Let love in / Впустить в себя любовь

Despair and Deception, Love's ugly little twins Came a-knocking on my door, I let them in Darling, you're the punishment for all of my former sins I let love in, I let love in. /Отчаяние и обман - уродливые маленькие близнецы любви Пришли, стучась в мою дверь, и я открыл им. Дорогой/дорогая, ты - наказание за все мои предыдущие грехи. Я впускаю любовь. Я открыт для любви/. Nick Cave. Когда Вадим впервые узнал, что, помимо всех уже известных ему направлений деятельности Дагбаевых, Алтан ещё и взял под крыло ещё и цветочный бизнес, пусть даже не в промышленных, а в весьма камерных масштабах, умилению Дракона не было предела. Видимо, этот сентиментальный жест - выкупить несколько разрозненных цветочных лавочек в центральных районах, объединить их под одной вывеской, обустроить в едином стиле и следить за поставками туда только наисвежайших цветов и только высококвалифицированных, идеально вышколенных сотрудников - Алтан не слишком стремился афишировать. Да и доход с них был, если честно, с гулькин нос. Видимо, Золотко держал их "для души", а может, это был его задел на спокойную, счастливую старость. Впрочем, Дракон особо не приёбывался: была бы у него возможность скупить пару-тройку магазинов чего угодно и объединить их в сеть - он бы тоже в это вложился, а там уже - какая разница, что продавать, главное - чтобы по бумажкам чисто было, верно? Кстати, о бумагах. По общим отчётам эти лавочки проходили далеко не везде, Алтан, видимо, всю документацию вёл сам, и Дракон так и не узнал бы о маленьком побочном бизнесе босса, если бы с бизнесом этим не начались проблемы. Весьма ожидаемо – кто бы он был, чтобы его в такие тайны посвящали?.. Как и многие другие заведения совершенно разного толка, которыми управлял клан и/или Алтан в частности, милый цветочный бизнес значился записанным на одно из "внешних" имён Алтана, которое, конечно, в подполье Петербурга не светилось. На эти же документы, к слову, был когда-то оформлен и его старый студак – Дракон случайно узнал и дюже веселился, когда увидел, какое серьёзное лицо там на фото, которого мутная камера проходной запечатлела как очередного заёбанного дедлайнами студентом в очочках. Оттого-то и попытались какие-то придурки, словно вчера из девяностых вылезшие и явно не знающие, с кем связались, отжать чужой честно построенный на любви к цветочкам и на кровавых бабках клана бизнес. Зашли в один из тех магазинов, над оформлением которого Алтан когда-то хлопотал больше всего – ну а хули, на Ленина же - и, недвусмысленно демонстрируя оружие на поясе, напугали до полусмерти обычно зубодробительно вежливый персонал. Придурков погубило их великодушное разрешение "подумать до завтра" и оставленная помятая визиточка. Кто, блять, вообще в их бизнесе визитками раскидывается? К завтрашнему дню они думать уже не могли - нечем было. Вечером того же дня, едва получив от Алтана короткую инфу про свершившийся беспредел, Вадим со вздохом сожаления отложил подальше свои планы отдохнуть в конце недели, наконец, заслужено, по-человечески. Позже он, конечно, сожалел, что принял решение порешать всё самостоятельно без особых раздумий, но что уж теперь... Вызвонив ещё не успевших сорваться домой со своих постов в резиденции Алтана верных Германа и Лёху, Дракон решил разобраться с вопросом как можно быстрее. Сериальчик на новенькой плазме сам себя не посмотрит, ежели что. Кстати, и по внутренним чатикам (если знать, где искать, конечно) уже ходила информация, что эти обезьяны с обрезом совались слишком ко многим и слишком многих уже успели выбесить; правда, увы, были те, кто потакал их жажде наживы - какие-то мелкие салоны красоты и богом забытые фирмы по ремонту холодильников даже успели наскрести придуркам дань. Как в старые недобрые времена, ну их... Так что найти зарвавшихся малолеток было делом довольно быстрым; они, очевидно, чувствовали себя неуязвимыми и не особенно скрывались. Правда, вежливо постучавшись в совершенно пиздецового вида дверь квартиры на Большом проспекте - дверь, которая ещё совсем недавно принадлежала, очевидно, выводку несчастных, ютящихся в коммуналке семей, а теперь отгораживала от мира обиталище обделённых интеллектом представителей new money, за пару месяцев поднявшихся на рэкете, наркоте и, очевидно, заказухе - Вадим как-то не ожидал, что в них с порога начнут шмалять. Как-то попривык, обитая рядом с Алтаном в кругу приличных людей, к более тонким методам, что ли... Там хотя бы сначала на ужин все вместе сходите, в оперу там, в музей - и только потом уже кого-то прикопают. Возможно, именно по причине высшей степени охуевания от происходящего Вадим не сразу понял, что его-таки задело. Вырубить одного из незадачливых рэкетиров, выбив у него из руки обрез, ему удалось как-то сразу, не особенно задумываясь над очередностью своих действий - однако тот-таки последним отчаянным движением спустил курок, и выстрел угодил в полуслепую пыльную люстру под потолком страшной, как жизнь бедняги Волкова с его рыжей бестией, прихожей. Команда поддержки в лице Лёхи с Германом быстро сориентировалась и начала шмалять в ответ; хуже быть уже не могло - придурки первые открыли стрельбу - совсем отбитые! - оставалось лишь надеяться, что у соседей хватит мозгов не выходить на лестничную клетку в ближайшие минут пять-десять. Казалось, дело сделано, и Вадим с ребятами, обойдя растекшихся по полу неудачников, решили быстро обойти разветвлённую сеть кишкообразных коридоров бывшей коммуналки; кто ж знал, что на отдалённой, засранной кухне грел ложечку над зажигалкой один оставшийся в живых дебил, пропустивший эпичную перестрелку. Видимо, Вадиму действительно следовало послать кого-то другого вместо себя разгребаться с этими недоумками; видимо, усталость брала своё. А может, у парня, окрылённого только что принятой дозой, за спиной выросли крылья - кто знает. Но за то короткое время, которое потребовалось Вадиму, чтобы аккуратно приоткрыть дверь на кухню, тот уже успел схватить обычный, сука, кухонный нож, и, согнувшись пополам на манер бегущего навстречу ветру анимешному человечку, рвануть к Вадиму со всех ног. Толстый материал дублёнки несколько смягчил удар - однако нож-таки прорезал и кожу куртки, и овчинную подкладку, и - пусть и не сильно, но всё же- вошёл в живое чуть ниже