Не бойся своих желаний

      Холодный призрачный лунный свет наконец пробился сквозь плотные дождевые тучи и ударил в большое, круглое, поделённое на две части окно девичьей спальни на верхнем этаже общежития Офелия-холл. Треугольный луч рассеял спящую ночную мглу и проявил в ней мелкие комнатные пылинки, что уединённо порхали и кружились друг с другом напротив замысловатого цветного витража в безмолвном и медленном танце. Поморщившись, бледнолицая темноволосая девушка с двумя косичками перевернулась на другой бок и попыталась прикрыть уши подушкой, дабы блокировать несдержанные приглушённые вздохи и учащённое дыхание, доносящиеся до её чуткого слуха аккурат с противоположной стороны спальни. В последнее время они стали особенно назойливыми, громкими и частыми, мешающими нормально расслабиться и заснуть, и ворочающейся в объятиях настырной бессонницы брюнетке не нужно было быть медиумом, чтобы понять, что они означают.       – Ммф... ох... ммм...       Натужный скрип кровати – и её соседка по парте и комнате Энид Синклер поднялась с матраса и, пошебуршав рукой под своей подушкой и что-то нащупав, неловко прошлёпала босыми ногами куда-то в сторону ванной комнаты. Даже не поворачиваясь и не открывая глаз, Уэнсдей уже знала, куда и зачем она идёт. Эти, на первый взгляд, обыкновенные, не вызывающие подозрений хождения посреди ночи продолжались не первый месяц, и Уэнсдей могла сколько угодно и дальше прикидываться дурочкой и делать вид, что верит, что Синклер, напившись с вечера чая, была вынуждена спросонья отлучаться «по-маленькому».       Уэнсдей могла бы прикидываться и делать вид до бесконечности. Уэнсдей могла бы игнорировать и не придавать шастаньям Энид ни малейшего значения и беспокойства. Уэнсдей могла бы равнодушно заткнуть уши берушами и спать в полной отключке, как сурок, до самого утра.       Однако именно сегодня и именно сейчас её стойкое армированное терпение с независимым гордым самовнушением под названием «Это не моё дело» встало, сбросило щит неведения и сказало: «Довольно».       Дверь ванной с лёгким щелчком закрылась, и брюнетка тут же развернулась к уборной лицом. Энид снова пошла туда и снова не с пустыми руками. Жёлтые газоразрядные индикаторы часов на письменном столе возле печатной машинки показывали 01:17.       Самое время, как всегда.       Из-под тёмного деревянного дверного створа выбивалась тоненькая полоска света, и Аддамс, недолго думая, выбралась из кровати и на цыпочках проследовала прямиком к ванной. Внутри слышалось какое-то неясное бормотание, шуршание и возня, и девушка, прильнув ухом к двери, напряжённо прислушалась к непонятным настораживающим звукам:       – Мммпппхх... Да, Уэнсдей, вот так... ещё чуть-чуть... сожми, ударь меня посильнее... Ну же, давай, не бойся... мне нравится...       Глаза медиума в недоумении округлились.       Уэнсдей?       Энид, что... думает, что она там с ней?       – Мне всегда так сильно этого хотелось… – между тем продолжалось исступлённое самозабвенное шептание с той стороны. – Мне хотелось, чтобы ты была со мной грубой… чтобы ты была властной и делала со мной абсолютно всё… прямо как сейчас…       Да что там, чёрт побери, происходит?!       Ладонь потянулась к круглой латунной ручке сама собой, и ошеломлённая звучащими откровениями брюнетка не заметила, как неслышно отворила дверь ванной.       Энид Синклер сидела с закрытыми глазами на опущенной крышке унитаза в одних лишь крошечных трусиках-стрингах. Новенькая шёлковая сорочка бесхозной кучкой валялась рядом на полу. Тонкая пеньковая верёвка плотно обвивала худое голое тело взлохмаченной белокурой шалуньи, небрежными хаотичными витками фиксируясь вокруг её шеи, плеч, груди, бёдер и живота. Держа одной рукой конец верёвки, Энид с силой тянула за него, дабы создать предельное натяжение всей конструкции, а второй параллельно ласкала саму себя под трусиками – по-видимому, уже как раз щедро введя внутрь себя любимой два пальца. Сие непотребно-завораживающее действо сопровождалось беспрестанными вздохами и постанываниями, а также всяческими вербальными поощрениями той, что по факту сейчас стояла и немо взирала на открывшуюся её взору натурно-художественную одиночную БДСМ-картину, а в мечтах взбудораженной перевозбуждённой блондинки творила то, о чём в отношении неё никогда раньше даже не задумывалась.       А ведь, судя по всему, стоило.       – Энид? – только и смогла обронить младшая Аддамс, во все глаза глядя на приближающуюся к интимному финалу соседку. Пальцы Энид вошли вглубь её лона до упора, и разведённые в стороны колени девушки характерно задёргались и затряслись, предчувствуя скорую кульминацию.       – Энид! – уже чуть громче повторила она в попытках вернуть творящую невиданное подругу в реальность.       – Уэнсдей?! – Синклер испуганно вскрикнула, наконец распахивая грезящие веки и машинально сводя ноги вместе. – Что ты… А ну немедленно закрой дверь!!!       Не ожидавшая увидеть и услышать ничего подобного Аддамс молча скрылась обратно в спальне. Ну надо же, какие новости! О том, что Энид давно и неровно дышит к активному самоудовлетворению, она знала, пожалуй, ещё с самого первого дня своего обучения в Неверморе, а вот то, что она при этом ещё и любит испытывать боль, стало для знающей всё обо всех брюнетки настоящим сюрпризом.       Любовь и боль. Прямо по классике жанра. Только в данном случае не в поэтично-лиричном смысле, а исключительно в физико-эмоциональном.       Так вот от чего на теле и руках волчицы без конца появлялись эти странные вздувшиеся красноватые полосы, которые она так старательно прятала под длинными рукавами рубашек и джемперов. Энид пыталась связывать саму себя, чтобы испытать больше пикантных и острых ощущений и вместе с тем усилить достигаемый посредством мастурбации оргазм.       Оргазм, до которого, как она рьяно воображала, её доводит живущая с ней по соседству полгода подряд мрачная неприветливая девушка с двумя косичками.       Просто не верится.       Дверь уборной повторно хлопнула уже спустя полминуты, и запыхавшаяся, смущённая, красная, как помидор, Энид выскочила из ванной, пряча верёвку за спину и тут же оборонительно налетая на Аддамс-младшую:       – Уэнсдей, это... это не то, о чём ты подумала! Слышишь?! Не надо... не надо было заходить! Мне просто не спалось и...       Уэнсдей присела на краешек своей кровати с наспех откинутым в сторону одеялом и, согнав с лица остатки ошеломления и нацепив привычную маску извечного хладнокровия и беспристрастности, сухо отозвалась:       – Если ты думаешь, что я совсем дура и не заметила, как ты связала в туалете саму себя, а потом мастурбировала, шепча как в бреду моё имя, то вынуждена тебя разочаровать. Я всё видела и всё поняла.       