***
На обед Хоуп тащит их в город. Лайеллу предстоит работать весь день, и Хоуп удается уговорить его высадить их в центре города по пути на работу, пообещав, что они вернутся домой на автобусе. Они едут по живописным дорогам, проезжая мимо деревьев, коттеджей и семейных пар с детьми, едва научившимися ходить, покачивающимися на руках родителей в ярко-синих перчатках и солнечно-красных шапочках с помпонами. Сириус молчит всю дорогу. Он неотрывно смотрит в окно и, кажется, наблюдает за людьми. Он будто изучает их маленькую деревушку: парк, в котором Римус и Доркас любили гулять в детстве, прямо как эта маленькая девочка, на вид не старше десяти лет, которая спускается с горки так энергично, что приземляется прямо в лужу, визжа от смеха; начальную школу Римуса, на футбольном поле которой обнаруживаются примерно пять с половиной снеговиков (один раненый солдат лишился головы, бедолага), а также примерно шесть собак, которые встречаются им по пути — Сириус восторженно вздыхает при виде каждой из них, прикладывая к стеклу руку в перчатке, пока Хоуп разглагольствует о невероятной глубине голоса Майкла Болла, ведущего BBC Радио 2. Лайелл высаживает их в нескольких улицах от того места, куда хочет Хоуп, так что они прогуливаются до него пешком. Гололеда нет, скорее просто слякоть; снег перестал идти, но он лег на землю, оставляя улицы покрытыми царственным белым глянцем, и пальцы ног Римуса покалывает от холода. Они идут медленным шагом ради общего блага всех присутствующих — ради Хоуп, в ее то возрасте, ради Римуса, с его тростью, и ради Сириуса, который абсолютно точно выбрал обувь не по погоде. Они идут под ручку: Сириус в середине и Люпины по бокам. Сириус и Хоуп ведут легкую беседу, а Римус просто слушает, шмыгая носом и морщась от ветра. Сириус цепляется за его предплечье, и Римус держит его так же крепко. Иногда лед может быть довольно опасен. Как только они добираются до самой гущи толпы, идти становится проще, потому что земля посыпана солью и истоптана. Ботинки Римуса хрустят по снегу, и он сильнее натягивает шапку на замерзающие уши, пока Хоуп проводит Сириусу экскурсию по центру, главной площади, кофейням и культуре их городка. Они натыкаются на статую собаки, при виде которой у Сириуса отвисает челюсть, а затем на уличного музыканта с двенадцатиструнной гитарой, к которому он тут же подлетает и вручает пять фунтов. Когда Сириус возвращается к Римусу и Хоуп, они продолжают свою прогулку, проходя вдоль редких рождественских елок и низких зданий по обе стороны от них, с магазинами на первых этажах и квартирами на верхних, венками на окнах под соломенными крышами с дымящимися трубами и белой, серой и коричневой кирпичной кладкой. В какой-то момент Сириус подходит, чтобы идти рядом с Римусом, и их руки слегка соприкасаются. Римус резко вдыхает и поворачивается, чтобы взглянуть на него. Сириус смотрит в ответ. Римус не знает, произошло ли это случайно или намеренно, но зато знает наверняка, о чем они оба теперь думают. Делай то, что от тебя ожидают. Справа от них проходит парочка. В одной руке у каждого по заполненному до краев пакету Примарк, другие же сцеплены меж их телами в теплом пространстве между слоями одежды. Их перчатки красные и темно-синие; перчатки Римуса бежевые, а у Сириуса кожаные. Они проходят мимо пары, и Римус берет его за руку. Он пытается сделать это настолько непринужденно, насколько может, потому что в этот момент Хоуп оборачивается на них, а два человека, находящиеся в отношениях, должны выглядеть непринужденно, когда занимаются тем, чем обычно занимаются люди, находящиеся в отношениях. Они продолжают идти, и Сириус поворачивает голову в его сторону так быстро, что Римус уверен, что у него хрустнула шея. Он просовывает пальцы между пальцами Сириуса и сжимает его ладонь. Его рука меньше, чем у Римуса. Кроме того, Сириус ниже, так что плечо Римуса опускается под весьма неудобным углом, но это ощущается не так уж и плохо. На самом деле, его рука ложится в руку Римуса почти идеально. И она теплая вокруг его пальцев, обтянутых тонкой черной тканью. Хоуп подходит к ним, и ее улыбка становится шире, когда она замечает, что они держатся за руки. Даже слегка покачивают ими, пока Сириус оглядывается по сторонам и восхищается великолепной архитектурой, скамейками, полукруглыми стенами и маленьким памятником, к которому они подходят, представляющим из себя каменный шпиль с крестом на вершине. Они держатся за руки, и все вокруг такое красочное. Даже солнце мерцает, едва заметно, конечно, но мерцает, выглядывая из-за тяжелой тучи, и снег блестит, покрывая крыши домов, водосточные трубы и дорожные знаки, словно шуба. Они держатся за руки до того момента, пока Хоуп не приводит их в свое любимое маленькое веганское кафе. После они идут по магазинам. Хоуп ведет их в Примарк, где покупает парку, о которой мечтала целую вечность, пока Сириус неторопливо идет к отделу товаров для дома, возвращаясь с четырьмя свечами и маленьким суккулентом. Они бродят по магазинам, не пропуская небольшую ювелирную лавку, где Хоуп отдает на починку свой браслет, и независимый книжный магазин, в котором Римус покупает "Анну Каренину" и "Смерть Ивана Ильича" в комплекте за два фунта, что, по его мнению, является настоящим грабежом. По просьбе Сириуса они заходят в небольшой магазин искусства и ремесел с радужной витриной, где он находит 3D книгу по истории викингов и покупает ее с твердым намерением подарить Гарри, чтобы заставить его полюбить историю, вместо "скучной и ужасной химии, как его дурацкий отец" (в дополнении со слегка преувеличенным содроганием от отвращения, что заставляет Римуса рассмеяться, черт бы его побрал). По пути к автобусной остановке они снова держатся за руки. Дорога занимает десять минут, и проходит она в тишине. Римус совсем не против тишины. Хоуп отвечает на звонок от Кэрол, которая позвонила ей бог знает зачем (в разговоре звучит что-то об отмене неких планов, что приводит к полному негодованию Хоуп и поливанию грязью какой-то неназванной женщины), и они добираются до небольшой остановки и садятся. Когда за руки держаться больше не нужно, им требуется долгое мгновение, чтобы наконец расцепить их. Римус идет по подъездной дорожке, прислушиваясь к звону ключей в руках Хоуп, открывающей входную дверь, когда кто-то зовет его по имени. — О мой бог, — бормочет он, поворачиваясь к Сириусу, заставляя его нахмуриться, а затем оборачивается. — Римус Люпин, мать твою! Доркас Медоуз несется к нему навстречу, бусинки в ее косичках стучат друг о друга, пальто развивается за спиной, а помпон на вязаной красной шапке забавно подпрыгивает. Следом за ней идет великолепная