О Лукоморье и цепях

      С Кащеем страшно, но побег еще страшнее.       У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том — Кащей в татуировках и зависимости, как в цепях, запутался, сдавливает шею пса ошейник. Кащей сам на цепи: в дом никого не впускает, но из него тоже не выпустит.       Кащей встретит на остановке после универа, Кащей проводит до подъезда, Кащей вдруг худыми длинными пальцами прокрутит диск телефона столько раз, сколько нужно, и даже не собьется из-за головокружения: «Алло, дорогая, я тебя жду».       Кащей раздраженно постучится в дверь и тихо, но отчетливо, чтобы слышно было по ту сторону стены, проговорит что-то о ценности его времени, жертвуемого в пользу этого момента. Он лис из нор не выкуривал никогда — предпочитает жертв покрупнее. Кащей запретит трогать тебя сначала району, а потом — по возможности — и всему миру.       У Кащея есть две слабости: зависимость и ты.       Кащей — персонаж из сказок, страшный и одинокий. Кащей нынешний и твой от одиночества не страдает. Хотя бы до тех пор, пока он не останется в подвале тет-а-тет с самим собой и не обхватит голову руками, пока те гудят то ли от физических нагрузок, то ли от фантомных касаний пальцев твоих или медицинской стали. Сокровище свое он прячет не в зайце и не в утке, а в квартире твоей под новым замком. Кащей, мразь, осторожный. Смерть его и вправду таится в игле, этого избежать он не в силах, но послать других проводить тебя, не будучи способным сдвинуться сам, может вполне.       Кащей одевается исключительно по моде, шубу тебе он тоже почти сразу подарит, чтобы соответствовала, а то негоже. Знакомитесь-то не в самом престижном месте: пацаны под каким-то предлогом вдруг утягивают его в ДК, а он сам меланхолией и приступами ностальгии в тот период жизни нелегкий страдает, вот и вспоминает, как девушек цеплял. Ты не цепляешься отчаянно, на медляке пытаешься вырваться и мечтаешь позвонить либо в такси, либо в милицию. Он держит крепко, так в итоге и не ослабляя хватку. Через бесконечные десять минут он учит тебя у пропитавшихся зимой и дымом афиш курить взатяг, делит сигарету на двоих, и этот почему-то почудившийся столь интимным жест кажется твоему воспаленному сознанию откровением.       Вы не целуетесь, лишь до сожженного в пепел окурка смотрите друг другу в нетрезвые интимностью или алкоголем глаза, жжете пальцы и легкие. Ты стараешься не кашлять, он — не смеяться хрипло. Свой плащ он тебе не предлагает, стоите мокрые под дождем, оба мерзнете, но он — чуть меньше. Вы разговариваете мало и о неприятной ерунде, но ты вдруг спрашиваешь его о парадоксе лжецов-критян и так далее, и он вдруг зажмуривается, пытаясь собраться с прыгающими мыслями. О подобном ему говорить не с кем, и в ночь эту ему вдруг хочется высунуть голову из-под толщи воды на поверхность хоть на секунду, и в какой-то момент он даже вспоминает о столь забытом и брошенном века назад высшем образовании. Вы говорите, захлебываясь дымом и спутанными мыслями, а из ДК доносятся мелодии медляков — ваш своеобразный медляк звучит прямо сейчас.       Кащей, Ка-щей, Ка-щей в один момент не договаривает и, отбрасывая почти целую и предпоследнюю сигарету в сторону, вдруг толкает тебя к промокшим афишам, нависает сверху и хохочет от всей души, а потом хватает за руку и ведет к парковке такси. На прощание он прижимается в каком-то порыве губами к твоему запястью, громко захлопывает дверь автомобиля и уходит, не дожидаясь, пока машина тронется с места. За пальто в гардероб ты возвращаешься на следующий день.       Через неделю, стоя на остановке в ожидании автобуса, ты видишь его в компании новой прелестной дамы в шубе, и узел, скрутившийся внутри живота, разжимается смехом истерическим и почему-то не дающим нормально вдохнуть. Он снова нетрезв, но голову кружит ему не она. Это почему-то тебя радует. И зря.       Кащей поджидает тебя через несколько часов на все той же остановке, неприязненно щурясь и периодически останавливая взгляд на застывших годы назад часах. Хватает тебя сразу под локоть, улыбается криво — одним лишь краешком рта, не в силах пошевелить вторым — и ведет за собой. Кащей ощущается совершенно другим и потому страшным. Голова и так гудит после пяти часов непрерывной лингвистики, а смысл в Кащее искать и не нужно — вот и легко. Ты упираться пытаешься, но потом сдаешься и вдруг оказываешься в пустой качалке. Он не совсем осмысленно улыбается, глядя на тебя, говорит что-то на родном и привычном каждому жителю татарском, совсем его не зная и явно выпендриваясь, а потом отворачивается в поиске бутылки и стаканов.       — Поговорить надо.       И ты бежишь. Хлопаешь тяжелой дверью, боишься подвернуть ногу в импортном бежевом сапоге на шпильке и дышишь слишком часто.       «Дура, стой», — в его исполнении звучит совсем не обидно и на грани подсознания чуточку приятно. Больше всего тебе не нравятся разговоры с Кащеем и сбывшееся мимолетное желание дать ему в тот вечер в ДК свой номер, записать подводкой на руке. И правда дура. Купилась же. Кащей не догоняет, а телефон не тревожит тебя первые пару часов.       Звонит не он.       — Идем, — говорит Кащей, встреченный через месяц и совершенно не позабытый в постоянных осмотрах вида из окна в стремлении избежать неуместной встречи. Он ждет у универа (и как узнал?), в зубах его зажата сигарета, а на дворе — промозглый февраль, мокрый и снежный. И ты почему-то идешь.       Это, кажется, уже третий Кащей, смешливый и нервозный, но в той же самой и вновь пустой качалке он кидает тебе чересчур знакомую шубу.       — Завтра я тебя встречу.       У него позади казахстанские степи, лукоморские дубравы, татарские леса и давно позабытые молитвы, в руках его — спички и судьбы толпы пацанов, еще совсем детей, а теперь прибавилась и твоя. Кащей тянется за поцелуем с настойчивостью шестнадцатилетнего подростка, и в глазах его играет злая смешинка, когда он его не получает. Шубу ты так и не наденешь, но покорно нырнешь в омут с головой, станешь Василисой Прекрасной без личного Ивана и возможности покинуть плен. Ты чувствуешь за секунду до встречи с ним взглядом Кащеево присутствие и тянешься к телефонной трубке за мгновение до звонка. Кащея ты не любишь да и вряд ли когда-то его хотела, но душа так и рвется иногда почувствовать его локоть и легкий толчок в плечо, если вдруг сделаешь что-то не так. Нравится тебе доезжать до учебы за какие-то пятнадцать минут, быть в центре всеобщего внимания, когда выскакиваешь из машины, вымытой начисто толпой пацанов. Кащей так инициативы к тебе и не проявляет, только дышит тяжело рядом, и даже об изменах никаких не слышно, если так это можно назвать. Просит просто иногда: «Расскажи, дорогая». И ты рассказываешь чахнущему над — ха-ха! — общаком обо всем.       К Кащею и его присутствию постепенно привыкаешь. Да и сложно не привыкнуть. Твой же.       Кащей очаровательно смеется, очаровательно курит и очаровательно пытается притворяться твоим.       Если уж Ивана так и не встретить, то можно пожить и в башне?