Лицо Синклер вспыхнуло и приобрело такой пугающий и нездоровый пунцово-багряный оттенок, что на мгновение Аддамс заподозрила, что она вот-вот схватит аффект. Чрезмерный раж, выступившая на лбу испарина и в панике бегающие, как у попавшегося в капкан кролика, глаза давали ясно понять, насколько она сконфужена и огорчена по поводу всего только что случившегося.       – Господи! Это не твоё дело, Уэнсдей! – в сердцах и смятении выкрикнула блондинка, в больших небесно-голубых глазах блеснули предательские слезинки горечи и бессилия. – Не твоё, слышишь?! Вечно ты суёшь нос куда не просят! Почему ты не спишь в такой час, чёрт возьми?!       Аддамс криво и насмешливо цыкнула. Возмущение и досада Энид её забавляли, но в то же время подогревали зародившееся в глубине груди заманчивое чувство польщения, умиротворения, превосходства и...       ...интереса?       – Ты забыла, что я редко засыпаю раньше двух часов ночи? – инертно парировала она и упёрлась обеими руками в матрас позади себя, чуть приподнимая верхнюю часть туловища выше. – К тому же, думаешь, это легко, когда прямо у меня под носом неудовлетворённая озабоченная волчица сопит и стонет от собственной руки между ног?       Синклер вспыхнула пуще прежнего, задетая некстати развенчанной личной тайной и смело высказанным в лицо фактом собственных пододеяльных игр. Стоя посреди спальни с проклятой верёвкой в руках, она в беспомощном отчаянии гадала, как и почему умудрилась так глупо опростоволоситься и позволить несчастной Аддамс узнать о её давней и самой большой в жизни слабости. Узнать об её истинных наклонностях, о неведомых никому предпочтениях и скрываемой даже от родных и близких сексуальной ориентации. Энид, как никто, была в курсе того, что старшая наследница четы Аддамс являлась не в меру догадливой и проницательной натурой, видящей и замечающей больше, чем ей положено (чем положено и дозволено кому-либо вообще), и всё же пыталась проявлять рядом с ней предельную осторожность, дабы до последнего скрыть свой недружеский к ней интерес и глубокие сокровенные грёзы о том, что когда-нибудь они будут вместе и Уэнсдей жёстко, грубо и доминантно овладеет ею – так, как Энид втайне всегда этого хотелось.       Эта вредная, дерзкая, неприступная, ледяная, не любящая и не признающая никого рядом с собой девушка, что наконец обратит на неё – кроткую, застенчивую и беззаветно влюблённую – хоть капельку своего чёртового аддамсовского внимания.       Но всё это были лишь мечты.       Несмотря на выданный по её собственной неосмотрительности секрет, Энид не оставляла попыток отстоять в данный момент свои границы и напомнить чёрствой, эгоистичной, чрезмерно любопытной напарнице о том, что та сама старалась с самого первого своего дня в академии делать так, чтобы находиться от приставучей соседки по комнате как можно дальше.       Один только позорный разделительный скотч поперёк спальни чего стоит.       – Вот как? – она пренебрежительно фыркнула и отвернулась. Вид стройной полуголой брюнетки в одной короткой чёрной спальной рубашке, соблазнительно освещённой неярким светом прикроватной лампы, вернул коварно ворочающееся и тянущее чувство внизу живота, что так и не смогло обрести заветного высвобождения в ванной из-за нарушенного интимного момента, и Энид всеми силами старалась вести себя столь же гордо, беспечно и непринуждённо, как и сама Аддамс, дабы не тешить её своей симпатией ещё и сейчас. – Не так давно тебя в полночь из пушки было не разбудить! Тебе было плевать на всё, Уэнсдей! Что же вдруг стало мешать твоему дражайшему сну сейчас?       Уэнсдей вздохнула. Бить Синклер по бестолковой голове железобетонными аргументами, укрываться от которых решился бы только идиот, и портить им обеим настроение на сон грядущий ей не хотелось совершенно, а вот утешить и обнадёжить взволнованную, смущённую и раздосадованную из-за собственных слабостей и страстей блондинку ей казалось уместным, как никогда.       В конце концов, сколь бы много ни было между ними ссор и распрей, они ведь друг другу не враги, и, пожалуй, сейчас впервые за всё время Уэнсдей Аддамс серьёзно задумалась о том, что порой ей следовало бы быть с живущей с ней бок о бок столько месяцев блондинкой помягче и поучтивее.       Особенно после того, как она волей случая узнала об её истинном к ней отношении.       – Слушай. Я понимаю твоё негодование и смятение, но своим воздержанием и сокрытием от меня важных, напрямую касающихся меня вещей ты делаешь себе лишь хуже, – она покачала головой и как-то загадочно-заинтересованно глянула на беспокойно переминающуюся с ноги на ногу посреди комнаты Энид. Щёки девушки постепенно утрачивали лихорадочный нездоровый пыл, и Уэнсдей понимала, что при правильном поддержании дальнейшего разговора и настраивании на одну волну блондинка окончательно успокоится. – Ты знаешь о том, что отсутствие нормальной половой жизни чревато физическими и психологическими проблемами? Бессонница, раздражительность, апатия, потеря интереса к хобби и увлечениям, уединение, защитная агрессия и... отрицание. Никого не напоминает?       Синклер закатила глаза и отшвырнула надоевшую верёвку в сторону. Чёрта с два она теперь ею воспользуется и вообще сможет в ближайшем будущем ещё как следует завестись! И всё из-за этой маленькой, несносной, испортившей ей сокровенный момент выскочки!       Ну почему, почему она такая... притягательная, одурманивающая, желанная? Даже будучи максимально едкой, колючей и неприступной, как чёртова гималайская скала, Уэнсдей умудрялась сводить с ума, уводить землю из-под её ног, заставлять страдать, болеть, изнывать, бредить ею и едва ли не биться головой об стену от неистового патологического желания хоть раз... всего лишь раз ощутить на себе её руки или, может, что-то помимо них...       – Тебе-то до этого что? – вытеснив из головы опутывающие липкой паутиной соблазна мысли, резко выпалила Синклер. – Ты никогда никого не любила и понятия не имеешь, каково это! Каково это – испытывать к кому-либо чувства!       Аддамс примирительно подняла руки в знак согласия и кивнула. Энид злилась, и видящая её насквозь брюнетка понимала, что под маской злости на неё девушка-ликантроп на самом деле злится на саму себя. Злится на свою беспомощность, уязвимость, ранимость, зависимость и, конечно, на свои не самые скромные и традиционные сексуальные наклонности, с которыми она в силу понятных и объективных причин не могла пока ничего поделать и справиться с ними в одиночку.       