Подлинная история графини Марицы

Марица посмотрела на миленькие ручные часики: – Лиза, мы подъезжаем. Надень шляпку. Где же Берта? Пора взять саквояжи. Лиза повиновалась. – А кто нас встречает? Кучер и лакеи из поместья? – Поверенный сказал, что нас встретит управляющий лично. Выйдя на платформу, дамы были оглушены неслаженным, но вдохновенным духовым оркестром. Толпа замахала платочками и закричала «Ура!». – Что это значит? Кого-то встречают, а мы вышли не вовремя? – спросила Лиза. Марица не успела ответить, как ее руку подхватил и прижал к усам пожилой мужчина, одетый с претензией на щегольство. – Я имею честь приветствовать графиню Бекефи? – Марица кивнула. – Позвольте представиться: Мориц-Драгомир Популеску, князь и предводитель местного дворянства! – Очень рада, но скажите, князь, кого встречают с такой помпой? – Кого же, как не вас, прелестнейшая госпожа графиня?! – Неужели вся эта шумиха ради моей скромной персоны? – улыбнулась Марица. – Скромной, о нет, вы истинная роза нашей округи…– загомонили остальные встречающие. – Дворянство нашей округи счастливо видеть вас… приветствовать на нашей прекрасной земле нового члена нашего общества… Марица послала воздушный поцелуй толпе, вызвав новую волну восторгов. – Благодарю вас, князь, за оказанную встречу. В ответ я просто обязана устроить прием для местного дворянства. Скажем, в восемь вечера у меня в поместье? – Наше общество почтет своим долгом приветствовать вас – но прошу вас пожаловать в мой экипаж, я доставлю вас лично и по дороге охарактеризую ваших соседей и наши прекрасные места … – Меня должен был встретить мой управляющий, вы не видели его? – О, этот управляющий редкостный болван и хам, который преступно забыл о своем долге перед своей хозяйкой. Если бы не я, вам пришлось бы добираться к себе на наемном возчике, что унизительно для особы вашего положения и богатейшей помещицы нашего комитата. Прошу вас в мою коляску… Этот монолог князя прервал Чекко, наконец-то протиснувшийся к своей хозяйке. – Ваше сиятельство, госпожа графиня! – возопил он, чтобы его не оттолкнули назад. – С приездом, госпожа графиня! Я Чекко, то есть Франтичек Бурак, дворецкий вашего сиятельства, меня прислал за вами с экипажем господин Торёк, управляющий! С этими словами Чекко бухнулся на колено, протягивая хозяйке корзину роз. Марица посмотрела на Лизу, та забрала корзину. – Встань, Чекко, я рада видеть тебя. Скажи, отчего же управляющего здесь нет? – Господин Торёк собирался встретить вас, но его отвлекли дела, и он послал меня. – Какие же дела могут быть важнее, чем встретить хозяйку на вокзале? – нахмурилась Марица. – Забудьте об этом недостойном упоминания болване, госпожа графиня! – вклинился в разговор Популеску, – Прошу в мою коляску, сочту за честь сопроводить вас до вашего поместья. Зовите меня попросту, как принято в наших краях – Драгомир. Кто ваша спутница? – Моя воспитанница – графиня Эндреди-Виттемберг, – Лиза сделала книксен. – Прошу госпожу Эндреди присоединиться к нам, – галантно, но холодно сказал Драгомир. – О нет, я поеду в присланном экипаже с горничными, а ты, Марица, поезжай с князем, – ответила Лиза. – Как знаешь, – сказала Марица, подавая руку Драгомиру. Вслед коляске Популеску потянулась вереница других экипажей. Покуда Чекко с кучером перегружали багаж на подводу, Лиза расположилась с корзиной роз на сиденье брички. Встреча в поместье привела Марицу в самое благодушное настроение. Хозяйку встречали хвалебной песнью. Женщины и юноши в колоритных народных костюмах с зелеными ветвями в руках образовали живой коридор, через который поезд из колясок втянулся во двор. Прочие слуги стояли вдоль дорожки ведущей к дому. Когда Марица сошла на землю, детишки стали бросать ей под ноги полевые цветы, чрезвычайно умилив хозяйку. Девицы в лентах и бусах стояли у самого крыльца. Одна из них подбежала к графине, сделала книксен и протянула ей роскошный букет, прочие затянули песню и закружились вокруг хороводом. – Слава прекрасной графине! Слава добрейшей из женщин! Розе благоуханной подобной! Слава! Слава! Слава! – пели они. Затем они подхватили графиню под руки и повели к крыльцу. Старый Михай уже ждал у крыльца с золотым кубком на подносе. – Добро пожаловать, госпожа графиня! – с поклоном сказал он, протягивая вино. Марица взяла кубок и отпила прохладного вина. В самый раз, подумала она, эта дорожная пыль пересушила мне горло. Как только она отняла кубок от губ, девицы повлекли ее к массивному резному креслу, похожему на трон. Заиграла скрипка и вперед вышли цыгане. – Как мило, – обратилась Марица к князю, – неужели это вы организовали, Драгомир? Лучшего распорядителя торжества и не найти! – Это мой долг, – отвечал Популеску. – Разве мог я оставить такое важное дело без надзора? На вашего управляющего нельзя положиться! Разумеется, я прибыл в ваше поместье лично и сам все организовал: цыгане и все такое… – Особенно меня порадовали цыгане. Это так напоминает мое детство! Какой же еще сюрприз меня ждет? – Сюрприз.., – Драгомир слегка замялся, он не знал, что еще придумал проклятый управляющий, но тут же вспомнил, что ему рассказали торговцы в городе, – заключается в оркестре – вас ждет настоящий бал! – Вы просто прелесть, Драгомир! – улыбнулась Марица. Популеску надулся от гордости как индюк: ему удалось очаровать богатую графиню, но как видно, женщину простодушную. Лучшего сочетания и не найти, а финансы князя давно скулили от голода. Меж тем цыганки плясали чардаш, и нога Марицы сама собой стала отстукивать ритм, а плечи подрагивать. Красотки уже кружились вокруг трона Марицы и она не выдержала, встала и вошла в круг. О, нет, она не собиралась плясать, а лишь стояла, уперев руки в бока, напевая знакомый мотив, но и этого было достаточно. Гости устроили ей овацию: – Вы истая дочь Венгрии! Дух нашей