***
Позже, оставшись наедине с Цзян Чэном в комнате брата, которую Вэй Усянь занимает в течение последних недель, пока идут приготовления к свадьбе, он вытягивается на лежаке широкого подоконника. Смотрит на ночное небо и старается ни о чём не думать, пока Цзян Чэн по просьбе отца разбирается со свадебной корреспонденцией. — Ты и правда собираешься пойти до конца? — спрашивает Вэй Усянь, наверное, уже в сотый раз. Сестра несколько раз спрашивала Цзян Чэна о том же. Почему-то Вэй Усяню она таких вопросов не задавала, словно даже не сомневалась, что он не откажется от помолвки с Ланями. По правде говоря, это немного обижало. Разве шицзе не должно волновать, что эта помолвка состоялась вопреки его воле и желаниям? Да-да, именно. Вопреки его воле. Но предстоящая свадьба Цзян Чэна с Вэнями, конечно, побила все рекорды. — Да, собираюсь, — монотонно отвечает Цзян Чэн, продолжая просматривать разложенные перед ним бумаги. Такое впечатление, что отвечает он в том числе и себе самому. — Это всё-таки брак, Цзян Чэн. Тебе придётся произнести клятвы. Перед богами и перед человеком. — Это союз. Выгодный. Я далеко не первый, кто вступает в альянс ради будущего блага. Что же касается моих обетов... не могу представить ни единого божества, которое стало бы использовать их против меня, окажись они действительно вездесущими. А что касается клятв человеку, то не припомню никого, кроме моей семьи, чьё мнение меня волновало бы. — Что ж, в таком случае, как часть твоей семьи, я возражаю против этого брака! — сердито заявляет Вэй Усянь, разворачиваясь к Цзян Чэну. Он чувствует, что снова заводится, — за прошедшие дни они уже не раз спорили на эту тему. Цзян Чэн наконец откладывает бумаги и откидывается на спинку стула. — В таком случае расторгнешь ли ты помолвку с Ланями? Вэй Усянь вздыхает. — Я... Тут всё-таки замешан ребёнок. — Чужой тебе ребёнок! — раздражённо напоминает Цзян Чэн. Вэй Усянь вовсе не собирался произносить это вслух, но слова вырываются сами собой. — Скажем так, у меня личная неприязнь к этому человеку. И я намерен заставить его страдать. Как можно дольше. Цзян Чэн хмурится. — Кого? Ханьгуан-цзюня? Вэй Усянь поудобнее устраивается на лежаке, прислоняясь спиной к стене. — Да. — За что? За то, что он писал жалобы на тебя? Не думаю, что это требует столь грандиозного возмездия. Вэй Усянь смеётся, глядя на Луну. Сейчас это всего лишь тонкий серп, едва заметный, но всё-таки. — Старейшина Илина крайне мстителен. Он известен своими жестокими и необычными наказаниями, которые применяет даже за пустяковые промашки. — Ненавижу, когда ты говоришь о себе в третьем лице, — ворчит Цзян Чэн. Вэй Усянь только пожимает плечами. Он замолкает на некоторое время, а потом внезапно спрашивает: — А что сказала Вэнь Цин? Цзян Чэн отвечает не сразу. — У меня есть основания... — медленно говорит он, тщательно подбирая слова, — полагать, что она... перестала со мной общаться. — Она перестала с тобой разговаривать? — Вэй Усянь садится, не в силах справиться с удивлением. — Угу, — Цзян Чэн снова начинает перебирать бумаги. — Я же говорил, она влюблена в тебя! — довольно улыбается Вэй Усянь, откидываясь назад. Цзян Чэн поднимает на него взгляд. — И поэтому отказывается со мной разговаривать? — Ну да! И потом, как можно её винить? Я бы на её месте тоже перестал разговаривать с таким неверным засранцем. — Неверным? — Цзян Чэн отшвыривает ручку. — Мы с ней никогда не были парой! Какой смысл говорить мне о её любви сейчас, когда всё... изменилось? Зачем? — Чтобы ты мог вымолить у неё прощение и закрутить с ней интрижку на стороне, — отвечает Вэй Усянь. — Интрижку? — недоумённо переспрашивает Цзян Чэн. — Ну, в твоём случае это вряд ли можно назвать интрижкой, учитывая, что ты вступаешь в союз, а не брак. Ты сам так сказал. И раз уж ты ожидаешь, что божества не станут вмешиваться и сохранят нейтралитет, остаётся только узнать мнение твоей семьи. И как её представитель, я заявляю, что ты должен самым ебейшим образом соблазнить нашего доброго