К счастью, Уэнсдей Аддамс была из той категории людей, кто любил, знал и умел находить выходы даже из самых сложных и противоречивых ситуаций.       И одна из них прямо сейчас самым преинтереснейшим образом разворачивалась между ними в их полуночной спальне.       – В этом ты права, как никто, – солидарно и дипломатично признала она. – Для меня любовь – это изъян, порок, слабость. Но что я правда хочу сказать, так это то, что я ни в чём тебя не виню и не осуждаю. – На этих словах Синклер вздёрнула подбородок, но от пристально следящей за нею Аддамс не укрылись мелькнувшие на симпатичном девичьем лице облегчение и надежда. – Твои потребности и желания абсолютно нормальны, Энид, и этого не нужно стесняться. Тем более не нужно бояться их. У каждого человека они свои и, пока они не приносят вред другим людям, кто сказал, что их нельзя воплощать в реальность?       Энид неопределённо повела плечами, не зная, что сказать, и пока ещё не улавливая завуалированный в социально-философских разглагольствованиях подруги намёк. Осторожная и наблюдательная Уэнсдей решила начать подход издалека, не желая больше силой вторгаться и ломать внутри хрупкой чувствительной Синклер ещё десяток выстроенных против неё защитных барьеров.       В особенности после того, как она и так, сама того не желая, уже сумела разрушить самый главный из них.       Аддамс поднялась с кровати и, пройдя к вещевому шкафу, достала с верхней полки небольшой продолговатый ящик. Сердце Энид пропустило глухой тревожный удар, и она настороженно уставилась на брюнетку, перенесшую загадочный железный контейнер к своему столу и открывшую на нём кодовый замо́к.       – Иди сюда. Хочу показать тебе кое-что.       Энид замялась, неуверенная в идее лицезрения личных вещей своей непредсказуемой и готичной соседки по комнате, у которой, по мнению некоторых студентов, водились живые пауки, змеи и скорпионы (а кто-то даже считал, что она засушивает и прячет под кроватью трупы своих врагов), но спустя минуту всё же нерешительно приблизилась и заглянула в него.       В первую пару секунд ей показалось, что она вот-вот лишится сознания и просто рухнет без всяких чувств на пол, а потому ошарашенная представшим перед ней зрелищем Энид судорожно ухватилась за столешницу и неверящим взором обвела открывшийся ему во всей красе развлекательно-досуговый арсенал.       Внутри потайного ящичка Уэнсдей лежали аккуратно сложенные БДСМ-принадлежности: наручники, ремни, цепи, плётки, кляпы, маски, ошейники, шипы, анальные пробки всех цветов и размеров, а также большой ребристый пурпурный страпон. Каждая вещь пребывала в идеальном, ухоженном, фактически новом состоянии, тускло поблёскивая тяжёлой хромированной сталью и маня прочным высококлассным латексом, и завороженная внушительной секс-коллекцией Энид просто не могла отвести от неё глаз.       Фантастически, умопомрачительно, невероятно!       Как из самых жарких, незабываемых и порочных её снов.       Выходит, что Уэнсдей Аддамс... тоже мазохистка?!       – Откуда... – вместо слов вырвался глухой сдавленный хрип, и девушка прочистила горло, чтобы задать зудящий и проедающий дыру в мозге и не только вопрос, – откуда у тебя это?!       Польщённая произведённым эффектом Уэнсдей похлопала по волшебному ящичку рукой и улыбнулась – феномен, который Энид доводилось видеть всего лишь раз, когда они хитро и легко обставили команду Бьянки на кубке Эдгара По.       – Что, если я скажу, что тоже втайне неравнодушна к таким вещам? – дразняще осведомилась Аддамс и, встав к блондинке чуть ближе, достала из тары длинную стальную цепь с прочным якорным плетением. – И давно искала кого-нибудь, кто позволит мне на нём всё это опробовать?       Как под гипнозом, Энид уставилась на позвякивающие и покачивающиеся в руках медиума частицы металла, от одного вида и запаха которых у неё резко участилось сердцебиение и в буквальном смысле потекла слюна. Она частенько любила представлять, как Уэнсдей связывает её по рукам и ногам верёвками или жгутами, стегает по заднице и спине своим широким кожаным ремнём в заклёпках, душит изящными музыкальными пальцами...       Но это превосходило даже самые смелые её фантазии и мечты.       – Да, это... действительно впечатляет, – отрешённо пробормотала она и стиснула пальцы рук, надеясь, что Уэнсдей не заметила того, как сильно они вспотели и дрожат.       Аддамс проследила за её будто бы случайным телодвижением и деликатно продолжила:       – И, раз уж мне стало известно о твоих слабостях, я хочу предложить тебе немного... поиграть. Что скажешь? Мы можем начать с малого и, если тебе не понравится...       – Я хочу, Уэнсдей, – неожиданно для самой себя перебила её волчица и тут же в смущении прикусила язык, с трудом отводя от тугой хромированной собачьей привязи взгляд. – То есть, я... ммм... очень хочу...       Аддамс понимающе кивнула, безусловно, не ожидая от белокурой напарницы никакого другого ответа, и символично намотала часть звеньев на свой кулак.       – Хорошо, волчонок. Я вижу, как тебе не терпится побыть послушной девочкой и примерить эту дивную цепь на себе. Плохих волков сажают и держат в клетках, хороших же приручают и спускают в конечном итоге с поводка. Я хочу, чтобы сегодня ты была той, кем больше всего хочешь быть со мной рядом.       Улыбка девушки-медиума стала шире, и она, азартно сверкнув чернильными точками зрачков, достала из ящичка вслед за цепью наручники, ошейник и кляп. При виде тяжёлых садомазохистских аксессуаров в любимых до безумия и крика руках потерянная в словах, мыслях и чувствах Энид сдавленно и шумно сглотнула и нечеловеческим усилием воли сдержала себя от того, чтобы не рухнуть в ноги своей не вымышленной, но реальной хозяйки уже сейчас.       Уэнсдей Аддамс хочет посадить её на цепь.       Посадить на цепь и сделать своим домашним ручным животным.       Неужто Боги Олимпа сжалились и наконец услышали её мольбы?..       – Что ж, тогда... давай попробуем приручить тебя и не будем бояться своих желаний вместе?       