великой родины неистребим! Когда цыганские танцы закончились, Марица вынула деньги и кинула их цыганкам. Те, бормоча слова благодарности, кинулись их подбирать. Марица обернулась к слугам: – Друзья мои! Слушатели разразились восторженными криками (как полезно быть иногда демократичной!). – Друзья мои, я так счастлива быть здесь! Спасибо вам за вашу любовь! В честь праздника дарю вам каждому по пятьдесят форинтов, и пусть сегодня вино льется рекой! Радостный гул усилился: все кричали здравицы хозяйке, благословляли ее дни и пророчили ей мужа и много деток. Довольная произведенным эффектом, Марица повернулась к Драгомиру, который предложил ей руку, как вдруг услышала незнакомый мужской голос. Она обернулась. – Ваше сиятельство! Госпожа графиня! Разрешите представиться – Тассило Торёк, ваш управляющий! – Праздник для слуг окончен, вы опоздали. – Простите, я не успел вернуться вовремя, и мне нужно было переодеться… – Управляющий, который тратит время на переодевания, ужасный управляющий, – изрек Драгомир, но его сентенция осталась без внимания. – Почему вы не были на станции, чтобы встретить меня? – продолжала недовольная вынырнувшим из ниоткуда управляющим Марица. – Прошу прощения, госпожа графиня, но прорвало дамбу. Я нужнее был там, к счастью обошлось без человеческих жертв. Я послал за вами Чекко… – Что же, вы своими руками отводили воду? – Прямо новый Самсон какой-то! – хохотнул князь Популеску. – Ври дальше, голубчик, это оценят, особенно твой элегантный вид. – Я не стану утомлять ваше сиятельство оправданиями. Вряд ли ваши гости в данный момент оценят подробности происшествия. – Вы непозволительно дерзки! – вспылила Марица. – Человек вашего класса должен знать свое место! И оно на заднем дворе, можете присоединиться к остальным слугам! Кривая усмешка стала ответом на эту тираду. Марица с изумлением рассматривала управляющего. Взгляд прямой, дерзкий. Не пытается заискивать. А когда она указала ему на его место, какой яростью вспыхнули его глаза! От нее не укрылись сжавшиеся на краткий миг кулаки. Это опасный тип, а вдруг он из этих, как их? Социалистов? Такому не место в поместье! – Куда вы направились? – Госпожа графиня указала мне мое место, – мрачно сказал управляющий. – Я вас не отпускала! – Что угодно вашему сиятельству? – Убирайтесь! – Как прикажет госпожа графиня. Торёк удалился с гордо поднятой головой, и глядя на его прямую спину, Марица ждала, что он вульгарно сплюнет. Однако тот не опустился до такого поступка, что стало еще одним разочарованием для графини. – Пойдемте же внутрь, прекрасная, божественная Марица! – засуетился Драгомир. – Забудьте об этом негодяе, омрачившем ваше прекрасное лицо! Необходимо избавиться от этого управляющего, решила для себя графиня, позволяя увлечь себя в дом. Местное общество стало подтягиваться ранее назначенного Марицей времени. Простота деревенского мира не позволяла усомниться в гостеприимстве любого помещика. К счастью, Тассило предусмотрел, что в ближайшее время будет много визитеров, и в леднике уже стояли закуски и мясо. Все это потащили наверх, а матушка Мица, кухарка, и приглашенный повар трудились не покладая рук. Горничные носились вниз и вверх, Тассило с помощью конюхов встречал и размещал экипажи прибывавших гостей. Чекко, преисполненный достоинства, отворял двери перед гостями. На заднем дворе стояли столы для слуг, и тут тоже шло пиршество. К местным слугам присоединились кучера гостей и цыгане, веселье шло полным ходом. На вертеле истекал соком кабанчик, к нему подходили и отрезали шкворчащее мясо. Лиза, прибывшая часом позже Марицы, уже освежилась и переоделась. Она спустилась в зал, где были сервированы столы a la fourchette. Марица, улыбаясь, подошла к ней с бокалом шампанского. – Ну наконец-то! Мне без тебя скучно, – сказала Марица. – Ты пропустила все самое интересное. – Жаль, конечно, – ответила Лиза. – Но мне уже рассказали, какую торжественную встречу устроил тебе управляющий. – Вот как? – Марица нахмурила брови. – Значит, это его заслуга? – Да, так мне сказали, – ответила Лиза. – Значит, я должна его наградить. Чекко! – Да, ваше сиятельство! – Вели позвать управляющего! – Сию минуту, госпожа графиня! Марица поманила одного из официантов, отдала распоряжение и пошла на крыльцо, Лиза – вслед за ней. Тассило, услышав приказ графини, сперва заподозрил неладное, затем успокоил себя мыслью, что графиня сменила гнев на милость, все обойдется, и его не уволят после сегодняшней выходки. Чертова гордость! Нельзя забывать, что теперь он не стоит на верхней ступени социальной лестницы. Подойдя к крыльцу, он увидел Чекко, который держал поднос, закрытый салфеткой. – Госпожа графиня жалует вам, господин Торёк, это шампанское. Тассило мысленно усмехнулся: кость собачке – таков теперь его уровень. – Передай ее сиятельству, что я целую ее ручки, – сказал он, утрируя лакейскую речь, – и благодарен за оказанную милость. Тассило не заметил две неосвещенные фигуры за колоннами. Марица, наблюдавшая за сценой, нахмурилась: мерзавец насмехается над ней. Лиза же взвизгнула, увидев брата. – Что такое, Лиза? – спросила Марица. – Ничего… Я увидела знакомого. – У тебя странные знакомства, Лиза, – заметила Марица. Вздрогнув, Тассило поднял глаза и увидел вышедших женщин. Опасаясь, что сестра выдаст его, он поспешил вмешаться: – Мы знакомы с графиней Эндреди, я был сыном управляющего в Хёрренграссе. И я счастлив возобновить знакомство. – Вы должны держаться подальше от моей подруги. – Простите, госпожа графиня, но на личные отношения ваша воля не распространяется. – Дерзите? Лиза еще ребенок и не понимает, что пристойно, а что нет. Но я сумею защитить ее. Будь здесь ее брат, он сказал бы то же самое – Будь здесь ее брат, он не нашел бы ничего предрассудительного. – Вот как? Вы уволены! Убирайтесь отсюда в двадцать