов, можно ли продолжать. Жадный до нового в ласке, Яньцин целует Цзинь Юаня вновь, сразу раздвигая его губы скользящим движением языка. Получается совсем не так плавяще, как у взрослого мужчины, но Яньцин старается. Замедляется, повторяя то, что успел уловить – ощущения во рту не так привычны, как отблеск меча, но Яньцин всегда гордился своим умением схватывать на лету. Он будет пробовать, пока не получится. А кто выносит оценку, насколько хорошо он справился? Разумеется, его наставник. С самыми крепкими объятиями и самыми красивыми руками. Цзинь Юаню почти всегда бывает трудно распалиться из-за собственного темперамента, и возбуждение обычно происходит из разума, а не от конкретных действий. Вот и сейчас, удерживая и поглаживая изгиб талии Яньцина, которая не сильно выделяется на начавшем вытягиваться лёгком теле, он ловит себя на мысли, что хочет сделать с Яньцином нечто шокирующее, дерзкое, соответствующее скорее темпераменту ученика. И от фантазии сладко тянет внутри. Настоящая страсть, кроме как в битве, Яньцину пока не знакома – так думает генерал, сомневаясь, думал ли его мальчик о таких вещах раньше. А язык, изучающий дозволенное, двигается неумело, но настойчиво, и это приятно. Цзинь Юань хочет, чтобы Яньцин пробовал свои силы на нём и обворожительно ошибался. Яньцин действительно не думал о близости с кем-то никогда прежде. Его все устраивало: стезя Облачного Рыцаря для мальчишки была захватывающей, как игра, и притом серьезным делом жизни, которое признавали и взрослые. Ему достался лучший взрослый и лучшие игрушки – чего еще желать? Зачем какие-то там отношения? Так продолжалось, пока новые условия не подкинуло уже тело. Но и здесь Яньцина подхватил наставник – лишний раз показав, что мальчик в надежных руках. Что один на один с изменчивым миром он не останется. Цзинь Юань втягивает маленький язык в рот и обводит своим, упруго дразня. Затем отрывается, с лёгкостью поднимает юношу и аккуратно, сажает его на своё бедро – верхом. – Согни колено. Вероятно, это немного больно. Но Цзинь Юань держит надёжно, и его массивное бедро позволяет сидеть, не напрягаясь. Янцин сопит, теряясь под умелым напором взрослого, и дыхание сбивается, а потом – конечно, сгибает колено, слушается, и не подумав перечить. Он обнимает Цзинь Юаня за шею, сидя верхом на его бедре. Боль ерунда, когда они вот так, глаза в глаза. – Как думаешь. Мне стоит прочитать тебе лекцию о тактике боя с превосходящим противником? Генерал всё-таки поддевает, но совсем мягко. Создаётся впечатление, что превосходящая сила тут он, и не в схватке. – Или ты хочешь заняться чем-то другим, моя ласточка? Яньцин лишь хмурит брови немного, услышав шутку генерала: – Лекция с поцелуями не совместима, – а потом предсказуемо вспыхивает. Как шелковый лоскуток над пламенем свечи – ресницы вздрагивают, сердце делает скачок. Яньцин понятия не имеет, как можно ласковым словом низвести человека со свободной волей до состояния ковра у чужих ног, но он прекрасно чувствует, что такие обращения делают лично с ним. Ему чего-то хочется – услышать это слово еще, еще ощущать на себе ладони генерала, еще чувствовать его дыхание на коже. – Отчего же. Ты можешь целовать меня в шею, я стану говорить, а ты слушать, потому что рот будет занят. Смеясь глазами, Цзинь Юань убирает длинные волосы с виска Яньцина за ухо, но это не сильно помогает. – Я не слишком чувствительный, но мне будет приятно твое внимание. Как бы дразня, он чуть запрокидывает голову, и стойка на его рубашке расстегнута, обнажает жалкий кусочек голой кожи – но уже это необычно, этого нет на работе, нет этой впадины под кадыком. – Или мы можем проверить, чувствителен ли ты. Жесткие пальцы ласкают ушную раковину, невесомо гладят за ухом, где забранные волосы ощущаются особенно приятно. Яньцин навостряет ушки, взгляд опускается на шею Цзинь Юаня – зерно соблазна падает в благодатную почву. Предыдущая их близость была куда больше про Яньцина, а сам он до генерала так и не добрался. Разве что парой