Пока Дэвид Боуи не споёт о звёздах

— Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Нилу берёт руки Кавеха в свои и проникновенно заглядывает ему в глаза. Всего год назад она пришла в театральный клуб беспечной первокурсницей, ведомая чистым энтузиазмом и идеей танцевальных постановок, а теперь выросла в настоящую актрису с непомерными аппетитами. Речь про амбиции, конечно же: сладости, которыми её задаривают после выступлений, раздаются между всеми членами клуба, хоть Кавех считает это не совсем справедливым. Их драмкружок держится исключительно на Нилу и её перформансах. Даже сам Кавех вступил в него чисто формально, и то только потому, что им не хватало участников, а уйти теперь не позволяет совесть. На неё-то Нилу и давит. Как и с уговорами вступить, вполне успешно. — Почему ты сама к нему не подойдёшь? — вздыхает он, сопротивляясь для вида. Всё равно уже считай согласился. — Не говори мне, что не видишь его ауры. Тут не аура — едва ли не целое защитное поле. В кафетерии не так много места, однако студенты держатся от этого парня с книгой в руках подальше. Неспроста, наверное? — Может, кого-нибудь другого позовём?.. — продолжает пытаться Кавех, нервно сглатывая. Не то чтобы он верит в ауры и прочее, но своему чутью он доверять привык, и ничего хорошего оно не сулит. — Серьёзно, в академгородке полно парней. — Настолько красивых? Нет, поверь мне. Не поспоришь даже. Парень с книгой не просто красивый — ожившая скульптура Аполлона, не меньше. Даже большие накладные наушники, кажущиеся Кавеху максимально неэстетичными, этому парню удивительным образом идут. Он будто погружён в свой собственный мир, нереальный во всём, что пугает так же, как и притягивает. Понятно, почему Нилу хочет видеть его в театре. — И всё же… — Ты из нас самый старший, у тебя есть авторитет, — перебивает та сразу же, — удачи! И пихает его в спину, из-за чего Кавех пролетает добрых четыре шага, оказываясь в опасной близости от красавчика с наушниками и книгой. Тот же реагирует на это примерно никак. Настолько громкая музыка или настолько интересное чтиво? Спокойнее, Кавех. Выдохни. Нилу права — ты в силах уболтать первокурсника. Даже такого. Ты и сам ничего так, вообще-то, и хватит уже пялиться на его ресницы. — Что слушаешь? — решает начать он с безопасного вопроса, ведь Кавех — сама непринуждённость, и скрытых мотивов у него нет, честно-честно. Так, просто решил поболтать с незнакомым парнем. Все так делают. Иногда. Наверное. Красавчик не снимает наушники, не закрывает книгу. Просто смеряет его взглядом — господибоже, такой цвет радужки вообще бывает? — и возвращается к чтению, бросив короткое бархатное: «Неинтересно». Секунду, что? — Прости? — пытается вернуться в реальность Кавех, уверенный, что не расслышал. — Ты совершенно очевидно пытаешься затащить меня в клуб. Какой бы он ни был, мне неинтересно. — Может и так, но разве не было бы вежливым хотя бы меня выслушать?! — Было бы. Напомни, почему я должен быть с тобой вежливым? Кавех моргает. Это всё что, шутка какая-то? — Эм, хотя бы потому, что я старше? Губы красавчика изгибаются в мимолётной усмешке. Безумно сексуальной, только Кавех достаточно взбешён чтобы игнорировать привлекательность. — В том, что тебя зачали раньше, нет твоей заслуги. Прямо сейчас Кавеху хочется вырвать книгу из этих длинных пальцев, явно созданных для игры на чём-то струнном, и как следует врезать ей по смазливому личику. Очень сильно хочется. На благо красавчика и в отличие от него, Кавех воспитан вежливым молодым человеком. — Ладно. И как же получить ваше уважение, Мистер Невыносимый Душнила? — Длинновато, сойдёт просто «Мистер». Предоставь свои текущие научные статьи и, думаю, я смогу оценить твою авторитетность как исследователя. — Ну да, чтобы ты присвоил себе мои наработки? — Надо же, ты не совсем идиот. Не беспокойся, мы определённо на разных факультетах. Кстати, я до сих пор не знаю твоего имени — это тоже не укладывается в понятие вежливости, насколько мне известно. Так что, уж извини, твой авторитет как борца за нормы приличия уже подорван. Наука твой последний шанс произвести на меня впечатление. — Да пошёл ты! Кавеху плевать. На то, что все на них смотрят, на пытавшуюся поймать его за рукав Нилу, и уж тем более плевать на самодовольное лицо этого выскочки, как ни в чём ни бывало вернувшегося к чтению книги. Он в его годы таким не был, уж точно! — Ты сам был первокурсником два года назад, — мягко вмешивается Нилу в его монолог после пары бутылок пива под вечер. Не самое лучшее пойло, но Кавех копит на съёмную квартиру получше. Как только переедет — сразу же отпразднует любимым красным вином. — И всё же! — закусывает он сушёными кальмарами. Ну и гадость. — Молодёжь совсем обнаглела. Куда катится наш мир? Вместе с ним Нилу не пьёт; просто сидит рядом в качестве моральной поддержки, за что Кавех очень и очень ей благодарен. Жаль только что он её подвёл. — Не бери в голову, — отмахивается та, — было бы круто, если бы у тебя получилось, но я не особо надеялась, если честно. Расслабься и лучше приходи завтра на репетиции, мне нужны зрители. Ну уж нет. Точнее, он придёт, конечно же, и этого мудака с собой притащит. Выйдет на сцену как миленький. В качестве танцора, актёра или дерева — неважно. Для Кавеха это теперь дело принципа. Хоть Кавех и говорит себе это, увидеть засранца уже утром в аудитории не ожидает. Ещё и голова с похмелья болит. Они бросают друг другу не очень-то дружелюбное: «Ты», и у Кавеха нет сил тащиться в другой конец зала. — Мне казалось, ты не хочешь меня видеть, — с явной усмешкой в голосе комментирует парень то как Кавех раскладывает вещи, борясь с нешуточной тошнотой. — Завались, пожалуйста, у меня нет настроения на разборки. — Ценю честность. Хорошо. Он и правда больше не говорит до самого конца лекции и даже после, когда забирает сумку на длинном ремне и идёт к выходу прежде чем Кавех соображает спросить что вообще первокурсник делал на занятии для третьего, ещё и с чужого, если ему верить, факультета. Не спрашивает и после, когда тот возвращается с бутылкой воды и блистером обезболивающего, исчезнув после этого так же внезапно как вообще появился. — По-моему, это даже мило, — слышит в голосе Нилу улыбку Кавех, пока расправляет бант на сценической юбке. — Это ужасно. Мне нужно вернуть ему деньги за воду и таблетки, а я даже не знаю, как его зовут. — Значит, вам будет о чём поговорить в следующий раз. Кавех уверен, что следующего раза не будет. Меньше, чем через неделю, его ждёт неприятный сюрприз. Нет, за своего соседа по комнате он рад, конечно — Амир уже давно собирался бросить к чертям архитектурный, уйти в вэб-дизайн и обручиться со своей пассией. В отличие от Кавеха, тот свои мечты в реальность всё же воплотил, да и вечеринку по случаю своего отчисления закатил отличную (как выяснилось на практике, в подожжённом абсенте студенческий пропуск горит так себе). Не рад он был услышать наутро от коменданта, что наслаждаться одиночеством придётся примерно до обеда, ведь именно тогда к нему заселят нового соседа. — Ты его ещё даже не знаешь, — пытается утешить участливая Нилу, — вдруг это тихий милый юноша, и тоже поклонник Кассандра? — Буду удивлён, если он назовёт хотя бы одну его работу, — парирует Кавех, продолжая рисовать всё новые солнечные блики на воде. Всего лишь задник, настолько мелкие детали не будет видно даже с первого ряда, однако он готов делать что угодно, только бы отсрочить вряд ли приятное знакомство с новым соседом. — Пессимистично. Непохоже на тебя. О том, что уже устал надеяться на чудо, Кавех ей не говорит. Вместо этого берёт в руки ещё более тонкую кисть. Как и ожидалось, чуда не происходит. Из небольшой мастерской уходит даже всегда задерживающаяся допоздна Нилу, и Кавех находит привлекательной идею переночевать прямо здесь, среди банок краски, укрывшись старой шторой. Ну уж нет. Он в этой комнате два года прожил. Его жизнь и так отстой, какой-то новый парень не сможет сделать её хуже. Как оказалось, сможет, ведь как только Кавех открывает дверь и видит того, кто сидит за его — на минуточку — столом, то хочет захлопнуть её обратно и закричать во весь голос. — Я уже думал, что ты не вернёшься, — произносит парень так, будто Кавех — задержавшийся на корпоративе муж, явившийся домой с красной помадой на вороте рубашки. — Какого хрена ты тут делаешь?! — Живу. Хотелось бы обсудить с тобой детали, раз уж ты мой сосед, но у меня есть график, и он предполагает вечернюю пробежку, душ и сон. Поговорим завтра. Парень захлопывает книгу, надевает прямо поверх наушников толстовку (нет, Кавех совсем не смотрел на светлую полоску кожи между шортами и майкой, когда тот задрал руки, оно само как-то), и протискивается мимо застывшего в дверях соседа. Вечерняя пробежка, значит. Такое тело нужно поддерживать в форме, ничего удивительного. Минуту, он же про душ ещё говорил? Фантазия, пощади. Этот тип — раздражающая Кавеха выскочка, вообще-то! Думать о нём в таком плане не стоит уж точно. Лучше уж принять душ первым и лечь спать сразу же. Просто чтобы не было соблазна. Утром Кавех находит только стикер на холодильнике с аккуратным: «У меня ранние пары, освобожусь в 14:30, до 15:00 можем переговорить в библиотеке». Нилу назвала бы это «вежливостью и заботой о соседе», но Кавех кипит от злости. Мог бы разбудить, мог бы сказать всё это словами через рот, да они за завтраком могли всё обсудить! Что с этим парнем не так? Чем он настолько занят, что выкроил на него только полчаса?! — Работой в студенческом совете, — отбивает тот при встрече, на что Кавех сразу же прикусывает язык. Попасть туда первогодкой — большое достижение. Что, впрочем, не отменяет его странностей. — Аль-Хайтам. — Что? — Моё имя. Ты до сих пор не представился, так что я решил начать первым. А ведь и правда. Кавех уже привык называть его в своей голове занудой, душнилой и выскочкой (очень редко — красавчиком; в такие моменты Кавех не то чтобы трезв). За тот диалог насчёт вежливости ему почти стыдно. Было бы, если бы аль-Хайтам не был таким… просто таким. Раздражающим и притягательным одновременно, и это с ума его сведёт. — Кавех, — говорит он со вздохом, — я… — Архитектурное направление, третий курс, уже знаю. — Ну и зачем этот цирк тогда?! — Пытаюсь быть вежливым, раз уж теперь ты мой сосед. Они не уживутся. Никогда и ни за что. Кавех его убьёт. Не специально, конечно — просто ткнёт его заточенным карандашом под рёбра, когда тот решит поёрничать над ухом в дедлайн — и суд присяжных Кавеха оправдает. Нужно выдохнуть. Он старше, всё-таки, а, значит, умнее. К тому же Кавех ещё должен затащить эту сволочь в театр хотя бы на одно выступление, раз уж пообещал Нилу. Если ради этого придётся прикинуться другом этого аль-хай-хрена или как его там, то он готов. Ненадолго. Так что Кавех выдавливает из себя улыбку и с самой что ни на есть демонстративной доброжелательностью включается в диалог. — Я отчисляюсь, — заявляет он Нилу, спустя час врываясь в старый кабинет, худо-бедно переоборудованный в хореографический зал. — Всё настолько плохо? — даже не отвлекается та от разминки. По ощущениям даже хуже, чем когда преподаватель по начертательной геометрии заявил, что круги на его проекциях недостаточно круглые. Не вышел у них разговор, вот вообще. Попытки Кавеха изобразить интерес разбились об аль-Хайтамово «У меня не так много времени», а после тот просто сунул ему собственный список правил. — «Дополнения, правки и возражения прошу внести в течение суток и передать мне до конца следующего дня», — пародирует он аль-Хайтама (получается не очень, если честно), — представляешь?! Говорю тебе, он не человек даже. Андроид бюрократический, что б его. — Кажется, он забавный, — улыбается Нилу, подобрав под себя ноги в ярко-голубых гетрах. Даже сидя на полу она держит осанку, не смея прикоснуться лопатками к зеркальной стене позади себя. Сразу видно, артистка. — …забавный? — Ага. Нечасто встретишь таких первокурсников. Да и ты смотри как оживился. Точно. Каким бы занудой аль-Хайтам не был, он всё ещё юн, зелен и не приспособлен к суровой студенческой жизни. Кавех вспоминает себя в его годы («Боже, Кавех, тебе двадцать один, а не шестьдесят», — вздыхает Нилу), и теперь у него появляется новый план. — Проходи-проходи, — расшаркивается он, когда аль-Хайтам возвращается в комнату вечером, и сразу же суёт ему в руки одну из своих любимых кружек, — ты чуть не опоздал на вечеринку! — Вечеринку? — Ага. Мы же теперь соседи и всякое такое. А такое дело нужно что? Правильно, отметить! Кавех отпивает из кружки и сразу же закусывает горстью чипсов. Ужасное кощунство по отношению к красному вину, но с имеющимися финансами приходится выбирать между посудой, сочетаемостью и самим вкусом. Остаётся надеяться, что столь неэстетичное застолье к утру сотрётся из памяти, иначе Кавех жить нормально не сможет. Всё могло пойти насмарку только в одном случае: если аль-Хайтам откажется пить. Он же спортсмен — как минимум следит за своей физической формой; наверняка питается исключительно полезной пищей и совсем не пьёт алкоголь. К счастью Кавеха, аль-Хайтам не