***
— ТУПОЙ, БЕЗМОЗГЛЫЙ МИЛКОВИЧ! — ОХ, ВОТ КАК МЫ ЗАГОВОРИЛИ! — горло брюнета болит от непрерывной ругани, сердце бешено колотится, вырабатывая адреналин от обидных слов, и новое ругательство летит в сторону мужа — ЧТО Ж МОИ МОЗГИ ХОТЯ-БЫ В ПОРЯДКЕ! — УБЛЮДОК! Йен хлопает дверцей белого кухонного шкафчика. Она громко закрывается, а потом по инерции с болезненным скрипом пятится назад. Разъяренный рыжий мужчина в гневе напоминает голодного медведя, кровожадного, огромного, страшного, готового убить. — ТЫ БЛЯТЬ ДАЖЕ ПОНЯТЬ НЕ МОЖЕШЬ, НАСКОЛЬКО ТРУДНО МНЕ ПРИХОДИТЬСЯ ЖИТЬ! — Я БУКВАЛЬНО ЖИВУ С ТОБОЙ В ЭТОМ ДУРДОМЕ, СУКА, ЭТО ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПОНЯТЬ КАКОГО МНЕ, НИКОГДА НЕ МОЖЕШЬ! — ОУ, ЕЩЁ БЫ! — Галлагер разводит руками, а потом выпучивает глаза на то, как Микки берёт в руки один из подарков на их годовщину — Ты этого не сделаешь… — холод и страх смешались в его не менее сиплом, чем у брюнета, голосе. — Ты реально плохо меня знаешь, сука. — Йен ëжится в ужасе от жёлчи в его голосе. Статуэтка, подаренная Лиамом, летит прямо в стену и разбивается на несколько уродливых острых кусков. — НЕТ, МИККИ, Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ПОСМОТРИ, ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ, ДОЛБОËБ?!***
Они ссорились почти также как и трахались — часто, жёстко и со всеми чувствами, переполняющими их. Микки не мог точно сказать из-за чего они ссорились. Всё как-то сразу навалилось. Как будто бы они слишком долго терпели и просто взорвались. Сейчас ему плохо, очень больно и страшно. Почти как и всегда, когда он был ребёнком, когда не мог защитить себя. Всё, что бы он не сделал, что бы не сказал, Терри всегда бил больнее, прямо в сердце, сжимал его в кулак и выжимал всю кровь, как из губки. Ещё чуть-чуть и он бы задохнулся. От того и привычка бить больнее, перекладывать абсолютную вину на чужие плечи, лишь бы не испытывать опять еë самому. Он уже слышал какой он тупой и глупый, неряшливый, неуклюжий, неопрятный, отвратительный бывший уголовник. Все-все эти едкие комментарии сыпались на него всю жизнь. От мам, которые видели ругательства на его костяшках, от пенсионеров, от ментов, от покупателей в очереди Walmart, от братьев, от Мэнди, от Тэрри, от учителей в школе, от всех на свете он слушал какой он плохой и глупый. Он может жить с этим, может забыть обо всех обидных вещах, как о страшном сне. Но когда твой собственный муж, постоянно тыкает тебя лицом во всё твои ошибки, это невероятно унизительно, даже если просто тупой стëб, даже в шутку — обидно. Это душит твое горло и заставляет грудную клетку сжиматься, а спину сутулиться, потому что вот оно, Милкович, всё на что ты годишься, это уборщик Sizzler's. Ты не заслуживаешь ни счастья, ни этого мужчину. Что он вообще в тебе нашёл?! Это заставляет вину съедать тебя ночью, а грудь и живот потеть, когда люди явно лучше, чем он сам когда-либо, смотрят на него. Смотрят так, будто ему здесь не место, ему здесь не рады, пусть уходит. Никто его даже не вспомнит никогда. Ненужный выброшенный помойный кот, которому жить от силы год на улице. Однако, когда это не какие-то левые ублюдки, когда это Йен смотрит так на Микки, то брюнет готов на месте вскрыть вены, потому что: «НЕТ, НЕТ, НУ ПОЖАЛУЙСТА, ЭТО ВСЁ ПРОИСХОДИТ НЕ СО МНОЙ, Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ДЕЛАТЬ, ОСТАНОВИСЬ ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАНОВИСЬ, НЕ УБИВАЙ МЕНЯ ЭТИМИ УЖАСНЫМИ СЛОВАМИ, ПРОШУ, НУ РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ КАК МНЕ ПЛОХО? ДАВАЙ ЗАКОНЧИМ Я УСТАЛ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИ МЕНЯ, ПРОСТИ МЕНЯ, ЗА ВСЁ ПРОСТИ, ТОЛЬКО НЕ УХОДИ ТЕПЕРЬ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ОДНОГО! "***