поцелуев. Само многообразие возможностей заставляет маленькие серебряные шестеренки в его голове крутиться с утроенной скоростью – прикосновение оставляет след на коже, обжигает обещанием большего. Яньцин понятия не имеет, насколько чувствителен он сам, и все еще переваривает мысль, что Цзинь Юаню может быть приятно просто его внимание. Его... желание, ведь речь о нем? Яньцин подается ближе, крепче обняв Цзинь Юаня за шею – снова по-детски, он разве что не виснет на генерале, когда зарывается носом в его волосы. У самого Яньцина волосы собраны в низкий хвост, который не мешался на подушке – струятся за спиной, челка встрепана, вид самый что ни на есть домашний. – Я хочу еще, – если спрашивают, если предлагают – надо брать. По крайней мере, эта часть их разговора вряд ли будет тренировкой на хитрые тактические приемы. Яньцин отстраняется ровно настолько, чтобы посмотреть на губы генерала. – Хочу научиться у вас поцелуям с языком. Он нарочно говорит: "у вас", – флиртуя в меру своих сил. А то мало ли, вдруг Цзинь Юань пошлет его еще к кому-то, еще поди специалиста найдет. Нет уж! Яньцин так обворожительно лезет к нему, на него, так близко смотрит и сопит, что Цзинь Юаня плавит от чувства власти: возможности дразнить, учить, видеть чужие успехи и чужие реакции. Щеки у Яньцина великолепного розового цвета, расцвели нежно. – Что ж. Целоваться с языком для начала лучше медленно. Нужно найти ритм и ласкать друг друга плавно, передавая и встречая. Это не сражение. Это похоже на танец или на удачные мазки кистью, – Цзинь Юань усмехается и расслабляет рот, – Пробуй. И расскажи мне, что чувствуешь. Мальчик замирает, слушая объяснение. Ни танцы, ни живопись не давались Яньцину с той же легкостью, что фехтование – скорее уж другие искусства приходилось объяснять уже через него. И тем не менее он старается принять смысл чужих слов. Поморгав, он с серьезным выражением лица приоткрывает рот и подается ближе, пока его губы не сливаются с губами генерала — плавно и мягко, и поцелуй Яньцина все еще слишком расслабленный. Он сразу же запускает язык в рот Цзинь Юаня, юрко и тонко, как котенок. Старается не спешить, но ласкается по-прежнему мелко. Это все еще не похоже на то, как ощущаются поцелуи генерала. Яньцин замедляется еще, берет паузу, почти разрывая контакт, а потом раскрывает рот шире, чтобы углубить поцелуй. Язык мягко мажет по языку, но на этот раз не ускользает, а гладит нехарактерно неторопливо. Сопит мальчишка при этом крайне сосредоточенно. Поначалу Цзинь Юань просто позволяет себя целовать, а точнее – вылизывать, создавая ассоциации с голодным котенком. Кошка генерала, пока еще была крошкой, порой топтала его лапами и сосала то домашнюю одежду на груди, то руку. Удивленный, Цзинь Юань едва раскопал информацию о том, почему это происходит, и понял, что невольно заменяет кошке родителя. Ему щекотно, запах и вкус Яньцина нежные, как будто тоже не взрослые, без единой терпкой нотки. Почувствовав нужное движение, Цзинь Юань отвечает, и они медленно целуются. Не идеально, но глубже и размеренней. После чего Цзинь Юань с напором обводит маленький язык по кругу. Отпускает. – Молодец, – хвалит он Яньцина и перебирает пальцами по шее, – Это приятно. Кстати... У меня будет еще один вопрос к тебе, мой мальчик. Яньцин словно ловит волну – стоит генералу ответить, это окрыляет мальчика, и он повторяет то же плавное движение, которое принесло ему успех. Взаимность поцелуя как награда, и он лишь тихо подает голос, когда Цзинь Юань выводит ласку точкой, прежде чем отстраниться. Яньцина слегка ведет, но он моргает и кивает, подтверждая: приятно, еще как. Быть "молодцом" ему привычно, но так и должно быть. Странно было бы не справиться. Не получить от генерала слова одобрения. На шее пониже уха золотятся короткие, мягкие волоски, их задевают шероховатые мужские пальцы, и от этого простого прикосновения Яньцин чувствует себя опьяняюще взрослым. – Да? – сразу отзывается он, приподняв брови и слегка вздернув подбородок. Обращение