четыре часа! – Как вам угодно, ваше сиятельство. Схватив дареное шампанское за горлышко, Тассило развернулся и пошел на задний двор. Усевшись на крышку колодца, он гусарским приемом выбил пробку и стал глотать шампанское прямо из горла. Вино не пьянило, да и что ему одна бутылка шампанского! Будучи гвардейцем, он ночами напролет пил шампанское, коньяк и умудрялся относительно ровно сидеть в седле на утреннем смотре. Здесь его нашла Лиза. – Тассило! Братик! Ты расстроен? Я все тебе испортила. – Что это значит, Лиза? Я был уверен, что ты в пансионе и отослал плату за полгода. – Прости, я хотела сделать тебе сюрприз! Я ведь тоже могу работать, хотя бы и компаньонкой. Конечно, в начале я рассчитывала стать гувернанткой, но мне повезло с Марицей. Мы с ней настоящие подруги. – Графиня Эндреди-Виттемберг – гувернантка? Бедная моя, простодушная Лиза, ну кто тебя возьмет? Разве что какой-нибудь скороспелый нувориш, которому лестно, что ему прислуживает настоящая графиня! Понимаешь ли ты, какой опасности подвергается твоя девичья честь и чувство собственного достоинства? – Тассило испытующе смотрел на сестру, которая немедленно надулась. – Я уже взрослая! – Я имею в виду приставания, которые считаются естественными в кругу сильных мира сего. – А ты? – Я – другое дело, ко мне приставали сами. Тебе повезло с подругой, держись ее. Теперь мне придется искать места и я еще долго не накоплю тебе на приданое. – Я упрошу Марицу не увольнять тебя, она добрая, вот увидишь, – пообещала Лиза. – Иди, Лиза, к гостям. Тебя хватятся, а я теперь неподходящая компания для тебя, – с горечью сказал Тассило. – Помни, я Тассило Торёк, управляющий, родом из Альфельда. – Запомню, – сказала убегая Лиза. Тассило побрел к столам для слуг. Увидев его, слуги вставали, снимая шапки. Тассило махнул рукой, чтобы на него не обращали внимания, подцепил пару ломтиков колбасы и выхватил кувшин с домашним вином у пробегавшей служанки. Жуя колбасу, он побрел к себе, но внезапно обнаружил, что ноги несут его к парадному крыльцу. «Эге, братец, – подумал он, – твоя уязвленная гордость не дает покоя». Усевшись на скамейку, он запил колбасу вином. Освещенные окна манили магнитом, но он пересилил детское желание заглянуть в окно. Сами собой сложились строки: И я был там, и я средь них блистал… Мне жизнь была легка, как этот светский бал… Я проводил в пирах и дни, и вечера И скрипки для меня играли до утра Поил я всех вином и сам хмельным бывал, Красавиц обнимал в тиши бульваров, И под звуки скрипки старой чардаш танцевал… Обшарив карманы и найдя в них какое-то количество денег, Тассило метнулся на задний двор: – Гей, цыгане, сыграйте мне! – и напел только что сочиненный мотив. Старый скрипач Тибор нашарил скрипку, и повел смычком по струнам. – Да, так! Именно так! – воскликнул Тассило, бросив на стол деньги. – Играйте все! Покинув столы, музыканты разобрали инструменты. Тассило запел, дождавшись, когда импровизацию сменит его мелодия: – И я был там, и я средь них блистал… Мне жизнь была легка, как этот светский бал… Я проводил в пирах и дни, и вечера И скрипки для меня играли до утра Сделав паузу, он с горечью продолжил: – Сегодня день у них веселья и потерь А я для них ничто, один вдали от всех. Но кто нам скажет, что несет нам завтра Случай, скорби жгучей или счастья смех? Гей, цыган, эй, цыган, громче играй! Песне ты огонь весь отдай! Прошу тебя, цыган, громче играй – пой, тоскуй, смейся и рыдай! Душу мне песней отогрей! Когда цыган коснется струн, Вновь я серцем юн: надо мною, Над моей душою он колдун! Ай, яй-яй-яй! Гей, цыган, эй, цыган! Играй, играй, цыган, пой, цыган, по струнам бей! Шум вокруг смолк, все слуги собрались вокруг послушать новую песню. Вскочив на лавку, он повторил припев на более высокой ноте: – Громче играй! Песне ты огонь весь отдай! Прошу тебя, цыган, громче играй – пой, тоскуй, смейся и рыдай! Ай, яй-яй-яй! Играй, играй, цыган, Пой, цыган, по струнам бей! Душу мне песней отогрей! Тибор вновь заиграл сольную импровизацию. Тассило перебрался на стол и смахнув ногой тарелки, стал отстукивать ногой ритм. Запрокинув голову, Тассило допил остатки вина и отшвырнул кувшин. – Пора весны прошла, назад возврата нет, Чего же ждёт душа, храня тот давний свет? Живёт в ней счастья призрак зыбкий, Как на нежных струнах скрипки Жив смычка незримый след. Погрозив рукой окнам второго этажа, Тассило спрыгнул со стола и быстрым шагом пошел к парадному. За ним потянулись цыгане и слушатели: – Но не всегда вам пировать и пить вино.., – запел он, раскидывая руки. – Что если завтра уже не будет так смешно? И я был там, и я средь них блистал… Поил я всех вином и сам хмельным бывал, Красавиц обнимал в тиши бульваров, И под звуки скрипки старой чардаш танцевал… Пританцовывая, Тассило вновь затянул припев: – Эй, цыган, шибче играй! Струны рви, песнею звеня. Ай, яй-яй-яй! Играй, играй, цыган, пой, цыган, по струнам бей! Душу мне песней отогрей! Ушедший сон забыть не жаль, Прочь лети, печаль. Звуки скрипок нас несут в неведомую даль. Играй, играй, цыган! Пой, цыган! Песню мне пой! Сердце мне песней успокой! Цыганка положила руку ему на плечо и Тассило поцеловал ее в губы. – Эй, цыган, эй цыган, больше огня! громче играй! Песне ты огонь весь отдай! Прошу тебя, цыган, громче играй – пой, тоскуй, смейся и рыдай! – Чардаш! – воскликнул Тассило. Повинуясь, цыгане заиграли танцевальную мелодию. Тассило подхватил цыганку за талию и закрутил ее. Затем подняв руки, он стал танцевать, убыстряясь. Он отдался стихии танца полностью, ничего не замечая вокруг. Он не заметил, что слуги зашептались и ретировались, что на крыльце появилось блестящее общество во главе с хозяйкой. Он очнулся, лишь когда музыка закончилась. Пытаясь отдышаться, он блестящими глазами обвел двор и с ужасом увидел графиню с гостями. Местное