-ЛИАМ БУДЕТ ПЛАКАТЬ ИЗ-ЗА ТЕБЯ ТУПИЦА! НУ?! ЧТО ТЫ МОЛЧИШЬ?! Милкович смотрит в пол. Он склонил голову, потому что Йен прав. Брюнет себе отвратителен. Синеглазый поворачивает голову в сторону осколков и всхлипывает. Это были до смешного глупые серые медведи с заплатками, стилизованные под плюшевые игрушки, действительно мягкие на вид. Они ничего плохого брюнету в жизни не делали, наоборот, они ему очень нравились. А его муж видя счастливые искорки в глазах Микки поставил их на полочку возле свадебных фотографий, на самое видное место, чтобы он мог ими любоваться. Это были те самые медведи, которые сейчас валялись раздолбанные руками самого Милковича. Только он в этом виноват. За это вину переложить уже не на кого. Йен наблюдает как плечи его мужа подрагивают и опускаются и он начинает плакать. В последнее время Микки стал чаще плакать, это наводит Йена на мысль, что Галлагер действительно дерьмовый муж. А потом Микки поднимает эти беззащитные родные голубые глаза с покрасневшим белком и веками, и Йену становится стыдно и плохо. — Почему ты это делаешь? Я не хотел, мне стыдно, ПРОСТИ МЕНЯ. Мне жаль. — всхлипы переходят в рыдания и Микки принимает оборонительную позу, обнимая плечи руками и баюкая себя, и Йен чувствует себя чудовищем — Мне они тоже нравились, мои медведи, и мне плохо, я не хотел, это не я! А у Йена уже слëзы в глазах стоят, и губы искривляются в гримасе отвращения к себе. До чего он довёл человека, которого так любит? Этого бедного мальчика, которого никто никогда не любил так, как он его любит. Самого лучшего. Самого родного. Нахуя? Он робко движется в сторону Микки, чтобы обнять. Брюнет сначала отшатывается, но потом сам даётся в тёплые крепкие руки, чтобы попасть в объятья Йена. Самые лучшие объятия на свете по мнению самого Микки. Его муж крепко держит его спину и покачивается из стороны в сторону, позволяя маленькому тельцу обмякнуть. — Прости меня, Микки, пожалуйста, прости меня, слышишь? — плачет Йен.***
Плаканья прекращаются и Милкович наконец-то может вдохнуть воздух обратно в бронхи. Он стоит и открытым ртом прижимается к футболке Йена в районе груди. Всхлипы заменили неровные вздохи. Галлагер продолжает бормотать ласковые вещи, отчего Микки немного отпускает «Ты не глупый, Микки, ты самый лучший на всём свете, прости меня, ты самый-самый, прости меня, родной мой, хороший, я люблю тебя, прости меня, я люблю тебя, слышишь? " Он неуверенно кивает, а его щёчки заливает румянец и вся обида кажется пропадает. Но никуда она просто так не пропала, она вышла вместе со всеми слезами и рëвами Микки. Осталось только любовь, счастье и сожаление. — И ты меня прости. За всë-всë. Чëрт, мне так жаль, Йен…***
Где это видано, чтобы два взрослых мужика после ссоры стояли и обнимались, шепча извинения? Нереальный бред по мнению диванных критиков, ни в одном дешёвом ромкоме такое не снимут. НЕ-ПРАВ-ДО-ПО-ДОБ-НООО. Взрослые мужики обязательно должны были подраться, и у Галлавичей действительно кулаки чесались надрать друг другу задницы, вот только, если сердце из груди выпрыгивает видеть своего мужа рыдающим и уязвимым, что будет когда он будет ещё и избит ни за что, блять? В их жизни столько всего Дерьмового с большой буквы Д происходило, уже никаких нервов не хватает. И никакой хвалебной Саудсайдовсой закалки не хватит остановить колющую боль в груди после каждой громкой ссоры. Тем более, когда Йен думает после ссор, как он вообще мог злится на этот дрожащий комочек чёрных мягких волос? Когда этот тёмный ласкучий комочек так к нему жмётся, ища поддержки. — Котёнок, ты мой ласковый, — и в лобик его чмок — Всë равно люблю тебя. Самый лучший. И когда Йен слышит в ответ совсем тихое робкое " И я тебя " прямо в футболку, он крепче сжимает любимого в руках.