Говорил он размеренно, полностью игнорируя поезд, обдавший его фигуру паром и начавший движение. Старался не воображать, как два молодых человека пробираются сквозь толчею в вагоне. Каторжных возят стоя, давая места меньше, чем скотине. Внутри не протолкнуться, но слышно, как по очереди друзья зовут Андрея звонкими голосами.

Взгляд Яньцина не задерживается на лице Цзинь Юаня — они так и не поговорили о самоволке лейтенанта, от последствий которой он за полдня извелся. Яньцин чувствует, что он подвел генерала (недостаточно силен, чтобы поймать и победить преступника) и в то же время он расстроен за себя. Потому что теперь жалкий раненый, которому мало что можно, и дурачок, который переоценил свои силы (стратегический просчет — худшая глупость).

— Разве ты не получишь только выгоду, если каждый из них узнает, что тебя можно поставить на колени, и чем грубее обойтись - тем лучше...

— Не произноси, пожалуйста, слов о том, что ты навсегда – моё оружие. Я держал тебя в руках все эти годы — не как оружие, а как самую большую драгоценность. Ты помнишь?

Вот мои документы! || На него смотрели два глаза. Знакомых, определенно два знакомых глаза его любовника. Смотрели недовольно из-под грозно сведенных бровей и как будто безо всякого узнавания. Но это было не главное. Повыше глаз располагались два уха. То есть, не по бокам от головы, как полагается, а сверху.