тает на языке кусочком масла, обволакивает разум. Яньцин расслабляется, это все меньше похоже на урок, где ему нужно сохранять бдительность, и тем приятнее. Цзинь Юань рассматривает красоту перед собой с вниманием, упиваясь. В груди тянет от смешанных чувств, свербит от того, что его действия, его слова, его прикосновения – сейчас создают из мальчика и без того чудесного – нечто новое, нечто прекрасное. Чувство собственничества словно борется с ватной нереальностью происходящего. Яньцин не умеет вожделеть, не ищет плотского, не соблазняет целенаправленно, не знает и не чувствует, возможно... Или – Цзинь Юаню удалось пробудить в нём самый первый жар, самое первое неосознанное влечение. И от этой возможности больно сладко даёт в виски. Вот он: мой и только мой, всё его первое для меня. Яньцин о своей красоте даже не задумывается: ни грамма кокетства, он не привык оценивать привлекательность, свою или чужую. Видит, как видит цвета одежды и другие особенности, может даже завороженно обернуться, но к себе и не думает примерять. Для мальчишки то, какой он есть, не имеет особой ценности. Тем более он не знает цену своей невинности, той небесной чистоте, которая могла бы ослеплять. Не ценит мимолетности неповторимого момента. Он не знает, что дарит Цзинь Юаню. Для Яньцина это просто урок, который он втайне желает иначе, чем прочие. Мальчик даже не знает толком, почему. – Скажи, – ладонь ложится на здоровое бедро, поглаживая медленно, заземляя и показывая расположение, – Что тебе известно об интимной близости между людьми? Между двумя мужчинами? – Для видов, которые размножаются половым путем, это способ зачать ребенка, – спина выпрямляется, скулы все еще розовеют, и Яньцин отвечает бойко. Он знает, чему его учили. – Если семя мужчины укоренится в женщине. Все прочие действия между лицами разного или одного пола совершаются для удовольствия, – по мере говорения голос Яньцина становится тише, потому что он понимает: это же учебник, генерал наверняка спрашивает его о другом. А другого в голове нет. Случайно подсмотренные поцелуи ничего нового не давали, кроме жара в животе, и сказать об этом мальчишке нечего. Губы Цзинь Юаня дрожат в лукавой улыбке – на «зачатии» и на «семени мужчины». Яньцин неплохо учится, тем более знания ему нужны разноплановые и не слишком углубленные в том, что не касается меча. На Лофу принято просвещать детей и подростков о таких вещах, так как рождение секс такой же процесс, как и все природные. Однако вопрос и правда не в этом. Забавен лишь сам бойкий ответ. – Всё верно, – кивает Цзинь Юань, – Все прочие действия совершаются для удовольствия. Между людьми – для обоюдного. И всегда стоит прислушиваться к словам партнера, выяснять заранее, что он считает приемлемым, что любит. Не таить, если что-то в интимном процессе идет не так. Яньцин чуть ерзает, слушая Цзинь Юаня, и тут же следует полученному совету: – А что любите вы? Он спрашивает это без трепетного замирания, так же, как когда пробует сразу прием, который ему только что успели объяснить. Но в глазах цепкий, зоркий блеск, ожидание и совсем немного – неосознанная просьба. Яньцин не хочет быть глупым котенком, он хочет делать так, чтобы и генералу с ним было приятно. Он даже не сразу догадывается, что это работает в обе стороны: раз генерал усадил Яньцина на свое колено, раз выделяет свое свободное время на поцелуи, значит, он хочет сделать Яньцину приятно. И научить его получать удовольствие. Склонив голову на бок, Цзинь Юань добивается того, что челка открывает больше лица. – Любовные ласки – это радость тела, разума и эмоций. Это близость, основанная на желании сделать человеку приятно через тело. Губы, руки, кожу, соитие. Сам момент, когда всё внимание направлено друг на друга. Однако... Действия для удовольствия, для понимания своего тела можно совершать и в одиночку. Ты когда-нибудь удовлетворял свои желания таким образом, мой хороший? Голос Цзинь Юаня ровный и мягкий. Он не звучит пошло, не пытается вовлечь во что-то