блондинка в темно-синем шарфе, со снегом в волосах, но она привлекает внимание Римуса всего на долю секунды, прежде чем его снова захватывает Доркас, которая уже переходит дорогу, но вдруг поскальзывается и падает прямо на задницу. Римус сразу бросается к ней, а Сириус за ним. Блондинка добралась до нее раньше и уже помогает Доркас подняться; она не выглядит так, будто ей больно, и Римус знает, что, скорее всего, пострадало только ее эго, но она все равно улыбается. Блондинка хохочет, а Доркас показывает ей язык, и как только Римус оказывается на расстоянии вытянутой руки, она тут же заключает его в объятия, вставая на цыпочки и покачивая его из стороны в сторону. — Привет, — шепчет Доркас, обхватывая руками его спину. Ее лицо холодное, и она прижимается щекой к его шее, заставляя Римуса поморщиться и рассмеяться, заражая смехом и ее, а затем он резко поднимает ее за талию и кружит над землей. Доркас снова смеется, и Римус невероятно счастлив. — Когда ты вернулась?! — спрашивает он, очарованный ей, своей лучшей подругой, а она смеется и смеется, выпуская клубы пара изо рта с каждым выдохом. Он вдруг понимает, что не видел ее почти год. Целый год. — Час или около того назад, — говорит она, слегка задыхаясь. На ней нет перчаток, и она обхватывает руками его лицо, абсолютно точно зная, что она, блять, делает, и когда Римус визжит и вырывается из ее хватки, она запрокидывает голову и смеется так, как смеялась, когда они были подростками, подавая их родителям сигнал о том, что они все еще не спят, хотя уже должны были видеть десятый сон, и Римус так, так счастлив. — Убери нахуй свои ледяные руки, — стонет он, отбрасывая ее ладонь, когда она снова пытается приблизиться к его лицу. Доркас смеется. Римус смеется. А потом он вспоминает, что в этом мире существуют не только они вдвоем, и его взгляд падает на блондинку. Она улыбается, наблюдая за ними, засунув руки в карманы, ее светлые волосы прижаты черной шапкой, натянутой на уши, нос раскраснелся, а глаза теплого темно-коричневого цвета. Девушка шмыгает. Римус замечает, что на ее синем шарфе вышиты маленькие желтые звездочки. Она смотрит на Доркас так, словно та сама является звездой. — Я думал, ты возвращаешься завтра? — спрашивает Римус, на что Доркас ухмыляется. — Планы изменились. Я действительно должна была вернуться завтра, потому что она, — Доркас указывает большим пальцем на блондинку, — не могла отпроситься с работы, но в последнюю минуту ее отпустили из-за снегопада, так что мы решили приехать пораньше и удивить всех. — У вас получилось, — с улыбкой говорит Римус. Он поворачивается к девушке рядом с ней. — Помнишь, я рассказывала тебе о девушке, которую встретила в самолете в июне, когда летела из Кардиффа в Испанию? — спрашивает Доркас, и над головой Римуса загорается лампочка. — Точно! — произносит он, но ее имя ускользает от него. — Это… — Римус, это Марлин, — говорит Доркас, указывая на Марлин. — Моя девушка. А затем она что-то показывает ей жестами, на что Марлин кивает и улыбается. Она поворачивается и протягивает Римусу руку, которую он тут же пожимает. У нее великолепная улыбка, и Римус вспоминает, пожалуй, самую важную часть истории, которую Доркас рассказала ему в июне — Марлин глухая. Доркас улыбается, а затем ее взгляд останавливается на Сириусе, стоящим чуть позади Римуса. Он поворачивается и видит, что Сириус наблюдает за ними. Он не выглядит нервным, просто слегка смущенным. Римус протягивает ему руку. Сириус моргает и спустя мгновение вкладывает в нее свою, делая шаг вперед, и Римус не может точно сказать, выглядит ли это безумно неловко просто потому что он знает, что они притворяются, или это действительно выглядит безумно неловко. Даже если так, Доркас и Марлин никак этого не показывают. — Это Сириус, — говорит Римус, сжимая его руку. — Мой парень. Рот Доркас шокировано приоткрывается, но она быстро приходит в себя, протягивая Сириусу руку, которую тот с улыбкой пожимает. — Приятно познакомиться, — говорит он, и Доркас улыбается. — Взаимно, — отвечает она, а затем Сириус поворачивается к Марлин, которая поворачивается к Доркас. Она проводит двумя пальцами от лба до подбородка, Доркас сводит мизинцы вместе, а затем Сириус прерывает их. — Могу я… она знает BSL? — спрашивает он Доркас, и та кивает. Марлин моргает. И тут Сириус поворачивается к ней, начиная быстро жестикулировать, и у нее отвисает челюсть. На мгновение она замирает, а затем ухмыляется и показывает что-то в ответ. Она делает это очень быстро, и ее лицо сияет, как и у Сириуса, а Римус даже не подозревал, что тот знает язык жестов. Доркас наблюдает за их разговором с неверящей улыбкой. Марлин показывает что-то, и Сириус кивает, а затем жестикулирует в ответ, заставляя ее рассмеяться. Римус вздрагивает. — Ладно, давайте продолжим внутри, — говорит Доркас, кладя руку на плечо Марлин, а затем, как понимает Римус, показывает то же самое на языке жестов, — я себе сейчас все яйца отморожу. И знаете что, Римус тоже. — Клянусь, они уже превратились в сосульки, — стонет Римус. Доркас смеется, беря его под руку, и тянет в сторону коттеджа Люпинов.***
Римусу начинает казаться, что Сириус обладает невероятной сверхспособностью производить великолепное впечатление на каждого, кого встречает. Этим вечером маленький коттедж Люпинов заполнен людьми, и абсолютно все из них просто влюблены в Сириуса. С Доркас он поладил буквально за секунду, хотя это не то чтобы удивляет Римуса — они обладают одной и той же яркой, словно наэлектризованной энергией (он не осознавал, как сильно Сириус напоминает ему Доркас, пока не увидел их в одной комнате) и подпитывают ею друг друга, как бензин пламя (Римус понятия не имеет, каким образом он мог так сильно любить Доркас всю свою жизнь и при этом так сильно ненавидеть Сириуса последние два года, когда они настолько похожи, но изо всех сил старается не думать об этом). Мама Римуса объединяется с мамой Доркас — Рори (самой очаровательной женщиной на планете. Ее волосы собраны в узлы банту, на ней темно-зеленая кашемировая шаль поверх синих джинсов-клеш, и она расцеловала Римуса в щеки около пяти раз и заобнимала чуть ли не до смерти, когда они вошли внутрь), и они уходят на кухню, чтобы заняться готовкой лазаньи на ужин, как раз к возвращению Лайелла. Римус заскакивает к бабушке Доркас, Винни, чтобы помочь ей добраться до них по обледенелым дорогам вместе с Мартином, ее сыном и отцом Доркас. Винни — восьмидесятилетняя женщина, и ходьба уже дается ей с трудом, так что ее усаживают в кресло-качалку у камина, откуда она без конца отпускает шутки, ухмыляясь, и подзывает к себе Римуса, чтобы поцеловать его в лоб и сказать, что