имеет ничего против вина. Одобрительно хмыкает, распробовав, наконец-то снимает с плеча сумку, но не наушники с шеи. Раз так, то осталось всего ничего. — Ты всех соседей так приветствуешь? — приподнимает уголок губ аль-Хайтам. Кружку с вином он держит двумя руками, как если бы это был горячий чай, и это почти очаровательно. Нет. Нет, Кавех ещё не пьян. Нужно собраться. — Только тех, с кем хочу подружиться. Я тут подумал, мы с тобой не очень хорошо начали… — Вот уж правда. — Эй, я пытаюсь быть с тобой милым, окей?! — Ты и до этого неплохо справлялся, но допустим. Итак, о чём бы ты хотел со мной поговорить? Ой-ой. Аль-Хайтам что, его клеит сейчас? Или не клеит, и это просто вино ударило в голову раньше времени? Кажется, стоит больше закусывать. Весь смысл был в спаивании аль-Хайтама, Кавех не должен был напиваться сам. Если так пойдёт дальше, то… То что? Из худшего — Кавех проболтается, что аль-Хайтам ему симпатичен. На лицо, конечно же. Мускулы у него внушительные, и бёдра такие, что умереть за них можно, жаль как человек он сволочь редкостная. Прям так и скажет, у него же язык без костей, стоит выпить. Трезвым тоже ляпнуть может, конечно, но это постараться вывести Кавеха из себя надо. Аль-Хайтам справляется одним своим присутствием, впрочем. По всем фронтам дело дрянь. Зря он это вообще затеял. Стоит Кавеху подумать об этом, как над ухом звенит будильник. — Надо же, ожил. По ощущениям, не очень, потому что аль-Хайтам весь мокрый и в одном полотенце выглядит как чёртов влажный сон. Вот в таком абсолютно непристойном виде он ещё подаёт Кавеху бутылку воды. Холодную. Это точно не рай?! — …что случилось?.. — спрашивает он севшим спросонья голосом, прикладывая бутылку к разгорячённому лбу. — По-моему, ты пытался меня споить, но не преуспел. Я оказался крепче. — Да прям уж, — закатывает Кавех глаза. — Мне буквально пришлось тащить тебя в кровать, потому что ты уснул за столом. — Я просто хотел проверить, такой ли ты сильный, каким кажешься. Часть это сна или нет, но Кавех готов поклясться, что только что видел на лице аль-Хайтама улыбку. Не эту его самодовольную, а самую обыкновенную, естественную, искреннюю — даже дыхание перехватывает. И вот только Кавех решает, что вот оно, то самое чистое и светлое, как аль-Хайтам снова делает своё «это-я-здесь-самый-важный-хрен»-выражение, сводя всю магию на нет: — Хорошо, тогда буду считать проверкой и твоё нытьё по поводу учёбы, и разговоры об искусстве, и пересмотр правил комнаты. Господи, сколько же Кавех был в отключке. Минуту, что? — Я просил пересмотреть правила? — Да, пункт восемь. — Аль-Хайтам явно наслаждается тем, что Кавех ничего не помнит ни о прошедшей ночи, ни тем более о правилах. Прежде чем продолжить, паузу выдерживает самую что ни есть театральную, Нилу бы понравилось. — «Не заниматься сексом на территории общего пользования». Нельзя говорить такое таким ртом с таким телом и в таком виде. У кого угодно сердце не выдержит, ладно? — И что конкретно я просил там пересмотреть?.. — Сначала спросил, касается ли запрет всех гендеров или есть исключения, а потом — что именно считается территорией общего пользования. Хороший вопрос, кстати, есть над чем подумать, особенно насчёт расстояния вокруг кроватей и принимать ли подоконник… — Всё, хватит, — перебивает умирающий со стыда Кавех, — я был пьян, признаю, не бери в голову. — Почему же. Вопрос был по делу, пункт восемь требует явной доработки. — Да боже мой, оденься уже! Кавех отворачивается лицом к стене — не потому что смущён, а чтобы не искушать себя подсматриванием. Сам факт того, что ему хочется, говорит только об одном. Он в полнейшей заднице. Разумеется, Нилу так не считает. С её слов всё замечательно и вообще они, похоже, поладили. Чёрта с два. Тут в глаза теперь непонятно как ему смотреть, не говоря уже о том, чтобы жить вместе. «Будто ты часто ему в глаза смотришь», — хихикает внутри мерзкое и похотливое, а Кавех даже поспорить с этим не может. Хорош сосед, как же. Как ни странно, аль-Хайтам о том стыдном вечере и не менее стыдном утре не вспоминает. Они в принципе видятся не то чтобы часто: сам аль-Хайтам занят работой в студсовете и тренировками, Кавех же задерживается допоздна в попытке сделать самые лучшие на свете декорации. — Ты же говорил, что постановка совсем небольшая? — как-то интересуется аль-Хайтам. — Ну и что? Если делать что-то, то на совесть, — пожимает плечами Кавех, — не оставлять же как есть, зная, что могу лучше? Считай меня идеалистом, если хочешь. — Не одобряю, но понимаю. Приятно наблюдать за людьми со страстью к своему делу. Тосты медленно поджариваются на сковороде, наполняя комнату запахом горячего хлеба, аль-Хайтам постукивает пальцами по крышке творожного сыра — наверняка в ритм играющей в наушниках песни. За месяц Кавех так и не приблизился к отгадке, что сосед вообще слушает. Как можно сосредоточиться на чертеже, когда кто-то со столь роскошным телом находится рядом? Ещё и в фартуке. Если это не персональная атака на Кавеха лично, то что. Вдохновлённый совсем не на чертежи, он сдаётся, решая побыть по-настоящему вежливым: — А у тебя какая? Ну, там, страсть? Без того неловкая пауза затягивается на шее Кавеха удавкой. Вот и зачем он спросил вообще. Аль-Хайтам его и не слышал, наверное, а даже если и слышал, то вряд ли ответит. С чего бы ему откровенничать. — Чтение, — отвечает тот, когда Кавех уже отчаялся, — тексты для меня — отражение мыслей автора. Это как путешествие по сознанию человека. Очень… увлекательно. Вау. Нет, правда, вау. На памяти Кавеха, впервые аль-Хайтам говорит о чём-то подобным образом и с такой теплотой в голосе. Выскользнувший из пальцев карандаш оставляет ненужную линию на проектном чертеже оранжереи, но Кавех слишком потрясён услышанным, чтобы заметить. — Вроде физиогномики, но по словам? Аль-Хайтам хмыкает, только уголки его губ приподняты. Кавех же, по ощущениям, не дышит, чтобы не спугнуть откровение. — Нет. Скорее один из способов понять других. — И многое так можно понять? — Достаточно. После нашего разговора в кафетерии я всё же нашёл несколько твоих статей. По ним видно, как сильно ты любишь то, что делаешь, и как недооцениваешь себя. Пар, тянущийся от сковороды, темнеет; аль-Хайтам в спешке переворачивает подгоревший тост, а Кавех не знает даже, как реагировать на услышанное. То ли похвалил, то ли обидел. Нилу сочувственно говорит, что «мальчика стоит пощадить, не научился ещё флиртовать как следует». Если вот этот здоровенный лоб для неё мальчик, то сам Кавех тогда кто, дед? — И это он, если тебе верить, к словам цепляется? — вздыхает она. Похоже, аль-Хайтам плохо на Кавеха влияет. Очень, очень плохо, раз даже спустя неделю тот разговор о страстях не выходит у него из головы. Как и ощущение, что следующий ход за ним. Его Кавех, как и всё, совершает спонтанно. — Привет! — касается он плеча аль-Хайтама в очереди. Несмотря на то, что цены отдельной кофейни студгородка в полтора раза выше, чем в кафетерии, народу тут всё равно хоть отбавляй. Кофе, который здесь подают, хотя бы можно пить. Кавех бы и сам ходил бы сюда чаще, если бы не копил на отдельное жильё. — Не ожидал увидеть тебя среди дня вне стен универа. — У меня перерыв. Вот что ты здесь делаешь — и правда вопрос. — Ребята из труппы попросили сгонять за кофе, — игнорирует он язвительный тон. Видно, как аль-Хайтам вымотан, а Кавех, в отличие от некоторых, не лишён эмпатии, — давай и тебе возьму? — Моя очередь наступит раньше. — Это не значит, что я не смогу оплатить твой заказ. Давай, у меня нечасто бывает настроение на благотворительность. Неправда, вот вообще. Иногда Кавеху кажется, что оставляй он меньше пожертвований в попадающихся на глаза ящиках помощи нуждающимся, то уже давно бы переехал, но ведь главное, что он совершает доброе дело, разве нет? — У меня есть деньги, — отрезает аль-Хайтам, кажется, куда сильнее раздражённый, чем до этого. Кавех что, задел его чем-то? — А у меня есть желание побыть хорошим старшим и порадовать своего соседа. К тому же, я должен тебе за лекарства, помнишь? По лицу видно, что не помнит, а затем, что вспоминает. В его невероятных глазах прямо читается: «Ты вот это в голове держишь, серьёзно?». Наверное, это должно было Кавеха пристыдить, но на деле он и сам свирипеть начинает. Да что с ним не так?! Кто бы не обрадовался бесплатному кофе? «Порадовал соседа», называется. Аль-Хайтам прикрывает веки, выдыхая. Прочищает горло прежде чем выдать: — Ты мне ничего не должен, но если тебе так будет спокойнее, то хорошо — двойной эспрессо, и мы в расчёте. Несмотря на то, что кофе Кавех оплатил, спокойнее ему не становится. По пути назад он настолько погружается в мысли об этом, что налетает на возникшую под ногами скамейку. Хорошо стаканы с кофе не выронил, а колено ладно, заживёт. Ребята говорят ему «спасибо» и продолжают прогонять свои реплики, Кавех же не находит в аптечке даже пластыря. Тц. Вроде и нестрашно — подумаешь, чуть-чуть кожи содрал — но трение узких джинс об рану удовольствия нисколько не доставляет. К тому же он сегодня собирался довести до ума днище корабля (на его взгляд, дерево там вышло недостаточно фактурным). Найти удобное положение и так было той ещё задачей, теперь ещё и колено это дурацкое. Ну ничего. Он справится. — Аль-Хайтам, — сдаётся Кавех после душа. За вечер работы над задником он умудрился приложиться тем же коленом о брошенный реквизит, и теперь оно неплохо так опухло, — есть антисептик или что-то вроде? Несмотря на то, что сосед сидел в наушниках, на просьбу тот оборачивается сразу же. Моргает, обводит Кавеха пристальным взглядом, пока тот не прикипает к огромному красному пятну под чашечкой. Аль-Хайтам вздыхает, кивает на кровать, мол, садись, и берёт в руки сумку. Тут Кавех старший, вообще-то, однако ауры, пожалуй, всё же существуют, раз он так легко подчиняется, а когда эта махина останавливается рядом — и вовсе нервно сглатывает. Чего Кавех не ожидает, так это того, что аль-Хайтам опустится перед ним на корточки и выдаст тихое: «Потерпи». Куда там. Может, он не коленом, а головой приложился? Иначе разве может этот бессердечный тип быть таким… заботливым? Нет. Мягким? Тоже не то. Аль-Хайтам чуть прикрывает глаза, когда дует на покалывающую от антисептика ранку. Его ресницы мелко дрожат, от горячего дыхания кожа горит сильнее, чем до этого, и тут Кавеха осеняет. Аль-Хайтам с ним нежен. Без видимых на то причин, просто так. Они ведь не друзья даже. Соседи по комнате, худо-бедно знакомые. Может, так только сам Кавех считает? — Об этом я и говорил, — в очередной раз вздыхает аль-Хайтам, заставляя вздрогнуть, — ты недостаточно о себе заботишься. С волос капает на футболку, но Кавех не двигается. Смотрит на своего соседа, боясь даже пригладить наклеенный тем пластырь. Будто если пошевелится — развеет то странное и хрупкое, проникающее под кожу, заставляющее находить аль-Хайтама привлекательным не только внешне. Заставляющее тянуться к нему. Он и правда тянется, однако тот отступает первым: поднимается на ноги и отворачивается к своему столу. Наверное, убрать лишние пластыри. — Ты пойдёшь ещё в душ? — спрашивает аль-Хайтам, не повернув головы. — Что? Эм, нет? — Хорошо. Тогда займу его как только вернусь с пробежки. Привычная толстовка поверх провода наушников, привычные шорты, несмотря на заметное похолодание, привычные кроссовки, привычный щелчок замка. Кавех переводит взгляд на время — странно, сегодня ушёл на целых двадцать минут раньше. Затем смотрит на пластырь и хихикает. На нём миленький зелёный принт с четырёхлистным клевером. Получается, на удачу? — Ты слишком весел для того, у кого сегодня по гороскопу трудности с учёбой, — Нилу переходит на заговорщический шёпот, — рассказывай. Это из-за твоего красавчика-соседа? О причинах он не задумывался, но его настроение не ухудшилось ни после того, как он услышал тот злосчастный гороскоп, ни после того, как попал под дождь, ни даже после того, как уронил на новые брюки тёплого бежевого цвета надкусанный пончик с шоколадом. Там, под этими самыми брюками, был пластырь с клевером, и одна мысль об этом вызывала улыбку. Выходит, это и правда связано с аль-Хайтамом? — Наверное? — пожимает Кавех плечами. — Мне нужны подробности! — В последнее время он стал… человечнее, что ли. Ты права была. Я старше, авторитетнее, и, выходит, хорошо на него влияю. Приятно чувствовать, что помогаешь кому-то, правда? Нилу закатывает глаза и уходит, не дослушав; её место занимает Кандакия, настрого запретив прикасаться к готовым декорациям, мол, они были идеальны и до этого, и лучше бы Кавеху взять пару дней отдыха. Много она знает. Там ещё доделывать и доделывать! — Насколько я помню, у тебя семинар в конце недели. К тому же, зная тебя, ты обязательно возьмёшься за оформление хэллоуинской вечеринки, так что наберись сил, пока есть время. По больному бьёт. Кавех решил не вмешиваться в прошлом году, и что эти варвары сделали с залом? Обмотали колонны кислотной оранжевой тканью, добавили в пунш красителя (кровь хотели изобразить, что ли?), и развесили флажки, которые откопали с какого-то спортивного мероприятия — да это даже к Хэллоуину отношения не имело! Его чувство прекрасного было зверски убито на месте, и, что самое страшное, за подобное преступление никого не привлекли к ответственности. Точно, нужно спросить ответственных! — Аль-Хайтам! — полный энтузиазма, врывается Кавех в комнату, — прошу, скажи мне, что вечеринку по случаю Хэллоуина спихнули на студсовет! — Именно, как раз пытаюсь разобраться с бюджетом, — мрачно отвечает тот, заметно уставший и похожий на вампира без всякого грима, — пришёл позлорадствовать? — Наоборот, предложить свою помощь как главного декоратора. — Не стóит, ты и так занят в театре. — Мне устроили отпуск. Разве вам не нужны добровольцы? Я же самый идейный, поверь мне, лучше меня никто… — Ваша заявка отклонена, студенческий совет справится своими силами. А ведь он только решил, что аль-Хайтам встал на путь исправления. Вдох, выдох. Кавех, ты старше и умнее. Ты можешь не вестись на эти дешёвые провокации. Рукоприкладством проблему не решить. — Так, знаешь что, давай поговорим. — Если не заметил, я немного занят. — И тебе стоит прерваться! Загонялся ведь, совсем себя не жалеешь. Будешь кофе? Аль-Хайтам смотрит на него так, будто Кавех душевнобольной, решивший заявить, что он бог солнца и царь пустыни. Ну и ладно. В комнате, правда, только быстрорастворимый, но уж чем богаты. Пусть только попробует не выпить. — Рассказывай, — просит Кавех, опуская на стол чашку, и морщится, сам себе напоминая Нилу. — О чём? — Почему студсовет, ещё и так рано. У тебя же свободного времени считай нет, а сейчас же самая пора для новых знакомств и веселья. — Репутация и перспективы. Я уйду оттуда после второго курса, запомнившись как деятельный и ответственный человек, что впоследствии сыграет мне на руку, когда захочу прогулять лекции. Кавех даже не знает, как реагировать, в самом деле удивлённый. Он ожидал признания в любви к бюрократии, драматичной истории о том, что хотел вот так оправдать ожидания родителей, или что для него это трамплин в будущее, в котором он встанет во главе фамильной компании. На деле же аль-Хайтам всего лишь хочет лениться, прикрываясь старым послужным списком?.. — Это очень… честно, — подбирает он нейтральное слово. — Считаю здоровый эгоизм ключом к счастливой жизни. Что до веселья и знакомств — мне это неинтересно. — Не одобряю, — начинает было Кавех, но делает паузу, задумываясь. Был бы он счастливее, если бы занимался только тем, что хотел? Если бы не бросался сломя голову к каждому, кто просит помощи? Если бы мог сказать «нет»? Какой-нибудь другой Кавех, из параллельной реальности, где он любит себя чуть больше — да, наверняка был бы. Этот Кавех не в силах принять подобное. — Но? — …но понимаю. — Рад слышать, — аль-Хайтам выглядит довольным собой, отпивая кофе из чашки. — Теперь ты. Почему театр? Честность за честность. Кавех рассказывает ему всё как было. Про Нилу, которая решила воскресить самодеятельность и искала добровольцев, про то, что числился там формально, не играл на сцене даже, но всё равно не пропускал репетиций, про то, как однажды вызвался помочь с декорациями, и про то, что считает себя обязанным. — Думал уйти как только найду им новенького себе на замену, — говорит Кавех пустому бокалу, пытаясь рассмотреть на тёмно-красном дне узоры из подтёков. — Ты уже отплатил тем, что вступил в труппу для выделения ей финансирования, — сразу же находит самое уязвимое место аль-Хайтам, — разве нет? — Не могу я просто уйти, — он и сам в свои оправдания не верит, если честно, — всё же кому-то надо будет передать мои обязанности, и… — Те самые, которые ты сам на себя возложил? Парировать нечем. Как говорили великие, лучшая защита — это нападение. — Ты поссориться со мной решил что ли?! — Кавех пытается выглядеть сердитым. Действует, кажется, так себе. — Нет. Прости. Извинение застаёт врасплох и заставляет чувствовать себя сволочью, а ведь не он первый начал. — Мне правда надо разобраться с бюджетом до завтра, — продолжает аль-Хайтам чуть мягче, — спасибо за кофе. Кавех растерянно кивает и относит чашки к раковине. Что теперь ему делать? Как минимум, проветрить голову, так что он набрасывает на плечи плащ, сообщая соседу, что вернётся через пару часов. Во взгляде аль-Хайтама читается ясное: «Ты мне не мешаешь, но как хочешь», только Кавех уже принял решение и спросил в чате, есть ли кто из труппы в баре неподалёку. Грустно жить, когда за плечами достаточно лет, чтобы легально пить спиртное, а в кошельке недостаточно денег на его покупку. Точнее, хватит только на что-то дешёвое, ядрёное и быстро дающее в голову. Тут не то чтобы почувствовать нотки и купаж — не вывернуло б наизнанку хотя бы — и на том спасибо. Благо, желудок у Кавеха крепкий, да и в компании всё кажется вкуснее. Друзья из труппы чокаются с ним пивом, радостно кричат, когда их главный декоратор, зажмурившись, опрокидывает в себя бутылку залпом. Нельзя же ударить в грязь лицом, когда такая поддержка, верно? Лицом Кавех падает позже, правда не в грязь, а во что-то куда приятнее. Пусть на ощупь и твёрдое, но упругое, и в руке лежит что надо. Довольный собой, теперь он наверняка волшебным образом оказывается в кровати с планом отключиться до утра. Алкогольные сны у Кавеха по обыкновению интересные; этот исключением не становится. В нём аль-Хайтам, одетый в один фартук, готовит себе завтрак. Вдохновенно жарит свои тосты, а Кавех может думать только о том, как жарит эту круглую задницу. Провод наушников ниспадает по обнажённой мускулистой спине — вот бы связать им руки и нагнуть этого парня прямо так, над столешницей. Нет — уложить на неё грудью. Потянуть за волосы: несильно, чтобы заставить его приподнять задницу, и трахнуть его в ритм… что бы там у него не играло. Да. Да, так было бы отлично. Картинка что надо: Кавех почти ощущает её кончиками пальцев. Опускает ладони на горячую кожу, сжимает голые бёдра, толкается внутри, раскачиваясь, и это кружит ему голову. Буквально. Придя в себя, Кавех едва успевает добежать до туалета, чтобы выплюнуть немногочисленные закуски. Чтоб он ещё хоть раз так напивался. — Нужна помощь? — стучит в дверь аль-Хайтам. Недавний сон ещё жив в памяти. И не только в ней, кажется. — Я справлюсь, — хрипит он, неуверенный, что его вообще слышно за сливом. Приняв волевое решение сунуться в душ, Кавех выходит из него чуть посвежевшей нежитью, судя по отражению в зеркале. Кошмар. Хоть за косметичку берись, чего он уже давно не делал. — Полагаю, с воскрешением, — даже не думает скрывать злорадство сосед, а Кавеху слишком хреново, чтобы парировать. — Спасибо. А ты чего не на занятиях ещё? — Хотел сначала убедиться, что мне не придётся возиться с твоим хладным телом. Общаться с полицией даже в качестве свидетеля — та ещё морока. — То есть, ты за меня волновался, что ли? — …считай как знаешь. Пауза перед ответом аль-Хайтама слишком красноречива, чтобы её игнорировать, но Кавех обещает себе подумать над этим позже, когда голова не будет ныть так, будто ей вчера забивали гвозди. Даже в таком состоянии он всё ещё находит аль-Хайтама красивым. На нём сейчас чёрные джинсы в облипку и тёмно-зелёная водолазка — проще не придумаешь — и эта простота как нельзя лучше подчёркивает совершенство. Его хочется рисовать, вылепить бюст с точёным профилем, а лучше целую статую в полный рост. Таким великолепием попросту необходимо делиться с миром. Своя же мысль обжигает. Нет, нет-нет-нет. Любоваться аль-Хайтамом Кавех хочет единолично, что в одежде, что без. Сам придумал, сам приревновал, хах. Ещё не протрезвел, похоже. — Раз ты в порядке, то я ухожу, — говорит аль-Хайтам, надевая чёрное пальто. Так он и вовсе будто с обложки модного журнала сошёл, — напиши мне, если что-то понадобится. — Стой! — Кавех хочет задержать его совсем на чуть-чуть. Просто запомнить детали, чтобы позже сделать набросок. Недавний яркий сон отзывается там, где не должен, и спонтанное предположение студит кровь в жилах. — Насчёт вчерашнего. Я же не сделал ничего… странного? Аль-Хайтам разворачивается к нему полностью. Самодовольно приподнимает уголок губ, и Кавех с ума сейчас сойдёт. — Смотря что именно ты считаешь «странным». — Да хватит. Ты понял, о чём я. — Не очень, но, так и быть, не буду тебя мучить. Ты с порога упал лицом мне на грудь, а потом полез целоваться. Разумеется, я сделал скидку на твоё состояние и наши отношения, так что можешь забыть об этом, я не злюсь. — Стыд какой, — прячет лицо в ладонях Кавех, — мне очень жаль. — Знаю, сказал же. Не бери в голову. — Да как не брать, когда!.. — Значит, брал он аль-Хайтама только в фантазиях. Хорошо, казалось бы, тогда откуда это чувство сожаления? — Подожди, у нас точно ничего?.. — Нет. Я не целуюсь с пьяными людьми. — А если бы я был трезвым? Шутка должна была чуть разрядить обстановку. Ну, по крайней мере так Кавеху думалось, да и в голове звучало смешно. Его сосед шуток либо не понимает, либо разглядел за ней сорвавшуюся с языка надежду. Или же он просто над Кавехом издевается, раз уходит, многозначительно хмыкнув. Вот и как прикажете это понимать?! После лекций по истории пространственных искусств, строительной механике и практики по проектному рисунку (где он, задумавшись, вместо здания кафедры начал было рисовать какого-то красавчика в чёрном пальто, вот совсем не похожего на его несносного соседа) в голове Кавеха всё же начало проясняться. В театр сегодня идти нельзя, вообще никак. Хорошо, если парни из труппы не растрепали про вчерашний вечер остальным, но что если нет? Если, ещё хуже, они и притащили Кавеха домой, став свидетелями того, как их друг в самом прямом смысле пускает слюни на грудь первокурсника? Где достать новые документы и куда бежать до ближайшей границы? Так, выдохнуть. Пару дней — и все забудут, а Нилу, как негласному руководителю труппы, он скажет, что готовится к семинару. Докатился до вранья, посмотрите на него. Может, всё наоборот, и это аль-Хайтам плохо на него влияет? С ним тоже лучше поменьше видеться пару-другую дней. Стыдно, за сделанное и нет, за бесконтрольные фантазии и свой язык, который не удаётся держать за зубами. По-хорошему, Кавеху бы отвлечься, сделать вид, что всё в порядке. Только как, если от одной мысли об аль-Хайтаме в голову лезет… всякое. Нужно занять чем-то голову и руки, чтобы ненароком не сделать что-нибудь, о чём будет жалеть ещё сильнее. Кажется, Вселенная благоволит несчастным. Преподаватель задаёт им реферат-конспект, на радость Кавеху и к ужасу всех остальных. После пары подходит одногруппник: мнёт лямки рюкзака, рассказывая слезливую историю о своей больной бабуле, к которой он собирался уехать на неделю. Придётся выбирать между ней и рефератом, и он просит у Кавеха совета. Разве можно класть на чаши весов подобное?! Конечно же Кавех говорит ему езжать, а его реферат он возьмёт на себя — у них всё равно схожие темы, так что проблемы нет. Парой источников больше, парой меньше. Благодарный парень трясёт ему руку, рассыпается во всевозможных «спасибо» и обещает передать бабуле привет от Кавеха. Ну вот, другое дело. Довольный собой, Кавех сворачивает в библиотеку. К субботе от энтузиазма не остаётся и следа, а к вечеру вторника заканчиваются и силы. Стол липкий от пятен кофе, старенький ноутбук недовольно жужжит, грозясь расплавить под собой стол, Кавех же не спит и не принимает душ вторые сутки, отчаянно сражаясь с чужим рефератом. К своему он ещё не приступал. Наверное, Кавех ужасно выглядит, раз вчера аль-Хайтам предложил ему свою помощь. Усталость такая, что нет никакой реакции даже на соседа в супер обтягивающей футболке. Можно ли это считать победой? — Ты не успеешь закончить оба, — подбадривает аль-Хайтам, — лучше займись своим. — Я обещал, — не сдаётся Кавех, — разве можно подставлять друга? — «Друга»? Не хотел бы я таких друзей. — Да что ты знаешь о дружбе! — он взмахивает рукой, чуть не опрокинув кружку с кофе прямо на ноутбук. Аль-Хайтам принимает вспышку с раздражающим спокойствием. Или же так только кажется, ведь дальше он скрещивает руки под грудью и щурит глаза: — Если ты называешь «дружбой» перекладывание своей работы на другого, когда сам пропиваешь стипендию, то, да, я ничего о ней знаю. — …что? — Был в воскресенье в ночном клубе с одногруппниками, наблюдал там твоего приятеля. Предлагал первокурсницам коктейли за свой счёт. Я поспрашивал: он уже дня три ко всем там пристаёт. Можешь, конечно, и дальше верить в сказки про бабулю, но как по мне так с друзьями не поступают. Кавех пялится в никуда перед собой, переваривая информацию. Неизвестно, что шокировало его больше: то, что им попросту воспользовались, или то, что аль-Хайтам, оказывается, тоже посещает такие места, ещё и в компании. Не замечал за ним раньше. Впрочем, пару дней назад сосед и правда вернулся в комнату поздно ночью — Кавех был так занят, что не стал никак это комментировать. В любом случае, время у него ещё есть, да и пообещал же. Стараясь не зацикливаться на этом, он возвращается к реферату одногруппника, там совсем чуть-чуть осталось. Аль-Хайтам продолжает молча стоять над душой, и Кавеху не остаётся ничего, кроме как спросить в чём дело. — Ты в самом