неприятное. Он держит Яньцина за бедро также тепло и надёжно. Сердце Яньцина бьется чаще, он смущается и изо всех сил старается не подать виду – но в эту благодатную почву падает роковой вопрос об одиночных экспериментах. И Яньцин окончательно краснеет. Никто не учил его стыду, но сейчас он понимает, что они говорят о чем-то стыдном. Не неприятно, но так, что дать ответ вслух становится тяжело. Яньцин терся о постель. Тайком. И ему это нравилось. Он инстинктивно скрывал это ото всех – как-то само собой вышло, не задавать же вопросы. Первый поцелуй мальчика с генералом произошел не из-за этого, больше из любопытства. Но с того момента, как Цзинь Юань его поощрил, Яньцин решил, что продолжит изучать новое под чутким руководством наставника. Сейчас его решимость подвергается испытанию, но Яньцин честный мальчик – он кивает, пусть молча и отведя взгляд, но твердо. – Ну, ну, не стоит, – выдывает Цзинь Юань с мягкой улыбкой, касаясь тёплой от румянца дальней щеки Яньцина, не старается повернуть, но гладит, сложив пальцы лодочкой. – Всё в порядке. Это все делают. В том числе я. Генерал решает умолчать о том, что в целом не так уж сильно нуждался в мастурбации последние... Годы? Не из моральных принципов, а из-за до смешного сонного либидо. Светлые брови Яньцина поднимаются выше, он почти переводит взгляд на Цзинь Юаня, но сдерживается, потому что, разумеется, его ум мчит вперед разговора – и воображение уже задается вопросом, как это делает генерал. Лицо горит только сильнее от самой мысли – запретной и даже немножко кощунственной. Представить – все равно что подсматривать: Яньцину не разрешали. А ведь он, при всех своих юношеских изъянах характера, безмерно уважает Цзинь Юаня. – Хорошо, что ты уже знаешь, как это может ощущаться. Какой обычно бывает финал. Цзинь Юань садится прямее, сокращает расстояние между ними. – Пережить такое с человеком, которому доверяешь, ощущается во много раз красочней. Хотя и немного страшно, я знаю. Сказанные с улыбкой слова опаляют дыханием щеку Яньцина. Генерал обнимает его за талию, притягивает к себе, заставляя проехаться промежностью по бедру, когда объятья становятся теснее – и целует. Ласково, тягуче и постепенно, снова начиная с азов. Мальчик уже даже не замечает, с какой легкостью в этом диалоге его обыграли. Он слушает. Его тело легко поддается объятиям, и вот он тоже выдыхает, наконец посмотрев в глаза генерала – такого уверенного, такого невозмутимого и взрослого – нет, даже зрелого. От тепла его рук, от ощущения крепкого бедра между ног, от его неотвратимой, спокойной силы у Яньцина перехватывает дыхание. Он падает в поцелуй, как опрокинутая ваза, вцепившись пальцами в ткань на спине Цзинь Юаня. Мальчишка наклоняет голову вбок, прижимаясь в ответ грудью к груди, приподнявшись на бедре, его поцелуй первые секунды окрашен все тем же смущением, но искренность быстро прорывается сквозь него – и Яньцин целует уже ярче, весь вытягивается в струнку, опираясь здоровой ногой сильнее. – Мне не страшно, – но, конечно, он не может толком смолчать и прерывает поцелуй, только чтобы прошептать это прямо в губы генерала. Цзинь Юань целует коротко, чтобы оторваться, взять маленькое лицо в ладони и полюбоваться, как на розовых щеках пропали прозрачные веснушки. – Моя смелая птичка, – улыбается он глазами, тянется к мягким губам, как к источнику – Яньцин так льнет сам – и берег в рот пухловатую нижнюю губу, посасывает и лижет, как конфету. Яньцин моргает – трепещут русые ресницы – и пытается угнаться за генералом, и... и не поспевает. Он тянет шею навстречу, подставляя лицо в ладони, очарованно слушает ласковые слова и покорно, бездумно приоткрывает рот, подставляя розовые губы под умелую ласку. У неопытного мальчика бойкость легко опаляется волнением, горячим и простым, и он плавится в руках Цзинь Юаня, как воск. Так доверчиво. Цзинь Юань прав: именно с ним Яньцину будет волшебно открывать для себя нечто новое в телесных удовольствиях. – Но, если ты захочешь, мы прервемся в любой