клетки рёбер. Никакой иной реакции, кроме как "охуел, бля?" и отшвыриванию мальца от себя через всю кухню Вадим проявить не успел. Ну, схватился ещё за облупленный косяк двери, мимоходом оцарапав руку о заковырки слезшей сизой краски. Даже как-то стыдно стало бы, если бы это была его последняя реплика; но Вадим чувствовал – ранение не смертельное. Хотя жизнь на ближайшие дни ему оно подпортит, конечно. Он замер буквально на пару секунд, пережидая, пока первый приступ боли пройдёт. Малец тем временем, кажется, не вполне понимая, что натворил, начал искать пути к отступлению, натыкаясь на убогую мебель; нож из руки он так и не выпустил, но опасность сейчас представлял, скорее, для самого себя. Краем уха Вад услышал, как за спиной скрипнула дверь, впуская в кухню Алексея, услышавшего мат Вадика и грохот, создаваемый слетевшим с катушек торчком. Тот окинул всё происходящее беглым взглядом; в том, что Дракон не пиздит торчка, уже было что-то странное, и ситуация прояснилась, когда Марченко заметил, в чём именно дело. - Он чё, тебя пырнул, падла? - изящностью выражений Лёха никогда не отличался - поэтому, к примеру, при Алтане вообще старался рта не раскрывать. Вадим попытался что-то ответить, ощущая только, как вместо слов выталкивает из себя лишь горячее дыхание с отчётливым привкусом крови. Ну, блять, совсем расклеился. Пока Лёха пялился на Вадима и на расплывающееся по его светлой дублёнке кроваво-бурое пятно, наюзанный малец успел приподняться с пола, куда, наконец, приземлил свою задницу. Чудом не запутавшись в своей безразмерной грязной футболке, каким-то отчаянным движением пацан рванул на себя защёлку на ветхой деревянной раме окна, открывающего вид на тёмный двор-колодец, в котором словно ни единого источника света не наблюдалось. Защёлка просто, к чёртовой матери, отлетела со звоном; вот силищи-то в таких паучьих лапках, - почему-то это показалось Дракону забавным. Лёха успел что-то не то взвизгнуть, не то прошипеть, но мелкая костлявая падла уже успела перевалить себя через пыльный подоконник и просто, на хуй, натурально свалиться вниз. Вадим думал, что сильнее этот вечер его уже не удивит, ан нет же. - Мусор сам себя вынес? - выдавил он, прижимая ладонь к ране на животе и с каким-то странным отчуждением ощущая, как пальцы касаются влажной ткани куртки. Словно не его кровь. - Да хуй там, - прошипел Лёха, - Тут второй этаж, эта сука на мусорку упала. Живой, блять. Я его сейчас..., - он снова схватился за пистолет, и, прищурившись, стал всматриваться в погруженный во мрак двор, по которому гулким эхом разносились звуки запоздалой истерики осознавшего своё везение малолетнего наркомана. - Ну давай ещё по двору пошмаляем, мало же уже нашумели, - прошипел Вадим, с трудом отрываясь от дверного косяка, близость которого несколько унимала его лёгкое головокружение. Лёха от окна отошёл, уставился на него одновременно виновато и обижено. - Так они же первые начали... Вадим хотел было ответить ему очередной бессмысленной колкостью, но, по-хорошему, пара было валить. Они и так тут наделали шуму, и так тут задержались. Вряд ли кто-то свяжет конкретно их троицу и Дагбаева в частности с перестрелкой в притоне - но, всё же, выезжать из двора следовало осторожно, номера на тачке следовало быстро поменять на новые, а потом уже всё остальное. Лёха, видимо, прокручивал в голове тот же сценарий и, быстро метнувшись в коридор, где Герман перетряхивал содержимое какой-то коробки, в которой мелькали часы и золотые кольца, отправил его колдовать с номерами во двор. Из парадной уходили так тихо, как только возможно; опираясь на плечо Лёши, Вадим, на всякий случай, сжимал под полой крутки пистолет. Чувствовал себя при этом последним дураком, юнцом зелёным. ... Пока ребята везли его до ближайшей конспиративной квартиры, Герман уже отчитался Алтану о том, что цветочки его драгоценные и дальше будут в порядке. "А вот Вадим, как бы, не факт, босс". По телефону Дагбаев не стал разводить сантиментов и не угрожал никому головы оторвать - он вообще, если был в гневе, становился тихим, отстранённым и источал ледяное спокойствие, и, если честно, иногда этот его ледяной тон действительно пугал, хотя Вадим, так-то, пуганый был. Босс не стал вдаваться в подробности, только спросил, на какой адрес ему отправить врача, и на этом разговор прекратился; сознание Вадима полулениво поставило галочку - Змеёныш в ярости. Вадим знал, что ехать - от силы минут десять, но они ехали дворами, стараясь не светиться на широко освещённых улицах, и оттого путь казался слишком долгим. Подниматься на лифте тоже было слишком долго, и ключ в замок вставлять... Парни помогли ему зайти и опуститься на ближайшее кресло, в котором Вад развалился тотчас. Отвлекаясь от назойливого нытья, источаемого свежей рано, Вад подумал – он впервые оказался внутри этих апартаментов, градусом уюта напоминавших безликий номер в гостинице. Прошёл по коридору, частично поддерживаемый парнями, и даже не пригляделся, а кафель-то там пиздец сколько стоит, наверное. Лёха шарился в шкафчике на кухне, искал аптечку, видимо; но у Дракона под языком ещё в машине оказалось чудодейственное средство, которое Герман успел спиздить из загашника новоявленных покойников на Большом. И химия, растворившаяся в крови, делало всё чуть более терпимым. Куртку жалко - новая, блять, была почти что! – она отправилась на пол в прихожей, и, наверное, теперь её только в бочку с бензином; от ткани светлого свитера сладко, солоновато, тошнотворно пахло кровью; майка прилипла к мышцам - надо было снять её скорее, пока не пришло время отдирать вместе с сукровицей и всем таким. Как же тупо, боже. Тупой нож в остатках каких-то объедков – но достаточно широкий, чтобы довольно хорошо его покоцать. Как же тупо. Врач подоспел очень быстро; никаких вопросов, никаких лишних движений. Жизненно важные органы не задеты, но, чёрт, ещё немного - и... Вадим готов был честно сказать, что это - далеко не самое худшее ранение, с которым он когда-либо сталкивался; наверное, чуть больше, чем само ранение его подкосили тупые обстоятельства, в которых оно было получено. Плюс злость на себя. Плюс усталость последних недель, когда практически без сна приходилось решать массу вопросов по организации безопасности Его Змеючества - в городе, говорят, какой-то маньяк