деле продолжишь ему помогать? Даже узнав, что тебя обманули? Если он думает, что Кавеху не обидно, то это не так. Обидно, и очень. Сам виноват, самому и разгребать. — Не бросать же дело на полпути? — улыбается он, не в силах взглянуть на соседа, а тот склоняется, оперевшись рукой о стул: — У тебя нет гордости, или ты настолько себя не любишь? Как он смеет! Кавех вскидывает голову, желая разубедить его в вобщем-то правде, но замирает, увидев чужой взгляд. До боли в сердце печальный, почти отчаянный, и вся злость разом отступает. Боже. Аль-Хайтам не должен так переживать за него. Когда Кавех озвучивает это, тот прикрывает веки с длинными ресницами. — Не решай за меня что мне делать. Я не успокоюсь, пока ты хотя бы не поспишь. Слишком очевидная манипуляция, игнорировать которую Кавех не может, растроганный неожиданной заботой. Три часа его всё равно не спасут, можно и прилечь. Аль-Хайтам отступает, пропустив его к кровати, а пульс под кожей стучит так, что теперь попробуй усни. На удивление, Кавех отключается едва голова касается подушки. Мягкое аль-Хайтамово «умница», скорее всего, уже часть сновидения. Вместо трёх часов он просыпает четыре. Соседа в комнате уже нет, зато возле ноутбука есть накрытая плёнкой тарелка с сэндвичами. Рядом с ней находится и записка с аккуратным: «Приготовил себе лишнего, не смог выбросить. Поступай с этим как сочтёшь нужным». — Мог бы просто сказать, что захотел порадовать меня завтраком. Дурак. Или же нет. Скажи он об этом прямо, Кавех бы голову себе сломал, придумывая, что может сделать для него в ответ. Аль-Хайтам же дал ему выбор, пусть и знал — переводить продукты сосед не станет, экономный слишком. Вот же засранец. И когда только успел так хорошо его изучить? В любом случае, пусть не думает, что обставил старшего. Коварный план раскрыт, и он правда дурак, если решил таким образом избавить себя от ответной любезности. Долг Кавех отдаст, обязательно. Чуть позже. Для начала съест приготовленный соседом завтрак и допишет реферат одногруппника. — Это курсовая целая, если не диплом, — восторженно пролистывает тот страницы на своём ноутбуке, — спасибо, дружище! — Пустяки, — улыбается Кавех, — как бабуля поживает? — Какая бабуля?.. Ах да, бабуля! Эм, она… — Да хватит, я уже в курсе. Тебе хоть чуть-чуть стыдно? — Чувак, не все здесь настолько же двинутые на архитектуре, как ты, окей? Лично я не собираюсь тратить лучшие годы своей жизни на всё вот это вот. За реферат спасибо, но обойдусь как-нибудь без нравоучений. Парень бросает флэшку Кавеха ему на стол и уходит, ничего больше не сказав. За себя обидно, до слёз обидно, только даже разозлиться как следует не получается. Вряд ли этому типу нравится здесь учиться. В отличие от самого Кавеха, для него лекции по сопромату или истории архитектуры, наверное, пытка. Он не получает удовольствие от начертательной геометрии и не радуется, беря в руки карандаш для эскиза. Его даже… жаль? Возможно даже больше, чем самого себя, пришедшего на занятие ни с чем. Кавех принял решение сказать как есть — что не успел, о чём очень сожалеет, и попросить дополнительные пару дней. Сам-то он и допишет, и сдаст всё в лучшем виде, и продолжит идти к своей мечте с поднятой вверх головой, в то время как одногруппник будет просто прожигать здесь деньги родителей, озлобленный на всех вокруг. Бедняга. — А, Кавех, — улыбается ему преподаватель, — в чём дело, у вас какие-то вопросы? — Не совсем. Эм, понимаете, насчёт моего реферата… — Мне уже всё сообщили, не переживайте, я продлил вам дедлайн на две недели. Или нужно больше? — Продлили дедлайн?.. Подождите, что сообщили? Кто?! — Очаровательный юноша из студсовета предупредил меня, что вы назначены ответственным за оформление зала к Хэллоуину и сказал, позволю себе процитировать, «помощь Кавеха совершенно неоценима для меня лично, он отличный старший товарищ». — …вот как. — Всегда знал, что у вас большое будущее, молодой человек. Признаться, я даже рад. Ваши работы отличаются продуманностью, вряд ли можно было найти лучшего кандидата. Прошлая вечеринка оказалась… — Кошмаром. — Именно, — преподаватель смеётся, а затем прочищает горло, — надеюсь, в этом году всё пройдёт как надо, раз уж организацию передали в студсовет и таким талантливым ребятам. — С-спасибо за доверие, — кивает Кавех, и, попрощавшись, уходит. — Что конкретно? — не изменившись в лице, отвечает аль-Хайтам на шипящее: «Ну и как это понимать?!». Его будто не смущают пальцы Кавеха на лацканах пальто и настолько опасная близость. Облачко пара, выпущенное изо рта, касается тонких губ напротив. — С каких пор я ответственный за оформление? Студсовет же «отклонил мою заявку» и «справится своими силами»? — язвительно напоминает он. — Как отклонил, так и принял. Мне не хочется возиться с этим одному, и я эгоистично решил взять себе помощника понаивнее и посговорчивее. Тебя, если ты вдруг не понял. Случись этот разговор месяцем ранее — Кавех бы поверил. Послал бы аль-Хайтама куда подальше, и пошёл бы с бутылкой крепкого к Нилу, делиться тем, какими мудаками бывают люди, в частности одни отдельные конкретные первокурсники. Сейчас всё иначе. Кажется, Кавех и сам успел изучить его немного. За малоприятной прямотой скрывается забота и добродетель, за грозным мускулистым телом — невероятная нежность, а за безучастным лицом — целый шторм эмоций, отражаемый лишь в удивительных глазах. Это даже… мило? — Понял, — отпускает Кавех, чуть оглушённый собственными мыслями, — но мог бы и предупредить. — Будто бы ты согласился с этим. — Твоя правда. — Разумеется, ты можешь отказаться, — снова включает этот свой отрешённый бюрократический тон аль-Хайтам, — студсовет располагает достаточными ресурсами, чтобы… — Ты же не думаешь, что я правда откажусь? После того, как сам напрашивался? Ну уж нет. Теперь я просто обязан оказать тебе совершенно неоценимую помощь как отличный старший товарищ. — И кто только дёргал меня за язык, — наигранно вздыхает он. — Явно не я. — Огромное упущение с твоей стороны. Вот и как это понимать? Нилу не помогает. Точнее, Кавех знает, что она сказала бы, узнав, поэтому утаивает от неё часть своей насыщенной недели, отмахиваясь вежливым: «У меня ничего интересного, лучше расскажи как дела в театре?». Высшие силы к нему всё же благосклонны, раз подруга придерживает расспросы при себе; остаток времени они обсуждают предстоящий Хэллоуин и костюмы к нему. Всё время разговора Кавех готовит питательный салат — пару раз даже едва не роняет телефон, прижатый щекой к плечу. На третий раз, сдавшись, он переводит на громкую связь и кладёт мобильный на полку с посудой. — С каких пор ты готовишь здоровую еду? — удивляется Нилу. Ой. — А, эм, ну… — Не говорить же, что это для аль-Хайтама, исключительно в знак признательности? Тогда придётся объяснять, чем тот такую признательность заслужил, а это ровно то, чего Кавех избегает всеми силами, не желая обсуждать это даже с самим собой. — Насмотрелся на своего горячего соседа, и тоже решил привести себя в форму? — Эй, я в отличной форме, вообще-то! — Кавех угрожает телефону ложкой. С другой стороны, версии лучше он сейчас не придумает. — Но, пожалуй. Тоже хочу себе такие бицепсы, или что у него там. — Это лишнее. Ты и правда чудесно выглядишь. От неожиданности Кавех выпускает ложку из рук, та громко бряцает о стеклянную чашу. Аль-Хайтам, как ни в чём не бывало, снимает пальто, будто не он только что… флиртовал с ним? Или что это вообще сейчас было? — Мне пора, пока! — почти кричит он Нилу в трубку и завершает вызов, чувствуя, как горят уши. Соседу же хоть бы хны. Когда Кавех всё же озвучивает вопрос, аль-Хайтам пожимает плечами: — Я просто сказал то, что думаю. Это твоя девушка была? — Что? Нет! Это Нилу, ну, я про неё рассказывал. — А, главная по театру, помню. Пусть Кавех не видит его лица, но чувствует вряд ли заметное постороннему напряжение. Они друг другу и впрямь те самые посторонние, всё ещё не более, чем соседи. Кавех не обязан перед ним отчитываться. Вряд ли аль-Хайтаму вообще подобное интересно, однако он считает нужным сказать: — Нет у меня никого. Ни девушки, ни парня. — Вот как. — Я тут тебе между прочим готовлю, вообще-то. — Знаю. — Аль-Хайтам забирает из рук Кавеха и чашу, и ложку, мимолётно коснувшись тыльной стороны чужой ладони пальцами. — Спасибо. — Д-да пожалуйста. Работа над собственным рефератом идёт куда бодрее; новый материал искать не приходится, в части цитируемых источников уже были сделаны пометки, пока он писал для одногруппника, и если бы сосед вечерами не лежал на кровати с книгой в коротких шортах, то Кавех закончил бы раньше, честное слово. Как тут не отвлекаться? Кроме реферата и предстоящего Хэллоуина теперь приходится думать об аль-Хайтаме. О том, какие у них отношения, что сам Кавех к нему чувствует и что с этими чувствами делать. Прогнозы неутешительные. Один вариант хуже другого, ведь на взаимность можно не рассчитывать. Аль-Хайтам обычными-то романами не интересуется, не говоря уже о возможности романа с парнем. Такой как он если когда-нибудь и влюбится, то один раз и навсегда. Сможет ли Кавех быть его любовью? Хотелось бы, очень хотелось бы, но вряд ли выйдет. Аль-Хайтам заслуживает кого-то получше. Даже несмотря на свой характер. Парень-то он отличный. Добрый, заботливый и ласковый, хоть и прячет всё это под дурацким красивым лицом, дурацкими крепкими мышцами и дурацким отрешённым голосом, который Кавех начал находить сексуальным. Ну, приехали. — Пойдём, — говорит он уже затемно, перехватывая соседа возле душа, — мне нужно сделать эскиз. — Сейчас? — Да. Пришла идея. Кавех надеется, что его сочтут поехавшим. Что аль-Хайтам напомнит про реферат, покрутит пальцем у виска или попросту пошлёт его подальше. Сделает хоть что-нибудь, что Кавеха разозлит — лишь бы не влипать в него ещё сильнее — и он совершает немыслимое. Натягивает толстовку и обувается. Аль-Хайтаму удаётся и договориться с недовольным охранником, и взять ключи от большого зала, и найти в полутьме панель освещения. Он говорит: «Дерзай», прислоняется плечом к колонне, прикрывает зевок рукавом, видимо, думая, что Кавех его не видит. Удивительно, но идея и впрямь приходит. Больше получаса Кавех бродит по залу. Отмечает, где неплохо было бы натянуть ткань, передумывает, рисует местоположение стола с закусками и фотозоны, вспоминает про бюджет, бросает и начинает заново на следующем листе, полностью погружённый в планирование. — Мы можем поставить четыре стола вместо трёх? — спрашивает он, продолжая рисовать. — Думаю, сможем. — Было бы здорово подвесить к потолку летучих мышей. Хотя, нет, на такую площадь выйдет дорого. Можно попробовать вырезать из бумаги самому, но… — Кавех. — Аль-Хайтам прикасается плечом к плечу, когда тянет на себя край блокнота. — Не перетруждайся. Так уже хорошо. — Мне нужно не «хорошо», а «я не видел ничего прекраснее» — не зря же меня назначили декоратором. — Однако у нас ограниченный бюджет. Какую ткань ты хочешь здесь использовать? — Белый и чёрный фатин. Разделим ими зоны, плюс это не будет перегружать фон для фотографий. Точечно добавим цвета однотонными украшениями, но не слишком — пока думаю между тёплой охрой и холодным зелёным. Хочу сохранить геометрию зала, и чтобы выглядело дорого. — Хэллоуинский ар-деко? — довольно хмыкает аль-Хайтам. — Мне нравится. — Надо же, лингвистов на первом курсе знакомят с искусством? — Очень кратко, просто изучал вопрос. Перре, Рульман, Кассандр… — Ты знаешь про Кассандра?! — перебивает Кавех. — Читал книгу его сына. Я не то чтобы разбираюсь, но нахожу плакаты и шрифты Кассандра довольно интересными. Катастрофа. Самая настоящая катастрофа. Об этом он и заявляет Нилу, уставший и уже изрядно пьяный после сдачи реферата. Кавех уверен, что не говорил лишнего, однако подруга слишком уж понимающе кивает, продолжая гонять по тарелке вилкой несчастный лист салата. — Когда ты ему признаешься? — спрашивает она как бы между прочим. Никогда. Аль-Хайтам его настоящая ожившая фантазия, и если Кавех что-то выучил за свой двадцать один год, так это то, что судьба не щедра ему на подарки. Может, он достаточно наивен, но недостаточно глуп. Слишком уж всё хорошо складывается, значит, жди подвоха. Кавех ведь не идиот и проверял. Спрашивал одногруппниц соседа про похождения того по клубам: те признались, что в действительности аль-Хайтам и правда не любитель таких тусовок — они сами удивились, когда тот напросился с ними, и ушёл сразу же после того, как расспросил бармена. Выходит, аль-Хатам специально пошёл туда, чтобы вывести приятеля Кавеха на чистую воду. Зачем? Так переживал за него? Тогда зачем грубит и на что порой злится? Но если бы он всерьёз на Кавеха злился, то не готовил бы ему завтрак, и перед преподавателем не прикрывал бы. С другой стороны, если бы — по чудесному стечению обстоятельств, конечно же — аль-Хайтам был бы в него влюблён, то, наверное, вёл бы себя повежливее, или хотя бы для приличия снимал чёртовы наушники, когда разговаривает с ним, разве нет? — Что слушаешь? — продолжает раздражаться на это Кавех в поисках причин того, почему им ни в коем случае нельзя быть