Взяв смятённую заробевшую девушку за руку, Уэнсдей подвела её к своей кровати. Кожано-стальной стафф был пока убран в сторону, и вместо него ладони брюнетки коснулись талии Энид. Пленённая, зачарованная и лишённая дара речи волчица наблюдала, как хмурая неулыбчивая одноклассница приподнимает её бежевую ночную сорочку и в следующее мгновение стаскивает ту с неё. Спальный гарнитур отлетел прочь, а кончики чужих музыкальных пальцев, которые Энид имела дурацкую собственническую привычку ревновать практически ко всему и всем, бережно очертили плавные женственные изгибы соседки по комнате: тонкие симметричные косточки ключиц, узкие фактурные плечи, аппетитные круглые половинки груди с давно затвердевшими шариками сосков, что так жадно и настойчиво просились к ней ещё под лёгким шелковым пеньюаром, спортивный плоский живот и широкие рельефные бёдра. Дрожа от долгожданной близости и жизненно необходимых прикосновений далёкой, недоступной и сладкой, как запретный плод, девушки, Энид с благоговением ощущала, как острое, всепоглощающее, обжигающее нестерпимым грешно-дьявольским искушением чувство разливается по её венам и заполняет, затапливает, отравляет её изнутри, стирая в пыль последние крупицы фальшивой гордости, презрения и безразличия и окончательно превращая безрассудно влюблённую и нуждающуюся в активном подчинении блондинку в рабыню собственных грёз, страстей и желаний.       – Если бы я только узнала раньше, то помогла бы тебе осуществить всё это ещё тогда, – чуть слышно шепнули полные тёмно-алые губы, находящиеся теперь всего в паре сантиметров от забывшей, как дышать, от одного лишь взгляда на них Синклер. – Хорошо, что я узнала об этом сейчас. Давай, волчонок. Вставай на колени.       Словно во сне, безропотно и послушно Энид Синклер опустилась перед Уэнсдей Аддамс на пол, вытягивая хрупкие запястья и позволяя ей облачить их в наручники. Увесистые железные браслеты защёлкнулись с характерным лязгом, и в тот же самый момент сознание чуткой восемнадцатилетней девушки защёлкнулось в оковах запечатления и неотъемлемо-безраздельной принадлежности той, что, как ей всегда казалось, никогда-никогда не сможет её понять, принять и хоть на минутку ответить ей взаимностью.       Выходит, что… может.       Другую пару чуть более крупных кандал Уэнсдей закрепила на лодыжках Энид, после чего надела на молодую страждущую волчицу жёсткий кожаный ошейник с шипами, а в рот вставила БДСМ-кляп со специальным шариком, разжимающим челюсти так, чтобы их нельзя было сомкнуть вместе. Едва ощутив в пересохшей вяжущей слизистой плотный прорезиненный латекс, Энид в нетерпении застонала и сама рухнула на кровать Уэнсдей животом вниз в ожидании, когда строгая темноволосая владелица заточит её в самый главный «приручительный» атрибут.       – Поскольку во рту у тебя кляп, нам нужно выработать невербальный стоп-сигнал, – плотно фиксируя цепь вокруг туловища блондинки и скрепляя её концы с кольцами наручников, объясняла правила игры юная деятельная Госпожа. – Для меня важно, чтобы ты мне доверяла и была уверена, что я не зайду дальше, чем ты сможешь выдержать, – мы здесь не за этим. Это будет касаться абсолютно всех моих действий. Поэтому, если станет невмоготу или просто что-то не понравится, хлопни дважды рукой по покрывалу – и я тут же уберу плётку и мы остановимся. Договорились?       Блондинка охотно кивнула, в глубине души прекрасно понимая, что стоп-сигнал не потребуется. Ей хотелось подвергнуться ровным счётом любому методу, способу и силе воздействия Уэнсдей Аддамс на себя, хотелось впитывать и поглощать до полного изнеможения и бессознательности абсолютно все и каждую частичку её внимания и обоюдно вспыхнувшего в эту ночь интереса и, сколь бы больно и тяжело ни было, Энид знала, что ни за что на свете не сможет её остановить.       – Цепь натянута не слишком туго, но, если захочешь, можешь вытянуть ноги и руки – тогда она затянется сильнее и ощущения станут ярче. Я нанесу несколько пробных ударов, а затем постепенно усилю их, хорошо?       – Умгм! – только и смогла выжать из себя ликующая от восторга и экстаза блондинка и сразу же максимально далеко развела конечности, чтобы натянуть сковывающую её цепь до предела. Расположив туловище на кровати, а колени на полу, она находила своё положение не самым физически удобным, но самым что ни на есть комфортным и подходящим для их с Уэнсдей садистко-мазохисткой ролевой игры. Кляп во рту мешал и натирал полость, подчёркивая безвольно-зависимое положение его обладательницы, но Энид никогда, никогда прежде ещё не чувствовала себя настолько на своём месте.       Роскошная кожаная плеть с дюжиной длинных тонких хвостов с пугающим свистом рассекла нагретый комнатный воздух и с жадностью впилась в оголённые бледные девичьи ягодицы. Символичная полупрозрачная полоска трусиков, которые не защищали и не скрывали свою хозяйку ровным счётом ни от чего, делали её поверженный жалкий вид ещё более соблазнительным и эротичным, и именно поэтому Аддамс-младшая не стала их снимать – время для этого ещё будет. Первый пилотный шлепок сорвал со дна горла светловолосой пленницы протяжный самозабвенный стон, и Энид в отчаянии завозилась на мятых скомканных простынях, не в силах совладать с нахлынувшим на неё чудовищной штормовой волной болезненно-извращённым удовольствием.       – Мммффххх... Ооо...       – Что, волчонок, понравилось? Хочешь ещё?       Приподняв голову, Энид лихорадочно закивала, мыча и тщетно пытаясь выдать хоть один более-менее внятный звук сквозь плотно затыкающий ей рот шаровидный кляп. Одно только представление самой себя – немой, голой и беззащитной, скованной, как дикий зверь, железными путами возле кровати Аддамс, – приводило её в невообразимый и неописуемый маниакальный восторг, а лицезрение властно возвышающейся за её спиной с флоггером в руках Уэнсдей увлажняло без того давно истекающую соком любви промежность и вынуждало тереться ею о матрас, дабы хоть немного снять скопившееся там напряжение, которое из-за истязающей её физически и морально брюнетки никак не могло найти ещё пока незаслуженный для себя выход.       ВЖУХ!       Следующий, чуть более резкий и сильный удар – и новая порция мучительного острого наслаждения волнами распространилась по бледному худощавому телу, опасно приблизив его раньше времени к священному кульминационному пику. Зубами вонзившись в кляп, Синклер зарычала, счастливо и блаженно принимая и впитывая в себя каждую микрочастичку боли, злостно внедряющуюся в неё сквозь миллионы спинных нервных окончаний и тут же просачивающуюся далее вглубь по микроскопическим импульсным рецепторам и канальцам. Боль – это механизм, который был создан природой, чтобы научить человека остерегаться того, что её причинило. Для Энид Синклер боль была движущей силой, стимулом, мотивацией, жизненным триггером, чтобы искать её и стремиться к ней вновь и вновь, дабы чувствовать себя живой и нужной. Боль перерождала и пробуждала её, вдохновляла и окрыляла, питала и насыщала, боль становилась для неё всем, и сходящая с ума в её грубых, щедрых, жгучих до слёз и обморока объятиях Энид не могла припомнить ни единого другого дня своей жизни, когда ей было настолько же хорошо. Облачающая блондинку вместо одежды цепь усиливала производимый эффект, оказывая дополнительную нагрузку, и плескающаяся в бездонном озере страданий и удовольствия Энид так и чувствовала, как её жёсткие кованые стальные звенья наряду со стрекучими хвостиками хлыста впиваются в податливую мягкую плоть, агрессивно нежат, целуют её и расписывают, как живой персональный холст художника-садиста, причудливыми замысловатыми цветочно-багряными узорами...       