она помнит его еще совсем крохой, игравшей в саду за ее домом и сеющей хаос. Это очень приятное воссоединение. Винни погружается в чтение газеты, а Римус устраивается на диване, ожидая, когда приготовится ужин. Мартин (очень высокий мужчина с козлиной бородкой и пивным животом) почти сразу же затевает игру в покер с Лайеллом за кофейным столиком, каким-то странным образом вовлекая в это всех остальных. (Мартин выигрывает.) (Римус поставил на это пять фунтов, и к концу вечера карманы Доркас явно потяжелели.) А Сириус просто очаровывает их всех. Буквально каждого присутствующего в доме. Он вливается в их семейную динамику так легко и быстро, что это вводит Римуса в настоящий ступор. Хоуп подзывает Сириуса к себе, чтобы он попробовал и оценил ее соус, а Лайелл сует ему в руки сегодняшний кроссворд и смотрит умоляющим взглядом, пока Сириус постукивает ручкой по лицу, размышляя, а затем вписывает под номером тринадцать слово "Тирамису". Огню требуется слишком много времени, чтобы отогреть их, так что Доркас решает сделать горячий шоколад на всех, и они с Сириусом узнают, что оба обожают добавлять корицу в свои напитки (за что Римус называет их буржуями, хотя Сириус, конечно, гораздо больше, чем просто буржуй). Сириус отпускает какую-то ехидную шуточку, заставляя Рори взвыть от смеха, да так сильно, что она давится, а затем начинает смеяться еще сильнее из-за того, что подавилась. Сириус и Мартин выбирают один и тот же вкус Quality Street (маленький зеленый треугольник, если говорить точнее), на что последний одобрительно кивает, и они стукаются кулаками. У Марлин замерзают ноги, и Сириус кутает их в плед, укладывая к себе на колени, как будто они знают друг друга много лет, а не всего несколько часов, а потом щекочет ее ступни, заставляя ее задыхаться от смеха, и она пинает его в живот с такой силой, что тот падает на бок. На глазах Марлин выступают слезы, когда Сириус поднимает руку и показывает ей средний палец. Этот жест может распознать даже Римус. Он наблюдает за ними с другого дивана, пока из кухни доносится запах лазаньи, а Хоуп кричит Лайеллу: "Убирайся с моей кухни, бесполезный болван!", под звуки счастливого смеха на фоне, который заполняет весь дом. Сириус садится прямо, поправляя волосы. Его лицо раскраснелось, а улыбка ослепительно, убийственно счастливая. Он откидывает голову на спинку дивана и сбрасывает ноги Марлин со своих колен. Она кладет их обратно, и Сириус бросает на нее угрожающий взгляд. Он показывает что-то жестами, после чего Марлин подтягивает ноги к груди в притворном испуге, заставляя их обоих рассмеяться, и Римус не осознает, что он тоже очарован им, он тоже, он тоже, пока Доркас не тыкает его в бедро, напоминая, что сейчас его ход в Монополии. Он уже и забыл, что они играют. Ужин проходит громко, буйно и уютно. Хоуп повесила на холодильник что-то вроде венка на магнитах, и металлическая коробка для рождественских открыток со звоном бьется о дверцу каждый раз, когда кто-то открывает или закрывает ее. Сириус сидит рядом с Римусом, который сидит рядом с Доркас, которая сидит рядом со своей бабушкой, после которой идут ее родители, потом родители Римуса, а затем Марлин и снова Сириус. Стол пришлось раздвинуть, потому что их слишком много. Лайелл уселся в кресло-качалку в углу комнаты, после того как грубейшим образом выгнал с него Поппи (которая сейчас отдыхает на коленях Римуса), и все улыбаются, все разговаривают. Римус узнает о драме на работе Рори, о сериале, который смотрела Винни и который, по странному совпадению, смотрела и Марлин (Римус узнает, что она любит дерьмовые экранизации Джейн Остин и сестер Бронте, и в знак солидарности скромно дает ей пять). Римус снова слушает историю о знакомстве Доркас и Марлин, когда ее пересказывают его родителям. О том, как они оказались на одном рейсе из Кардиффа в Гранаду (Доркас летела в командировку, а Марлин — в отпуск со своей сестрой), а затем снова встретились в самолете через неделю, каким бы невозможным это ни казалось. Как они обменялись номерами, а затем обнаружили, что живут совсем близко, и что с тех пор все по большей части шло гладко. Римус узнает, что Марлин любит детей (но не хочет своих собственных), и, выучившись на медсестру, несколько лет после университета проработала в детской больнице, пока не увидела что-то в интернете и не подала заявление в NRCPD на должность сурдопереводчика. Теперь она работает в системе, которая помогает глухим детям с психическими или физическими расстройствами, влияющими на их понимание языка. Римус думает, что она потрясающая, и Доркас, очевидно, тоже. Она буквально не сводит с Марлин глаз. Выясняется, что они втроем учились в Кардиффском университете в одно и то же время, только Марлин поступила на год раньше, чем Доркас с Римусом, что, по его мнению, просто поразительно. Постепенно разговор перетекает в бесконечные истории про университетские годы и насмешки над Доркас (без злого умысла, конечно, она вполне может это вынести) из-за ее диплома архитектора, который сейчас просто пылится на полочке, абсолютно бесполезный в ее нынешней профессии журналистки. Сириус учился в Эдинбургском университете, как оказалось, вместе с Джеймсом, и именно он рассказал Сириусу об открытой вакансии учителя в их школе в тот момент, когда его терзали сомнения о том, что делать со своей жизнью дальше. Это было словно божественное вмешательство. Сириус смотрит прямо на Римуса, когда говорит это. Его глаза сияют, а губы изгибаются в мягкой улыбке. Доркас улыбается в свою лазанью, и Римус чувствует, как все его тело замирает, а затем отмирает где-то между его мимолетным взглядом и взмахом красивых ресниц Сириуса. А он хорош. Римус должен признать, Сириус очень хорош в этом. Хорош в притворстве. Кажется, все купились на это; купились настолько, что Римусу даже становится слегка грустно, когда он думает об их неизбежном фейковом расставании. Он настолько хорош, что почти одурачил Римуса. Доркас и ее отец помогают Хоуп вымыть посуду в веселой эстафете под названием "выскреби-помой-протри", а Римус помогает Винни вернуться в гостиную, и она втягивает его в разговор о работе (раньше она преподавала в начальной школе) на весьма солидное количество времени, пока он занят повторным розжигом камина. Он тихонько проскальзывает обратно на кухню, когда посуда почти вымыта, а Мартин жалуется, что у него сухие руки, и Римус оказывается там как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сириус и Марлин голыми руками играют в снежки на улице, едва накинув куртки. — Что они, черт возьми, делают? — смеясь спрашивает Римус, смотря в окно через плечо Доркас, пока она передает своему отцу последние две тарелки. — Они решили ненадолго выпустить Физзи, — сообщает ему Доркас. Римус вытягивает шею и действительно видит Физзи, утопающую лапами в снегу и радостно скачущую между ними двумя, а затем внезапно прыгающую на Сириуса, и… ох. Она повалила его в сугроб. Хоуп взрывается смехом одновременно с Марлин. — Полоумные идиоты, — с нежностью говорит Доркас, раскладывая по местам столовые приборы, наблюдая за ними через окно, и Римус вдруг обнаруживает улыбку на своем лице и не может не задаться вопросом, откуда она, черт возьми, взялась.***