вместе. Аль-Хайтам окидывает его взглядом, явно недовольный тем, как поздно сосед завалился в комнату, ещё и пьяный. Ну уж простите. Каждый снимает стресс как может. — Расскажу в другой раз. Он захлопывает книгу и отворачивается к стене, даже не сняв наушники, а Кавеха как-то чересчур это злит. То, как подходил к кровати, он помнит плохо, и как давил на плечо, заставляя повернуться к себе — тоже. Зато хорошо помнит распахнутые в удивлении зелёные глаза и приоткрытые губы, по которым безумно хотелось пройтись языком. Разом протрезвев, Кавех отшатывается, прямо в одежде рухнув на свою койку. Так и засыпает, видимо, раз следом в сознание врывается только противная трель будильника. Голова, как и обычно после попоек, раскалывается, настроение тоже по обыкновению паршивое, благо что обниматься с унитазом не приходится, и на том спасибо. Аль-Хайтам молча съедает свой завтрак и уходит, не сказав ни «доброе утро», ни «я пошёл», ни «вернусь ко стольки-то», как всегда делал. Не хочет с ним разговаривать — мог бы хоть записку оставить! Подумаешь, выпил и вернулся поздно, Кавех ему что, загульный муж, что ли?! Спустя кофе он приходит к выводу, что был неправ. Если бы его прошлый сосед, Амир, вот так без предупреждения ушёл в бар и вернулся сильно за полночь, помешав, Кавех бы тоже взбесился. Всё же аль-Хайтам много для него сделал, и отношения у них до сегодняшнего утра были довольно дружескими. По крайней мере Кавеху так казалось. Может, стоит извиниться?.. — Шоколадка? Серьёзно? — спрашивает аль-Хайтам с порога, держа ту в двух пальцах как фокусник игральную карту. Вместе с приподнятой бровью смотрится даже сексуально. — Так тебе всё же передали! Там ещё письмо с официальными извинениями за то, что я хреновый сосед! — радостно добавляет Кавех. — На скотч приклеено сзади, ты не заметил? — Заметил. — Несмотря на тон, видно, как он сдерживает улыбку. — Пожалуй, включу твои пьянки в список правил. — Это значит, я прощён? — Возможно. — Тогда как насчёт ужина в кафе за мой счёт? — Пойду только при условии, что заплачу за себя сам. — Вредина. — Благотворитель. — Это не оскорбление, ты в курсе? — Не в твоём случае, — аль-Хайтам оставляет шоколад на полке и прихватывает с собой зонт, — ну что, идём? Приличных заведений в округе немало, а вот тех, на которые у Кавеха хватило бы средств, куда меньше. Если быть совсем точным, то два. Между тихим семейным кафе и франшизной забегаловкой он выбирает первый, запоздало думая о том, что так всё ещё больше походит на свидание. Становится ещё хуже, когда аль-Хайтам заказывает себе десерт — что-то кофейное, кажется — и для полноты картины не хватает только букета цветов и белой свечи с терпким сандаловым запахом. Примерно так всё было на первом и единственном свидании Кавеха два года назад, забыть стыд которого он не мог до сих пор. Розы ведь ещё притащил, как доказательство серьёзности намерений. Его несостоявшийся бойфренд посмотрел на него тогда как на умалишённого. — Не нравится место? — спрашивает аль-Хайтам прежде чем отправить в рот кусок пирожного. Кавех нервно сглатывает. — Скорее неприятные воспоминания, — признаётся он, — не бери в голову. — Хорошо. Напомни, сколько Кассандр создал обложек для «Харперс базар?» Кавеха прорывает. Вдвоём они обсуждают рекламный триптих Дюбонне, перескакивают на рекламу в целом, с неё на культуру потребления и роль изобразительного искусства в истории и коммерции. Много с чем Кавех не согласен, однако ссоры не случается: они просто спорят, обмениваясь порой довольно полярными мыслями, и, признаться, это как глоток свежего воздуха. Плевать даже на давно остывшую картошку фри; один подкрепляет свою речь иллюстрациями на салфетках, другой делает очередное замечание, и вот неожиданно для себя Кавех смотрит на давно знакомую вещь по-новому. Он не меняет своих взглядов, и не ставит своей целью доказать аль-Хайтаму обратное. Чувство, сродни эйфории, находит выход всё новыми рисунками, пока чистых салфеток попросту не остаётся. Они будто бы чёрное и белое. Притягивающиеся противоположности, гармонично уравновешивающие друг друга. Кавех не физик, но знает, что при столкновении настолько сильных зарядов произойдёт взрыв, от которого пострадает всё вокруг. Их дружба, прекрасная, совершенная, не должна опускаться до разового перепиха. Влечение рано или поздно угаснет, а неловкость после расставания не исчезнет. С ним уже такое было. Для аль-Хайтама того же Кавех бы не хотел. Нужно просто пережить это. Отпустить и болтать с ним дальше, обо всём на свете, до самой старости и после. Едва он решает, что смирился, как сосед останавливает жестом худенькую девушку с корзиной белых лилий. — Не думал, что ты любишь цветы, — удивляется Кавех, совсем не пялясь на то, как аль-Хайтам проводит пальцами по стеблю покупки. — Не люблю. — Тогда?.. — Благотворительность. Считай это своим дурным влиянием. — Ещё раз, это не оскорбление, и вообще… Стой, ты что, просто выкинешь его?! — Да. Можешь забрать, если так жалко. — Это очень странный способ подарить цветы, знаешь? — Ты неадекватно реагируешь на подарки. Приходится импровизировать. — Неадекватно?! — Видишь. Я, если тебе верить, купил тебе цветы, а ты говоришь о психоэмоциональных состояниях и, уверен, сейчас придумываешь ответную услугу вместо того, чтобы просто сказать «спасибо». — …ты невыносимый. — То же могу сказать и о тебе. Поэтому мы и подружились, разве нет? Аль-Хайтам улыбается, пока Кавех прячет лилию под курткой, чтобы та не замёрзла до корпуса общежития. Держит над ним зонт, окликает, когда сосед, задумавшись, едва не выскакивает на проезжую часть, уже в комнате жертвует свой высокий стакан для протеиновых коктейлей как вазу. Ни стыда у него, ни совести. «Друг». Вот этим словом аль-Хайтам обозначил их отношения. Значит, Кавех действительно себе напридумывал. Казалось бы, можно выдохнуть, но легче на сердце не становится. Разве друзьям дарят цветы?.. — Я как-то подарила Кандакии суккулент, — щебечет Нилу явно в приподнятом настроении, в отличие от Кавеха, — а что? — Да так, ничего. Надеюсь, вы не успели разломать мои декорации? Главная по театру, как очень точно назвал её аль-Хайтам, заверяет, что всё целое и в прекрасном состоянии, однако Кавех настаивает на личной проверке. Больше к разговору о цветах они не возвращаются. Следующие три дня он рассеянно клюёт носом на парах по утрам, в обед оббегает магазины в поисках нужной ткани и украшений, каждый вечер меняет воду в стакане с лилией, а ночами ищет гетеросексуальное объяснение происходящему. Ещё два дня Кавех тратит на декорирование — эти бестолочи из студсовета не в состоянии даже симметрично задрапировать фатин — и на следующий день цветку всё же приходит конец. Аль-Хайтаму Кавех зачем-то врёт, что выкинул, хоть на самом деле сохранил листья гербарием в старом скетчбуке. Символично высушил свои чувства, желая оставить их как приятную память, и принял решение двигаться вперёд, будучи аль-Хайтаму хорошим другом. — Ну и кто ты? Вампир? — спрашивает тот, перелистывая страницу. Как тогда Кавеха увидел только. — А вот и нет. Ещё варианты? — Мушкетёр? — По-твоему мушкетёры носили такие серьги?! — возмущается Кавех. — Это исторически недостоверно! — Не факт. Поп-культура преподносит их довольно однобоко, а настоящие хроники я, увы, ещё не изучал. — Зануда. Давай, у тебя последняя попытка. Аль-Хайтам откладывает книгу и склоняет голову набок, изучая внешний вид соседа. Наконец-то он замечает длинную юбку — даже забавно, как это сбивает его с толку. Макияж у Кавеха тоже роскошный, кстати. Мог бы и подольше порассматривать. — Эм, жрец эро-оккультной секты?.. — Мимо, — не сдерживая смех, он достаёт из сумки широкополую остроконечную шляпу, — я — ведьма. — Сомневаюсь в исторической достоверности твоего костюма. В особенности это касается колготок в сетку. — Во-первых, это чулки, во-вторых, а не плевать ли, если мне идёт? — Соглашусь. Ты правда прекрасно в этом выглядишь. Очередная подлая атака, которую Кавех не знает, чем отбивать. Как сарказм не звучит, а то, как аль-Хайтам на него смотрит, вгоняет в краску. Приходится прочистить горло и прикрыть оголённое разрезом колено. — Так а ты чего не переодеваешься? Скоро же начало. О, я понял: придёшь попозже, потому что не хочешь слушать обязательную речь ректора? — Будто я вообще собирался идти. Он снова тянется за книгой, но Кавех оказывается быстрее: — В смысле?! Мы — нет — ты столько усилий приложил к организации, и не идёшь? Почему? — Не умаляй своих заслуг. — И всё же!.. — Я никогда не говорил, что пойду, — вздыхает аль-Хайтам, — к тому же костюма у меня нет. — Ой, нашёл проблему. Дай мне пять минут. Порывшись в чемодане, Кавех находит всё что нужно. Дело за малым: поднять соседа со стула, повязать на его талии тонкий чёрный пояс, чтобы издали было похоже на хвост (кто бы мог подумать, что при внушительных размерах самого аль-Хайтама его талия настолько узкая), и нацепить на голову ободок с ушками. — Ну и вот, — Кавех довольно хмыкает, — будешь котом ведьмы. Сейчас ещё усы тебе нарисую, вообще отпад будет. За вознёй в косметичке он делает глубокие вдох и выдох, успокаивая сердцебиение. Кто тут ещё жрец эро-оккультной секты. Да на аль-Хайтаме настолько тонкая водолазка без рукавов, что можно соски разглядеть. Не то чтобы Кавех специально туда смотрел даже. И ему вообще как, не тесно в настолько узких джинсах? Хорошо, что сам в юбке. Когда он возвращается к аль-Хайтаму, лицо того по обыкновению недовольное. — Ну и как мне быть твоим котом? — Просто будь собой, — широко улыбается Кавех, — ты прям идеальный мрачный фамильяр. — Даже не знаю, оскорбление это или комплимент. — Смотря что тебе больше нравится. — Тогда будет комплиментом. — Договорились. А теперь не дёргайся, а то получится неров… — Ты пьян? — перебивает аль-Хайтам. — Что? С чего ты взял?! Да и когда бы я!.. — Отлично. Не дав и слова вставить, аль-Хайтам перехватывает запястье Кавеха у лица и толкает того к стене, целуя. Жмурится, будто доведённый до отчаяния, стискивает руку в одной и кружева рубашки в другой, больше прижимается губами к губам, чем действительно целует, а Кавех не верит, что это происходит на самом деле. Пока он приходит в себя, аль-Хайтам отстраняется. Поджимает губы, заглядывает в глаза, такой открытый и ранимый: — Я себя так обычно не веду, но… — пусть он говорит на грани слышимости, Кавех, по ощущениям, не дышит, ловя каждый звук, — есть ли у меня хоть один шанс?.. Быть того не может. Кавех или спит, или головой ударился, раз решил, что аль-Хайтам мог сказать ему такое. Может, он так над ним издевается? Виртуозно играет на чувствах, наслаждаясь его страданиями. Сначала закатывает глаза, язвительно комментируя каждую неудачу, а потом выкидывает что-то… вот как только что. Пока Кавех прокручивает в голове все эти мысли, хватка на рубашке ослабевает. Аль-Хайтам сейчас и правда выглядит как кот — выброшенный на улицу под дождь породистый красавец, холёная шерсть которого слиплась от воды. — Разумеется, я не собираюсь на тебя давить, — сладкая хрипотца исчезает, его голос становится привычно-механическим, таким, что любого из себя выведет, — ответишь тогда, когда сочтёшь нужным. Полагаю, мы опаздываем на вечеринку? Сосед уходит на свою половину комнаты, а Кавех всё не может отлипнуть от стены, потрясённый произошедшим. Всевышний. Что ему теперь делать? До зала они добираются в оглушающем молчании. Аль-Хайтам держит своё фирменное недовольное лицо в то время как Кавех неловко здоровается со всеми знакомыми и не очень, не в силах перестать прокручивать в голове случившееся. — Наконец-то ты надел это! — кладёт руку на плечо Нилу; она в незамысловатом костюме чертёнка, но ей удивительным образом идёт. — А ты?.. — Его фамильяр, — поясняет аль-Хайтам настолько холодно, что Кавех даже вздрагивает. — Очень приятно, а я его подруга, Нилу, — не ведёт та и бровью, улыбаясь. — Вы классно смотритесь вместе! — Я знаю. Многие говорят, что у Кавеха есть вкус. Рыжий чертёнок смеётся, кот приподнимает уголок губ, а виновник всего этого и слова вставить не может. Эм, он вообще-то здесь? Теперь что, аль-Хайтам и друзей у него уведёт?! Раздражённый, Кавех опускает ладонь на талию своего фамильяра: — Ну разумеется у меня есть вкус. А ещё зацени чулки в сетку. Свободной рукой он отодвигает край юбки у разреза, Нилу довольно присвистывает, называя друга «секси-ведьмой». Аль-Хайтам, хоть и выглядит удивлённым, ничего с этим не делает. Более того, он подстраивается под шаги Кавеха, который теперь не убирает руку с его талии из принципа. Боже правый, настолько твёрдые мышцы вообще бывают? Втроём они, обсуждая вечеринку, ненадолго останавливаются у стола с закусками, втроём пробираются сквозь толпу к остаткам пунша. Кавех придерживает аль-Хайтама крепче просто чтобы тот не потерялся. Совсем не потому что ему это нравится. И большой палец скользит вдоль позвоночника сам по себе, честное слово. Аль-Хайтаму всё равно. У него даже румянца на лице нет, а тот, что есть — не более чем блики от светомузыки. Уволить бы того, кто притащил эту хрень за пару евро из магазина на углу, всю атмосферу