Узорами, что ещё долго будут сходить с неё и заживать на нежной белой бархатной коже, напоминая о бесценных райских минутах, проведённых наедине с восхитительной, уникальной, единственной и неповторимой Уэнсдей Аддамс.       И теперь Энид в полной мере была убеждена в том, что заслуживает всего этого, как никто другой.       Третий удар.       Пятый.       Седьмой.       Десятый...       Всё яростнее и энергичнее, всё хищнее и суровее, всё кровожаднее и беспощаднее.       – Хороший, славный волчок, – продолжая методично хлестать так и норовящей хорошенько поработать плёткой обнажённую, покрытую крупными каплями пота и начинающую сочиться кровью спину, умиротворённо приговаривала «хозяйка». – Только посмотри, как ты славно смотришься в этих цепях и с кляпом во рту. Всё, как ты и хотела, да, Энид?       ВВЖЖУУХХ-ПШШШ!!!       – Ууммммфф!!! Мммм... угу...       Взвизгивая, скуля, постанывая и хныча от свирепо затапливающего всю её сладко-болевого цунами, превратившее её без того сломленное тело и разум в сплошной развратный содомистский хаос, Энид дёрнулась и едва не обрушилась с кровати на пол, когда Уэнсдей повторно нанесла удар флоггером аккурат по её упругим холёным ягодицам. Тонкая молочно-белая кожа приобрела яркий рубиново-красный цвет, рассеченная десятком гладких, жгущих змеиным ядом микроплетей, и, дрожа от патологичного перевозбуждения и экзальтации, белокурая невольница повернула голову, чтобы полюбоваться на свою искусно разукрашенную стараниями Уэнсдей задницу со стороны.       Множественные гематомы, порезы, ссадины и царапины покрывали почти всю заднюю часть её стана, охватывая и сжирая невидимым геенским огнём каждый миллиметр кричащего в муках агонии эпидермиса, и Энид перестала дышать, не в силах налюбоваться представшим её взору зрелищем. Все испытываемые девушкой переживания и эмоции были слишком непередаваемы и хороши, чтобы хоть как-то внятно их описывать, и целиком растворившаяся в её личной прóклятой садомазохистской бездне под названием «Уэнсдей Аддамс» белокурая девушка-оборотень в смятении обнаружила предательски расплывающееся прямо под ней на простынях объёмное мокрое пятно.       – Ох, ну надо же, – заметив вероломные выделения, покачала головой Уэнсдей и звонко хлопнула по ягодицам подчинённой рукой. – Неужели настолько нравится то, что я с тобой сейчас делаю?       Энид жалостливо всхлипнула и кивнула. В эти минуты ей хотелось кончить сильнее, чем жить и дышать, но она прекрасно понимала, что при складывающихся обстоятельствах и в данной обстановке без согласия на это контролирующей каждый её вдох брюнетки ей ни за что не доведётся этого сделать.       Смачно хлестнув покорную рабыню по попке ещё несколько премиальных раз, Уэнсдей склонилась над ней и обвила гибкой кожаной плетью горло Синклер, как удавкой.       – Как насчёт небольшого удушья? – горячее запальчивое дыхание обожгло ухо, и Энид в слезах и стонах забилась под ней, норовя всё-таки сбросить себя с обрыва нестерпимого воздержания и кончить от её близости. – Ошейник усилит асфиксию, и ты сможешь испытать более острый оргазм. Давай попробуем? Помни про двойной хлопо́к, Энид.       Не успела блондинка опомниться и осознать, чтó именно Уэнсдей имела в виду, как импровизированная петля на её шее затянулась, выбивая из чахлого тела остатки дыхания, и в голове балансирующей на грани жизненно необходимой психофизической разрядки пленницы блеснули, вспыхнули и расцвели ослепительные разноцветные формы. Одновременно с этим низ живота победно взорвался спасительными залпами фейерверков, что вкупе с сыплющимся перед глазами радужным метаморфозным дождём открыли для достигшей нирваны Энид двери в новый сказочно-фантастичный мир. На секунду ей показалось, что сознание предательски сдалось и покинуло её ещё в тот момент, когда Уэнсдей полностью лишила её способности дышать, быстро и жёстко блокировав дыхательное горло, однако по факту опасный для здоровья коллапс длился не больше пары-тройки секунд. Удерживая горло сабмиссива в тугом и грубом захвате, Аддамс предусмотрительно следила за тем, чтобы не передавить ей сонную артерию слишком сильно и не лишить Синклер сознания надолго ради кратковременного, но чреватого печальными последствиями «собачьего кайфа».       Лёгких странгуляционных мер оказалось достаточно, чтобы без того находящаяся в пограничном критическом забытье Энид на мгновение унеслась в другую реальность, исследовав и познав весь спектр царствующих там психоделических и галлюциногенных явлений. Она видела плывущее в тёплых тропических апельсиновых водах Страны чудес Солнце, улыбающихся и приветливо машущих ей лапками с жемчужно-золотых берегов зайчат, сыплющиеся с биолюминесцентного неба прямо в карман её воздушного ландышевого платья лайки и смайлики и даже её любимых крылатых единорогов, одного из которых ей удалось поймать и погладить, с восхищением пропустив меж пальцев блестящую лоснящуюся серебристую гриву. Энид с упоением слышала музыкальный звон цветных мерцающих водопадов, дивную песнь плещущихся в чистых прозрачных реках двухвостых сирен, собственное поющее о любви и розовой бесконечности сердце и голос...       ...громкий, хриплый, неприязненный, чужеродный голос, звучащий будто из-под толщи воды и настойчиво зовущий её обратно из цветного волшебного мира в скупой, серый и неинтересный, в котором та, прежняя, зависимая от глупых надобностей, стремлений и страстей, а ныне – возрождённая и освобождённая Энид Синклер одновременно и хотела оставаться, и не хотела:       – Энид, очнись. Давай, малыш, вернись ко мне.       Энид слабо открыла неадекватные, расфокусированные, налитые кровью глаза и счастливо улыбнулась. Думала, что улыбнулась, поскольку продолжающий находиться в её зубах кляп не позволял ей изменить мимику и проронить ни слова. Но, казалось, девушка его уже не замечала. После прекратившей её душить плётки экстремальный уровень адреналина и эндорфина в крови резко снизился, будто вытащив из неё питательную батарейку и лишив былой энергии, запала и энтузиазма, и всё, что теперь могла подавленная и будто опустошённая изнутри девушка, – в безнадёжном слепом отчаянии жмуриться и цепляться за обрывки красочных живых воспоминаний и впервые пережитый столь ярко, остро и незабываемо эксперимент.       – Умница, – Уэнсдей с облегчением выдохнула и, погладив дезориентированного, заторможенного, плохо соображающего оборотня по щеке, освободила её от тугой, натёршей тело цепи. – Очень хорошо. Ты отлично справилась и ни разу не подала стоп-сигнал.       – Ммммфф... ах-х... не... щё... е... щё...       – Что? – Аддамс склонилась к ней и, прислушавшись к невнятному бормотанию, наконец различила отдельные слова. – Ещё? Нет, Энид, на сегодня достаточно. Ты и так уже никакая, а это дело опасное. Мне надо обработать твои ссадины, чтобы они быстрее зажили и не оставили никаких шрамов. Не двигайся пока, я сейчас.       Сбегав в ванную, Уэнсдей вернулась в спальню с аптечкой. Воздух наполнился ароматом целебных трав и медицинского антисептика, и пребывающая в томном вязком забвении Энид едва обратила внимание на то, как её покрасневшей, щиплющей, горячей, исполосованной вдоль и поперёк кожи касается смоченный в дезинфицирующем, а после – заживляющем растворе ватный диск. Бережно и аккуратно хмурая бледнолицая девушка с двумя косичками обработала многострадальную плоть на спине и попе измученной болезненным наслаждением соседки, визуально оценив нанесённый ей ущерб на семь баллов из десяти.       Не так чтобы совсем критично, но полное заживление ран при должном внимании и уходе займёт не меньше пары недель, а то и больше.       Что ж, теперь эта святая обязанность как на любом порядочном доминанте целиком и полностью лежит на ней.       Пожалуй, для первой их садо-мазо-сессии она всё же перестаралась.       Развязав и вытащив наконец изо рта оборотня кляп, Уэнсдей поднесла к её сухим бескровным губам стакан воды. Энид с жадностью припала затёкшими челюстями к тоненькому стеклянному ободку, делая десяток отрезвляющих прохладных глотков и ненароком облившись, после чего, немного прочистив голову и придя в себя, заскулила и жалобно уставилась снизу вверх на искренне смотрящую на неё не с насмешкой, но с солидарностью и пониманием Уэнсдей.       – Что такое? Мой маленький милый щеночек хочет прогуляться со мною на поводке?       Забыв о том, что во рту больше нет кляпа, Энид безмолвно кивнула, обрадованная тем, что Уэнсдей поняла её по одному взгляду, и с нетерпением потянула за лежащую рядом на простыни цепь, как бы прося: «Выгуляй меня!». Идея «пройтись на поводке» пришла ей на ум спонтанно, когда Уэнсдей душила её своей плёткой, заставив почувствовать себя в тот момент особенно жалкой, ничтожной и зависимой от неё, всецело контролируемой, направляемой и управляемой ею, а потому светловолосой девушке очень хотелось закрепить очевидный факт своей принадлежности младшей Аддамс на дальнейшей практике.       В конце концов, эта ночь как нельзя кстати благоволила тому, чтобы воплощать в жизнь самые смелые, самые развязные и самые потаённые фантазии и мечты, верно?       А самой развязной и потайной мечтой Энид Синклер уже который месяц подряд было обладание Уэнсдей Аддамс ею.       – Я совсем не против такой идеи. Иди ко мне.       Отыскав в секретном металлическом ящичке ключ, Уэнсдей освободила Энид от наручников, чтобы она могла свободно и безболезненно передвигаться, а затем подсоединила один конец цепи к её ошейнику. По-прежнему оставаясь на полу, раздетая блондинка двинулась на четвереньках по периметру спальни следом за своей раскрывшейся во всей своей неповторимой фирменной аддамсовской красоте и великолепии Госпожой, не в силах до конца поверить, что эта невыносимая, головокружительная, норовистая, волевая и смелая, как дикий лев, девушка теперь с ней, и открыто любуясь её аппетитными женскими формами, пьянящими и сводящими с ума похлеще чёртовой асфиксии. Короткая чёрная спальная сорочка едва прикрывала упругую подтянутую попку и открывала бесподобный, божественный и крайне наглядный снизу вид на стройные девичьи ноги и дразняще выглядывающее чёрное бельё, и Энид, стойко совладав остатками трезвого ума с нахлынувшим на неё порывом наброситься на Уэнсдей сзади, повалить на постель и тупо трахнуть, приблизилась к ней и стала преданно, доверительно и любовно тереться головой об её ноги. Несмотря на разрывающие изнутри желание и потребность проявить на полную мощь свой истинный волчий нрав и потенциал, а также подтвердить исключительную собственническую альфа-позицию, Энид знала, что ни за что на свете не посмеет нарушить правила игры с чёткой расстановкой ролей, поскольку обязана была делать лишь то, что позволит, скажет и велит ей как её владелица и доминант Уэнсдей.       Ведь по закону жизни, каким бы собственником и альфой ни был волк, он всегда призна́ет и пойдёт за тем, кто его сильнее.       – Хороший, послушный волчонок, – Аддамс остановилась и, ласково потрепав ластящуюся к ней блондинку по голове, взялась рукой за её ошейник. – Мне бы так хотелось пройтись с тобой в таком виде по всему Невермору, но это зрелище явно не для чужих глаз. Я хочу видеть и знать тебя такой единолично, потому что, начиная с этого вечера, ты принадлежишь мне. И пусть это будет нашей маленькой с тобой тайной, ладно?       Кротко глядя снизу вверх на солидную обольстительную брюнетку с двумя косичками, авторитетно удерживающую её ошейник, серьёзно и вдумчиво смотрящую на неё, подразумевающую и имеющую в виду именно и конкретно то, что она только что сказала, Энид нашла в себе силы лишь покорно кивнуть, не зная, не ведая, не представляя, могло ли ещё хоть что-то в этом мире обрадовать и воодушевить её больше, чем эти слова, в которых она мысленно уже давным-давно тюремно-пожизненно заключила всю свою павшую подневольную человековолчью сущность.       «Ты принадлежишь мне».       Если и проваливаться в разверзнутую прямо под ней яму грехопадения, если и тонуть с головой в закрутившем её водовороте адских страстей, если и гореть в огне порочных и непристойных нужд и желаний, раз за разом продавая за них Дьяволу свою душу, она была готова делать это без единого сомнения и оглядки, лишь бы ещё чуть-чуть, лишь бы ещё хоть раз познать, прочувствовать и пережить то, что заставила её испытать сегодня рядом с собой Уэнсдей Аддамс.       Лишь бы она ещё хоть косвенно напомнила ей однажды о том, кто она для Неё.       Медленно и смиренно Энид прошла следом за своей хозяйкой вдоль тёмной полуночной спальни два полных круга, ведомая на цепи, как домашний питомец, прежде чем Уэнсдей наконец присела на свою кровать и, притянув блондинку к себе, сняла с неё цепь и ошейник. От долгого пребывания в захвате на шее девушки отпечатался багровый след от тугой широкой кожаной ленты, и она деликатно растёрла повреждённую область кончиками пальцев, дабы немного расслабить её и восстановить кровообращение.       