Римус роется в чемодане в поисках тапочек, когда дверь открывается, и в комнату входит Сириус. Римус сразу начинает смеяться, но очень пытается перестать, сразу зажимая рот рукой. Сириус прикрывает глаза и усмехается. Он весь промок. Буквально с головы до ног. С кончиков его поникших кудрей, конечно, не капает, но вода определенно точно стекала с них не так уж и давно. Его футболка мокрая, как и штаны, а щеки вишневого, кленово-красного цвета, который сильно контрастирует с его бледной кожей. Он агрессивно шмыгает своим покрасневшим носом. — Итак, — говорит Римус, поджимая губы и наконец находя тапочки под брюками и рубашкой. — Это явно была не лучшая идея, да? — Вот только не надо играть в мамочку, — говорит Сириус, выглядя так, будто он хочет сдвинуться с места, но не делает этого, потому что, на самом деле, ему не то чтобы есть чем заняться в этой комнате. По идее, ему следовало пойти в ванную за полотенцами и, возможно, принять душ. Римус хочет сказать ему об этом, но почему-то останавливает себя. Вместо этого он смеется. — Марлин хотя бы такая же мокрая? — спрашивает он, и Сириус стонет. — Нет, — отвечает он, оттягивая воротник. Футболка липнет к его телу. Если бы она была белой, то у Римуса, вероятно, могли бы возникнуть проблемы, но она черная, так что он в порядке. — Она не падала в снег из-за твоей зловещей собаки. — Эй! — смеется Римус. — Я думал, вы с ней лучшие подружки. Сириус фыркает. — Это было ее первое предупреждение. — Возможно, тебе стоило надеть перчатки, — взгляд Римуса опускается к его красным потресканным рукам, — или пальто, или шапку, или что угодно. — Или, возможно, твоя собака — чистое зло. Римус усмехается на его невероятную драматичность. — Уже через час ты снова будешь без ума от нее. Сириус пожимает плечами и прислоняется к дверному проему. Он дрожит. Римус встает, надевая тапки, и смотрит на него. Он очень красивый — Сириус Блэк. Очень красивый и очень замерзший. Он вздрагивает всем телом, и Римус стонет. — О, иди сюда, — говорит он, подходя к нему. Сириус отступает за дверь, и Римус хватает его за мокрое запястье и тащит по коридору, после усаживая на край ванны. Он берет маленькое полотенце и, прежде чем Сириус успевает запротестовать, начинает вытирать его волосы так, словно он Физзи. — Господи боже, — стонет Сириус, приглушенный полотенцем. — Можешь звать меня Римус, — отвечает он, и Сириус смеется, по-настоящему смеется. По-настоящему. Римус проводит полотенцем по всей длине его волос, выпрямляя их, и пряди тут же завиваются снова, но теперь они хотя бы не такие мокрые. Он накидывает полотенце на шею Сириуса и перегибается через него, чтобы заткнуть ванну пробкой. — Что ты делаешь? — Набираю тебе ванну, — отвечает Римус, будто это очевидно, потому что, вообще-то, это и правда очевидно. — Будет немного травмирующе, если ты получишь обморожение и умрешь у меня под боком ночью. Плюс, давать показания в полиции довольно утомительно. — Говоришь так, будто занимаешься этим каждые две недели, — тихо подмечает Сириус, и на лице Римуса появляется улыбка. Он пытается подавить ее, чтобы Сириус не увидел, а затем выпрямляется и замечает, что он тоже улыбается. — Я мог бы, — возмущенно говорит Римус. Сириус закатывает глаза. — Откуда тебе знать, какими правонарушениями я занимаюсь по выходным. — Дай угадаю, — говорит Сириус. Римус отступает назад и приподнимает бровь, держа в руке пену для ванны. Сириус хмыкает. — Смею предположить, что прошлые выходные ты провел… сидя на диване с кружкой чая в руках и кошкой на коленях, смотря… хмм… "Гордость и предубеждение" 1995-го. И, что ж, не может же Римус сказать ему, что провел прошлые выходные, думая о нем, и только о нем. — Пошел ты, — говорит он с ноткой неверия в голосе; Сириус приподнимает брови. — Угадал все, вплоть до версии экранизации. Его лицо озаряется. — Серьезно? — Да, — смеется Римус, и самое смешное, что это даже нельзя назвать ложью, потому что он действительно пересматривал именно эту телеадаптацию около месяца назад, с кружкой чая в руке, кошкой на коленях и Фертом в глазах. — Она лучшая! Сириус хмыкает. — Я предпочитаю фильм. — Он неплох, да, но версия 95-го такая эстетичная… — А в версии 2005-го есть Кира Найтли, — спорит Сириус. — И Макфэдьен. И сцена с дождем. И руками. "Ты околдовала меня, тело и душу", и так далее, далее, "У вас холодные руки"... Взгляд Римуса невольно спускается к холодным рукам Сириуса, всего на секунду. Сложно сказать, согрелись ли они. Он крепко сжимает их на коленях. — Колин Ферт, — медленно произносит Римус, — в мокрой белой рубашке. Сириус пристально смотрит на него снизу вверх. — Ладно, — выдыхает он через мгновение. — Твоя взяла. Римус смеется. — Я знал, куда давить, — говорит он, на что Сириус хмурится, но, кажется, напряжения между ними не возникает. Ванна наполняется довольно быстро, но пока что только горячей водой, так что Римус наклоняется, ненадолго опуская в нее руку, чтобы проверить температуру, а затем открывает кран с холодной водой. Сириус отодвигается в сторону, чтобы ему было удобней. Римус в общем-то понимает, что Сириус вполне способен набрать себе ванну сам, но раз он уже начал, то почему бы не довести дело до конца. — У тебя замечательная семья, — тихо говорит Сириус, и Римус знает, что он говорит не только о его родителях. Он опускает руку в воду, чтобы равномерно распределить соль, и кивает. — Так и есть, — говорит он, снова выпрямляясь. От наклонов уже начинает болеть спина, так что он опускается на колени рядом с Сириусом. — Хочешь, я сам тут закончу? — Нет, — качает головой Римус. — Все нормально. — Уверен? Я просто сижу и ничего не делаю. — Продолжай сидеть, — произносит Римус так авторитетно, как только может, заставляя Сириуса снова погрузиться в молчание на добрых полминуты. Он относится к тому типу людей, которые всегда заполняют тишину. Это одна из многих вещей, которые Римус узнал о нем сегодня. — Доркас потрясающая, — говорит Сириус. — И город просто великолепен. Ты вырос здесь? Римусу хочется рассмеяться над тем фактом, что он вообще спрашивает об этом, будто Римус стал бы