открыл охоту на молодых и богатых, Змеючество паниковал, хоть и виду не показывал и ни слова прямо не сказал, но именно для Дракона это было очевидно. Алтан, конечно, свои деньги не светил, но появлялся на некоторых мероприятиях, которые могли стать потенциально опасными. Возможно, реально было из-за чего напугаться. Чёрт знает. Дракону-то, если честно, страх за себя был неведом, и даже сейчас, лениво думая, не получит ли он там заражение крови или ещё какое-то побочное говно, перенесённое с тупого ржавого ножа, он больше всего сожалел о двух вещах – не успел сменить машину, хотя собирался. И… Ну, а эту мысль просто к чёрту. Стало вмиг как-то неуютно, словно каждый из мужчин, присутствующих в этом странном пространстве – не то кухня, не то гостиная – мог прочесть его мысли, связанные с человеком, который сейчас где-то там, наверное, психует и ебёт кому-то мозг. Ну, Вадиму было бы приятно, если бы Золотце из-за него немного попсиховал. Хотя… Врач удалился, оставив рекомендации по уходу за свежим швом и нормальный такой пакет обезболов. И славно – Вадим, которого уже прилично так вставило, с трудом разбирал, что он там вещает. Мир стал тёплым и приветливым, звуки – приглушёнными, боль напоминала о себе небольшими вспышками, по интенсивности сравнимыми с тем, как если на синяк надавить от души. Не более. Хорошие таблетки Герман упёр. Пусть ещё поделится. После человека в белом халате удалились какие-то оплывшие, словно обухом по голове ударенные, Лёха и Герман; Вадим понимал, что те уже предчувствуют грядущую головомойку от вышестоящих лиц. Чуть позже, когда он успел уже поспать в этом кресле – как оказалось, спать там совершенно неудобно – и переползти на кровать, мысли стали лезть в голову так, словно уже по нему соскучились. Хотя Вадиму без них было вполне хорошо. Вадим, созерцая потолок, думал – ну да, мог бы делегировать некоторые из вопросов, которые взвалил на себя, но - сейчас он понимал это как никогда ясно - внутренняя потребность контролировать процесс, которая внезапно стала проявляться у него именно на этой работе, именно относительно безопасности Змеючества, не позволяла так просто отпустить ситуацию и передать решение важных задач в чужие руки. Даже в руки людей, которым, по сути, почти-что-доверял. Он сам знал, что не кинет Алтана – если, конечно, обстоятельства какие-то слишком хитрые не переманят его на сторону того же Разумовского, что было слишком маловероятно. Но за других так отвечать не мог. Конечно, Дагбаев платил щедро и ничего специфического не требовал, он заботился, чтобы его люди жили хорошо, одевались хорошо и всё такое – даже, вон, дочке уборщицы операцию какую-то оплатил. Но у Дракона была несколько иная мотивация. Дагбаев, когда снимал костюм мафиозного босса и змеюки подколодной, становился в глазах Дракона занятной игрушкой, которую интересно рассматривать. Вад знал о его прошлом и его семье относительно много – ну, скажем, больше других людей в охране – но картинка до конца у него всё равно не складывалась. И вот разгадки ради, как ему казалось, он и оставался рядом – пока интерес не пропал. Но что уж теперь. Старался быть полезным, взвалил на себя too much, и теперь ему неделю точно - лежать в кровати и смотреть "Беременна в 16", или что там ещё можно смотреть для полного разжижения мозга? А то и две недели. А то и три. Пиздяо. Часам к четырём утра всё, принятое ранее, стало отпускать, а сон не шёл. В стерильной, скучно-серой кухне обставленной по последнему слову безликой моды на отсутствие визуальных шумов кухне, к вящей радости Вадима, отыскался заполненный всякими зожными продуктами холодильник, а в навесном шкафчике над плитой - неплохой минибар, рассчитанный на среднего потребителя алкоголя. Без изысков, но и не сивуха какая-то жуткая. Без зазрения совести смешав сок из холодильника с вискарём из супермаркета, Вадим вернулся в уже облюбованное им кресло, и с чувством полной уверенности в своих действиях запил новую дозу обезбола получившимся коктейлем. Спустя какое-то время слабость, наконец, взяла вверх; возможно, алкоголь реально стоило отложить до лучших времён?.. Мысли накатывали, словно волны на берег – Вадим лишь следил за их совершенно самостоятельным ходом, как отрешённый наблюдатель. Он понимал, что разговор с Алтаном неизбежен, что разговор этот будет не из приятных и что, возможно, тот упрётся в своём желании отыграть большого босса и действительно снимет Дракона с должности начальника охраны после такого-то проёба. Но внутренняя уверенность в том, что всё как-то наладится, не была связана ни с принятым виски, ни с препаратами. Она шла изнутри, и на неё сейчас очень хотелось опереться. ... Следующие три дня прошли в запредельной скуке. Ранение начало ныть так, как не ныло вчера; все попытки обрабатывать свежий шов, казалось, лишь ухудшают положение и бередят рану. Есть не хотелось, от телика тошнило, а парни в неформальный чат охраны время от времени присылали такие мемы, что становилось понятно - кому-то вчера надрали задницу. Ну, ок. Лёха пару раз отписался ему в чатик, сказал, что на Германа спустили всех собак, но жить оставили, и теперь ему дарована змейкина милость – не побираться на паперти, а возить царственный зад начальства; понизили, короче, до водилы, но, учитывая, что Герман умудрился нанюхаться ещё на задании, это неудивительно. Молодой ещё, конечно, и туповат – но, скорее всего, выводы сделает из этой ситуации правильные. Вадим с некоторым предвкушением даже ожидал, что ждёт лично его. А пока – можно было отвлечься. От скуки спасал, к примеру, просмотр закрытого инстаграма Золотца. Почему нет? Тот начал вести его ещё в Гонконге, время от времени фиксируя какие-то урбанистические виды, а потом, видимо, втянулся, и постить стал довольно много. Почти все фото в первое время были без лица, а потом понеслось - фото вполоборота; фото со спины с распушенными волосами; смазанный кадр, зафиксировавший, тем не менее, высокие скулы, размазанную вишнёвую помаду, подведённые чёрным глаза; фото татуировок; фото с приёмов с бокалом в руке; фото в кимоно, расшитом узорами - у зеркала во весь рост; фото новых цацок на тонких пальцах; фото цветочков в оранжерее и всё такое прочее. Некоторые кадры балансировали на грани между эстетикой и эротикой и всё же, казалось, клонились ко второму - или так казалось Вадиму, который, в принципе, уже давно определился со своими пристрастиями. При всём понимании Вадиком субординации он не мог отрицать – босс был пиздецки красив, на самом деле. Особенно когда немного расслаблялся. Винище там, кальян, волосы, не собранные в тугую причёску, халат вместо костюма – вот это вот всё. Так он сразу начинал выглядеть на свой возраст. Понятное дело, видел Дракон его таким пару раз, да и то – скорее, случайно. Прокомментировать, конечно, хотелось каждый раз, но он умел вести себя сообразно ситуации и последствия просчитывал, вроде, тоже неплохо. Но что-то задевало его в мягкой томности Алтана, которая проявлялась порой, когда тот был подшофе и, потягивая подогретый глинтвейн на огромной и пустой кухне особняка, разрешал себе несколько отклониться от обсуждения планов и дел и ронял то какую-то специфическую, острую шутку, то почти мягкую улыбку. Дракон всегда в такие моменты, в отличие от чуть поплывшего от усталости, вина и тепла камина Алтана был трезв, собран и старался себя вести в рамках субординации – но он понимал, что, реши он сейчас одним движением пересечь прочерченные между ними границы – его не оттолкнут. Возможно, они не станут страстно ебаться прямо на этом столе – но что-то в поведении Алтана в такие моменты, когда они вот так вдвоём сидели в приглушённом свете, говорило о том, что, предложи Вадим ему руку, сердце и член – тот вряд ли бы отказался так уж прямо. Не съездил бы ему по лицу. Короче, Алтан, возможно, был «из этих», вот только Вадим не был уверен, в курсе ли он сам. Ну, типа… У него когда-то были какие-то страдашки по девушкам. Вадиму же не было известно ни о каких-то его отношениях (ни с мужчинами, ни с женщинами). Хотя отдельные комментарии под его фотками в инсте, оставленные с самых разных аккаунтов, намекали, что несколько лет назад, до того, как Золотце нырнул во все эти клановые делишки, у него вполне могла быть буйная личная жизнь. Ну… Или люди, которые писали те комментарии, хотели бы, чтобы это было так. С ними. Ага. Вообще, в инсте у Змейки было не так уж много подписчиков, в основном, судя по всему - бывшие сокурсники и люди, которых он мог встретить на светских раутах. Люди, которые, пожалуй, и не подозревали про все эти подковёрные клановые игры, в которые был включен Алтан. Для них он был, пожалуй, просто миловидным юношей с хорошим капиталом за плечами. Хотя нет, пожалуй... Миловидный - это совершенно не в ту степь. Он был сокрушительно красив, если честно, и Вадим даже готов был признать это перед самим собой – и, судя, опять же, по комментариям, не он один так считал. Иностранные студентки на разных языках отмечали красоту Алтана, и тот отвечал им забавными смайликами и всё такое; более горячие комментарии оставляли мужчины с закрытыми аккаунтами, невнятными аватарками, но Алтан был подписан на них взаимно – возможно, это кто-то, кто, подобно Вадиму, не стремится светить все подробности своей жизни в соцсетях. Им Алтан тоже отвечал; Вадиму хотелось верить, что ответы им Змейка писала более… сдержано? В целом, наверное, Вад не удивлялся такой «двойной жизни» босса. В инсте он вёл себя как загадочная чикуля с эстетичным профилем, и о том, что ответственный за охрану его змеиной шкурки время от времени ошивается в его уютненьком инстаграмчике, Золотце вряд ли подозревал. Вадим, конечно, не изгалялся с ником типа "ноготочки Саранск", но годы работы в весьма специфических условиях научили не оставлять лишних следов, если нет необходимости - в том числе, следов цифровых. Нейтральный ник, закрытый аккаунт, фото без лица – но им самим сделанное. Так что всё ок. Вроде. Впрочем, какая разница, Алтан его не фолловит. И о том, что Вад следит за некоторыми фрагментами его жизни, вряд ли узнает. Оно и к лучшему. Ведь Алтан, возможно, в силу своей молодости – и/или в силу единожды высказанной перед Вадимом слабости, вскоре после той трагедии - очень щепетильно относился к субординации. Временами, по мнению Вадима, даже палку перегибал – но Дракон нутром чуял, откуда эти границы взялись, и, в шутку проверяя их на прочность, никогда на самом деле не планировал их пересекать. Если, конечно, принцесса, сидящая в башне, сама не сбросит ему верёвочную лестницу из окошка. Возможно, в другом каком-то варианте развития событий - если бы была жива мать Алтана, если бы его дед не давил ни на неё, ни на её детей, а самому Алтану позволили бы быть золотым наследником, обычным студентом, простым парнем, который время от времени ходит в клубы, спускает все деньги на шмотки или ещё что-то в этом духе (что там обычно делают вот такие, нормальные? Вадим не был точно уверен) - возможно, у них мог бы сложиться совершенно иной формат общения. Когда Алтан приходил в себя после терракта, когда осознавал себя искалеченным, надломленным и выброшенным за борт даже своей семьёй - как-то так сложилось, что рядом оказался именно Вадим. Который никогда особенно не любил драматизировать, но сам за душой нёс целый город из людей, которые по той или иной причине были вынесены за скобки его жизни. А ещё у него было потрясающее качество, которое и в Сирии выручало, например - в реально стрессовых ситуациях он мог собраться и херачить, время от времени отыгрывая клоуна. Видимо, именно это - а не постоянное жевание соплей и вздохи над переломанными ножками - было нужно Алтану тогда. Видимо, поэтому он постепенно раскрывался перед Вадимом, обнажая свою внутреннюю жизнь с какой-то совершенно иной стороны, да и сам Вадим, который ранее его никак иначе, чем избалованным сахарным мальчиком, не видел, смог переменить своё мнение как-то совершенно незаметно и органично. Возможно, в той /нормальной/жизни, которой ни у одного из них не было, у Алтана могли бы быть нормальные отношения. Или не очень нормальные. С одним из тех людей, которые оставляют ему комментарии под фото, к примеру. Но, будь это так – Алтана бы не было в жизни Вадима. В каком-то смысле, он уже практически стёр ту странную нить доверия, протянувшуюся между ними, когда Дракону было положено стеречь переломанного наследника в госпитале. Дракона никто не заставлял выхаживать его и говорить с ним, как с нормальным – а не так, как было принято внутри их семьи – но, видя, как тот с каждым днём всё сильнее ломается, Дракон его просто… пожалел. Это