портит. Но раз людям нравится, то и ладно. Настроение у Кавеха больно хорошее. К фотозоне они тоже подходят втроём, однако Нилу машет им рукой, мол, я пас, давайте сами. Не ожидавший такого Кавех тут же нагоняет подругу с вопросом, не обидел ли он её чем. Слишком много болтал про оформление? — Твой гороскоп сегодня говорит тебе быть смелее, — перебивает она с довольной улыбкой, — не упусти его. Кавех оборачивается и сразу же находит взглядом аль-Хайтама. Нет. Не упустит. Даст шанс, но не ему, а самому себе. — Прости, задержался, — говорит он соседу, удивляясь, как легко ладонь возвращается на чужую талию, — ну что, сэлфи на память? — Тогда снимаешь ты. — Почему это? — У меня руки дрожат. И правда. Аль-Хайтама неплохо так потряхивает — Кавех убеждается сам, когда берёт того за руку. Теперь, стоя лицом к лицу, он видит, что никакая это не светомузыка, румянец самый настоящий, и нежные уши, обычно скрытые мягкими амбушюрами, тоже очаровательно красные. Матерь божья. — …пойдём, — говорит он, крепче сжимая руку. Спускает ведьмину шляпу ниже, почти до самых глаз, смущённый едва ли не больше, чем аль-Хайтам. Тот, на удивление, не спорит и не спрашивает — послушно идёт следом сквозь толпу подвыпивших студентов, по полупустым коридорам, вдоль которых зажимаются парочки. Вместе с ним заглядывает в аудиторию, другую (Кавех готов поклясться, что видел в одной из них преподавателей права: длинные белые волосы одного профессора и крупную фигуру другого сложно спутать с чьими-то ещё). Нет, так дело не пойдёт. Соображать, когда мешает даже собственная одежда, тяжело, однако Кавех всё же принимает волевое решение добраться до хореографического зала (прости, Нилу). — Так что ты?.. — только и успевает спросить аль-Хайтам прежде, чем Кавех его целует. В отличие от прошлого раза, теперь инициатива за ним. Он напирает, чуть оттягивает короткие волосы у затылка, толкается языком в чужой рот. Вот это поцелуй. Влажный, развязный, от которого встаёт сразу же. Не у него одного, впрочем. Даже сквозь джинсы чувствуется. С ума сойти. — Что бы ты знал, я тоже обычно так себя не веду, — шепчет Кавех, и после ещё одного мокрого поцелуя опускается на колени, чуть не придавив задницей упавшую на пол шляпу. Металлическая пуговица поддаётся с трудом: Кавех едва не выдирает её в запале. Торопится как может, боясь потерять решимость, но ещё больше боится, что аль-Хайтам его остановит. Судя по виду, не собирается. Жмурится, очаровательно-невинный с этими дурацкими кошачьими ушками, и это совсем не вяжется с тем как у него стоит. Кавех всего лишь накрывает его член ладонью через ткань белья — аль-Хайтам вздрагивает так, будто сейчас кончит. Вау. Нет, правда. Подразнить бы его подольше, но, во-первых, их всё ещё могут застукать, а во-вторых, Кавех, по ощущениям, и сам сейчас кончит от одного только вида безупречного аль-Хайтама с безупречным налитым кровью и семенем членом. Анатомический шедевр, не иначе. Облизав губы, Кавех берёт этот шедевр в рот под почти музыкальный вздох, от которого плывёт перед глазами. Плевать что это было и плевать что будет. Имеет значение только то, что происходит сейчас. Сейчас Кавех сосёт лучший член в своей жизни, и, как и прочим искусствам, он отдаётся этому целиком и полностью. Надрачивает рукой, вылизывает гладко выбритые яйца, снова берёт в рот, втягивает щёки с такой силой, что самому почти становится больно. Старается взять так глубоко, как может, успокаивающе гладит ладонями не иначе как стальные бёдра. Да, всё так. Лучше не бывает. Несмотря на это, Кавех не осмеливается поднять глаза. Он ожидает увидеть там… да и сам не знает, что именно. Что угодно, что поставит крест на их недо-отношениях сразу же. Вместо этого Кавех смотрит в сторону, совсем забыв о зеркалах. Хореографический зал тонет в сумерках и запахе секса. Вдоль стены двоятся уличные гирлянды, отражённые сквозь припыленные окна. У самого края, почти пропасти в бездну, Кавех видит. Аль-Хайтама, напряжённого не хуже перетянутой струны, отчаянно кусающего губы и не знающего, куда деть руки. Что хуже, видит себя. Стоящего на развязно разведённых коленях в сетчатых чулках. С членом во рту и безумно жадным взглядом, обрамлённым потёкшими подводкой и тушью. Грязно. Отвратительно. И так красиво. Кавех выпускает член изо рта, сглатывает избыток слюны и, вдохновлённый, сам кладёт руку аль-Хайтама себе на голову: — Вот так. Направляй меня. Двигайся так, как хочешь. Я приму тебя всего. Его зелёные глаза будто светятся в темноте, совсем как у настоящей кошки. Тёплая ладонь скользит по затылку, большой палец гладит линию челюсти. Чёрт, как приятно. Как хочется себе подрочить. — Ты… — М? — только и может сказать Кавех вновь с членом во рту, как аль-Хайтам толкается вперёд бёдрами. До задней стенки горла и обратно, почти вытаскивая целиком и снова. Мейк уже точно не спасти. Взглянуть бы на себя ещё раз, посмотреть, хорошо ли он выглядит, когда его трахают в рот, но теперь Кавех не может отвести взгляда от лица аль-Хайтама, прекрасного в странном отчаянном наслаждении. И только он собрался глотать, как горячий член исчез с его припухших губ. Сперма брызнула на щёку, чуть не попала в глаз, пара капель оказалась на рубашке и полу. — Чёрт, прости, — тут же принимается стирать её с лица руками аль-Хайтам, но только размазывает ещё больше. — Ну и зачем? — вздыхает Кавех, промокнув всё рукавом. Всё равно этой рубашке предстоит жёсткая химчистка. — Я бы проглотил. Кто теперь убирать здесь будет? Буркнув: «Никуда не уходи», аль-Хайтам уходит сам и возвращается через несколько минут с ведром и шваброй. Он прикалывается?! — Разве похоже на то? — вскидывает он бровь, а затем бросает Кавеху пачку салфеток. — Других не нашёл. Не похоже. Этот тип реально решил вымыть здесь пол. То есть, Кавех выкладывался на полную, сосал как в последний раз, про себя даже забыл, а всё, что волнует этого типа после крышесносного минета — уборка?! — Так ты первый об этом начал, — похоже что искренне удивляется тот. — Это был сарказм! — Пожалуй, тебе стоит освежить в памяти определение данного понятия. — Кошмар. Поверить не могу, что я и правда решил тебе отсосать. — Жалеешь об этом? — спрашивает он, оставляя швабру у стены. — …нет. Не очень успешно спрятав улыбку в очередном вздохе, аль-Хайтам неловко разводит руки, и так же неловко Кавех подходит ближе, позволяя себя обнять. Старается не прижиматься слишком уж сильно — было бы жаль испачкать и его вещи, выглядят дорогими — но утыкается носом в шею. Аль-Хайтам и сам касается лбом плеча перед собой, и, наверное, Кавех давно не чувствовал себя таким счастливым. — Хочешь вернуться на вечеринку? — тихо спрашивает аль-Хайтам, не поднимая головы. — Ты мой мэйк видел? В таком виде — точно нет. И переодеться надо, это самый минимум. Конечно, можно поискать в гардеробе что-то на замену, но так, как раньше, уже не будет. Касается это, впрочем, не только шмоток. Нет, у Кавеха нет сил думать над этим сейчас. Для начала нужно сменить одежду. Потом поправить потёкший макияж. Потом подрочить уже себе, чтобы не возбуждаться из-за аль-Хайтама снова. Ну, или с этого и начать. По дороге определится с порядком. — А ты-то куда? — удивляется Кавех, поздно сообразив, что идёт в кампус с компанией. — Твой вид — моя вина и моя ответственность. Справедливо, в общем-то. С другой стороны, чего он ожидал? Что аль-Хайтам просто воспользуется им и, как ни в чём ни бывало, пойдёт пить пунш и фоткаться со всеми желающими? Не такой он человек. Следовало бы уже запомнить. Приятное чувство Кавех топчет до того, как то пустит корни, чтобы не давать себе лишних надежд. — Ты совсем идиот? — спрашивает рациональная его часть. — Он сам тебя поцеловал, первым признался в симпатии, и не ври, что не замечаешь его заботы: что ещё тебе нужно?! Эмоциональная его часть затыкает уши. Кавеха слишком много раз обманывали и предавали, чтобы он поверил в такой подарок судьбы. Он слишком грешен, чтобы надеяться на взаимность, и слишком бесполезен, чтобы быть достойным чьей-то любви. И только он примиряется с этим, как в его жизни появляется аль-Хайтам — настоящий идеал, действия которого противоречат его же словам, и Кавех не понимает. Может, он его наказание? — Я слышу, как ты думаешь, — раздаётся возле уха. Кавех вздрагивает, прячет взгляд под полами ведьминой шляпы. — Ничего себе у тебя слух. Ты поэтому наушники всё время носишь? — Язвишь, хм. Я что-то не так сделал? Нет. Да. Может быть. Кавех и сам уже не знает, и как сказать об этом — тоже. Ему нечего аль-Хайтаму ответить. На этом всё и закончится, наверное. Пусть толком не начавшись. В любом случае, минет Кавех сделал отличный, так что… Есть за что себя похвалить. Для разнообразия. Как только Кавех пропускает вперёд аль-Хайтама и закрывает за собой дверь, тот прижимает его прямо к ней, выставив руки по обе стороны от плеч. Не оставляет ни единой возможности сбежать. — Не понимаю. Так я нравлюсь тебе или нет? Нет, ну это точно шутка. Кавех все силы бросил на его ублажение, почему спустя от силы полчаса аль-Хайтам выглядит как побитый щенок, несмотря на кошачьи уши? — С-сам как думаешь? — пытается уйти он от ответа. — Не знаю. Ты подаёшь слишком противоречивые сигналы. — Это я подаю противоречивые сигналы?! Возмущению нет предела, и оно сходит на нет сразу же, стоит аль-Хайтаму снова прильнуть губами к губам. Опустить руки на талию. Прижаться грудью, чтобы, видимо, Кавех наверняка свихнулся. — Как по мне мои прямолинейнее некуда. — Заявляет он после нескольких секунд блаженства, неторопливо ведя ладонями вниз. О, боже. — Но я перестану, если ты против. Не то чтобы. Скорее очень даже за, всеми руками, ногами и не только, но какая-то часть его сознания отказывается принимать происходящее, заставляя говорить всякие глупости: — А как же эти твои правила? Ну, про… На территориях и что-то там… — Ах да, пункт восемь. Предлагаю сделать исключение для секса друг с другом. — Тебе говорили, что ты зануда? — Спасибо. — Это не комплимент, ты в курсе? — Не в твоём случае. Вот и как не влюбиться в эту тупую соблазнительную улыбку?! Да и пошло оно всё! Кавех закатывает глаза и целует его сам. Обвивает руками шею, охает, почувствовав колено между ног, впускает в рот чужой язык. Напора у этого парня хоть отбавляй, а вот опыта будто бы недостаёт. — П-полегче, — просит он аль-Хайтама, который натурально впивается зубами в его шею. Засосы немного не так ставят, вообще-то. Не стоит списывать со счетов вариант, в котором аль-Хайтам хотел его съесть. — Прости, — проводит тот языком по ноющей коже, от чего Кавех давится вздохом. Ладно. Возможно, засранец знает, что делает. Они самозабвенно целуются у входной двери, не в силах сделать и шага вглубь. По крайней мере не в силах Кавех. У аль-Хайтама их хватает и на поцелуи, и на укусы, и даже на то, чтобы начать расстёгивать рубашку. С первыми пуговицами было легко, а вот дальше начались проблемы. Он и сам всегда с трудом с ними справляется, однако прежде, чем Кавех просит аль-Хайтама дать ему пространство для манёвра, эта сволочь дёргает полы рубашки в стороны так, будто никаких пуговиц там и не было. Те катятся по полу, ткань сползает до локтей, а Кавех не может найти цензурных слов. — Куплю тебе другую, — парирует виновник, не поведя и бровью. В его взгляде ни капли сожаления. — Знаешь сколько я её искал?! — Не знаю, но обещаю искать новую вместе с тобой. Нет, этот парень, похоже, поставил своей целью свести его сегодня в могилу. Самое ужасное, что у него получается. Сердце колотится так, что ещё удар-другой, и того гляди остановится от перегрузки. Такое вообще бывает? — Какой же ты!.. — Зато ты недостаточно раздетый, — аль-Хайтам пытается нашарить молнию юбки, но Кавех его опережает. Не хватало, чтобы ещё и её порвал. Он вышагивает из несчастной юбки и отталкивает её в сторону носком ботильона. Каблук дюйма два, плюс-минус. Так Кавех выше всего на чуточку, однако кажется, что всё наоборот. Прикусив губу в смущении, он неловко пытается прикрыть скучные чёрные трусы полами порванной рубашки. Вроде и обувь на месте, и чулки, и бельё, и даже то, что осталось от верха, однако Кавех чувствует себя обнажённее, чем если бы был голым. — Так и будешь на меня смотреть? — пытается он не то пристыдить, не то подначить, каждое мгновение робея под пристальным взглядом. — Я мог бы, — абсолютно серьёзно говорит аль-Хайтам, мягко проводя кончиками пальцев по спине под рубашкой, — ты красивый. Кавех сам втягивает его в поцелуй, чтобы не разрыдаться от переизбытка эмоций. Он видел себя в зеркале там, в хореографическом зале. С потёкшим макияжем Кавех жалок, если уж быть объективным. Ну, или у аль-Хайтама нет вкуса. И всё же, чёрт подери, как приятно это слышать. Пальцы спускаются ниже, до резинки белья, бесцеремонно забираются под, пока Кавех, почти всхлипывая, цепляется за широкие плечи, пожалуйста, не останавливайся, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. А дальше этот парень подло говорит тихое: — Как тебе больше нравится? Сволочь. Настоящая сволочь — как можно спрашивать такое, сжимая в руке задницу? Кавех бы и рад ему