врать о своем родном городе, но он чувствует, что сейчас это было бы неуместно. — Да, — отвечает он вместо этого. — Мне очень повезло. Конечно, мое детство было не совсем идеальным — быть замкнутым валлийским мальчиком-геем, растущим в небольшом уэльском городке в девяностых, приводит к различным катастрофам в старшей школе, но, в целом, я рос среди удивительных людей. — Твои родители сразу приняли тебя? — робко спрашивает Сириус. — И Доркас и… ее семья? — Да, — говорит Римус, закрывая кран с холодной водой. — Они были потрясающими. На самом деле, в моем окружении вообще не было гомофобов. Только парочка мудаков из школы. Я даже не делал каминг-аут, просто выглядел как гей. Сириус смеется, резко выдыхая через нос. Он дергает кончики своих волос и говорит: — Да, я знаю, каково это. Римус смотрит на него и кивает. Возвращается к ванне и выключает воду. Опускает в нее руку, понимает, что она немного холодная. Снова открывает кран. Сириус молчит все это время. — Твои не приняли, да? — тихо спрашивает Римус. Шепот эхом отскакивает от стен комнаты. Римус не смотрит ему в глаза. Он не думает, что сейчас Сириусу бы этого хотелось. Единственное, что нарушает тишину — звук льющейся воды. — Спасибо, — говорит Сириус. — За вчерашнее. Римус сразу понимает, что он имеет в виду произошедшее за ужином. — Мама не хотела задеть тебя, — произносит Римус, — просто иногда она забывает о личных границах. — Она чудесная, — сразу выпаливает Сириус, будто ему стыдно, что у него вообще есть границы, будто он виноват в том, что почувствовал дискомфорт. Римус хочет сказать ему, что это не так, а затем повторять снова и снова, пока он не поверит. — Просто, это... тяжелая тема для меня. — Все в порядке, — говорит Римус настолько непринужденно, насколько только может. Он чувствует, что имеет дело с чем-то очень хрупким. Сириус не хрупкий, но, возможно, то, что сейчас выстраивается между ними — да. — Все хорошо. Он смотрит на Сириуса, закрывая кран, а затем встает, опираясь о бортик ванны. Суставы болят, но Римусу не привыкать. Сириус поднимает на него взгляд и улыбается. А затем, поскольку Римус чувствует, что они не договорили, что разговор не может закончиться на этом, он произносит: — Ты не...… ты не обязан отдавать кому-либо больше, чем хочешь. Сириус моргает. От пара из ванны запотевают стекла, и ему не может быть до сих пор холодно, это невозможно, но его щеки все еще красные. Они красивые. Он красивый. В его глазах бездна, особняк, озеро с привидениями. Римус никогда особо не увлекался плаванием, но думает, что хотел бы окунуться в это озеро. — Что, если, — нерешительно произносит Сириус в тишине комнаты, — я хочу отдавать больше некоторым людям, но не знаю… как. Римус медленно вдыхает через нос, выдыхает через рот. Он раздумывает над ответом, и кончики его пальцев гудят, кожа горит. — Ты не обязан отдавать кому-либо больше, чем готов, — исправляется Римус, медленно, обдумывая слова, пробуя их на языке. — На создание мемуаров тоже требуется время. — Время, — шепчет Сириус. В ванну из крана капает вода. Кап, кап, кап, кап. — Но что, если у меня нет времени? — наконец спрашивает Сириус. Отчаянно. Римус долго размышляет об этом, а затем уголок его губ приподнимается. — Укради его, — отвечает он. В глазах Сириуса мерцает тоска. Это обнадеживающе, и настораживающе, и невероятно важно, и Римус думает, что наконец начал понимать аллегорический язык, на котором они говорят, а затем неожиданно для самого себя обнаруживает, что был бы не против пережить этот день еще хоть сотню раз, снова и снова до тех пор, пока не научится точно предсказывать каждое действие Сириуса, каждый шаг. Не до тех пор, пока он его не получит, а до того момента, пока ему не позволят его получить. Римус заинтересован. Он цепляется за каждое его слово, как за веревку, свисающую с края обрыва. — Хмм, — задумчиво протягивает Сириус. — Возможно, ты и правда даешь показания полиции каждые две недели, раз уж ты просто крадешь время. Римус смеется. — Ванна готова, — говорит он, прислоняясь спиной к батарее. — Кажется, Марлин и Доркас хотели остаться и посмотреть какой-нибудь фильм, так что сильно не задерживайся, а то Кас съест весь попкорн. Сириус вздыхает, а затем улыбается. — Понял. Римус кивает. Он выходит и закрывает за собой дверь. Оказавшись в коридоре, он видит Физзи. — Пойдем, Физз, — бормочет он, цокая языком и кивая в сторону лестницы. — Мы увидим его через полчаса.***
Полчаса проходит, и Римус сидит в своей комнате, перебирая старые DVD, когда входит Сириус. Первое, что замечает Римус — его волосы зачесаны назад. Второе, что замечает Римус — на нем его толстовка. — Это моя толстовка, — слетает с его губ, скорее от шока, чем от чего-либо еще, когда Сириус уже открывает рот, чтобы что-то сказать. Римус понятия не имеет, почему он не мог просто позволить ему начать, блять, говорить. — Я знаю, — отвечает Сириус смущенным, извиняющимся тоном, — но я… я взял штаны с собой в ванную, но не взял ничего на верх, а она просто висела на двери, и я не очень хотел идти по коридору полуголым, потому что, вдруг, бабушка Доркас свернет за угол и у нее случится гребаный сердечный приступ при виде моих сосков, так я просто зашел… переодеться… Он изящно и грациозно пересекает комнату, всего три легких шага на цыпочках по холодному полу к чемодану, и Римус не чувствует, как шевелятся его губы, но слышит свой голос, когда произносит: — Оставь ее. Сириус поднимает на него взгляд. — Что? Римус открывает, а затем закрывает рот. Затем снова открывает. — Парочки носят вещи друг друга, — говорит он. Предлагает. — Это ведь, типа… то, что делают люди в отношениях. Крадут друг у друга толстовки. Верно? Сириус моргает. — Ага. — Это реалистично, — просто говорит Римус. Он не знает, почему их соглашение теперь кажется таким нелепым, когда этим утром, только этим утром все было нормально. Что он знает, так это то, что ему нравится, как Сириус выглядит в его серой толстовке, так что, в целом, все останутся в плюсе, если он просто оставит ее на себе. Сириус сглатывает, а затем кивает. — Э-э… хорошо. Ладно. Я оставлю ее. Римус тоже кивает. — Что мы будем смотреть? — Доркас хочет посмотреть "Эльфа", — бормочет Римус, возвращаясь к полке с DVD. — Это ее любимый рождественский фильм, и я знаю, что он у меня где-то есть, но… — Он там, — говорит Сириус. Римус медленно поворачивается к нему и видит, что он указывает на полку под столом. И, конечно же, он там. Сириус Блэк не перестает его удивлять.***