было странно, но тем не менее. Помня о любви Золотейшества к растениям и о том, какой унылой и неживой выглядела его палата, в супермаркете возле больницы Дракон как-то раз купил дешманский кактус. Просто стоял на кассе, привычно разглядывая прилавок с сигаретами – и увидел этого задохлика в пластиковом горшке. Тоже, получается, пожалел, взял на сдачу, чтобы кассиру не пришлось мучительно выковыривать всю мелочь из кассового аппарата, набирая сдачу с косаря. Кактус выглядел не лучшим образом – но почему-то Дракон верил, что с ним Золотцу будет лучше, чем без него. Когда один нежилец будет выхаживать другого нежильца – может, что-то из этого и выйдет?.. И, действительно, вышло. Дракон не замечал, чтобы Дагбаев, обычно лежащий в постели в позе трупа и разглядывающий то потолок, то стену с пересекающей её трещиной, как-то особенно ухаживал за несчастным кактусом – но, как ни странно, чем лучше становилось самому Алтану (а Дракону себялюбиво нравилось думать, что лучше тому становится от того, что Дракон с ним /беседует/, книги там обсуждает, фильмы, жизнь за стеной больницы – словно Алтан не инвалид с собранными по кусочкам ногами, которые, скорее всего, больше его не поднимут), тем бодрее выглядел кактус. Между ними словно возникла эта, короче, миндальная связь. Забавно, но действительно – так. Алтан максимум его водой поливал из пластикового стаканчика, когда ерепенился и отказывался пить таблетки, к которым как раз стаканчик воды и прилагался. Но кактус жил. Ваду бы сейчас такие способности к регенерации… Когда Золотце встал на ноги, в прямом и переносном смысле, они больше не возвращались к этому периоду их жизней, которые пересеклись тогда в каких-то критически важных точках. Алтан ни словом не обмолвился об этом ни до, ни после. Но, вернувшись в Петербург, постепенно сделал Вадима своей правой рукой, от чего тот также воспрял духом; нельзя сказать, что раньше с ним как-то считались. А новая должность и новые – цивильные, в большинстве своём, задачи, а не только скучная тупая мокруха, не требующая особой изобретательности – несколько приподняли мнение Вадима о себе. Нет, он и раньше себя с дерьмом не смешивал, конечно, но сейчас в целом несколько иначе своё место в мире ощущал. Короче, благостно они друг на друга влияли, если говорить откровенно. Но они об этом, конечно, не говорили. Чем старше становился Алтан, тем более давящей, что ли, становилась окружающая его… эм, аура? Вадим порой буквально замечал, как, стоило им войти в какое-то помещение, где Алтан должен был какие-то бизнес-вопросики решать или на фоне современного искусства для журнала «Собака» пофоткаться, люди вокруг обращали на него внимание, хотя выглядел он относительно скромно (не как у себя инсте, ага), не производил шума и в целом не стремился быть замеченным. Но, оказавшись в каком-то помещении, где много людей, он почему-то каждый раз, совершенно не прикладывая к этому усилий, обращал на себя внимание окружающих. Его провожали – завистливые взгляды, заинтересованные взгляды, похотливые взгляды. За его спиной всегда двигался Вадим, как правило, облачённый в чёрный костюм и рубашку с высоким воротом, почти скрывающую линии татуировки, что выходили на шею – и о его широкую спину эти взгляды словно рассыпались; завидев Вадима за спиной Дагбаева, люди как-то опускали или отводили взгляды. Возможно, как-то иначе трактовали их отношения; но то, что в Алтане было что-то цепляющее совершенно незнакомых людей, было очевидно. Как и очевидно было то, что, если рядом появлялся Вадим, между ними разворачивалась, судя по реакции окружающих, какая-то особая химия, которую считывали те, кто готов был в иных обстоятельствах весьма откровенно выразить свой интерес к молодому боссу Вадима. Казалось, если Дракон был рядом – внутренние бесы Алтана, о существовании которых мало кто знал, несколько расслаблялись. Видели в нём своего. Вадиму иногда смешно было невероятно – почему никто, кроме него, в Алтане этого пламенеющего ада не видит? Обманываются внешней закрытостью, неразговорчивостью? Думают, что за такими чертами лица не может скрываться ничего опасного, развратного, безумного? А может, обожжённые нервы Вадима просто слишком чётко чуяли /своих/ - не было времени размениваться на мелочи и сантименты. Его демоны в демонах Алтана сразу признали своего. Возможно, потому они двое и сошлись - градус ебанутости - или угол наклона крыши - у них был одинаковый, хоть по Золотцу на первый взгляд и не скажешь. Доказать, что умеет удивлять, Алтан смог буквально на следующий же день после того, как Вадима повторно навестил доктор. Вадим как раз размышлял о том, не пора ли заказать доставку – все запасы из плотно забитого холодильника, с приготовлением которых не нужно было особенно заморачиваться, он уже успел употребить по назначению, да и вообще – у плиты стоять с ножевым ранением – так себе удовольствие. Хотя, возможно, Поварёшкин бы как миленький нахуярил обед из пяти блюд, но он-то – не Поварёшкин. Он старый больной человек, и он уже достаточно богат, чтобы позволить себе доставку Макжраки. Мучительный процесс выбора еды в приложении нарушил звук поворота ключа в замке входной двери. Заходя в квартиру, купленную на его же деньги, стучать в дверь или утруждать себя какими-то иными формальными проявлениями вежливости Зотолце, разумеется, не стал. И звонить, оповещая о своём визите в дом к бедному больному наёмнику, было явно ниже его достоинства. Поймав взгляд Вадима, который так и застыл в кухонной зоне – в одной руке – телефон, другая – чешет плечо под лямкой майки – Алтан процокал невысокими, но довольно острыми каблуками осенних сапожек на середину зала, время от времени пододвигая ногой по полу вслед за собой предмет, который был виден не слишком отчётливо в полумраке гостиной, освещённой лишь тусклым светом торшера в бумажном абажуре. Видимо, здороваться они не станут. Ну, что же… - Вы бы стучались хоть, босс. А то мало ли, я тут в негли... - У меня есть для тебя подарок, - перебил его Алтан и носком обуви пододвинул некий объёмный предмет поближе к Вадиму, - Это вы так празднично пытаетесь обставить мой уход? - Сначала посмотри, потом делай подобные предположения. Вадим пожал плечами, и, нацепив на лицо привычную широкую ухмылку, осторожно наклонился, чтобы дотянуться до того, что