общество привычно к пьяным выходкам, но графиня… Что она подумает о нем? В наступившей тишине громом зазвучали размеренные медленные хлопки в ладоши – Марица иронически улыбаясь, смотрела на Тассило. – Браво, господин управляющий! Вы удивительно разносторонний человек! К сожалению, – она обвела рукой гостей, – мы не слышали начало вашей песни. Повторите ее для нас. – Мне жаль, что я потревожил ваших гостей своей песней, очевидно ваше шампанское ударило мне в голову. Тассило посмотрел в глаза графини и отметил, что они в гневе сузились. – Чего же вы не поете? Мы ждем! – резко сказала Марица. – Графиня забыла, что уволила меня и не может мне приказывать! – Вы не можете считать себя уволенным, пока я не рассчитала вас! Пойте! – Похоже, ваша светлость не знает, в чем состоят обязанности управляющего. Если вам угодна музыка – вот цыгане, они исполнят любой ваш каприз! – Негодяй, – пробормотал князь Популеску, – да как он смеет! – Я не привыкла слышать слово «нет», – воскликнула графиня. – Я плачу вам деньги, так исполняйте мои прихоти! – Так привыкайте к этому слову! – выкрикнул Тассило. – Может, вино и разбередило мою душу, и я излил свои горести в песне, но моя меланхолия прошла, и у меня нет настроения петь для вас и ваших гостей! Толпа гостей зароптала. Ошеломленная Марица не нашлась, что ответить и в гневе подняла кулачок в шелковой перчатке. Но быстро овладела собой, подхватила подол и направилась в дом. Тассило успел отметить кровожадную ухмылку на лице Драгомира и фигурку сжавшейся Лизы. – Вам лучше уйти, господин Торёк, – тихонько шепнул подошедший Чекко. – Да, Чекко, спасибо, я уйду, – столь же тихо ответил ему Тассило. Вспышка гнева опустошила его и он побрел к себе. Как глупо получилось, подумал он. У меня нет ни малейшего таланта к притворству, а смиряться не в моем характере. Где еще я найду такое место? Графиня, похоже, мстительна, и может закрыть мне все перспективные места. Остается отдаться на волю судьбы, как щепка в бурном потоке. Уйдя к себе, он бросился на кровать ничком. Юлишка, дворовая девушка, прослышавшая о произошедшем, пришла утешить его, но Тассило отослал ее. Спать не хотелось совершенно, и Тассило стал приводить в порядок бумаги. Вряд ли графиня соизволит принять его раньше, чем после полудня, а то и вовсе пошлет к черту, но он все сдаст хотя бы Чекко. К двум часам ночи он закрыл гроссбухи, уложил свои пожитки в чемодан и вышел подышать воздухом. Сад, залитый луной, был прекрасен. Цветущие яблони и вишни казались чудными фарфоровыми скульптурами, резко выделяясь на фоне синеватого неба. Вдыхая благоуханный воздух, Тассило остановился и поднял голову к небу. Щедро изливавшая потоки света луна казалась столь доступной, что казалось, протяни руку и коснешься ее. Иллюзия была столь реалистичной, что Тассило не выдержал и протянул руку к небу. Лунный свет залил его кисть серебром и Тассило замер, чтобы не разрушать волшебство ночи. Гости разъехались столь поздно, что Марица почувствовала себя утомленной много раньше, чем бывало в Вене. Из окна своей комнаты она увидела цветущий сад, светлый из-за полной луны и захотела очутиться там, чтобы насладиться кристально прохладным воздухом. Она сунула ноги без чулок в туфли и накинула пальто поверх сорочки, и тихо спустилась по лестнице. Ночь была волшебной, ибо несмотря на погашенный всюду свет, она прекрасно различала золотящиеся перила и ступени, бархатисто переливающиеся в лунном свете. Высокие окна превратились в сине-золотые готические витражи. Ни одна дверь не стукнула, ни одна половица не скрипнула, пока Марица шла по дому. Она толкнула дверь, ведущую в сад, и с наслаждением вдохнула сладостный аромат яблонь. Мне следовало почаще выезжать в имение, с сожалением подумала она, сколько дивных ночей я пропустила. Она пошла по дорожке, посыпанной гравием, кончиками пальцев прикасаясь к лепесткам на склоненных ветвях. Вдруг в просвете между деревьями она увидела мраморную скульптуру рыцаря с протянутой к небу рукой. Надо же, вылитый Бернини. А она и не догадывалась о таком чуде. Кто же мастер? Вдруг раздался вздох, и этот звук был настолько потусторонним, что она испугалась и замерла. Скульптура опустила руку, вздохнула еще раз. Статуя обернулась хорошо сложенным мужчиной высокого роста в белой сорочке, который стоял, подняв голову к полной луне. Кто же это может быть? Чтобы проверить свою догадку, она подкралась поближе. Неужели это он? Тассило стоял с поднятой рукой столь долго, что конечность затекла. Он опустил руку и вздохнул: печаль стесняла его грудь. Внезапно спиной он почувствовал пристальный взгляд и напрягся. Волшебство ночи рассеялось, быстрыми шагами он пошел к домику, который занимал. Сон одолел его, едва он присел на кровать, и он рухнул на покрывало как был, в одежде и сапогах. Утром Тассило вышел во двор, одетый по-дорожному. Чекко уже командовал горничными и дворовыми, ликвидируя следы вчерашнего разгула. – Уезжаете, господин Торёк? Жаль, что так вышло. – Да уж, вышло как-то дурно. Их прервали. На двор ворвался всадник: крестьянин на неоседланной лошадке. – Пожар! Господин управляющий! Пожар! – О, черт! – воскликнул Тассило. – Что еще случилось?!! – Сено загорелось! – отвечал запыхавшийся посланник. – Какого лешего ты скакал сюда? Не могли сами стог залить? – Так спали все, а пожар заливают уже, да только кровля свинарников занялась! – А-а-а! – в бессилии воскликнул Тассило. – Поднимайте всех! Чекко, конюхов по деревням! – Слушаюсь, господин управляющий! – Хотя нет, я больше не управляющий. Справляйтесь сами. – Как же так, господин Торёк? А как же мы? – А-а-а! Что б вас всех! В последний раз! Коня мне! Утром Марица решила поразить управляющего своим милосердием и великодушием. Попивая кофе, Марица с улыбкой слушала Лизу, которая весьма неубедительно выгораживала