В течение оставшегося вечера происходят три вещи, которые никак не выходят из головы Римуса, пока он пытается заснуть. Первая случается во время просмотра фильма. Они спускаются в гостиную, а Лайелл Люпин поднимается наверх. Родители и бабушка Доркас ушли около девяти вечера, но Марлин и Доркас все еще тут, с родителями Римуса. Хоуп вяжет крючком на диване, рядом с ней есть свободное место. И кресло. Римус садится в кресло. Только вот Сириус идет за двумя стаканами воды для себя и Римуса по его просьбе, а когда возвращается, Лайелл Люпин занимает последнее свободное место на диване. Римус практически видит, как в мозгу Сириуса начинают вращаться шестеренки. В гостиной два дивана и одно кресло. Один диван заняли Хоуп и Лайелл, второй — Марлин и Доркас. Марлин положила ноги на колени Доркас и в данный момент возится с пультом, пытаясь заставить работать проклятый DVD-плеер. Римус не совсем уверен, почему это предоставили ей, учитывая, что она пробыла в этом доме даже меньше, чем Сириус, и все же. Лайелл Люпин занял последнее место на диване, а Римус сидит в кресле, и Сириус моргает. Он принимает решение прежде, чем Римус успевает это осознать. Сириус выдыхает, немного сдуваясь; его плечи опускаются, но он поднимает подбородок, чтобы компенсировать это, и в течение двух секунд и трех шагов, которые требуются Сириусу, чтобы пересечь комнату, они ведут что-то вроде безмолвного разговора, который начинается с Римуса, округляющего глаза, как бы передавая "Что ты…", и заканчивается легким покачиванием головы Сириуса, заключающим в себе "А что еще мне, блять, делать?". Поколебавшись долю секунды, Сириус ставит стаканы на кофейный столик, а затем плюхается Римусу на колени, перекидывая ноги через подлокотник кресла, и заводит руку назад, обнимая его за шею. У него костлявая задница. — Господи, у тебя костлявая задница, — шепчет Римус, пока Сириус пытается устроиться поудобнее. Доркас тихо смеется. Сириус фыркает. — Шшш, мы смотрим фильм, — говорит он, усмехаясь, на что Римус закатывает глаза и слегка сдвигается, чтобы Сириусу было удобней, но он не перестает ерзать. И его задница костлявая. Римус пыхтит минуты три и, вытаскивая свою руку из-за спины Сириуса, обхватывает его за бедра и тянет на себя, полностью усаживая к себе на колени, чтобы он не спадал наполовину с бедра Римуса, а устроился на обоих. Сириус издает удивленный вдох. Он поворачивает голову к Римусу, но тут же отворачивается обратно. Он стоически смотрит в телевизор и устраивается поудобнее в своей новой позе, закидывая ногу на ногу. Сидеть так действительно немного удобней. На самом деле, так гораздо удобней. И Сириуса не так уж и тяжело держать. Он вполне легкий и меняет позу достаточно часто, время от времени перенося свой вес с одного бедра Римуса на другое, так что его ноги даже не успевают затекать. Проблема, однако, заключается в том, что примерно к середине фильма Сириус снова сдвигается, но на этот раз садится ровно на причинное место Римуса. Он резко вздыхает и сжимает губы. Делает глубокий вдох. Ноги Сириуса свисают с подлокотника, так что Римус мягко кладет руки на его бедра и немного тянет в сторону, изо всех сил стараясь избегать этой территории и не допустить, чтобы печальные последствия передали привет Сириусу, потому что прямо сейчас они уже радостно машут ручкой Римусу. Его руки на мгновение задерживаются на бедрах Сириуса. В гостиной темно и тихо, единственными источниками света являются небольшая настольная лампа в другом конце комнаты и голубое свечение телевизора, и Римус не видит лица Сириуса, но слышит резкий вдох, очень похожий на его собственный. После этого происшествия Сириус начинает ерзать на его коленях еще чаще, к огромному сожалению Римуса, который больше не может сосредоточиться на фильме из-за звона в ушах и очень, очень внезапного осознания того факта, что он мужчина, которого привлекают другие мужчины, и прямо сейчас бесспорно привлекательный мужчина сидит на его коленях, и, несмотря ни на что, его тело жаждет того, чего оно жаждет, — близости. О, близость… У Римуса очень давно ее не было. Он скучал по близости. Так что Римус не совсем уверен, почему делает то, что делает далее, а может быть и уверен. Возможно, это просто внезапный порыв, или, может, саморазрушение, потакание своим желаниям; может, стойкий сосновый запах, распространяющийся по коттеджу от костра, или снег, или вино, которое он выпил в субботу, наконец решило ударить ему в голову, заставив слететь с катушек. Все из этого вполне может сойти за вескую причину того, почему к концу фильма, когда нога Римуса затекает, он обвивает руками талию Сириуса и притягивает его ближе, немного меняя их положение, превращая это во что-то вроде объятия со спины. Сириус, кажется, не возражает. Римус слегка наклоняется вперед, кладя подбородок на плечо Сириуса, оказываясь достаточно близко к его уху, чтобы прошептать: — Все нормально? Сириус медленно вдыхает, не отрывая взгляд от телевизора. — Да, нормально, — отвечает он, а затем тихо добавляет: — Это реалистично. — Да. Сириус кивает. Он тих и неподвижен до конца фильма, кроме одного момента, когда он льнет ближе в объятия Римуса, и еще одного, когда они оба не знают, куда деть руки, и в итоге Сириус мягко кладет ладонь поверх ладони Римуса на своем бедре. Когда фильм заканчивается, Хоуп включает свет в гостиной. Сириус потягивается, и печальные последствия снова дают о себе знать. Римус сдвигается. Он убирает руки с его талии, и Сириус в мгновение ока соскальзывает с его колен, опускаясь на пол, чтобы погладить Физзи, которая вбежала в комнату в ту же секунду, как Лайелл открыл дверь, а Римус скрещивает ноги. Марлин выглядит сонной, и Доркас подхватывает ее на руки, как невесту, а затем перекидывает через плечо. Марлин тут же начинает визжать и колотить ее по спине, а после решает притвориться мертвой, позволяя рукам безвольно свисать, как ее волнистые светлые волосы, поднимая голову только для того, чтобы подмигнуть Римусу, прежде чем снова упасть замертво. Она остается в таком положении, даже когда Доркас швыряет ее обратно на диван, и оживает только когда та начинает щекотать ее, из-за чего Физзи начинает носиться кругами, а Поппи в ужасе убегает прочь, но все заканчивается, когда Марлин показывает ей какой-то жест, и Доркас перестает мучать ее, вместо этого притягивая в объятия. Сириус с улыбкой наблюдает за ними, сидя на полу с Физзи. На мгновение он смотрит в глаза Римусу, а затем быстро отводит взгляд. Марлин предлагает на следующий день сходить на рождественскую ярмарку вчетвером, что Римус считает прекрасной идеей, а затем девушки собираются домой, кутаясь в шарфы и пальто, и Римус предлагает проводить их, потому что на улице уже темно, холодно и скользко. Перед уходом Марлин крепко обнимает Сириуса, не забывая шлепнуть его по