при ближайшем рассмотрении оказалось довольно большой коробкой. Алтан подвинул её ногой ещё раз, ближе, но всё равно Вадиму пришлось склониться слишком низко к полу – и ему пришлось скрыть болезненный выдох пополам с шипением. Лицо Алтана в отсвете торшера и огней, источаемых окнами соседних многоэтажек, казалось излишне бледным, почти неживым и скулы, кажется, стали ещё острее. Что-то не то, если честно. - Так приятно, что вы, босс, пытаетесь поднять мне настроение, - впервые за несколько дней заговорив вслух, Вадим удивился тому, как, на деле, вымученно и непривычно звучит его голос. Натужную клоунаду тут же захотелось оставить до лучших времён. – Что там? Алтан молчал, застыв каменным изваянием. Хозяйка медной горы? Или как там в сказках было? Вадим читал в далёком детстве и как-то даже статую такую видел; красиво. Итак… Обычная коробка типа тех, что можно купить в магазине для упаковки подарков. Невнятного красного и золотого оттенка полоски бегут по картону; простая крышка. Банта сверху не наблюдается. Отчего-то от таких подарков Вадим не ждёт ничего хорошего, если честно. Вряд ли там что-то из его вишлиста на ближайшие праздники – они в целом не дарили друг другу подарки. Не считая, пожалуй, того самого кактуса… Чуть сдвинув крышку вбок, Дракон тут же, по ударившему в нос сладковатому, отвратительному запаху уже знает, что обнаружит там даже прежде, чем содержимого коробки коснётся неверный тусклый свет, разлитый по комнате. В коробке лежит человеческая голова. Настоящая; это невозможно перепутать даже с очень хорошим муляжом; Дракон уже видел такие "посылки" в Сирии. Бледное лицо, полускрытое грязными, слипшимися от крови волосами; запавшие глаза, обведённые чёрными кругами, искусанные бледные губы, которые уже никогда не улыбнутся. В этих тронутых смертью чертах он всё же может опознать лицо. Мальчишка, сиганувший от страха из окна коммунальной кухни, когда расстреляли его подельников. Мальчишка, ударивший Вадима ржавым кухонным ножом. Любоваться тут не на что, и всё равно Вадим смотрит на маленькое грязное ухо с дешёвой окислившейся серёжкой, на скулы падают тёмные завитки волос; Вадим рассматривает с жадностью и отвращением длинные темные ресницы и круглую выпуклую родинку на подбородке. Ему кажется, что всё, что после Сирии он исторг из себя через два основных способа - пить всё, что горит и ебать всё, что движется - снова накатывает на него неудержимой волной; он словно чувствует снова полные песка берцы на ногах, тяжёлую портупею с обмундированием поверх выцветшей под палящим солнцем футболки. И ему не очень ясно, хорошее это чувство или плохое. Он снова окунается в то, от чего бежал последние лет десять – но в то, что знакомо ему, пожалуй, лучше всего. Это отвращение, смешанное с упоением от запаха крови. Странная смесь чувств, которую он пытался забить поглубже, живя нормальной жизнью. Пил всё, что горит; ебал всё, что движется. Воспоминания обрушиваются лавиной, и, всё же, он поднимает на Алтана взгляд. Знал ли Алтан, что сейчас сорвал с него едва державшиеся предохранители? … Зачем ты, мальчик, это сделал? Его молодой босс стоит перед ним в этой наполненной пустотой гостиной, в этом сюрреалистичном свете, исходящем из чужих окон - застывший изваянием, бледный, молчаливый, словно его отключили от блока питания, словно он здесь только для того, чтобы каким-то образом Вадима обслужить. Дракон знает, что должен что-то сказать, но способов нормально среагировать на такое у него по-прежнему нет. - И стоило так руки марать? - Это подарок, - словно это всё объясняет. Вадим, видит бог, очень старается взять себя в руки. - Мило. Давно таких не получал. - Я думал, может, тебе самому голову снести, - тянет Алтан ледяным тоном, и Дракон понимает, что сейчас тот, наконец, примерно просчитывает правила игры. – Ты же всё равно ей не пользуешься. Алтан явно ждёт, что его подачу отобьют очередной тупой шуткой, но у Вадима, чьих внутренних чертей раскрыли, нет желания прятаться за привычной маской. Он выжидает, словно перед прыжком. - Тебе что, его жаль? - Нет, просто интересно, как ты потом с этим будешь разъёбываться, - переход на «ты» сейчас кажется совершенно естественным; сейчас, когда запах чужой крови начинает уже понемногу наполнять зал. Алтан пожимает плечами равнодушно; Дракон, действительно, вспоминает, кто стоит перед ним. Уже не тот мальчик, который нуждался в заступничестве. - О, брось. Он всё равно умер бы не сегодня-завтра. А вот тебе я хотел сделать приятно. - Приятно, наконец, узнать, на кого я работаю, - скрыть хищный оскал, отдалённо напоминающий улыбку, Вадим даже и не пытается. Перед ним – такой же сумасшедший, как он сам. Решивший скрепить их странный союз кровью. Пока Дракон медленно пробует на вкус эту мысль, Алтан равнодушным взглядом скользит по убранству квартиры, которую купил за свои деньги для экстренных случаев, подобных этому. Измеряет шагами широкий зал, и звук, который при ходьбе издают его каблуки и позвякивающие украшения, кажется, вопреки всему, слишком интимным. Наконец, Алтан замирает у широкого окна, разглядывая вид на кусочек Невы и соседний дом, где все, пожалуй, давно уже спят. Дракон чуть ли не кожей чувствует, как тот нечто взвешивает в своей голове. Но он знает, что решение было уже принято – когда Алтан вошёл в эту квартиру без стука. Когда, собираясь навестить Дракона, красил губы в цвет переспелой вишни. - Ты же понимаешь, что таким, как был, ты отсюда уже не выйдешь? – Вадим сокращает расстояние между ними в несколько шагов, и, прижавшись грудью к вмиг напрягшейся спине Алтана, полушепчет-полурычит ему на ухо. Он зажимает Алтана между своим телом и краем подоконника, и тот ни словом, ни жестом его не останавливает. Наконец, по лицу Алтана пробегает тонкая ухмылка, отражение которой в оконном стекле и ловит жадный взгляд Дракона. - А ты думаешь, я ради чего сюда приехал? - Ну, не знаю. Поплакать над моей страшной травмой. Поцеловать и сказать, что всё пройдёт. - Не помню, чтобы ты плакал над моими, - фыркает Змеёныш, и Вадим почти искренне раскаивается: - Мне жаль. Наверное, стоило. - Это всё равно ничего не изменило бы. - Ты бы тогда всё равно рано или поздно принёс мне башку малолетнего торчка в подарочной коробке? - Торчка, который пытался тебя убить. И вообще… Ты, по-моему, забыл, кто