отдаться. Развернуться спиной, самому развести ягодицы в сторону, принять в себя его член и стонать во весь голос, но последний секс у Кавеха был с полгода назад. Нужны презервативы, смазка — душ, в конце-концов — да и растяжка быстрой не будет. Всё это долгая и кропотливая работа, такая, которая наверняка понравилась бы аль-Хайтаму, и которая не устраивает сейчас самого Кавеха. Хочется быстрее. Активнее. Разрядки, до безумия уже хочется, и он находит компромисс, второй раз за вечер расстёгивая чужие джинсы. — Для начала, вот так, — улыбается Кавех, обхватывая рукой оба члена. Судя по вздоху, такой вариант подойдёт. Аль-Хатам продолжает целовать, чуть двигая бёдрами в такт. Прижимает телом, толкается в чужую руку так, будто не кончал совсем недавно. И откуда только столько энергии. Это он с виду бездушный робот, а на деле — ненасытное чудовище. Кавех ли пробудил в нём зверя или нет, теперь, если хочет выжить, он обязан его приручить. — Не так быстро, — аль-Хайтам скулит, когда Кавех сдавливает его член у основания, — ты же не хочешь развлекаться один, м? Вот так. Будь послушным мальчиком и позволь старшему показать мастер-класс по дрочке. Вместо того, чтобы подчиниться, этот парень кладёт свою руку поверх чужой: — Нет. Я хочу заставить тебя кончить. Одно движение по и без того чувствительной головке — и Кавех вскрикивает, пачкая семенем пальцы аль-Хайтама. Что это вообще, нахрен, было. — Умница, — довольно мурлычет он в этих дурацких кошачьих ушах, касаясь губами щеки, — подожди меня, я сейчас. Да куда там. Кавеха ноги не держат — приходится прислониться к двери, чтобы не рухнуть. То ли это шум в ушах, то ли аль-Хайтам моет руки за тонкой стенкой под струёй воды. Член приятно ноет после того, как с ним обошлись, но в произошедшее верится слабо. Ещё меньше, когда аль-Хайтам, вернувшись, оценивающе обводит его взглядом и подхватывает на руки, как принцессу. — Мне тебя опустить? Нечестно задавать такие вопросы, ещё и в такой момент. Кавех даже ногами болтать перестаёт, растерянный. Пытается спрятать лицо в чужой груди, на что этот парень хмыкает, самодовольный, абсолютно невыносимый, но, что хуже, сам Кавех от этого в восторге. Наверное, аль-Хайтам сейчас положит его в собственную кровать. Трахнет этим своим огромным членом, а Кавех и рад будет. На многое пусть не рассчитывает, правда — сейчас его хватит только на то, чтобы уткнуться лицом в подушку и расставить ноги пошире, а там… да пусть что хочет с ним делает. В очередной раз он ошибается. — Эм?.. — хлопает слипшимися ресницами Кавех в своей кровати, укрытый одеялом по подбородок. — Ты выглядишь уставшим. Отдыхай. Он это серьёзно сейчас?! Какое, к чёрту, «отдыхай», когда!.. Из-за слишком сильного оргазма, общего стресса за последние недели или нового приятного кондиционера, с которым Кавех недавно стирал постель, он и впрямь засыпает почти мгновенно. Какой стыд. Другого слова не подберёшь, однако у аль-Хайтама как-то получается. В записке, покоящейся на обёрнутых плёнкой сэндвичах, красуется ровное: «Понадобилось уехать из города, надеюсь вернуться в течение трёх дней». Ух ты. Так его ещё не бросали. Возможно, он драматизирует, и у аль-Хайтама и правда появились какие-то проблемы. Возможно, дело даже не в спонтанном признании, спонтанном минете и спонтанной дрочке. Возможно, всё это совпадение и никак не связано с тем, как Кавех вчера облажался. Да чёрта с два это совпадение. Как обычно, Кавех всё испортил ещё в самом начале. Он не оправдал ожиданий, и теперь аль-Хайтаму попросту неловко находиться с ним рядом, ведь он — при всей внешней холодности — слишком эмпатичен для того, чтобы делать вид, что ничего не было. Кавех больше, чем уверен: через три дня он вернётся в комнату, где останутся только его вещи и очередная записка. «Мне предложили комнату в новом корпусе, счёл нерациональным отказываться». Или что-то похожее, чтобы Кавеха не обидеть, но он-то знает. От зубов и впрямь остался след; Кавех прикрывает его цветастым шейным платком. Скрепя сердце, отправляет в мусорку рубашку и чулки, виновные только в том, что напоминают. И не так дорого стоили, в отличие от юбки. Сообщения от Нилу он игнорирует, а его сообщения игнорирует аль-Хайтам. Совсем он сдаётся к вечеру, после второго «Давай поговорим, пожалуйста?», третьего «Чтобы ты знал, это я тебя бросаю, а не ты меня, понял?!» и пятого «Прости, я идиот». Ночью он всё же набирает подруге, и та ждёт его за универом с бутылкой вина. — Ты себя накручиваешь, — говорит она, зевая, пока Кавех, дрожа от холода, делает глоток прямо из горла. — А на что ещё это похоже? Говорю тебе, всё. Это конец. Он показывает ей сообщения — ни одно до сих пор не прочитано — и теперь хмурится даже всегда позитивная Нилу. Что и требовалось доказать. Конечно же, такая добросердечная девушка, как Нилу, будет его утешать. Говорить, что произошло недопонимание, что аль-Хайтам бы так не поступил и что Кавех ни в чём не виноват. Ну да, конечно. Уже изрядно пьяный он рассказывает ей про всё, что между ними было (про хореографический зал она знать явно не хотела, но чего уж теперь). Ну, давай. Теперь-то очевидно, что его попросту бросили. — Как же бедняжке не повезло, — вздыхает Нилу. — Да, спасибо! Наконец-то меня признали потерпевшим. — Вообще-то я про твоего несчастного соседа. Мальчик влюблён в тебя по уши, а ты никак не можешь с этим смириться и придумываешь про него всякие ужасы. — …он? В меня-то? — Не делай такое лицо, будто это что-то невозможное. Но ведь так и есть. Кавех годится только для того, чтобы об него вытирали ноги все кому не лень. Максимум, на что он мог с аль-Хайтамом рассчитывать — дружеские дискуссии, и те проворонил, поддавшись дурацким непрошенным чувствам. — Жалеешь об этом? Не жалеет. До сих пор. В том-то и проблема, которую он запивает сносным полусладким. Повторяет мысль очередным оставшимся непрочитанным сообщением и, взвинченный алкоголем, рыдает у Нилу на плече. Глаза опухают так, что приходится замазывать покраснения консилером. Шею по-прежнему прикрывает платок, его сообщения по-прежнему остаются непрочитанными, и Кавех, чтобы не свихнуться, погружается с головой в прежнюю жизнь — в театр. Всё возвращается на круги своя. Ребята прогоняют реплики на сцене, Нилу раздаёт указания, Кавех помогает то тут, то там — с декорациями, реквизитом, костюмами и даже причёсками для актрис, в перерывах наблюдая за репетициями из зала. Да. Вот так. Так хорошо. Так он снова чувствует себя нужным, и лучше уж так, чем… — Привет, — звучит совсем рядом, и Кавеху стоит усилий не оборачиваться. — Допустим, — пытается скрыть он дрожь в голосе заносчивым тоном, — чем обязан? — Пришёл выразить тебе признательность от лица студсовета за помощь в организации мероприятия. — Спасибо. — А от своего личного хотел посмотреть, над чем ты столько работал. Впечатляет. К тому же, ты вроде бы хотел видеть меня в театре? Нет, Кавех ему сейчас голову открутит! Разве можно пропадать и потом появляться вот так!.. Стоит им пересечься взглядами, как исчезает всё вокруг. Остаётся только аль-Хайтам. Разумеется, в супер-обтягивающей водолазке, в наушниках, которые Кавех от души ненавидит, и с нежной улыбкой, которой нельзя сопротивляться. Не то чтобы Кавех пытается, но у него всё же есть гордость. — Ну и как тебе театр? — спрашивает он, неотрывно смотря на сцену, и при этом сплетая пальцы с пальцами аль-Хайтама. — Неплохо. Есть вопросы к игре массовки и не помешала бы работа со светом, однако главная актриса и декорации вытягивают представление на приемлемый уровень. — Тебе говорили, что ты зануда? — Да. Спасибо. Кавех хихикает и кладёт голову на подставленное плечо. Аль-Хайтам тут же касается макушки губами. — Мне нужно было уладить вопрос с недвижимостью. В частности, это ещё одна причина, по которой я не собирался на вечеринку: самолёт был рано утром. Когда сходил с трапа — уронил телефон, купил новый только перед вылетом обратно. Прости. — Ты не виноват! — поднимается Кавех сразу же. — Э-это ты меня прости. — Твоя единственная вина в том, что ты совсем себя не ценишь, — отбивает аль-Хайтам, как никогда серьёзный. — Мальчики! — кричит Нилу со сцены, уперев руки в бока. — Уединитесь уже! Слово главной по театру — закон. Они перебирают всё как только возвращаются в комнату. Целуются у стены (почти роняют полку с книгами), возле стола (линейкам и карандашам везёт меньше), даже на подоконнике (Кавех оставляет на стекле отпечатки губ и ладоней, пока аль-Хайтам целует шею под волосами и гладит бёдра поверх джинс), прежде чем наконец-то добираются до кровати. Для двоих места считай что нет, но если лежать друг на друге — самое то. — Ты слишком шумный, — шепчет аль-Хайтам в губы между поцелуями. В таком случае ему не нужно притираться бёдрами, как озабоченный, и нависать сверху кровожадным зверем не стоит тоже. Кавех продолжает целовать, опускает руки на поясницу, надеясь усмирить его хоть немного, и совсем не ожидает, что аль-Хайтам прогнётся под его ладонями, абсолютно бессовестно застонав и с чувством проехавшись промежностью по без того напряжённому члену. Не иначе как чудом Кавех перекатывается на кровати, меняясь местами. — Ты хоть понимаешь, что делаешь? — почти шипит он, возбуждённый до предела. Непривычно растрёпанный аль-Хайтам под ним пожимает плечами и усмехается: — Не очень. Надеялся, ты меня научишь. Посмотрите-ка, у него ещё есть силы флиртовать! Ничего, посмотрим, как он запоёт, когда его выжмут досуха. Собравшись было задрать водолазку на нём до подбородка, Кавех останавливается на полпути. Что-то не так. Не сходится, но кровь приливает сейчас совсем не к мозгу, лишая возможности думать. Аль-Хайтам же комкает в руках одеяло, смотрит в сторону, до странного уязвимый для того, кто только что сам на него набрасывался, и его уши уже знакомо красные. …да ладно. — Хорошо, — призывает Кавех всё своё самообладание, успокаивающе для них обоих ведя кончиками пальцев по оголённым бокам под собой, — хорошо. Как твой старший, покажу тебе основы. Будто сам Кавех прожжённый профи. У него опыта немногим больше, но он на своей шкуре знает, как делать точно не нужно. Как минимум, пробовать пьяными в переулке за клубом, а значит, это уже лучше, чем первый раз самого Кавеха. С аль-Хайтамом всё будет по-другому. Он будет заботливым и нежным. Сделает всё, чтобы партнёру было комфортно. Растянет его как следует, будет целовать и ласкать, будет спрашивать, как больше нравится. Будет брать его неторопливо, с чувством, пока не выбьет из аль-Хайтама оргазм, и лишь потом кончит сам — добавит на его рельефный пресс белого как финальный штрих на полотно. Потом, конечно же, отведёт в душ, поможет вымыться и будет ждать на кухне со сладким чаем и печеньями. Да. Так будет отлично. Идеальная картинка в голове Кавеха рассыпается в один миг, об не менее идеальную задницу перед собой с анальной пробкой в ней. Оторопев, он надавливает большим пальцем на стоппер — аль-Хайтам прогибается в спине сильнее, поджимает пальцы ног, а сам Кавех не уверен, что вообще ещё в сознании. — Перелёт был скучным, — отвечает на незаданный вопрос аль-Хайтам, всё же приподнявшись на локтях, — а рядом с сотовым салоном был секс-шоп. Надеюсь, у тебя есть презервативы. Есть. Один, в бумажнике, но есть, и, видит бог, если в нём высохла смазка — Кавех этого не переживёт. К кровати он возвращается уже обнажённым, сбросив по пути остатки одежды. Поудобнее усевшись, практически затаскивает аль-Хайтама себе на колени и плавно вытаскивает пробку. Пусть тот прячет лицо в подушке, его растянутая розовая дырка жадно обхватывает приласкавший её большой палец. Не так. Этого мало. Кавех погружается внутрь языком под волшебный вздох, и у самого стоит до красной пелены перед глазами. — Расслабься, — шепчет он аль-Хайтаму, уже раскатав презерватив по члену и размазывая между ягодиц остатки смазки, — хочу войти в тебя поглубже. Он правда старается. Размеренно дышит и почти не шипит, когда Кавех наконец-то вводит до конца. Какой же он узкий. — Двигайся уже, — бросают ему через плечо. Каков нахал! Этот парень хоть представляет, скольких сил Кавеху стоит держать всё под контролем? В наказание он щипает аль-Хайтама у бедра и толкается, заставляя его подавиться вздохом. Вот так-то. Кто из них двоих тут ещё шумный. Кавех старается тоже. Прижимает аль-Хайтама к себе, запоминает ладонями рельеф его груди, пробует губами бьющийся под кожей пульс. Балансирует на грани, не желая причинять боль, и вместе с тем умирая от необходимости вытрахать из паршивца всю душу. — Кавех. — Что? — Я не хрустальный. — Знаю, — врёт он, сглатывая. Прикусывает губу, когда аль-Хайтам сжимает его внутри сильнее, и совсем теряется, когда тот расставляет колени пошире: — Как ты мне говорил? «Двигайся так, как хочешь. Я приму тебя всего». Зря он так с ним. Очень даже зря. Бедный наивный парень так и не понял, на что именно подписался, а Кавех не настолько силён духом, чтобы объяснять в такой момент. Никто ведь аль-Хайтама за язык не тянул. Напротив, его теперь вжимают в кровать. Топят лицом в подушке, безжалостно вдалбливаясь в успевшую покраснеть задницу. Его