управляющего. – Успокойся, Лиза! Я простила его. Скажи Чекко, чтобы пригласил его ко мне в кабинет после завтрака. – Ваше сиятельство, извините, что вмешиваюсь, но господин управляющий ускакал только что. Михай, вошедший с подносом, на котором покоилась телеграмма, поклонился хозяйке и барышне. – Как, куда? – Лиза вскочила, в волнении прижав руки к груди. Пылкое воображение нарисовало ей картину, в которой брат, не разбирая дороги, в гневе мчался навстречу гибели в реке или на краю обрыва. – На пожар. Загорелись свинарники в Подлипице. – Надо же, какая ответственность! И что он может сделать там, где не справляются другие? Благодушное настроение Марицы разом испарилось. Этот несносный тип умудрился оставить ее в долгу. – Можете положиться на господина Торёка – он все наилучшим образом организует, – Михай вновь поклонился. – А что там, в Подлипице? – Свинарники, ваше сиятельство. Восемьдесят тысяч голов. – Заставлять меня волноваться – это большое свинство с его стороны, – сострила графиня, а Лиза хихикнула. «Уж пусть организует, а иначе пожалеет, – подумала Марица, – точно выгоню, и заступничество Лизы ему не поможет!» – Мы едем с вами на станцию, господин Торёк, – объявила Марица управляющему через день. – Надеюсь, у вас ничего не горит и тонет, как в прошлый раз. – Сегодня на редкость спокойный день, госпожа графиня, буду счастлив угодить вам. – Что же, угождать мне – ваша обязанность, – сказала Марица, натягивая перчатки. Она знала, как магнетически действует эта простая процедура на мужчин. Однако управляющий и глазом не повел, только поклонился и вышел вон. «Куда же вы?!» – хотела завопить графиня, но сдержалась, решив, что обычным кокетством этого бесчувственного не пронять. Они прибыли к разгрузке вагона. На станции их ждал прибывший из Вены автомобиль. Эта самокатная коляска уже не требовала керосина и умелого механика для управления. Облаченный в рамы из дерева, Mersedes 35-PS уже стоял на земле. Рабочие сноровисто освободили автомобиль и Марица торжествующе взглянула на спутника: – Ваше мнение, господин Торёк? – Впечатляет, – отозвался управляющий. – Однако рама низка, боюсь, наши дороги угробят вашу игрушку. – Это не ваше дело, господин управляющий! – вспылила Марица. – Не мое, но мнение я составил, – отозвался управляющий. Марица гневно воззрилась на собеседника и не дожидаясь очередной реплики, подошла к авто. Она ласково погладила обводы кузова и села на сиденье. – Не заводится, – растерянно сказала она через некоторое время. – Позвольте посмотреть, – управляющий откинул крышку капота, обошел автомобиль и щелкнул крышечкой топливного бака. – Надо долить топлива и присоединить провода, которые были разъединены для транспортировки. Бензин наверняка тоже прибыл с этим поездом. Пересядьте покамест в бричку. Я поговорю с дежурным по станции. Марица повиновалась. Ждать оказалось недолго: управляющий привел грузчика с бочкой на тележке. Черный шланг змеей изрыгнул бензин в жестяное ведро, а оттуда с помощью импровизированной воронки из картона бензин полился в бак. – Теперь садитесь за руль, госпожа графиня. Я поверчу ручку динамо стартера, – сказал управляющий. – Ну же, раз-два-три! И чудо, мотор зарычал, Марица радостно нажала на клаксон. Управляющий отскочил, а Марица нажала на газ, оставив Торёка и зевак в клубах выхлопа. Когда спустя несколько часов бричка с привязанной сзади бочкой показалась в воротах поместья, Марица потягивала лимонад на широком балконе. – Не очень-то вы торопились, господин Торёк! – с усмешкой сказала она. – Зато бензин не расплескался, – парировал управляющий. – Рад, что вы нашли дорогу домой самостоятельно. – Вы меня за дурочку принимаете? – возмутилась графиня. – У меня абсолютная память! – Никоим образом, – сдержанно отозвался управляющий. – Полагаю, что старый каретный сарай станет отличным гаражом. Ваше сиятельство позволит мне переставить автомобиль туда? – Исполняйте, – махнула рукой Марица. В сарай прибежала Лиза. – Тассило, ты разбираешься в автомобилях? Ты никогда не писал мне об этом! – Ах, Лиза, зачем хвастаться? И притом, автомобиль мало чем отличается от сельскохозяйственной машины. Осторожно! У меня руки пахнут бензином! – А вот Марица впечатлена твоими талантами! Она в восхищении! – Ну не знаю, по-моему, она меня не терпеть не может. – Ну что ты! Марица ужас какая добрая и ты вскоре ее полюбишь как я, когда узнаешь ее поближе. Тассило покачал головой: – Я склонен верить тому, что первое впечатление – самое верное. Поживем – увидим. Марица была намерена произвести фурор в округе своим авто. Но прогнозы управляющего сбылись сразу же. Все было хорошо, но сначала автомобиль увяз в такой непролазной грязи, что графиня не решилась выйти из авто, чтобы найти помощь. Во второй раз машина сломала что-то на ухабистой дороге. Управляющий привел механика, который смотрел за хозяйственными машинами. Затем они с помощью кузнеца заварили подвеску на раме и подтянули ремни в двигателе. Марица досадовала, несмотря на то, что Торёк деликатно не напоминал ей о перепалке на станции. В третий раз автомобиль водрузили на подводу и упряжка волов потащила машину на станцию. В сельских условиях ничего нельзя было сделать с пробитым карбюратором (что это за деталь такая хрупкая?). Пришлось дамам пересесть на бричку и кататься допотопным способом. С кучером на козлах, пылью и улиточной скоростью. Два раза компанию дамам составил управляющий, направляющийся куда-то далеко по делам. Торёк был учтив, наверняка хотел загладить свое поведение во время представления хозяйке. Он рысил на кауром жеребчике рядом с бричкой и указывал дамам то на лес, то на мельницу. Собеседником он был отличным: проводя экскурсию, не был ни сухарем, заставляющим дремать, ни соловьем, затмевающим слушательниц. Он непринужденно рассказывал о владениях