заднице — весьма интересное развитие событий для девятичасовой дружбы. Почему-то Римус уверен, что даже после их расставания Марлин останется в жизни Сириуса. По крайней мере, он извлечет из этой авантюры хоть что-то хорошее. Когда они доходят до дома, и Марлин поднимается по лестнице, волоча за собой шарф, предварительно сообщив, что она собирается упасть в кровать и никогда больше с нее не вставать, Доркас загоняет Римуса в угол. В доме тихо, тусклый коридор освещает лишь одна лампочка над их головами, и это первый раз за весь день, когда они разговаривают наедине. Римус ожидает, что ему устроят допрос, и так и оказывается, но совсем не по той причине, по которой он думал. Первое, что говорит ему Доркас, звучит как: — Вы с Сириусом на самом деле не вместе, да? У него отвисает челюсть. — Ты серьезно, блять? — отвечает на это Римус после секундного замешательства, и это почти признание. — Нет, — произносит она. — И ты, судя по всему, тоже. Если говорить откровенно, Римус в шоке. Он превратится в лужу и позволит маленьким зернышкам кресс-салата в земле поглотить его, если все это было напрасно. — Тупая шутка, — бормочет он, но Доркас его игнорирует. — Он мне нравится, — продолжает она, что приводит Римуса в еще большее замешательство. — Он веселый. В нем бурлит жизнь. Пылает огонь. Тебе не помешало бы немного купороса в твоей чахлой деревенской жизни. Римус моргает. — Окей, я запутался. — Вы не вместе, — говорит Доркас, а затем шевелит бровями, — пока что. Римус вымученно стонет. — Господи боже, — вздыхает он, массируя пальцами виски. — Ты просто невыносима, ты в курсе? Она пожимает плечами. — А сейчас серьезно, — почти отчаянно произносит Римус. — Как ты догадалась? Это настолько очевидно? Доркас качает головой. — На самом деле, нет. Правда. Совсем не очевидно для любого, кто не провел пять лет, наблюдая, как ты строишь глазки Натану Ходжкинсу. Или для любого, кто все пять гребаных лет, занимаясь архитектурой, не слушал тебя за стенкой с Беном… — Эй! — перебивает Римус. Он не хочет ничего слышать про Бена. Они встречались в университете, а университетские бывшие — запретная тема. — Университетские бывшие — запретная тема, точно, прости, — говорит она, поднимая руки в знак капитуляции (Римус успел забыть, насколько хорошо он ее знает. Это благословение и проклятие одновременно, но в основном, конечно, проклятие). — Я лишь хотела сказать, что видела тебя влюбленным раньше. Но не вижу этого сейчас. Римус хмурится. — Тогда что ты, блять, имела в виду под… под "купоросом в моей чахлой деревенской жизни"? Что это должно значить? Доркас поджимает губы и долго смотрит на него, а затем заключает: — Потенциал. — По… что, прости? — Послушай, — говорит она. — Я тебе уже все объяснила. Теперь ты ответь мне, почему он здесь? Что ты натворил? — Почему ты думаешь, что я что-то натворил? — спрашивает Римус, но понимает, насколько глупо звучит этот вопрос, сразу, как озвучивает его. — Ладно. Хорошо. Я действительно натворил кое-что. И он рассказывает ей. Он пропускает часть с викториной в пабе, рождественской вечеринкой и выходными, которые он провел, думая о Сириусе, не потому, что эти события не важны для истории, а потому, что они не важны для ее истории. Ей не обязательно об этом знать. Переварив информацию, Доркас заявляет, что он идиот. — Я знаю, — отвечает Римус. — Мудак. — Я знаю. — Полноценный деревенский идиот. — Да. — Если бы мы были в деревне, ты был бы идиотом. — Мы и так в деревне, и хватит уже цитировать "Лучшее Рождество". Доркас смеется, прислоняясь к батарее. — Я никому ничего не скажу, — говорит она, пожимая плечами. — Очевидно. — Спасибо. — Ты можешь все каникулы делать вид, что встречаешься с ним, чтобы порадовать маму, а затем вернуться в Девон и никогда больше с ним не разговаривать, за исключением случаев, когда тебе понадобится бумага для принтера. Римус щурится. — Звучит так, будто здесь должно быть "или", — говорит он. — Я чувствую "или". Доркас выдерживает паузу. Чтобы добавить драматичности, конечно. — Или, — наконец произносит она, наслаждаясь тем, как Римус закатывает глаза, — ты можешь посмотреть. — Посмотреть. — Посмотреть, что получится, — заканчивает Доркас. Римус пристально смотрит на нее. Делает глубокий вдох, потом выдох. А затем: — Знаешь, я не понравилась Марлин на нашем первом свидании. Она как-то рассказала мне о том, что чуть не отправила сообщение, мягко посылая меня, чтобы слиться со второго свидания, а затем подумала: "К черту все это. Я позволю ей сводить меня в этот гребаный железнодорожный музей, а там посмотрим, что получится". — Ты повела ее в железнодорожный музей на второе свидание? — Я лесбиянка, Римус, а не стратег, — ворчит она. — Так вот, не обессудь, потому что ей понравилось. Она осудила мою кофту со свободными рукавами и заказ в ресторане, но осталась непредвзятой, а потом мы просто чудесно провели время, болтая о чертовых поездах, и она усвоила самый ценный жизненный урок, который можно усвоить в двадцать восемь лет: никогда не суди о человеке по тому, что он заказывает в "Wetherspoons". Невозможно оценить личность, основываясь на тарелке сырных палочек и четырех шотах джина. Она отталкивается от батареи и вопросительно смотрит на него снизу вверх. Римус моргает. Он пиздецки запутался. — Я пиздецки запутался. — озвучивает Римус. — Почему мы говорим о сырных палочках? — Ты поймешь сам, — говорит Доркас, похлопывая его по руке, — в свое время, милый. — Пойму что? — Покааа, — протягивает она, открывая дверь и выталкивая его на улицу. — Увидимся завтра! Ни свет ни заря! — Ты угроза для человечества. — Люблю тебя. — Мерзавка. Она целует его в щеку. — Вернись домой целым и невредимым. Не поскользнись! Дверь закрывается прямо перед его носом. На этом событие номер два завершается. Время для события номер три. Вернувшись домой, Римус первым делом идет в душ. Вода стекает с головы по чувствительным участкам шеи, вниз по спине; мышцы напрягаются, когда он тянется за шампунем, затем за гелем для душа, и Римус думает. Очень много думает. О Пембрукшире, о доме. О Поппи, которая в данную минуту спит, развалившись на его подушке (Римус заходил в комнату, чтобы взять одежду. Они с Сириусом не разговаривали), и о том, что придется прогнать ее, когда он пойдет спать. Она расстроится. Будет на него злиться. Он думает о том, что надо будет купить ей что-нибудь на ярмарке завтра. Еще думает об обеде с мамой и своим фейковым парнем. О парочке с полными пакетами из Примарк, которая держалась за руки, несмотря на тяжелый груз. Об улыбке и смехе. О мокрых волосах, лукавом взгляде и потенциале. Он думает о потенциале. Он вообще не хочет думать о