узкую талию стискивают до синяков, как и бёдра, которые Кавех, перевернув аль-Хайтама на спину, разводит руками. Его трахают, пока он не кончает, простонав в чужой рот, и после — тоже. Когда он уже не может даже подняться сам, Кавех забрасывает его ногу себе на плечо, не думая останавливаться. — Я больше не… нгх! — стискивает зубы аль-Хайтам, изливаясь второй раз за день в надрачивающую ему руку. Кавех им одержим, иначе не скажешь. У него никогда и ни с кем так не было, в какой бы роли он не пробовал. Ни разу он не терял голову настолько, ни разу не был таким безжалостным. Думает Кавех об этом после, переводя дыхание после оразма и рассматривая отметины на теле аль-Хайтама, ставшего сегодня его холстом. — С-сейчас, — обещает Кавех. Выбрасывает презерватив, вымывает руки и член не успевшей прогреться как следует водой, но полотенце промакивает тёплой. Им он обтирает аль-Хайтама, будто тот, несмотря на заверения, и впрямь хрустальный. — Сюда иди, — закатывает он глаза. Хорошо. Для него что угодно. Потерянный, Кавех ложится рядом — на бок, устроив голову у аль-Хайтама на плече, и неловко укрывает их обоих одеялом. Это всё хорошо, конечно, но… что дальше? — Ты снова слишком громко думаешь. — Ну уж прости, — бурчит Кавех, прижимаясь теснее, — ты точно, ну. В порядке? Я-я обычно так себя не веду, правда. — Что-то похожее я уже слышал, и тогда мне понравилось. — А сейчас? — И сейчас. Кончиками пальцев Кавех касается красных отметин на белоснежной коже. Сказать, что он увлёкся в процессе — не сказать ничего. На месте аль-Хайтама он был бы в ужасе. Наверное. Сам аль-Хайтам, похоже, мазохист, судя по его довольному виду. Или же настолько в Кавеха влюблён, что куда маловероятнее. — Кавех. — Д-да? — Как считаешь, стал бы я спать с тем, кто мне неприятен? — Нет, — отвечает он сразу же. Что за глупый вопрос вообще. В отличие от самого Кавеха, аль-Хайтам не лишён самоуважения и здравого смысла. По крайней мере так кажется со стороны. — В таком случае, полагаю, вопрос закрыт. — Подожди, — всё же привстаёт Кавех, опираясь на одну руку, — значит, я тебе всё-таки нравлюсь?! — Наконец-то ты заметил. — Не то чтобы я прям совсем не замечал, но… Серьёзно? Хочешь со мной встречаться и, ну, там, всякое такое? Аль-Хайтам вздыхает, поднимается сам, так, чтобы их лица оказались на одном уровне, и говорит глядя Кавеху прямо в глаза: — Я свою дальнейшую жизнь без тебя не представляю, дурень. Однако если тебе нужна официальная бумага о статусе наших отношений, то заявки принимаются по понедельникам и средам с трёх до четырёх часов после полудня, а сегодня у меня выходной, в который я собираюсь отоспаться после перелёта, так что либо ложись со мной, либо не мешай. Выдав всё это на одном дыхании, он падает обратно на подушку, утягивая Кавеха за собой. Эм, что ж. Раз такое дело, то лучше не мешать. К вечеру оставленные им укусы и засосы становятся ярче. Их видно даже из-под домашней футболки, к чему Кавех испытывает смешанные чувства — привычную вину и непривычную гордость. Не считая этого в остальном всё проходит по обычной схеме: один исправляет в скетчбуке старые чертежи, другой занят чтением. Наушники прижимают к макушке растрёпанные волосы, и в кои-то веки это Кавеха не раздражает. — Что? — спрашивает аль-Хайтам, не оторвав взгляда от страницы. — Просто любуюсь, — признаётся он и откладывает карандаш, — у тебя ничего не играет, что ли? — Играет. Хочешь послушать? Да. Очень хочет. Хочет узнать его лучше, пробраться под кожу так, как аль-Хайтам пробрался к нему, хочет притереться, обточив острые края, чтобы они двигались как шестерёнки в дорогих часах — синхронно, надёжно, почти вечно. Затаив дыхание, Кавех садится на край кровати с чувством того, что ему доверяют что-то сакральное. Великую тайну, которую он унесёт с собой в могилу. Какой бы ужасной она ни была. Он готов принять всё, от горлового пения до аниме-каверов, тяжёлый рок и синти-фанк, китайскую оперу и даже дабстеп. Аль-Хайтам надевает на него свои наушники, и Кавех забывает, как дышать, проваливаясь в воспоминания с первой услышанной строчки. на задворках памяти крутят кино из прошлого; Поздняя весна, почти конец учебного года, через пару месяцев Кавеху стукнет семнадцать. Несмотря на хорошую погоду, настроение дряннее некуда — он умудрился завалить литературу, надорвал новый рюкзак, зацепившись им за дверную ручку, и, что хуже всего, случайно залил газировкой скетчбук. От нервного срыва его спасает плейлист из ранних альбомов The Cure, Joy Division, Дэвида Боуи и Bauhaus. Музыка в наушниках позволяет дышать полной грудью, однако Кавеху всё ещё жизненно необходимо выплеснуть куда-нибудь свою обиду. Удача это или напротив, но по пути в магазин с пластинками он замечает двух старшеклассников с парнишкой помладше, и не похоже, что те провожают его домой. — Эй! — окликает он их, вынимая наушник, — мелкий, знаешь их? — Мудила, тебе больше всех надо, что ли? — огрызается один из старших, и теперь картина становится яснее. Мелкий молчалив и слишком хорошо одет для того, кто стал бы общаться с подобными отбросами. Наверное, хотели стрясти с ребёнка денег. Омерзительно. — Выходит, что так. — Кавех с вызовом скрещивает руки на груди. — Но я не с вами разговариваю, вообще-то. — А нужно бы с нами, — подключается второй. Подходит ближе, почти вплотную. Он куда выше и крепче; инстинктивно хочется попятиться, — старших нужно уважать, слышал? Тип смотрит Кавеху в глаза, его кривая ухмылка с выбитым зубом позже найдёт выход карикатурной зарисовкой в уже новом скетчбуке. Здравый смысл говорит, что одному здесь не справиться. Злость на весь мир и острое чувство справедливости заставляют вскинуть бровь и выдать: — В том, что вас зачали раньше, нет вашей заслуги. Юный Кавех — максималист и идиот. Со временем изменилось немногое. Он даже зажмурился, собравшись принять удар, но повёрнутая к нему всё утро задом госпожа Фортуна решила над ним смилостивиться. Заметив на той стороне улицы патрульных отбросы тут же слились, оставив в покое и Кавеха, и мелкого. Теперь можно выдохнуть. Поправить чёлку, мол, я крутой взрослый, который умеет решать проблемы, смотри и учись. Неважно, что несколькими секундами ранее Кавех успел мысленно попрощаться с жизнью. Мелкого всё это, похоже, не впечатлило. Даже обидно. Или он настолько напуган? — Хэй, всё в порядке? — спрашивает Кавех, подойдя поближе. — Эти придурки не успели ничего тебе сделать? Парень не говорит, но поднимает голову. Совсем щуплый, с ангельски милым лицом, которое обрамляют чуть вьющиеся не иначе как платиновые волосы, и с выразительным, не для его возраста тяжёлым взглядом, он настоящая мечта любого художника. На мгновение Кавех даже забывает, что вообще хотел, да и плейлист не помогает: одного твоего жеста хватит, чтобы спеть о временах, когда я влюбился в красивейшую из звёзд Ни слова. Он смотрит на Кавеха, вцепившись музыкально-длинными пальцами в лямку переброшенной через плечо сумки. Шокирован, не иначе. Такой очаровательный и несчастный, что сердце кровью обливается, и Кавех не придумывает ничего лучше. — Держи, — говорит он, передавая парнишке плеер вместе с наушниками, — люблю эту песню. Она часто меня выручает. Замешкавшись, парень вставляет один наушник. Приподнимает уголки губ — видать понравилась. Другое дело. В очередном порыве Кавех легонько треплет волосы на макушке, отчего тот жмурится. — Забирай себе, — улыбается он мелкому, — и пообещай мне не водиться больше со стрёмными парнями. Договорились? Тот кивает, и Кавех с чистой совестью и лёгким сердцем перебегает дорогу к магазинчику с пластинками, в который собирался. когда-нибудь, хотя… а почему бы и не сегодня, мы с тобой взлетим до седьмого неба а всё потому, что ты — красивейшая из звезд — …это ты тогда был, — осеняет Кавеха. — Рад, что ты наконец-то вспомнил. — Как?.. Нет, подожди. Стой. Ты что, искал меня всё это время?! — Нет. Здесь когда-то преподавала моя бабушка, так что это был вопрос семейного наследия. Увидеть здесь тебя я не ожидал, но узнал сразу же. Ты почти не изменился. — Чего не скажешь о тебе. И куда только делся тот милый ангелочек, — он, хоть и ворчит, забирается к аль-Хайтаму на колени, обнимая. — Сколько же лет прошло. — Недостаточно для того, чтобы я смог окончательно забыть одного парня, который решил ввязаться в драку ради незнакомого подростка. И та фраза про зачатие… — Боже, знаешь сколько я пытался стереть тот стыд из памяти! — перебивает Кавех тут же. — Могу представить, — в отличие от него, аль-Хайтам явно веселится, — поэтому я принял решение помнить и за тебя тоже. — Ты ужасный! — Зато ты по-прежнему прекрасен. Кавех замолкает, оглушённый стуком собственного сердца. Плюёт на приличия и опрокидывает аль-Хайтама на спину, сцеловывая его ехидную ухмылку. Возносится к небесам, когда тот вплетает пальцы в волосы, и летит камнем вниз, когда с него стягивают домашние штаны. Сам напросился. Вечерняя пробежка отменяется полуденными стараниями Кавеха. Шея, плечи и грудь аль-Хайтама пестрит красным и пурпурным — наполовину обнажённый, он само совершенство. До сих пор трудно поверить, что кто-то вроде него позволяет Кавеху делать с собой… всякое. Почти так же трудно, как в то, что они правда помещаются на одной кровати. Он лежит у аль-Хайтама на плече, пока тот держит книгу в одной руке и мягко перебирает волосы Кавеха другой. Приятно до безумия. Настолько, что всё это кажется затянувшимся сном после очередной пьянки. Что если?.. — Хватит, — больно тянет прядку аль-Хайтам, продолжая скользить взглядом по странице, — ты чудесный человек и заслуживаешь всего самого лучшего, но раз ты отказываешься любить себя, значит я буду любить тебя за двоих. Не ожидавший такого удара, Кавех приподнимается на локте, моргает, уверенный, что что-то не так расслышал. — Ты серьёзно сейчас? Глубоко выдохнув, аль-Хайтам закрывает книгу. — Что ж. Помнишь наш разговор о том, зачем мне студсовет? — Кавех кивает. — Бонусные очки перед проректоратом мне нужны для перевода на дистанционное. Это всё здорово, конечно, но причём здесь?.. Нет, минуту. В смысле «дистанционное»? Он собрался куда-то?! — Я уже с выпуска подыскивал себе дом, как раз летал посмотреть новое предложение риэлтора, — продолжает меж тем аль-Хайтам, и вот теперь Кавех совсем перестаёт понимать. — Подожди, что? А как же университет, общежитие и… Как же мы? — Дай мне договорить, — просит он жестом, — я понял, что безнадёжно влюбился ещё в тот вечер, когда ты пытался меня споить. Ты вряд ли помнишь, но мы проболтали часа четыре. Сначала я решил, что мы сможем подружиться, а потом ты нарисовал мой портрет на салфетке и сказал, что завидуешь тому, чьим бойфрендом я когда-то стану. Меня не могла не тронуть твоя искренняя грустная улыбка. На взаимность я не надеялся, но чем больше времени мы проводили вместе, тем сильнее во мне крепла мысль, что я уже не представляю своей дальнейшей жизни без тебя в ней. Даже когда поехал осматривать очередной дом, думал о том, где бы ты захотел разместить свой стол, что бы ты сказал, если бы я поставил возле лестницы книжный шкаф, и как бы держал стремянку, когда ты вешал бы выбранные тобой шторы. Может, я тороплюсь — нет, наверняка тороплюсь — но мне и правда хотелось бы, чтобы ты был рядом со мной. Разумеется, я не собираюсь на тебя давить. Просто хочу, чтобы ты знал: что бы ты ни решил, в моём доме и моём сердце для тебя всегда будет место. Кавех вздрагивает, когда тяжёлая капля со щеки падает на серые шорты. С удивлением он касается щеки — мокрая и горячая. Ему никогда не говорили ничего подобного, и у него нет ни малейшей идеи, что вообще нужно отвечать на такое откровенное признание. — Это как предложение звучит, знаешь, — нервно смеётся он, утирая слёзы. — Может быть. — Тебе только девятнадцать! — продолжает отнекиваться Кавех. — Вся жизнь впереди! У тебя ещё столько таких как я будет, и даже лучше, что!.. — Лучше? Статистическая вероятность близка к нулю, — парирует аль-Хайтам, — но я не против вернуться к этому разговору лет через пять, если для тебя этого будет достаточно. — Д-да. Пять так пять. И если к тому времени мы оба будем свободны, то… — То ты переедешь ко мне. Как друг, бойфренд или муж — мне без разницы, как тебе будет удобнее. Договорились? — Договорились. — А пока ложись обратно, мне три страницы дочитать осталось. Всё ещё растерянный, Кавех возвращает голову на плечо аль-Хайтама. Непохоже, что тот злится или обижен, зато похоже, что он серьёзен насчёт него. Раз так, то ответить на такую искренность можно только такой же искренностью. — Аль-Хайтам. — Да? — Я буду ждать. Ну, эти пять лет. И если ты не встретишь к тому времени свою половинку, то обещаю быть тебе лучшим мужем. — Идёт. Разумеется, к следующему дню все уже в курсе, а Нилу готова придушить Кавеха гетрами за излишнее самобичевание, когда тот всё же вываливает ей подробности. Она угрожает ему кармическим воздаянием, если вдруг не станет свидетельницей на их свадьбе, а аль-Хайтам, чтоб его, вместо того, чтобы защитить любимого, берёт и поддакивает ей. Предатель. Как бы то ни было, свидетельницей становится именно она.