доктора. Цзян Чэн одаривает его злобным взглядом, после чего опускает голову. Проходит добрых десять минут, прежде чем он тихо спрашивает: — И как... как можно... это сделать? Погодите... То есть его брат, сердитая виноградинка, и правда собирается... С большим трудом Вэй Усяню удаётся сдержаться, чтобы не отреагировать слишком бурно. По правде говоря, он вообще не должен показывать, насколько обрадован. Поэтому отвечает как можно безразличнее. — В искусстве соблазнения главное — не переусердствовать. Чем меньше — тем лучше. В памяти тут же всплывают непрошенные сцены, как его самого резко выжимают в стену и целуют. Его первый поцелуй. Для самого Вэй Усяня всё вышло наоборот. Он именно переусердствовал с соблазнением, пусть и не совсем понимал, что творил. Он буквально умолял, чтобы с ним сделали... хоть что-нибудь. И оказался совершенно не готов к последствиям, когда это всё-таки произошло. Вспыхнул, как порох от зажжённой спички. И оказался полностью охвачен пламенем. Цзян Чэн снова поднимает на него непонимающий взгляд. — Меньше? Вэй Усянь кивает. — Меньше всегда лучше.Чем меньше — тем лучше
2 января 2024 г. в 20:09
— С чего это мы должны приглашать их на свадьбу? — спрашивает Вэй Усянь, мрачно приподнимая бровь и поворачиваясь к брату с сестрой.
— Потому что они из семейства Цзинь. Мы не можем просто исключить их из списка гостей, — поясняет шицзе с лёгким раздражением в голосе.
— Твоего бывшего женишка застукали в постели с этой... этой... — Цзян Чэн запинается, подбирая подходящее слово.
— Вот только давай не будем называть женщину потаскухой или шлюхой, — Вэй Усянь шуточно грозит брату пальцем.
Цзян Яньли только фыркает.
— Я собирался сказать, с женщиной, которая стала его женой! — громко возмущается Цзян Чэн.
— ...и его самого тоже не будем называть ни блядуном, ни мудаком, — подсказывает Вэй Усянь.
Цзян Чэн тихо рычит, но кивает:
— Я хотел сказать, что этого блядуна и мудака, в лучших традициях его дерьмового папаши, застукали в постели с этой женщиной... недостойного поведения.
— Что, в свою очередь, позволило мне разорвать многолетнюю помолвку, которую иначе матушка ни за что не позволила бы расторгнуть, — напоминает им шицзе.
Вэй Усянь смотрит на Цзян Яньли, не переставая поражаться всем тем переменам, которые произошли в ней за годы его отсутствия.
— Я думал, тебе нравится этот павлин, — произносит он наконец.
Не поймите неправильно, он обрадовался, когда помолвка Цзян Яньли с павлином была наконец расторгнута. Единственное, что неимоверно злило, — так это то, с каким грандиозным скандалом всё произошло, что не могло не отразиться и на репутации самой Цзян Яньли. Мало того, что её жених решил переспать с какой-то девицей. Так их ещё и застукали в постели!
Девушка оказалась из малоизвестной боковой линии семейства Цзинь, но огласка и последовавший скандал потребовали спешного заключения официального брака.
— Я не испытывала к нему неприязни, — спокойно отвечает шицзе. — Вряд ли это подходит под определение «нравится».
— Пусть этот скандал и принёс определённую пользу, но и позор для нашей семьи был... — Цзян Чэн снова силится подобрать правильное слово.
— Беспрецедентным, — снова подсказывает Вэй Усянь.
Цзян Чэн кивает.
— Особенно если учесть, что в то время мы с ума сходили, переживая из-за бегства нашего любимого брата.
Вэй Усянь прищуривается и сверлит Цзян Чэна взглядом.
— И я не преувеличиваю, — хмуро говорит ему Цзян Чэн.
— Единственная правда из всего сказанного, — подтверждает шицзе.
Вэй Усянь не хочет, чтобы его брат с сестрой погружались в воспоминания, связанные с его... бегством. Поэтому он мягко возвращается к обсуждаемой теме.
— Таким образом, учитывая беспрецедентное оскорбление, нанесённое нашей семье семейством Цзинь, мы вполне имеем право...
— Полностью исключить их из списка гостей, — завершает за него Цзян Чэн.
— Имеем право, но не можем этого сделать, — качает головой Цзян Яньли.
— Кажется, мы только что привели достаточно веский аргумент, — настаивает Цзян Чэн.