В целом внешний вид Энид – взлохмаченной, уставшей, покрытой по́том, ссадинами и синяками, – оставлял желать лучшего, но, глядя в её счастливые, сияющие редкой морской лазурью глаза с плещущейся в них благодарностью и восторгом, Уэнсдей находила, что они всё сделали правильно.       – По-моему, ты сегодня отлично справилась. Из тебя получился первоклассный и самый послушный волк. Как видишь, исполнять желания не так уж и трудно, так что...       Аддамс не успела закончить свой хвалебно-поощрительный отзыв, поскольку неспособная больше ждать и сдерживать себя светловолосая девушка резко подалась с пола вверх, врезаясь в неё своими губами и вместо слов понуждая брюнетку дарить ей себя. Первый поцелуй вышел поспешным, неловким, импульсивным, смазанным, но более чем понятным и однозначным, и даже так обе ощутили мгновенный прилив удушающего жара, характерное покалывание миллионов иголочек сквозь каждое микроволокно, сосудик и капилляр и как раскалённый между ними двумя чуть ли не докрасна воздух засверкал, затрещал, заискрился множественными высоковольтными разрядами.       Грезить об Аддамс, запираясь в ванной и лаская до одури саму себя, было одно, но сидеть на полу спальни у её ног, видеть, слышать и ощущать её воочию, так близко, так по-настоящему и не только по-дружески, было диаметрально-противоположно иное.       То, что одинокая, измученная и безответно влюблённая в соседку по комнате Энид Синклер уже отчаялась когда-нибудь от неё получить.       – А из тебя получился первоклассный доминант, – игриво шепнула она в ответ и потёрлась кончиком носа о чужую щёку. – И теперь у меня осталось всего лишь одно желание, которое, я надеюсь, ты будешь не против исполнить.       Не дожидаясь ответа, Энид выпрямилась и уселась на колени к брюнетке. Сильные натренированные руки обвили Аддамс за шею, привлекая её к себе и захватывая в новый, куда более долгий, жадный и настойчивый поцелуй, против которого польщённая неожиданно проявленным к ней доверием, тягой и интересом недотрога с косичками уже не могла бороться и выступать.       Не могла да и не хотела. Едва повторно обнаружив бархатистые губы Энид поверх своих, неотступно сливающие и объединяющие их в единое целое, она взаимно потянулась к ней, сокрушённо понимая, что тонет, срывается, пропадает в этой мягкой, сатиновой, пахнущей цитрусом, ландышем и ванилью неге, растапливающей, как пчелиный воск, её всегда такой твёрдый и холодный разум и превращающей его в одну сплошную вязкую ярко-розовую субстанцию. Приятная тяжесть тела блондинки, её близость, тепло и такой явный сексуальный призыв расталкивали и пробуждали внутри одинокой чёрствой натуры неведомые доселе стремления и наклонности, которые темноволосая девочка с двумя косичками упрямо и злостно игнорировала на протяжении всей своей жизни и которые тщательно и упорно скрывала спящими где-то в самых отдалённых недрах своей души, предпочитая жить в наивном самообмане того, что она к ним не имеет ни малейшего отношения.       Теперь же, рядом с солнечной и заводной блондинкой, внезапно открывшейся ей с такой удивительной, непривычной, не должной быть известной никому более стороны, а заодно открывшей ей и обратную сторону самой себя, Уэнсдей обречённо сознавала, что уже не в силах эти самые стремления и наклонности остановить и вообще хоть как-то совладать с ними...       …не в силах отрицать, что её тянет к Энид Синклер ничуть не меньше, чем Энид Синклер тянет к ней.       Не ведая что творит, Уэнсдей обхватила волчицу за талию и повалила на свою кровать. Упав пораненной и саднящей спиной на простыни, блондинка зашипела от боли, но тут же замолкла, стоило Аддамс утешающе прилечь на неё сверху и учтиво прикрыть ей рот поцелуем, что, очевидно, ощущался для последней куда более возбуждающе и приятно, нежели широкий латексный кляп и флоггер. Желая хоть немного компенсировать причинённый телесный вред, Аддамс как можно ласковей и нежнее заскользила губами туда и обратно по шее и губам Энид, ловя и перехватывая чужое прерывистое дыхание и между пылкими рваными вздохами-стонами слыша лишь обрывистые:       – Уэнсдей... да.. больше... мне... нужно... больше... твоего языка...       Повинуясь простой, уже почти беспамятной мольбе извивающейся под ней девушки-оборотня, Уэнсдей вошла глубже языком в её рот, тщательно исследуя и познавая тёплую влажную девичью полость с шаловливым, цепляющимся за неё язычком и двумя рядами ровных белых зубов и по рефлексивным откликам хрупкого, вздрагивающего от перенапряжения и беспокойства тела понимая о его призыве начинать двигаться по нему ниже.       Оторвавшись от влажных, припухших от нажима и страсти уст, брюнетка приподнялась. То, что Энид была в одних лишь трусиках, а её по-прежнему скрывала ночная сорочка, показалось Аддамс не слишком честным, а потому она без лишних раздумий стянула её через голову с себя. При виде открывшихся её взору прелестей, лицезреть которые имело несправедливую честь разве что слепое равнодушное зеркало в ванной, Энид восхищённо выдохнула. Обычно облачённая в плотную мешковатую одежду Уэнсдей оказывалась обладательницей завидных спортивных форм, и впечатлённая стройной подтянутой фигурой соседки по комнате Энид не смогла сдержаться, чтобы не коснуться её. Кончики бледных пальцев несмело пробежались вдоль налитой полной груди с аккуратными тёмными пятнышками сосков, плоскому животу, фактурным бокам и бёдрам, и Аддамс склонилась над ней, позволяя блондинке изучать и трогать её везде, где она захочет. Невесомые трепетные касания вызывали приятное щекочущее чувство, схожее с прикосновениями крыльев бабочки или пухового птичьего пера, и на какую-то долю момента она застыла, привыкая к волнительному тактильному контакту и разделяя радость обоюдного сближения здесь и сейчас.       Когда ладонь Энид намекающе сместилась на внутреннюю сторону бедра, Уэнсдей переплелась с ней пальцами и улыбнулась.       – Мой волчонок хочет продолжить игру?       