я и откуда. - А я, можно сказать, и не знал. - Твоя правда. Алтан начинает выворачиваться, пытаясь развернуться к нему лицом. Ищет приоткрытыми губами его губы, закрыв глаза. Ждёт, что его, падающего в эту пропасть, подхватят. Дракон не собирается его в этом разубеждать. Всё это ощущается как полное безумие; возможно, это запах крови будит в Драконе то, что спало в нём столько лет, убаюканное привычкой к сытой жизни. Он не думает больше, когда берёт своё; когда берёт то, что ему так откровенно вверяют. Золотце оказывается очень удобно подхватить под коленями и усадить на широкий подоконник. Его открытые и жаждущие губы оказывается очень естественно вылизывать и кусать, пока тот не начнёт задыхаться и тихо постанывать. Он недовольно мычит, если укусить его слишком сильно – но бёдрами подаётся вперёд, и Дракон считывает это как ответ. Самый ясный ответ. Всё это время, пока Дракон, не стесняясь, не спрашивая разрешения и «нравится ли?», кусает его шею; не позволяя Золотцу дотронуться до себя, сжимает его вдёрнутые вверх и обхваченные левой рукой Вада запястья, пока давит на ширинку, не расстёгивая, но обещая прикосновения к голой коже - Алтан не открывает глаза. Его веки подрагивают, как и его бёдра – и Змейка, с размазанной помадой и опавшими на скулы блёстками выглядит как чёртова мечта. Вад никогда и представить себе не мог, что получит /такой/ подарок. Он расстёгивает его узкие чёрные брюки, тянет их вниз вместе с бельём. Хочется его прямо здесь и сейчас, хочется развернуть его спиной к себе и, припечатав к широкому окну, просто выебать, глядя, как размажется тушь и округлятся в стоне пухлые губы. Вадим почему-то знает – ему это позволят. Но – он как подарок, который хочется распаковывать. Хочется сделать всё красиво и медленно. Раздеть его, уложить на огромную кровать в этой безликой спальне безликой квартиры, где Вадиму одному спать всё это время – слишком пусто. Хочется, чтобы не разошёлся свежий шов; хочется не залить его бледную кожу своей кровью. Хочется не торопиться. Дракон решает, что сегодня сделает всё; он медленно стягивает с Алтана бельё и брюки до конца, покрывая поцелуями оголяющиеся белые бёдра и острые колени, мелкие шрамики на икрах, тонкие линии татуировок, изогнутые в причудливых переплетениях; он снимает с Алтана его дизайнерскую обувь и целует косточку на подъёме стопы, и то, какой растерянный и надтреснутый стон он слышит сверху, заставляет сердце пропустить удар. Он почти рвёт пуговицы с его рубашки, ленясь расстегнуть их по одной, и проводит рукой по оголившейся впалой груди, избегая касаться сосков, пока Алтан не начнёт постанывать слишком жалобно. Стискивая запястья мальчишки у него над головой, Дракон отдрачивает Алтану прямо у окна, заставляя елозить голой задницей по подоконнику, шепчет в маленькое раскрасневшееся ухо глупости и пошлости, от которых тот стонет всё громче и подаётся его рукам всё бесстыднее. Алтан закусывает губу, выгибается; стоны его становятся всё больше похожи на скулёж, и, когда Вадим, отпустив его запястья, вводит в него палец лишь на одну фалангу, движения стройных бёдер становятся совершенно хаотичными; он пытается одновременно и податься ласкающей его член руке, и насадиться на ритмично трахающие его пальцы; Дракон жадно впитывает каждую эмоцию, которая расцветает на лице партнёра и поэтому не может пропустить момент, когда глаза Золотка, наконец, широко распахиваются; когда он выгибает спину и, рвано простонав, замирает, переживая прошивший его тело пик удовольствия. Золотко приходит в себя через несколько минут, всё ещё продолжающий вздрагивать; всё ещё с пальцами Вадима – уже двумя и уже продвинувшимися глубже - в себе. Ох, чёрт. Его глаза в обрамлении тёмных густых ресниц действительно подёрнуты влажной пеленой, взгляд расфокусирован, припухшие губы роняют шумные выдохи. Он выглядит прекрасно, развратно и при этом отчасти кукольно; Вадим рассматривает его жадно, ловя себя на желании запереть Алтана в подвале и никому больше не давать на него смотреть. Это больное желание, совершенно больное, но кто из них двоих тут – здоров? Алтан медленно облизывает красные губы. Его сперма – на майке и на запястье Вадима, и его разум – явно не здесь. Вадим позволяет себе наклониться к нему ближе, слизать с ресниц влагу. От этого движения его пальцы, всё ещё внутри тела Алтана, кажется, продвигаются чуть дальше, и Алтан тихо ойкает. - Больно? - Нет, - его голос кажется глуше. Спустя небольшую паузу он добавляет. - Но могло быть и лучше. - Конечно, могло быть лучше, это же пока не член. Алтан картинно закатывает глаза, но его деланное раздражение идёт трещиной, когда Вадим аккуратно вытаскивает из него пальцы. Он отзывается надломленным стоном, который пытается скрыть, закусив ладонь. Возможно, думает Вадим, ему действительно если не больно, то несколько неприятно теперь, и, возможно, им действительно стоило использовать смазку… Но в моменте они оба совершенно об этом не подумали. - Готов поспорить, тебя ещё никто не раскладывал у окна. - Ну, формально ты меня и не разложил. - Моя очередь картинно закатить глаза? Не душни. Алтан аккуратно стекает с подоконника, и Вадим немного отступает, чтобы он смог свободно встать на пол. Алтан жадный, как и он сам – и это замечательно; и это Вадим понимает по тому, каким огнём вспыхивают глаза напротив, когда Змеёныш замечает, что у Вадима, конечно, тоже стоит. Он опускается на колени; чёрт, Вадим жалеет, что они не ушли далеко от этого чёртового окна, потому что хвататься за подоконник ему сейчас совершенно неудобно, а, если Золотко вознамерился ему отсосать, то ему точно нужна будет какая-то опора, чтобы, блять, остаться на связи с этой грешной Землёй. Хвататься за волосы Золотка он почему-то не сильно горит желанием – если он что-то сделает не так, то, вполне возможно, ему откусят член. Хотя вряд ли это в интересах Змеёныша – но кто его знает. Стоит так, что, если честно, почти даже больно; шов внизу живота также начинает противно ныть. Алтан, совершенно размазанный посткоитальной слабостью, жмётся лбом к его бедру, оставляя маленькие поцелуи-укусы там, куда успевает ткнуться губами. Одному богу известно, чего Вадиму стоит остановить это безумие. - Подожди, - он проводит рукой по лицу Алтана, замершего у его ног. - Что? – тот дышит через раз, и, судя