— Да, и вдобавок к этому, я считаю, что Старейшина Илина может потерять хладнокровие и не сдержаться, если ему придётся встретиться с человеком, запятнавшим твоё доброе имя, шицзе, — добавляет Вэй Усянь для пущей убедительности.
Яньли поднимает бровь.
— Моё доброе имя никто не запятнал. Каким оно было, таковым и осталось. А чем кто-то там занимается в личной жизни... в своей постели... всё это не имеет ко мне никакого отношения.
Вэй Ин, самую малость пристыженный, принимается демонстративно застилать развороченную постель: это даёт возможность немного выпустить пар и продемонстрировать смирение.
— И потом, Старейшине Илина вовсе необязательно говорить о себе в третьем лице, — продолжает шицзе. — Особенно когда он кому-то угрожает.
— Но он делает это как раз только когда угрожает кому-то, — парирует Вэй Усянь, выпрямляясь в полный рост.
— Ты… — Цзян Яньли делает долгую паузу, — самый любимый брат, — и снова выразительная пауза, для пущего эффекта.
— Один из двух любимых братьев, — ворчит Цзян Чэн.
— И не должен разбрасываться угрозами, — продолжает свою мысль Цзян Яньли, вставая со стула и медленно направляясь к нему. — И призраков призывать тоже не должен. И играть на своей флейте, — чеканит она с каждым шагом.
Вэй Усянь только закатывает глаза.
— И даже не вздумай прийти на свадьбу с этой своей флейтой!
— Но Чэньцин — неотъемлемая часть меня, — начинает ныть Вэй Усянь. — Как конечность. Жизненно важный орган.
— Это всего лишь палка с отверстиями, из которой ты извлекаешь поистине ужасную музыку, — возражает Цзян Яньли.
— Вот именно, — соглашается с ней Цзян Чэн. — И позволь напомнить, что все твои придатки, конечности и жизненно-важные органы целы и невредимы. И кстати, о том придатке, что оказался у меня внутри, я очень хорошо забочусь.
— Предатель, — Вэй Усянь прищуривается на Цзян Чэна.
— А что? Этот твой Чэньцин действительно пугает. Поэтому остаётся без приглашения на свадьбу.
Вэй Усянь переводит взгляд с брата на сестру и обратно.
Надо же, как великолепно спелись в совместном противостоянии его оружию.
Подумав мгновение, он заявляет, пожимая плечами:
— Раз уж Чэньцин не приглашён, тогда и Цзиней среди приглашённых быть не должно.
— Согласен, — тут же переходит на его сторону Цзян Чэн.
— Но они фактически родня твоего будущего супруга, — напоминает Яньли, начиная терять терпение.
— Ага, и как раз его мнение тут вообще никого не интересует, — фыркает Вэй Усянь.
— Они приглашены. И точка, — заявляет шицзе с таким видом, словно дала им достаточно времени повалять дурака и не собирается больше что-либо обсуждать.
Вэй Усянь кидает взгляд на Цзян Чэна, после чего они разом поворачиваются к сестре.
— Кстати, Яньли-цзе, как давно вы с Не Минцзюэ крутили роман под нашим носом? — спрашивает он, скрестив руки на груди.
На щеках Цзян Яньли тут же расцветает милый румянец, да и сама она сейчас — полная противоположность той уверенной и властной старшей сестры, которая строила их буквально мгновение назад.
— Понятия не имею, о чём ты, — отвечает она, отворачиваясь к окну.
Вэй Усянь выразительно смотрит на Цзян Чэна:
— В тихом омуте гули водятся, А-Чэн.
— Вот уж действительно, — кивает Цзян Чэн.
— На что бы вы там ни намекали, — ничего между нами не было, — возражает им шицзе, перебирая бахрому тяжёлых штор.
— Естественно, не было. Если б было, ты бы не краснела сейчас, как школьница.
— Я не краснею! — восклицает Цзян Яньли, делая паузу, на этот раз непреднамеренную. — Не краснею как школьница.
— О, ещё как краснеешь. Тебе очень к лицу такой румянец. Думаю, Не Минцзюэ от него просто голову теряет.
Цзян Яньли хватает с бокового диванчика подушку и неожиданно запускает в него:
— Ничего он не теряет!
Вэй Усянь со смехом ловит запущенный в него снаряд.
— Если ещё не потерял, значит, потеряет, когда заставит тебя покраснеть ещё сильнее, — говорит он, подмигивая и легко уворачиваясь от следующей подушки, запущенной ему в голову.