момент. Я очень хочу сделать тебе приятно, но я не сделаю лишнего. Только скажи. Приказ понят? – Так точно, генерал, – шелестит мальчик, но его интонация привычно твердая – муштру так просто не смахнешь. Несмотря на то, что его мысли сейчас затоплены этим признанием мимоходом: генерал и правда очень хочет сделать приятно ученику. Легкая дрожь бередит дыхание, когда ладони ложатся на тонкую мальчишечью шею, скользят дальше, не спрашивая разрешения, без похабной жадности, но явно знакомясь с телом Яньцина не так, как прежде. Цзинь Юань тонко показывает зубы в улыбке. Он не предлагает передышку, потому что это абсурдно даже для очистки совести. Огладив ладонями тонкую шею, грудь и бока, он останавливается на верхней части бедер, надёжно удерживая. – Где мне следует к тебе прикоснуться? Или ты мог бы изучить моё тело. В этом процессе не должно быть никаких тайн, ведь ты ничего не узнаешь, если не увидишь своими глазами. Бежать от фактов глупо. Если они продолжат – физиология во всей её приземленности будет обнажена. Яньцин сглатывает, слыша, как часто колотится его сердце. Он никогда не боялся вызвать на бой противника в разы крупнее и опытнее себя. Не боится и сейчас – просто понятия не имеет, что творит. – Обнимите меня еще, – отвечает он. – С... желанием. Вы... Я же нравлюсь вам? – это звучит не как вопрос. – Не как ученик. Вам нравится меня трогать, – Яньцин озвучивает свои наблюдения, но проверяет словами – ему пока не хватит опыта говорить о желании с полной уверенностью. Он кладет маленькую ладонь на грудь Цзинь Юаня и плавно гладит, осваиваясь. А потом расстегивает его воротник и припадает узким ртом прямо к шее, мягко целуя ее. – Я бы не стал проводить столь интимные минуты с просто учеником. Хотя у меня и нет другого ученика, – Цзинь Юань поднимает бровь и смотрит мягко-мягко, – Ты мне нравишься, мой мальчик. Я испытываю к тебе чувства. Самые разные. Не могу сказать, что понимаю каждое из них, но, если ты примешь одно из этих чувств – я уже буду очень рад. Яньцин всегда чувствует себя особенным: одаренным, превосходящим, избранным. Но, наверное, впервые в жизни это ощущается по-другому. Сейчас, когда Цзинь Юань смотрит ему в глаза и зовет своим мальчиком, это уже не звучит как обыденное обращение старшего. Наоборот: кажется, если Яньцин примет новые чувства наставника, может быть, он действительно станет его мальчиком. В другом, куда более личном смысле. Он думает об этом, зарываясь носом в белые вихры и касаясь губами солоноватой кожи. От генерала пахнет мужчиной – тихо, но чуть терпко, древесная нота и, может быть, сандал?.. Яньцина никогда не интересовали благовония, но он узнал бы Цзинь Юаня с завязанными глазами, даже если бы тот не двигался. Он сам учил Яньцина слушать все пять органов чувств. Яньцин приникает губами – и пальцы генерала принимаются массироввать его затылок и шею, показывая, что всё в порядке. Губы ощущаются необычно и чуть щекотно. – Меня давно никто не трогал, – посмеивается Цзинь Юань, и этот звук резонирует в горле, – Это приятно. – Почему давно? – мальчишка вспыхивает вновь от этой мысли – выходит, до него генералу не хотелось с кем-то сблизиться?.. – Мои серьезные отношения закончились уже очень давно. И да, я не был никем заинтересован долгое время. Он гладит ладони Яньцина на своей груди, а потом медленно расстегивает несколько пуговиц на рубашке, а затем и на сорочке тоже, обнажая линию между грудных мышц. Яньцин опускает взгляд, волосы пощекотали шею. Видеть генерала даже просто в домашней одежде – редкая привилегия, но теперь мальчишка и вовсе смотрит, как Цзинь Юань обнажается. Для него. Сердце радостно ёкает, хоть Яньцин и не думал влюбляться в наставника – но, кажется, впечатлительный ум поддается одному из многих искушений Цзинь Юаня. Не так уж много нужно, чтобы Яньцин, неопытный, незрелый мальчик, по-детски эмоциональный и восторженный, по-юношески ищущий, влюбился в своего наставника и кумира. Яньцин уже мечтает стать похожим на него. Он уже ловит каждое