Ослабленная и выбитая из сил после насыщенной БДСМ-сессии Синклер не отозвалась, вместо ответа просто притягивая её обратно к себе, – накрываясь и укрываясь ею, как одеялом, – и не желающая больше мучить изведённую не столько болью и подчинением, сколько затянувшимся ожиданием полноценной ласки блондинку Уэнсдей припала к бьющейся венке на её шее. Легонько прикусив её и украсив сочным засосом, тут же распустившимся на светлом матовом телесном полотне алым цветком единовластного обладания, она двинулась дальше, прокладывая неровную петляющую дорожку из поцелуев вниз к зоне декольте и груди. Стоило ей достичь заветной ложбинки и вобрать в рот правую эрегированную горошину соска, параллельно сжимая ладонью левое полушарие, как Энид выгнулась дугой навстречу её рукам и губам и сдавленно, томно застонала, терзаемая рвущимся наружу либидо, что так и не смогло высвободиться в полном объёме в достигнутом ею сабспейсе всего получасом ранее. После бесценных, райских, проведённых во власти Аддамс минут ей всё ещё было обидно и непростительно её мало, и взмокшая, задыхающаяся, сгорающая в пламени страсти и вожделения Энид вцепилась обеими руками в волосы брюнетки и, потянув её за косы, запальчиво-требовательно прошептала:       – Уэнсдей! Фух! Всё... умо... ляю... ООООООХ, БОЖЕ, ДА!!!       Осипший девичий голос сорвался на громкий высокий крик, стоило темноволосой голове услужливо опуститься ниже и зафиксироваться между согнутых в коленях ног белокурого оборотня. Единственная условно прикрывающая её полоска ткани была бесцеремонно порвана и стянута с наказанных и выпоротых ягодиц, чтобы горячие, нетерпеливые, ритмично двигающиеся губы наконец беспрепятственно соединились с мягкой податливой половой плотью, пробуя, вкушая и испивая её, в то время как руки активно ублажающей перевозбуждённую волчицу Уэнсдей переместились на её бёдра, поглаживая их и сильнее вжимая в работающее между ними лицо. Густая вязкая влага обильным потоком разлилась по языку, выплёскиваясь из ноющего, сокращающегося в частых предоргазменных конвульсиях лона всё новыми и новыми порциями, и девушка с упоением проглатывала всю её, причмокивая и смакуя оригинальный насыщенный пряно-солоноватый вкус.       Набухший бугорок клитора наряду с другими частями тела нуждался в особом внимании, и Уэнсдей, захватив его в рот, принялась дополнительно стимулировать чувствительную женскую зону пальцами. Энид вскрикнула и подскочила, когда деликатно кружащая вокруг входа девичья фаланга медленно вошла в узкое спазмированное влагалище, предварительно растягивая сопротивляющиеся постороннему вторжению стенки и приучая девушку к ощущению себя внутри неё, после чего расслабленно обмякла и сильнее схватилась за трудящуюся между её ног голову, всецело одобряя и поощряя дальнейшую инициативу и без конца шепча лишь:       – Чёрт! Прошу... уф!.. Уэнсдей... хорошо… так хорошо… только... не... останавливайся...       Уэнсдей не просто не останавливалась, а лишь набирала обороты. Бёдра горели, а разум плавился, как пропащий грешник в кипящем котле, когда к одному умелому девичьему пальцу добавился второй, требующий для себя больше пространства и ритма. С характерным хлюпаньем и хлопками начиная входить быстрее, энергичнее, глубже, стуча ладонью о просящую в себя ещё и ещё плоть – так, чтобы достать, дотянуться, дотронуться до самых чувствительных и отдалённых уголков, – Уэнсдей одновременно усилила возвратно-поступательные движения губами и языком, раздвигая нежные половые складки и открывая себе больше пространства для интимной работы. Энид стонала, дёргалась, извивалась и металась под ней, изнемогая в сладкой, сводящей с ума пытке при каждом уверенном и раскрепощённом скользяще-проникающем жесте, бессознательно толкаясь лицу и рукам Аддамс навстречу, толкая вместе с собой скрипящую и раскачивающуюся под ними кровать, и, застигнув Синклер висящей на последних ниточках воздержания, Уэнсдей оторвалась от её влажной, блестящей от пота, смазки и слюны промежности и тихо, взыскательно заявила:       – А теперь давай, Энид. Кричи. Кричи моё имя.       Судорожно вбирая в лёгкие бесполезный воздух, которого всё равно катастрофически не хватало, задыхаясь, поскуливая и хрипя, Энид ослабила хватку заплетённых тёмных волос и послушно выдавила:       – Уэнс... дей... да... ууммммффф...       – Громче, Энид. Я не слышу тебя. И никто не слышит.       Вдох-выдох через нос – и новая тщетная попытка задобрить коварную эротичную мучительницу:       – Уэнсдей... мммм... ну пожалуйста...       – Я сказала, громче.       – Уэнсдей…       Движения пальцев и языка замедлились, грозя остановить вожделенные и жизненно важные ласки совсем, и, сквозь слёзы и вопли рвущегося изнутри на волю зверя, Энид из последних сил выкрикнула в раскалённую темноту общей спальни, а заодно и всего общего коридора Офелия-холл громкое требуемое «УЭНСДЕЙ!!!». В следующее мгновение чужие фаланги грубо и вызывающе толкнулись вглубь неё до упора, а зубы слегка прикусили налитый кровью клитор, срывая с губ волчицы финальный победный вскрик и сбрасывая изведённую ожиданием оргазма девушку в пропасть жгучего лесбийского удовольствия. Счастливая и спасённая Синклер забилась на подушках в блаженных судорогах, сжимая до боли голову Аддамс бёдрами и руками и ни на мгновение не позволяя той отстраниться и отпустить себя. Обжигающая и стреляющая огненными вспышками лава разлилась от низа живота по всему стенающему и содрогающемуся женскому корпусу, толкая и скручивая его во все стороны до полного эротического высвобождения, но даже тогда едва помнящая и сознающая себя и всё вокруг происходящее Энид удерживала Уэнсдей в своём плену, боясь разжать пальцы, потерять её и вновь остаться в гнетущей пустоте и ненавистном одиночестве тяжкого и непонятно, зачем, для кого и чего существования.       Мягко собрав губами и проглотив до последней капли оставшуюся ароматную влагу, Уэнсдей поцеловала обмякший клитор тяжело дышащей от поглотившего её экстаза блондинки и, подтянувшись на руках, улеглась с ней рядом на кровать. Сердце оборотня слышимо грохотало в груди – так гулко, резонансно и часто, как будто где-то внутри неё одержимый трансом шаман бил в ритуальный африканский барабан, – и Уэнсдей, спрятав её в объятиях, ласково тешила и баюкала в них до тех пор, пока Синклер окончательно не успокоилась и не затихла.       Густая сонная пелена спустилась и укутала обеих единым пушистым коконом почти мгновенно, и не способная уже открыть слипшихся от усталости, удовлетворения и счастья век Энид уткнулась носом в шею любимой девушки и чуть слышно спросила:       – А у меня могут быть ещё желания, Уэнсдей?       Аддамс зевнула и, крепче обняв жмущуюся к ней под одеялом блондинку, так же тихо и сонно отозвалась:       – Сколько пожелаешь, волчонок.       Энид улыбнулась и сквозь дышащую безмятежностью и покоем дрёму, обещающую впервые за долгое время обернуться здоровым и крепким сном рядом с самой нужной, незаменимой и желанной соседкой по комнате, полная очарования, новых мечтаний и надежд прошептала:       – Тогда, пожалуйста... будь всегда со мной.