графини, указывал на прелестные поляны в лесу, где как раз расцветали ландыши и цикламены, и доцветала пролеска, не угодно ли остановиться и набрать цветов? Вскоре Марица поймала себя на том, что поведала служащему много личного о себе. Хотя та чушь, вроде того какие цветы ей дарили тот или иной воздыхатель, была чисто женской и не заслуживала внимания мужчин. Но кто знает, вдруг ее оговорки о своих привычках и знакомых могут быть использованы против нее? Марица украдкой любовалась посадкой управляющего, грацией его движений. По земле он ступал упруго, легкой походкой кавалериста, уж она-то в этом разбиралась, столько ее поклонников было офицерами! В целом, Торёк напоминал ей хищника в родной ему среде лесов и степей, она силилась представить его в залах, и не смогла. В округе было смешанное население: здесь вперемежку жили мадьяры, словаки и валахи. Знать и чиновничество по происхождению были венгерскими. Жили здесь и немцы с евреями, которые в основном обитали в городках. Крестьяне по старинке ломали перед нею шапки, бросая работу. Они с любопытством смотрели на красивую молодую даму, но стоило посмотреть им в глаза, их лица мигом принимали тупо-покорное выражение, и выспросить у них что-либо становилось проблематичным. Кучер Пишта порой выступал в качестве переводчика. Марица злилась, но чем ласковей она говорила с крестьянами, тем больше ее отказывались понимать. И дело было вовсе не в правильной речи госпожи и диалекте крестьян. Она была здесь чужачкой, госпожой, и врожденная осторожность велела крестьянам прикидываться тупыми и ленивыми животными. В то время как управляющий разговаривал с крестьянами по-свойски. Ему бойко отвечали, хотя он говорил также правильно, как и графиня. Он был своим, не принадлежал к касте господ, чурающихся труда. Оставалось разглядывать физиономии местных жителей и надеяться, что ее перестанут опасаться и раскроются… Понаслышке зная о Ломброзо, графиня пыталась определить характер своих крестьян. Что же можно выделить? Немыслимо значительное, но в то же время упрощенное до последнего предела лицо. В резких очертаниях надбровных дуг проявляет себя сильная структура черепа, но ними лицо, одетое до половины густой бородой. В глазах, не затемненных никаким движением век, прячется трезвая, терпеливая сосредоточенность. В то время как у их жен в глазах вместо их тупой отрешенности заметна хищная внимательность, либо выражение ничем не сдержанного любопытства, которым отличаются дети или животные. Судя по всему, характер у местных крестьян еще тот: хитрецы и упрямцы. Из письма графа Эндреди-Виттемберг барону Либенбергу: «… Графиня – редкостная мегера! О, она замучила меня своими придирками. Если бы у меня хватило сил отказаться от работы, счастливее меня не было бы человека. Но здесь Лиза, и я остался, чтобы почаще видеться с сестренкой. За это невольное счастье я плачу двойную цену. Графиня замучила меня своими полу-милостями, полу-жестокостями. Как смешно смотреть водевиль с взбалмошными стареющими барынями и угодливыми слугами, но оказаться в этом спектакле самому – то еще удовольствие. Сегодня она мне дарит книгу (она заметила, что я пользуюсь библиотекой), а завтра требует вернуть ее. Мне посылают вино, а на следующий день следует замечание, что я живу в свое удовольствие за счет хозяйского добра. Я уже опасаюсь что-либо брать в руки, боясь обвинения в краже. Стоит задержать взгляд на рояле, когда играет Лиза, звучит веление заниматься своими обязанностями. После мне суют ноты, чтобы выяснить мое мнение о новом романсе, отнекиваться бесполезно. Я притворяюсь невежественным капралом, обожающим лишь марши – вечером меня вызывают в большой дом прослушать разученный романс. Занимаясь своими обязанностями, я накладываю штраф на нерадивого подрядчика, штраф отменяют, ибо этот человек «редкостный забавник» и сумел угодить госпоже графине. Нанимаю хороших рабочих – мне говорят, что следует экономить, etc. Самое нейтральное выражение лица трактуется то как слишком угрюмое, то неуместно радостное. Есть отчего впасть в угрюмость! Помнишь, я писал о милой девушке, с которой сожительствую? Юлишка сама ко мне пришла и предложила «постирать и заштопать чулки». А после и вовсе захватила в свои цепкие ручки мое холостяцкое житье-бытье. Я был с нею честен и она не рассчитывает на женитьбу. Бесцеремонность милой моей сестренки не раз заставляла нас с Юлишкой краснеть. Сначала Юлишка ревновала меня к Лизе, но после каким-то женским чутьем распознала, что это моя сестра. Затем наша связь стала известна хозяйке и я выслушал нотацию о том, что разврата в своем присутствии госпожа графиня не потерпит. Что претерпела Юлишка, я могу только предполагать, но красные от слез глаза говорят сами за себя. Как бы то ни было, она не крепостная и ее личная жизнь графиню не касается». – Почему вы так угрюмы в моем присутствии? – Прошу прощения, госпожа графиня. Мое выражение лица постоянно. – Однако же при Лизе у вас другое выражение лица. – Какое, госпожа графиня? – Нежно-восторженное, – протянула Марица. – Вы ведь были знакомы с Лизой, когда она была ребенком? – Так точно, госпожа графиня. Мой отец был управляющим в Хёрренграссе. – А вы были влюблены в нее? – Как вы могли подумать такое? Лиза еще дитя, и ничего, кроме дружбы, нас не связывало в то время, – быстро отмел подозрения управляющий. Слишком быстро и правдиво, подумала Марица. Но тогда Лиза действительно была ребенком, а сейчас она стала красивой девушкой. – И даже думать не смейте ни о чем подобном. Вам, простолюдину, не место рядом с графиней Эндреди-Виттемберг, даже в виде друга. Тассило вскинул подбородок, пронизывающим взглядом посмотрел на хозяйку. Сдержав слова, жгущие язык, он повернулся на каблуках и вышел прочь, аккуратно притворив дверь за собой. Марицу охватило чувство, что и эту схватку