слово. Он уже жаден до одобрения Цзинь Юаня, и когда тот начинает уделять внимание своему ученику уже не как ученику, это только привязывает Яньцина ближе. Признательность, избранность, наслаждение. Надежные, крепкие путы. – Можно я коснусь твоей шеи также? – вопрос должен быть произнесен, даже если Янцин волнуется и теряется в его руках. Яньцин сглатывает – легкое движение в белом горле. – Пожалуйста, – соглашается он и чуть поворачивает голову, подставляя шею. А потом отводит длинные пряди от лица, наивно, очевидно предлагаясь. Может быть, даже пытаясь соблазнить учителя. Движения Цзинь Юаня медленные, как у хищника, который не ловит, а присваивает. Он обнимает Яньцина, как тот его просил, оплетает большими руками, гладит талию и седьмой позвонок. От близости становится тепло и терпко. Склонившись, Цзинь Юань невесомо ведёт губами по линии челюсти, касается шеи, и его голова внезапно ощутимо больше, а жилки Яньцина под кожей хочется схватить и перекусить. Но он лишь целует и коротко несильно лижет. Больше ощущений даёт физическая близость двух тел, дыхание – такое явственное над ухом и на коже, сплетение аромата за ухом у Яньцина и собственного ароматического масла для волос – древесного и почти неслышного. Яньцин околдован плавной уверенностью мужчины, как олененка гипнотизирует утробное урчание тигра. Выдох от объятий очевидно дрожащий и шумный – настоящее удовольствие, у Яньцина начинают покалывать кончики ушей, но он прикрывает глаза и весь прижимается к сильному, заметно более крупному телу. Он не знает, почему ему так приятна эта разница. Он опускает голову, подставляя шею под волосами и то место пониже, где теплые пальцы Цзинь Юаня скользят под воротник. Яньцин никогда не думал, что у него такое чувствительное горло. Тонкая дрожь пронизывает его тело еще до прикосновения – от одного дыхания Цзинь Юаня на нежную кожу под челюстью. Шелковой мягкости Яньцина позавидовала бы любая красавица Лофу. Мальчик запрокидывает голову в объятиях генерала, бессознательно цепляется за его одежду и смотрит невидящим взглядом в потолок, а потом опускает ресницы. Яньцин старается держаться стойко, но его дыхание уже полностью подчинено прикосновениям Цзинь Юаня. Это такая умеренная ласка, но для невинного юноши, еще совсем ребенка, для которого это самый первый опыт, она ощущается удивительным жаром. Яньцин шумно выдыхает и жмется к учителю всем телом, передавая свою дрожь, жадно, просяще. Доверчивый, желающий и пораженный тем, как это бывает. Музыка чужого дыхания заставляет Цзинь Юаня затаить собственное и улыбнуться, прислушиваясь. Новенький, нуждающийся в настройке и умелых руках инструмент, из которого Цзинь Юань извлечёт не только выдохи, но стоны позже, может быть удивленные возгласы или крики чистого удовольствия. Цзинь Юань так хорошо знает своего ученика, но с восхищением понимает: ему ещё многое предстоит узнать. Возможно, будущие дни будут звенеть от этой новой музыки, от пения повзрослевший птички. Цзынь Юань поднимает запыхавшегося мальчика на руки, заставив обнять себя ногами. Яньцин цепляется крепко, немного по-звериному, и донести его до постели не составляет труда. Генерал только ласково смотрит и молчит о том, что ему в его положении не подходили случайные связи, что он не хотел давать партнерам никаких надежд. Он решился сейчас на самый провокационный вариант. Хватит и этого. Он не укладывает Яньцина, не собирается картинно нависнуть – повторяет прежнюю позу, но теперь опирается о высокие подушки. Усаживает, гладит, рисует узоры на спине и прикасается к бедрам откровенней. Яньцину нравится эта поза – лицом к лицу, глаза в глаза, и его рост ничему не помеха, а свобода движений для ласточки привычна и естественна. Он мог бы вскочить, но лишь устраивается удобнее на бедрах генерала. Двумя пальцами Яньцин ведет от яремной ямки вниз, по узкому треугольнику кожи, пока не добирается до следующей застежки. Ослабляет и ее. Так же ведет еще чуть ниже, но все это медленно, и генерал куда ловчее. Генерала