по всему, опять завёлся. - Я не очень хочу, чтобы разошлись швы. Кровью тебя залью, ватки с йодом дома нет… Давай-ка мы пока поумерим пыл, а вот когда… - Ничего не разойдётся, - фыркает Алтан почти раздражённо, но, всё же, поднимается и тут же тянет Вадима за руку, слегка царапая его ладонь изнутри короткими, но острыми ногтями. – Пойдём. Я покажу тебе кое-что. Вадиму кажется, что он пьян, хотя сегодня он не пил ничего, даже колёса. Наверное, потому и стало больно в самый неподходящий момент. Ему стоило бы, наверное, провернуть с Алтаном то же самое, что они только что сделали – но в кровати и с использованием смазки, а потом, пожалуй, уговорить его поспать (и ещё надо куда-то деть этот его, блять, /подарок/). Но он разрешает Алтану утянуть себя в спальню, разрешает Алтану раздеть себя, не возражает, когда Алтан начинает осторожными маленькими поцелуями покрывать его лицо, скулы, перебитый когда-то в юности нос; Алтан спускается поцелуями всё ниже, и это ощущается /странно/ - эта его трепетная нежность, так не похожая на то, как он только что разрешил Вадиму с собой обращаться. Череда поцелуев останавливается у того места, где кожу Вадима почти неделей ранее прошило лезвие ножа. - Украшает? – фыркает Вадим, несколько недоумевая от столь пристального внимания к своей ране. - Смотри внимательно, - тихо говорит Алтан, разворачиваясь так, чтобы оказаться у ног раскинувшегося по кровати Вадима. – Но потом молчи о том, что увидел. Вадим хочет бросить что-то типа «слишком много пафоса для минета» - потому что, если честно, в глубине души он надеется, что Золотко пошлёт подальше его очень формальное беспокойство о ранении и всё же как-то ему поможет разобраться с жаждущим внимания членом Дракона, но он вовремя затыкается. Потому что Алтан совершенно неожиданно для Вадима – аккуратно, невесомо, почти ощутимо – касается губами уродливой свежей полосы шва внизу его живота, и Вадим чувствует, как по чувствительной и болезненно-воспалённой коже словно пробегает волна тепла, жалящая его словно маленькими иглами. Честно говоря, ощущение не из приятных, и он приподнимается на локтях, чтобы попросить Алтана больше так не делать, но, присмотревшись, замечает, что шов, стягивающий кожу, рассасывается под аккуратными прикосновениями губ. - Какого чёрта? - Ну что, мне удалось тебя удивить? Вадим смотрит на то, как под осторожными маленькими поцелуями всё менее заметен становится его шрам; как кожа, сперва воспалённо-красная, становится всё ближе к своему естественному оттенку; он ощущает, как тупой сгусток боли, ставший, оказывается, таким привычным за это время, оставляет его тело. Возможно, он пережрал непонятных колёс в «бэхе» Лёши и всё, что происходит сейчас, включая презент в виде отрубленной башки, а также один из самых чувственных опытов ебли в его жизни – это затянувшийся наркотрип. Алтан словно читает его мысли. - Нет, это правда происходит. Вадим решает заткнуться и досмотреть этот странный сон до конца. Когда от широкой раны, зашитой не слишком аккуратно в домашних условиях, остаётся лишь тонкая бледная полоса, похожая, скорее, на не слишком свежую царапину, Вадим тянется к Алтану, свернувшемуся калачиком у его коленей, и поднимает его лицо, убирая упавшие на лоб пряди. - Если я завтра проснусь где-то в больничке с передозом, я всё равно буду тебе благодарен за самый приятный сон в этой жизни. - Ты не спишь. И я не сплю, - хихикает Алтан; он выглядит немного утомлённым, чего не наблюдалось ещё минут десять назад, когда он, голодно облизываясь, спускал подрагивающие ноги с подоконника. – Но это действительно сложно объяснить. Просто… можешь считать, что у меня есть особенные способности. - Ты, типа… Лечишь людей? - Лечу тех, кого люблю. - О, это… почти признание? –Вадим иронически приподнимает бровь, отчего-то чувствуя, что в этой ситуации ему простят его попытки вернуть своим чувствам привычный контроль. - Ну… Мне казалось, после головы в коробке ты уже должен был всё понять, - отбивает подачу Алтан, и тугой узел, завязавшийся в груди Вадима, начинает понемногу распускаться. - Давай только в День святого Валентина без сюрпризов обойдёмся. - Только если ты не полезешь на рожон, - хихикает Алтан, подбираясь к нему ближе и роняя пахнущую вишнёвым табаком макушку на широкую грудь любовника. – Не спровоцируешь никого на кровавую расправу, знаешь. - Ну, ты меня полечишь. Делов-то. Алтан вновь становится серьёзен. - Это работает не всегда, - и Вадим понимает, о чём он сейчас; он знает, кого Алтан /хотел бы спасти/, и кого он не спас. – И я даже сам порой не знаю, как должно это сработать… просто чувствую, что делать – и всё. Дракон заключает его в объятия, баюкая в груди странное чувство, которое ему сложно разобрать на составляющие – смесь нежности, горечи, страха за другого. Любви? - А иногда не работает вовсе, как бы я ни пытался. Хотя вот с тобой всё получилось, -он чувствует, как Алтан улыбается, хоть и не видит этого. – И с Горацио тоже. - Горацио? - Тот кактус. Вадим довольно хмыкает. А он-то думал, что несчастный кактус несколько оклемался от регулярных поливов… - Ну и? Какой у нас план? – он не очень понимает, что хочет сказать, если честно. Событий за этот день немножко слишком много, но привыкший действовать в рамках чётких инструкций мозг пробует найти хоть какие-то ориентиры в ближайшем будущем. Алтан лениво растекается по его груди, выводя пальцем круги на морде вытатуированного дракона и волка поочерёдно. - Ну… Для начала мы поспим. Утром позавтракаем. А ещё ты утром можешь залезть в любую тумбочку возле кровати и обнаружить, что я всегда забочусь о полном оснащении конспиративных квартир, поэтому там можно найти, например, смазку. Ты можешь её использовать по назначению при моём активном участии, а завтрак мы перенесём на потом. Ну, это например. Что ещё? Ещё ты едешь со мной в особняк, больше не суёшься в пекло и не берёшь к себе в подчинение людей с нездоровым пристрастием к наркоте. Эм… Кажется, это всё? – он поднимает взгляд на лицо Вадима и тут же тушуется под его взглядом, возвращаясь к вычерчиванию невидимых кругов на узоре татуировки. – Как тебе план. - Я бы внёс пару корректив, если честно, - чтобы затащить сравнительно лёгкое тело Алтана на себя, много усилий не требуется. – И да, нам нужно куда-то сбагрить твой подарок.