потенциале, но перестать думать о нем не так-то просто, когда Римус вспоминает, каково было ощущать Сириуса на своих коленях, и как он чувствовал себя, обвивая руками его тонкую талию, мягкое тело, такое крохотное в его руках. Крохотное, но обладающее убийственной силой. Он думает о своей чахлой жизни. Его уши заливает водой, а на глаза падают волосы, когда он обхватывает себя рукой по одной единственной причине: потенциал, потенциал, потенциал. Его заводят волосы Сириуса. Мысли о том, как они ощущались бы между его пальцами. Это постыдная дрочка. Он позорнейший человек. Он раскраснелся и в течение пяти минут стоит, оперевшись на раковину, ожидая, когда это пройдет наряду с присущим ему смущением, но затем сдается и выходит из ванной, надеясь, что румянец спал достаточно, чтобы выглядеть как последствие жара от горячей воды, но это не имеет никакого смысла, потому что, заходя в спальню, он обнаруживает Сириуса с пучком на голове, из которого с левой стороны выбилась прядь. Это выглядит абсолютно нелепо, и Римуса влечет к нему невыносимо сильно. Святое, блять, дерьмо. Это пиздец. Это совершенно точно не было частью плана "Фейковые Отношения На Неделю". Это настоящий кошмар. Он уже готов ко сну, одетый в пижаму, с достаточно сухими волосами, и теперь ему осталось только забраться на свою сторону кровати и заснуть. И это кошмар, потому что он даже не может понять, когда это произошло. Это кошмар, потому что всего две недели назад ему даже не нравился Сириус Блэк, а теперь он нравится ему… больше, чем должен нравиться человек, находящийся в Пембрукшире и притворяющийся его парнем. Притворяющийся. Он не может трахнуть своего фейкового парня. Кем, блять, это его сделает? Человеком, подсказывает какая-то отдаленная часть его сознания, когда он смотрит на Сириуса, сосредоточено листающего что-то в телефоне. Он поворачивается к Римусу и замирает. — Что? — спрашивает Сириус, и Римус не уверен, что он должен на это ответить. Он не… он не уверен. Слова Доркас звучат в его голове снова и снова, и он не хочет, чтобы они что-то значили, но они значат. Тепло продолжает тлеть на кончике его языка, и он не хочет, чтобы это что-то значило, но оно значит. Тепло ощущается слишком приятным, а дружелюбие — фальшивым, фальшивым, это все фальшь, Римус, это фальшь, но холод ощущается как шаг назад по тонкому льду, так что Римус позволяет своему мозгу говорить за него, и его мозг останавливается на: — Я не знал, что ты говоришь на языке жестов. Сириус открывает и закрывает рот. Оглядывает Римуса с головы до ног, будто он какое-то странное инопланетное существо, хотя это он лежит в постели Римуса. Это он врывается в его жизнь и устраивает в ней полный беспорядок. — Да, — медленно произносит Сириус, кивая. — Мой брат родился глухим. Я выучил его еще в детстве. Римусу требуется мгновение, чтобы переварить это, а затем он, весьма предсказуемо, отвечает: — Я не знал, что у тебя есть брат. Сириус резко выдыхает через нос. Это может быть смехом, а может быть раздражением. Римус еще не решил, что из этого он бы предпочел. — Очевидно, ты многого обо мне не знаешь, — бормочет он, опуская взгляд. А затем на мгновение замирает, будто не собирался говорить это вслух, и теперь на кону стоит баланс вселенной. (Римус думает, что это немного драматично, но, возможно, не ему судить об этом, учитывая, что баланс его вселенной стоит на кону из-за нескольких прядей кудрявых волос.) — Ты прав, — отвечает Римус. Звучит слегка меланхолично. Воздух вокруг них накаляется. Поппи устроилась в изножье кровати, между ног Римуса, а часы вот-вот пробьют полночь, и это ощущается тайным мгновением, скрытым за замком. Замком на очень старой двери, при открытии которой поднимается пыль. — Что ж, у меня есть брат, — говорит Сириус. — Его зовут Регулус. Глухой с рождения. Маленький гребаный гений. В июне этого года получил степень магистра биологии в Дареме. Сейчас он где-то в Барселоне по делам. Римус не знает, что сказать на это, так что просто отвечает: — Окей. Сириус снова поднимает на него взгляд. Он выглядит обеспокоенным. — Окей? Римус моргает. — Да. Окей. Спасибо, что поделился. Сириус мгновение смотрит на него, слегка приоткрыв рот, а затем смеется. — Ты, — говорит он, и его смех горький, думает Римус. — Ты… Римус слегка приподнимается на локте. — Я? — Такой непостоянный, — просто отвечает Сириус. — В каком смысле? — Темпераментный. — Я не об этом. — В эмоциональном смысле, — говорит Сириус, и Римус замолкает. — Я не уверен, действительно ли ты интересуешься моей жизнью или просто пытаешься скоротать время до наступления 27-го числа, когда мы сможем разъехаться по домам. — Мне правда интересно, — тихо отвечает Римус. Он не знает, откуда берутся эти слова, но как только произносит их, понимает, что в жизни не говорил ничего правдивее. Разве не поэтому Сириус Блэк сейчас здесь, лежит рядом с ним? Позволяя ему открыть частичку себя? Потому что Римусу в самом деле интересна его работа, его жизнь, душа? Потому что Римус увидел проблеск личности за слоями одежды, под его кожей, увидел голубое пламя, опаляющее внутренности под его ритмично вздымающейся грудью, решеткой ребер; потому что ему интересно то, что он отказывался видеть все это время, не так ли? Римус никогда не поймет, почему он так зациклился на Сириусе Блэке, но все, что он видит, когда закрывает глаза, — винные пятна на рубашке, и жаждет знать, что случится, если их отстирать. — Окей, — едва слышно произносит Сириус. Повисает тишина, и у Римуса возникает ощущение, будто сейчас настал его ход в шахматной партии, о своем участии в которой он даже не догадывался. — Почему бы нам… — тихо говорит Римус. Он облизывает губы и наслаждается наблюдающим за ним Сириусом, гадая, чувствует ли он то же самое. — Не сыграть в игру. Сириус моргает. — В игру. — Завтра, — продолжает он. — Когда пойдем на рождественскую ярмарку. Каждый раз, когда ты будешь видеть что-то, напоминающее тебе о… детстве, или о счастливом или значимом моменте из твоей жизни, ты должен будешь рассказать мне об этом. Лицо Сириуса смягчается. Он поджимает губы, дергая за нитку, торчащую из одеяла. — И ты тоже? — наконец спрашивает он. — И я тоже, — кивает Римус. — Посмотрим, у кого наберется больше. — Понятное дело, что у тебя, — сразу говорит Сириус. — Ты вырос здесь. Это будет нечестно. — Ну, смысл этой игры не в том, чтобы выиграть, — отвечает Римус, морща нос. — А в чем, черт возьми, тогда? Он раздумывает над ответом. — В том, чтобы ты знал, что я буду слушать, — отвечает Римус, очень тихо, но ему все равно кажется, что слова эхом разносятся по комнате. На лице Сириуса появляется улыбка. Маленькая, но искренняя.