пуговицы слушаются, полочка падает, и шершавые подушечки проходятся от ключиц Яньцина до дрожащего живота. Несмотря на все тренировки, тело мальчика не рельефное – все его линии плавные, под кожей заметна мягкость, живот совершенно гладкий, волоски на коже прозрачные и ощутимы разве что на ощупь. От дыхания ребра двигаются заметно, а соски... Тоже мягкие, светлые. Яньцин весь неброской масти, легкий даже цветами. Сыто улыбнувшись, Цзинь Юань вновь поднимает руку – и потирает большим пальцем сосок. Чувствительность его тела пока еще только начинает просыпаться, и прикосновение к соску больше будит любопытство напополам со смущением, нежели возбуждает. Яньцина ведет выражение лица Цзинь Юаня, его взгляд – глаз не отвести, мальчик сидит верхом на его бедрах с прямой спиной в распахнутой рубашке и смотрит в ответ, пока еще осторожно касаясь кожи на груди генерала. Потом скользит ладонями по его лицу, берет его в руки и подается ближе для нового поцелуя. Легкого, но передающего волнение Яньцина. Маленькие ладони соскальзывают под воротник Цзинь Юаня, раскрывают его рубашку чуть шире, а грудь выгибается прямо под руку. Непроизвольно. Яньцин быстро учится, так легко подстраивается, понимает и принимает нужное положение. Талант, выплескивающийся через края изящного сосуда. Но, если Цзинь Юань не направит его энергию в любое иное русло, кроме битв, не повредится ли этот сосуд сильнее. Нет, пусть вздохи, смущение и интерес льются на самого генерала, он выдержит. Яньцин смотрится на его бедрах ещё краше, ещё лучше, почти естественно, но по-прежнему будто не вьяве. В комнате светло. Косые золотистые лучи насквозь пронизывают волосы и ресницы, расцвечивают кожу точками льняного плетения. Картинка будто вышитая золотом на ткани – волосы Яньцина тут и там прозрачны на свет, охристые искорки в глазах, сияющая прядь, дрожащая от дыхания. Неровного. Мальчик куда лучше приучен контролировать ритм дыхания в бою, а сейчас, взволнованный, вспыхнувший, он становится более очевиден. Между ресниц Цзинь Юаня брезжит короткая радуга, он смыкает веки и просто целует взволнованные губы в ответ. Он придерживает Яньцина за затылок, неторопливо, но ловко играется с его языком, следя за тактами дыхания, давая ему свободу оставлять то жар, то прохладу. Под тихие чмокающие звуки он вслепую гладит узкую грудь, перебирает подушечками пальцев по её центру, гладит живот, дразнит попыткой вторгнуться под пояс штанов. Поцелуй неосторожный, не такой, как раньше – из-под губ вырывается обжигающий уши влажный звук. Яньцина так и подхлестывает от прежде запретной взрослости этой ласки – Не думаю, что мое тело сможет произвести иное впечатление, кроме как "генерал, вам следовало бы больше двигаться". Но я могу расстегнуть рубашку. Или ты сам? – Я помогу вам, – почти шепчет Яньцин, касаясь губами губ Цзинь Юаня. – И вы могли бы двигаться вместе со мной, реже отлынивая от спаррингов. Он улыбается, вслепую возясь с застежками, но предлагает искренне. На самом деле мальчишка не может себе вообразить, чтобы он разочаровался, раздев генерала – ему в любом случае интересно, а Цзинь Юань в любом случае красив. Яньцину нет дела, кто бы какие упреки выдал чужому телу. Он хочет быть ближе, поэтому расстегивает рубашку Цзинь Юаня донизу, вновь целуя его в губы, и нарочно прижимается к нему весь – мягкой бледной кожей к коже, животом к животу, пахом к паху, дурея от своей смелости – и медленно, не переставая вжиматься, трется. Это наивное приставание, поцелуй с языком должен отвлечь генерала, но отвлекает, похоже, самого мальчика. Яньцин пропускает руки под распахнутую рубашку и оглаживает ладонями широкую спину Цзинь Юаня – прямо под одеждой. Если на Яньцине сейчас всего один слой одежды: платье для сна и штаны, то на Цзинь Юане ещё есть исподнее. Под его тонкую, приятную к телу ткань лезут мальчишеские ладошки, пока генерал с грацией большого кота выскальзывает из верхней рубашки. От движений и белье распахивается сильнее, почти прозрачные, словно из