она проиграла. Этот Торёк оказался непрост, но она его обуздает, приручит как зверя и заставит есть с рук. Он будет волочиться за ней с тоскливым взглядом, умоляя об улыбке. Лиза и Марица вернулись с приема, организованного в честь графини, поздно. Утром, стоя в приемной, Тассило слушал рассказ о вечере. Прием удался: Драгомир выписал из комитата оркестр, певцов кабаре и пригласил цыган. Лиза взахлеб рассказывала про гостей, артистов и фейерверк, которым завершилось празднество. Тассило улыбался, его маленькая сестренка еще ни разу не бывала на балах, в первый раз все бывает чудом. – А цыгане, знаешь какие? Чудо как хороши: их темперамент даже мертвого поднимет! И даже Марица пошла в пляс! – Вот как? А ты стеночку подпирала? – Ну, братец! Скажешь тоже, я чардаш не танцевала, но все потому… – Что потому? – Ну-у-у, был там один молодой офицер, и мы вышли на балкон … Ты не смотри так, мы даже не целовались. Он будет здесь, когда Марица ответный прием устроит, и ты его увидишь. – Когда будет ответный прием? Я управляющий и ничего об этом не знаю. – А тебе и нечего знать, мы с Марицей займемся всем сами – всем-всем. И приглашениями, и развлечениями. Марица пригласит из столицы друзей и артистов оперетты. Глядя вслед убежавшей Лизе, Тассило с тоской подумал: если моя маленькая Лиза будет взрослеть такими темпами, то вряд ли я успею скопить для нее приданое. А кто возьмет замуж бесприданницу? Как это не смешно, будущее Лизы он видел среди людей своего круга. Бывшего моего круга, поправил он себя. Как объяснить это Лизе? Когда вошла Марица, Тассило глядел в окно. – Вы опять грустите, господин управляющий? – Прикажите, госпожа графиня, и я буду весел. – Сегодня я не приказываю, но мне хочется понять, отчего вы грустите? – Похоже я опять вспоминал прошлое, но это не должно вас волновать. Мне нужна ваша подпись на этих купчих. – Оставьте бумаги. У вас есть доверенность на совершение сделок и я вполне вам доверяю, – махнула рукой Марица. – Я приглашаю вас в качестве моего кавалера на прием, который устраиваю здесь в июле. Тассило растерялся: – Вы хотите, чтобы я был вашим кавалером? – Именно. Вы будете моим кавалером, и займете место хозяина на ужине. Вы умеете танцевать? – Да. Но ведь я никто, наемный служащий. Что подумают ваши гости? – Чужое мнение меня не интересует. Если кто-то хочет пить мое вино, свое мнение пусть оставит при себе. И зовите меня просто Марица, безо всяких «госпожа графиня» – Слушаюсь, госпожа гра… Марица… Глаза Марицы весело блеснули: – Как-как? Повторите! – Марица, госпожа графиня, – покорно повторил Тассило. Из письма графа Эндреди-Виттемберг барону Либенбергу: «…Милый Карл-Стефан! Мне нужен твой совет и незамедлительно. Когда-то я пользовался расположением женщин, как замужних дам и юных девиц хорошего происхождения, так и субреток. О, поцелуи в парках и свидания в Венском лесу, альковы супружеских спален и комнатушки модисток! Но здесь весь мой опыт бесполезен. Я не могу допустить флирта в отношении хозяйки, а она вылитая Диана! [1] Представь себе, она битый час расспрашивала, какому из местных претендентов в женихи оказать предпочтение! Из дома не выводится князь П., один из главных претендентов. Этот старик ужасен и я успел ему насолить, всякий раз он косится на меня с выражением: я все помню! Он равно склонен как к интригам, так и насилию. Его боятся крестьяне, и недвусмысленно опасаются помещики. Ездит он в сопровождении четырех гайдуков, и я слышал, что у него в поместье еще не меньше дюжины подручных. Если загорится мельница или скот потравит хлеба, никто не доискивается причины. Разобранная изгородь – какая малость в сравнении с жизнью! В день приезда графини была сломана дамба, что не позволило мне лично прибыть на станцию для встречи. И этот тип – желанный гость в гостиной госпожи Бекефи! Я молю бога, чтобы он не положил глаз на Лизу, моих сил не хватит, чтобы защитить ее, даже если я открою своё инкогнито …». День грандиозного праздника настал. От оперетты пришлось отказаться, ибо графиня объявила темой праздника Великую Венгрию и пушту. В ворота непрерывной чередой въезжали коляски, брички и даже старомодные кареты, наверняка помнившие Венгерское восстание. На газонах были расставлены столы с фруктами, легкой закуской, графинами с вином и лимонадом. Цыгане играли веселые мелодии. Маскарад был прекрасным поводом перетряхнуть сундуки со старым платьем. В глазах рябило от шитых золотыми галунами доломанов и кунтушей, сабель и шпор, бобровых шапок; дамы блистали плохо ограненными фамильными камнями в варварски тяжелых ожерельях и диадемах. Ручки выглядывали из старинных пожелтевших кружев. Пусть слегка несло нафталином, но роскошь потрясала – сколько же лет это великолепие было запрятано в тяжелых сундуках, окованных железом? Марица встречала гостей, стоя на высоком крыльце вместе с управляющим, которого назначила своим кавалером на этот день. На прекрасной хозяйке было алое атласное платье со шлейфом, корсаж украшен золотым кружевом. На голове красовалась драгоценная тиара со спадающим до самых пят покрывалом. Костюм управляющего составлял диссонанс с хозяйкиным: он был одет в черный смокинг и белую плоеную рубашку. Придирчивый взгляд столичного жителя мог найти воротничок и галстук господина Торёка немного старомодными, но управляющий никому не был интересен сам по себе, ведь он всего лишь служащий. Господин Торёк непринужденно приветствовал каждого гостя от лица хозяйки, а хозяйка принимала ответные приветствия и предлагала гостям бокалы с токайским, которые держала на подносе Лиза. Лиза также была одета в национальный наряд, но волосы ее были убраны цветами и лентами. – Прекрасная Марица! Вы украшение нашей прекрасной Венгрии, подлинный рубин в ее короне! – такими словами приветствовал Драгомир хозяйку, целуя ее в обе щеки (возрождать обычаи, так полностью!), – что за прелесть эти старинные обычаи! Несносный управляющий ловко оттеснил князя, отправив его к прочим гостям. Наконец Чекко объявил ужин готовым, и Марица пригласила гостей в дом. Графиня под руку с управляющим вошли в дом, но вместо того, чтобы продефилировать вместе до обеденной залы, Марица ускользнула в коридоре. Тассило ничего не оставалось, как проводить гостей и рассадить их по заранее размеченным карточками столам. Покуда хозяйки не было, гости оживленно переговаривались, но не прикасались к закускам. Но вскоре и там и тут стало раздаваться звяканье бокалов и смех. Цыгане заиграли «Девушку из пушты» [2]. Внезапно в центре появилась плясунья в крестьянском платье. Она весело отплясывала и в конце закружилась со словами: – Радуйтесь! Ешьте-пейте гости дорогие! Изумленные гости узнали в танцующей хозяйку. Графиня поклонилась, глаза ее сверкали, грудь вздымалась. Лиза, знавшая о задумке, зааплодировала, за ней и гости. Драгомир, забыв о подагре, подскочил и поцеловал ручку Марицы. – О, вы прекрасны, дорогая Марица, и поразили нас всех! – Благодарю вас, князь! – Марица поклонилась в пояс. Но к разочарованию Драгомира наглец управляющий уже взял хозяйку под руку. – Прошу вас, угощайтесь, мой кавалер проводит меня! После ужина Чекко, ставший церемониймейстером, ударил палкой о пол и объявил о начале танцев. Гости потянулись в бальную залу. – Палоташ! Кавалеры и дамы, составьте лашшан! Возникла небольшая суматоха, в которой князь ловко оттер прочих кавалеров и предложил руку Марице. Оркестр грянул и пары чинно потянулись вслед за хозяйкой и ее партнером. Старенький учитель танцев, доживавший свой век в одном из поместий, с сияющими помолодевшими глазами объявлял фигуры танца. Казалось, все великолепие прошлого века ожило, а гостями были не мелкие провинциальные помещики, а могущественные магнаты с родословной в пару сотен лет. Витязи, гроза турков, и их дамы, не важно какого возраста, все были прекрасны. Чинная часть палоташа закончилась, и началось веселое кружение. Дамы притопывали и качали юбками, кавалеры обходили их подбоченясь, не забывая щелкнуть каблуками. Пары расходились и сходились, веселье нарастало. Когда же и цифра подошла к концу, большая часть танцующих разошлась к стенам залы. И неожиданно тон стали задавать старички. Молодежь изумленно наблюдала, как их достопочтенные деды и отцы темпераментно перебирают ногами, при этом соблюдая рисунок танца. Дамы хлопали в такт, а самые отважные выходили к разгоряченным кавалерам, которые подхватывали их на руки и кружили вокруг себя [3]. – Браво! Браво! – раздались восторженные крики. – Гойя! Гей! Эге-ге-гей! – отвечали танцоры, раскланиваясь. После этого веселье хлынуло через край, оркестр играл поочередно польки, мазурки, чардаш, вальсы, вновь цифру и фришш, а кто-то потребовал вербунк, который исполнили впрочем, цыгане, на свой манер. В перерывах пели и плясали цыганки, вино и шампанское лилось рекой. Топот со звоном шпор перекрывали оркестр. Укоризненно дребезжали люстры и качались зеркала. Гости были вне себя от счастья – такой прекрасный бал и ничего из этих новомодных забав, вроде шимми и прочих трясучек, что только находит в них молодежь? А молодежь также нашла, что старые танцы, да еще и в национальных костюмах, прекрасное развлечение, какая умница графиня, что устроила этот тематический бал! Ей стоило приехать раньше и встряхнуть этот комитат как следует! Но теперь она наверняка она задержится здесь подольше, и чем черт не шутит, выберет себе мужа из местных, тут уж каждый молодой человек представлял в роли мужа себя. Когда последние гости разъехались, а те, кто не из местных, как друзья Марицы, приехавшие из Вены, разошлись по комнатам, было уже утро. Тассило стоял рядом с Марицей, которая была утомлена, но глаза ее сияли. – Это был прекрасный вечер, – сказал он, лишь бы не молчать. – И вы были самой прекрасной на этом балу. – И это все, что вы можете мне сказать? – иронически отозвалась Марица. – Это был прекрасный вечер, и я благодарен вам. Жаль, что ему не суждено повториться. – Отчего же? – Я имею намерение сказать вам многое, но мои губы на замке, госпожа графиня. Марица топнула ногой: – Мы же договорились, что вы будете звать меня просто Марица. Тассило покачал головой: – Это был прекрасный бал, Марица, но часы уже бьют пять часов и начинается рассвет… – То есть вы намерены обернуться тыквой и удалиться в свою каморку Золушки? – И это тоже. Завтра, то есть уже сегодня, вы, Марица, снова станете ее сиятельством графиней Бекефи, а я стану незаметным управляющим. – Тассило… – Нет, Марица, я не смею ничего сказать вам. Но если бы вы не были богатой и знатной дамой, я бы сказал многое… – Тассило, представьте, что здесь нет графини, а рядом с вами простая девушка, которая любит танцы. Что бы вы сказали ей? – Смуглая девушка из пушты? О, я бы сказал: как хорошо, что ты рядом, Марица! – А она бы ответила: я счастлива оттого, что ты рядом, мой милый! Марица вложила свои руки в ладони Тассило и посмотрела умоляющим взглядом. Воодушевившись, Тассило сжал руки графини и продолжил: – Тогда я бы сказал просто: я люблю тебя, Марица! Я бы все отдал, чтобы остаться с тобой вдвоем рядом! – А она бы открыла ему свою тайну и сказала бы: мое сердце давно принадлежит тебе, – тихо сказала Марица, – любимый, разве ты не видишь, как изнываю я от любви? – Марица! – Тассило! Марица, теряя голову, подалась навстречу молодому человеку, а Тассило впился в ее губы. Но тут с лестницы раздалось хихиканье. – Лиза?!! – воскликнули оба с возмущением. – Все-все, иду спать! Целуйтесь на здоровье! Влюбленные со смущением отвернулись друг от друга. Тассило сдавленным голосом пожелал Марице доброй ночи, то есть утра, и поспешил прочь, к службам, где находилась и его квартира.