За все — платить...

      Эмильен растерянно смотрел на свои трясущиеся пальцы. Капли крови, застывшие на них, напоминали слезы, но он не плакал. Внутри словно растеклась горькая и гулкая пустота. Она сжирала его изнутри, оставляя после себя холодное Ничего, сворачивалась клубком внутри грудной клетки, распирая ребра; Эмильену было тяжело дышать.       Изломанное тело, лежащее перед ним, еще не успело остыть, посинеть, но закатившиеся глаза смешливой пухлощекой девушки равнодушно смотрели в небо стеклянным взглядом. Это глупо, что мертвецы выглядят умиротворенно — их лица не выражают ничего, что было бы схоже с этим понятием. Им уже все равно, они безразличны к живым, оставшимся на бренной земле, ибо их души уже слишком далеко, чтобы сострадать телам.       Имени этой девушки он не знал. Он вообще не был с ней знаком. Так, случайная встреча на крыше, непринужденная просьба прикурить и скомканное прощание, поскольку он поспешил убраться подальше от первого постороннего человека, заговорившего с ним впервые за минувшие два года. Крыша, ставшая местом их встречи, была его убежищем от внешнего мира, от проблем, преследующих на каждом шагу, от неотступной боли обреченного. Это был его личный мирок, с которого открывался вид на Жизнь, кипящую, бурную, бьющую ключом. На ту Жизнь, которой у него не было и уже никогда не будет. Увидев там постороннего, который ворвался в его мир так легко и непринужденно, как и попросил сигарету, Эмильен больше туда не приходил. Злоба, кипящая внутри его души, никуда не делась, лишь нарастала с каждым разом, стоило подумать о своем оскверненном рае. Голос внутри его головы злился вместе с ним, соглашался, подстрекал прогнать непрошеную гостью, подпитывал его ярость. Эмильен сделался нервным, дерганным, он подолгу разговаривал сам с собой, вынашивал план мести той, кто осквернила его рай и отняла последнюю радость умирающего.       Прошел месяц. Дожди шли все чаще, заливая город своей мутной влагой, даря туманы и тучи осени, которая благодарно развешивала подарки на небесах, скрывая синеву серостью.       Стояла тихая мрачная ночь с понедельника на вторник. Эмильен бесшумно поднялся со своей половины кровати и взглянул на часы. Зеленые цифры злобно горели в полумраке: 23:43.       Пора.       Жена безмятежно спала на своей половине постели. Эмильен заботливо подоткнул одеяло и коснулся губами ее лба, скорее машинально, по-привычке, чем нежно. Доза снотворного, предусмотрительно подмешанная ей за ужином, не даст ей проснуться раньше, чем он закончит.       Эмильен оделся и вышел из спальни, неслышно прикрыв дверь. Все его мысли были четки и упорядоченны. План, детально выстроенный в его голове, уже был приведен в исполнение.       Он поднялся по пожарной лестнице на крышу, где давно уже не был. Эмильен не ощущал ни дождя, ни ветра, двигаясь на автомате, как робот.       Девушка уже ждала его там, стоя спиной к лестнице и рассматривая ночной город. Это и было первым пунктом плана. Он следил за ней, каждый день, в течение месяца, уверяя жену, что идет на работу, где втайне от нее взял неоплачиваемый отпуск.       Его шаги глушил дождь, позволяя бесшумно приблизиться к девушке. Он остановился за несколько метров от нее и холодно произнес:       — Добрый вечер. Или, будет уместнее, «доброй ночи»?       Заслышав чужой голос, девушка обернулась. Мокрые светлые пряди хлестнули ее по щекам, и Эмильен лениво подумал о том, почему она не догадалась взять с собой зонт.       — Так это вы! — вместо приветствия, удивленно воскликнула девушка, вскинув светлые брови. На ее пушистых ресницах мелко дрожали крохотные капельки дождя. — Вы послали мне ту записку!       Это была чистейшая правда. Узнав, что она работает в маленьком книжном неподалеку, Эмильену не составило труда оставить записку на столике возле кассы, пока девушка отвлеклась на покупателей, которые никак не могли определиться с выбором книги. Содержание записки было предельно кратким, но в духе сопливых мелодрам, которые предпочитала его жена: в ней он предлагал ей встречу в полночь во вторник, словно влюбленный юнец, желающий произвести впечатление на объект своего вожделения. Насколько он мог судить по результатам своих наблюдений, эта девица была натурой романтичной, склонной к необдуманным порывистым решениям, поэтому он не сомневался, что приглашение она примет. Так и произошло.       — Я вас помню, — прервала ход его мыслей неугомонная девица. — Это ведь вы тогда дали мне сигарету, верно? Где-то с месяц назад. Помните?       Ее щебетание начинало раздражать.       — Зачем вы меня сюда позвали? — с любопытством оглядывая его, поинтересовалась она, не замечая, что ее собеседник мрачнеет с каждой секундой, с каждым произнесенным словом. — Это свидание? Ах, вы же даже не знаете моего имени! Я — Бр…       — Это не важно. — безразлично перебил ее Эмильен. — Вам здесь нравится? Насколько мне известно, вы любите проводить здесь время.       Девушка истово закивала.       — Да, да, да! Отсюда открываются такие виды! — восторженно затараторила она, жестом обрисовывая пространство крыши.       — Мне это известно, — металлически повторил Эмильен, пропуская мимо ушей ее комментарий. — А известно ли вам, что за все в жизни нужно платить?       Девушка осеклась на полуслове и опасливо посмотрела на него снизу вверх. Наконец, до нее дошло, что пригласивший ее на крышу может оказаться вовсе не влюбленным в нее романтиком.       — Я вас не понимаю… — испуганно пискнула она, пятясь от него. Эмильен наступал, мягко, осторожно, как хищник, играя со своей жертвой.       — Жаль, — наигранно печально хмыкнул он, растягивая тонкие губы в хищном оскале. — И, раз ваш недалекий мозг не в состоянии понять, зачем вы здесь, я все-таки объясню. Вы кое-что отняли у меня, и я здесь затем, чтобы это вернуть.       Дальше отступать было некуда, поэтому девушка остановилась и, дрожа от холода и страха, отчаянно забормотала.       — Я ничего у вас не брала! Я вас даже не знаю!       Эмильен начал раздражаться. Ему наскучила непроходимая глупость этой барышни.       Пора заканчивать этот балаган.       — Ты и в самом деле не понимаешь?! — от бесконтрольной злобы, захватившей его сознание, он перешел на «ты» и даже не заметил этого. — Это место принадлежало мне! Оно принадлежало мне, а ты вероломно осквернила его своим присутствием!       На лице незнакомки медленно проступило осознание.       — Вы псих! — потрясенно прошептала она, прижимая руки к груди в надежде защититься.       Эмильен окончательно потерял контроль от этих слов. Его ладони сжались в кулаки, он преодолел разделяющее их расстояние в несколько быстрых шагов и, размахнувшись, влепил ей пощечину, вкладывая в удар всю свою ярость. Девушка вскрикнула, отшатнулась от него, инстинктивно прижимая ладонь к щеке. Эмильен продолжил покрывать ее градом ударов, не контролируя свою злобу, выплескивая все напряжение последнего месяца, скопившееся внутри чернью. Несчастная скулила и отчаянно пыталась закрыться руками; слезы ползли по ее щекам, смешиваясь с дождем.       Он оттеснил ее к краю, крепко сжал мягкие покатые плечи побелевшими пальцами и толкнул. Безымянная незнакомка, не удержавшись на скользкой от воды крыше, с воплем рухнула вниз.       Когда, спустя всего пару секунд, крик оборвался, Эмильен вздрогнул от мерзкого звука шлепка тела об мокрый асфальт. От тлетворного хруста костей. Перед глазами прояснилось, словно тучи, заволокшие взгляд на долгий месяц, расступились перед его деянием. Ноги подкосились, когда до него дошло, что он только что сделал, и Эмильен тяжело рухнул на мокрую крышу, с ужасом созерцая свои руки. Пальцы тряслись в судорожном треморе.       Осознание было подобно каменной плите — оно навалилось, стиснуло ребра, сжало внутренности, искорежило, скрючило тело. Эмильен взвыл. Подскочил, словно мокрая крыша в мгновение ока стала кипящей, как котел для грешника, заметался, задергался. Слетел вниз по пожарной лестнице, пару раз едва не поскользнувшись и едва не разделив участь той, с кем там безжалостно расквитался. Он дрожал. Мокрый шарф облепил шею, как удавка, как петля, стиснул, сжал, задушил. Эмильен задыхался, пока, пошатываясь, как пьяный, брел к телу. Безымянному трупу, безродному, бессмысленному.       Черная змея внутри удовлетворенно зашипела, свернувшись клубком на сердце, когда он увидел равнодушные провалы глаз мертвеца. Он присел рядом, пощупал пульс. Мертва. Лужа бордовой, в темноте почти не различимой жидкости, измазала мокрые светлые пряди, окрасила их багрянцем. Эмильен провел по ним рукой. На светлой коже отпечатались алые дорожки. Вскочил, обтер руку о штаны, озираясь по сторонам, одернул пальто, содрал с шеи шарф-удавку, отшвырнул в угол мятой тряпкой. Удовлетворенно подумал, что никто не догадается о его роли. Роли судии? Роли палача? Не важно. Дождь укроет обоих. И, насвистывая задорную мелодию, покачиваясь, раскинув руки, поплелся домой.       На углу дома хитрым отблеском моргнул алый огонек. Пропал. Появился вновь. Камера наружного видео-наблюдения осталась незримым свидетелем, безмолвным, но оттого не менее честным. За все в жизни нужно платить…