паутины, бортики обнимают широкую грудь, жемчужные пуговицы поблескивают по бокам от тела. Цзинь Юань хмыкает, думая о спаррингах. Яньцин в шаге от того, чтобы опозорить своего генерала на глазах у всех. О нет, он не допустит такого. Не прямо сейчас. Цзинь Юаню ещё есть, где продемонстрировать свои умения: в поцелуе, мокром и дразнящем, в объятьях – ласковых и крепких. Он гладит Яньцина по спине и медленно сползает по подушкам, укладывая мальчика целиком на свою грудь и живот. – Моя птичка. "Такой маленький" – не говорит Цзинь Юань, мягко потираясь носом о горячую щеку. Яньцин улыбается, слыша это обращение. Он нависает над генералом без тени скованности, теперь совсем сидя на его животе верхом, опираясь руками по обе стороны головы Цзинь Юаня. Жмурится, когда тот трется носом о щеку – немного смешной, кошачий жест. Но все еще очень ласковый и личный. Мальчишка щурится, как на солнце, прижимаясь ближе грудью к широкой груди – кожей к коже, без барьеров. Яньцину это очень нравится. Ему важно, что Цзинь Юань не пытается его отшить как ребенка. Все честно. С нажимом огладив талию мальчика, Цзинь Юань просто берёт его за ягодицы – накрывает ладонями целиком, так и получается – и вжимает в себя, покачивая туда-сюда. Крепкое прикосновение к ягодицам вышибает из груди Яньцина выдох. От ощущения власти из горла вырывается короткий низкий звук, который переходит в довольный выдох и новый поцелуй: теперь Цзинь Юань с упоением посасывает теплую нижнюю губу своего мальчика. Яньцин податлив, у него как будто совершенно нет сил сопротивляться или перехватывать инициативу, даже если бы он вдруг этого захотел. В поцелуе светло-карие глаза мальчика распахиваются шире – ведь он услышал голос генерала совсем иным, горловым, даже звериным. Красиво. Чуть ли не запретно. Маняще. Яньцин опускает ресницы, приоткрывая рот и пытаясь поспеть за наставником в поцелуе, но в любовных ласках он все еще не ловчее котенка, играющего с взрослым котом в шутливую драку, и поцелуй смазывается. Левую руку Цзинь Юань оставляет на ягодицах. С его комплекцией он легко достанет и дальше. Правая рука почти распускает хвост Яньцина, массирует и ерошит гладкие волосы, лаская шею и затылок, пока теплые губы покрывают поцелуями линию челюсти, острый подбородок и шею. Цзинь Юань вновь потирается носом, ему чудится персиковый аромат, иней и кисловатый металл, зубы легонько цепляют у незаметного ещё кадыка. Кожа Яньцина практически пышит жаром, Цзинь Юань давит между лопаток, заставляя Яньцина лечь ему на грудь. Дыхание, ложащееся на ключицы, тоже ощущается обжигающим. – Мой мальчик. Умница. Он шутливо поддевает кончик носа Яньцина, но затем спрашивает серьезно. – Мне очень нравится быть с тобой так. Однако, если ты хочешь спросить меня о чем-то или попросить – пожалуйста, я внимательно слушаю тебя. Карие глаза Яньцина абсолютно мутные, он пытается сообразить, что от него хочет Цзинь Юань. Приоткрывает рот, говорит не очень четко: – Мне тоже нравится. Его качает на волнах дыхания Цзинь Юаня. – Если можно, я хотел бы воды. Яньцин моргает, поняв, что слова вырвались сами собой, что он как будто на пару секунд отключился. И сосредоточиться, чтобы поймать желания и озвучить их – не может. Только смыкает враз пересохшие губы. Ладонь Цзинь Юаня ложится ему на лоб, поднимая мокрую челку. И кажется внезапно прохладной, хотя их ласки и поцелуи не могли сделать что-либо прохладным. – Жар вернулся, – констатирует Цзинь Юань с мягкой улыбкой, – я тебя замучил. – Вы меня не… – Аккуратно. И Цзинь Юань переворачивает их обоих на бок, чтобы затем уложить Яньцина на спину и самому встать. Брови его мальчика сходятся к переносице так грозно и так жалобно, что хочется остаться и подольше поглядеть в это милое лицо, а не спешить за стаканом воды. – Неужели мы вот так… – Яньцин старается унять обиду, – Остановимся? Цзинь Юань не может удержаться от того, чтобы наклониться и погладить болезненно красную щеку Яньцина. – Мы прервемся. А потом продолжим… наши тренировки.