Всамделишный andergraund

      Пугоду за сегодняшний день предстоит выполнить немало дел; после недавнего набора в Надзиратели работы значительно прибавилось, — несмотря на то, что с нынешним составом организации появилась возможность делегировать некоторые обязанности, заморочек меньше не стало: на место старых проблем с, например, бесконечным долгостроем базы, пришли новые — обновление устава, учет содержимого надзирательской библиотеки, организация собраний, собрания, собрания, собрания и, — ну куда ж без этого, — собрания. Голова уже раскалывается от дум о грядущей работе и планов, — а планов много. Не то, чтобы Пугод жалуется — он сам выбрал такой жизненный ритм, не щадящий своей торопливостью и насыщенностью ни тело, ни душу, — но порой мысль сбавить обороты все же преследует его. Благо, Пугод всегда оказывается быстрее этой мысли; количество дел, ждущих момента, когда они наконец-то будут выполнены, тянет совесть все ниже и ниже, — совести больно, совесть суетится, — планы цепляются за бахрому подола ее одежд и, Пугод клянется, буквально прорезавшимся голосом укоряют его, стоит ему задуматься о бездействии, — умоляют вернуться к работе. Он называет это продуктивностью и должным тайм-менеджментом; Жираф же не раз вверял ему, что это стоит называть скорее проявлением шизофрении — дескать, «какую бахрому подола, че за голоса в голове и боже, — совесть-то откуда взялась у тебя? — не смеши». Опустим и допустим. В магазине дела тоже обстоят донельзя плохо — из-за безобидной выходки Джаста (насколько можно назвать безобидной замену ценников с реальными ценами на ценники с гордыми нулями) ассортимент товара на продажу резко стал ассортиментом для безвозмездной раздачи — акт благотворительности; по итогу и товара — шиш, и прибыли — шиш. Пугод был в курсе этого прикола уже около недели, но руки до этого дошли лишь сейчас. Проходя от Центрального адского портала в сторону своей торговой точки, — та находится почти четко напротив в шаговой доступности, — он твердо решает, что намерен окончательно разобраться со всеми имеющимися проблемами магазина до полудня, и обещает самому себе чуть чаще проверять, как в этом самом магазине обстоят дела; неделя без дохода ощущается неприятно — Пугоду не понравилось, еще раз испытывать судьбу у него охоты нет. Он уже было проходит и под открытой резной аркой, что на входе в его магазин, как вдруг останавливается. Периферийное зрение улавливает нечто непривычное — какую-то деталь, мимо которой, думается, без внимания пройти было бы глупо. Пугод делает медленный шаг назад — надеется, что ему показалось. Не показалось. Над витриной прилавка — цветастое, аляпистое, красочными кляксами обрамленное граффити — «ADNERGRAUND», — словно детской рукой написанное. Вербальный протест — творческая оппозиция, — бравада дворовых повстанцев, что то ли пытается донести до умов зрителей какую-то важную мысль, скрываясь за визуальной бестолковостью, то ли бездумно глумится над прохожими, гусарствуя напыщенной безвкусицей. Подтеки краски — еще свежие — стекают аккурат по кирпичной стене и капают мерно на сундуки, неоновыми розовыми-зелеными пятнами окропляя лакированное дерево; благо, в тех сейчас нет товара. Бросаются в глаза и следы от грязных подошв на прилавке. Ну что за неуважение. Пугод оглядывается бегло и ужасается — большинство фасадных стен зданий испещрены такими же грубыми граффити и тэгами, большинство из которых неумело смазаны. На канализационных люках, у магазинных окон, на входных вратах в торговый район Якудз — чистое крохоборство; ну серьезно, не говоря уже об исполнении — в одном слове ошибки штуки три, если не больше, — а учитывая, что боевой клич новой организации донельзя прост, это еще большее издевательство, — да, смешно, но увольте — на зданиях центральной торговой площади это выглядит вот вообще не к месту. Пугод, конечно, помнит про новорожденное «братство» — после мероприятия по набору новых членов Надзирателей до него доходили некоторые слухи насчет этого. Однако он думал, что эта бесформенная шутка перестанет существовать через пару дней — побесятся и перестанут, это в стиле ребят; это, вероятно, в стиле Блс’а, что поселился в их городе всего несколько месяцев назад, но уже успел натворить дел — занятный парень. Что ж, — раз уж слухи правдивы, то следовало бы потратить пару минут и проверить еще кое-что. Подходя к бездонному колодцу, Пугод честно надеется, что не увидит там изменений; он лукавит — врет самому себе, ибо из интересного в городе давно не происходило ровным счетом ни-че-го — и оказавшейся у заборчатого ограждения вокруг колодца табличке с небрежной надписью «ЯМАкаси» он все-таки скорее рад, чем нет, — это хоть какая-то растряска для скучающего Майншилда. Смотрит вниз, руками опираясь на деревянное ограждение и перегибаясь через него, — дно заделано — варварской порчей городской достопримечательности; внизу виднеется тусклый свет и неаккуратно выдолбленные проходы по разным частям света. Пугод улыбается глупо, неверяще глядя на складывающуюся перед его глазами дурость — и задает вопрос в пустоту, не надеясь получить ответ: — Боже, серьезно?.. Оттуда, снизу, — глухо отбиваясь от сланцевых стен колодца, — слышится возмущенное: «Ёбан бобан…» — а следом — на добивку — не менее эмоциональное: «…да блять!» — видимо, там кто-то есть и у него что-то не получается сделать; еще долгих пять секунд до поверхности эхом доходит обиженное окончание восклицания, карабкаясь по каменным стенам: «…блять!.. — …блять!.. — …блять!..» — и это улыбает еще больше. Пугод — занятой человек. У него своих дел по горло. Ему, честно, все равно на чужие шкодливые выходки. И ему — вот уж точно — совсем не интересно, что происходит у человека внизу.

***

      …спускаясь аккурат вниз на элитрах, Пугод то и дело во что-то врезается — невпопад расставленные-вмонтированные в стены препятствия, невесть для чего существующие вообще, здорово так сбивают координацию. Катакомбы — натуральные; отсутствие вменяемого освещения тоже добавляет хлопот — дневного света с поверхности и, кажется, горящего внизу костра не хватает, чтобы четко видеть окружающую обстановку при спуске. Спустился. Боязно делает шаг в сторону — места неимоверно мало. Костер посреди, пара шалкеров и саженец, который наверняка является символизмом чего-то и на который Пугод чуть было не наступил, — в сумме не более пяти квадратных метров; порода бедрока, царапающая подошву и каменные, неотесанные стены, из которых следует несколько узких проходов невесть куда — помойка помойкой; ладно, лозунг организации себя оправдывает на все сто — всамделишный андерграунд. Копошение доносится из пробуренной дырки слева. Пугод, недолго поразмыслив над тем, стоит ли игра свеч, приходит к закономерной мысли «зря, что ли, спускался?» и пробирается через эти пещеры, цепляясь за необработанные края каменной породы. Путается в смехотворных развилках, тихо проронив редкое бранное слово — к автору интерьера есть пара вопросов, — и выходит — выползает — к месту, где смутно виднеются отблески источника света — ниспосланный ориентир. Вылезает, опираясь на руки — дай бог, думается ему, чтобы в этот раз куда нужно, — в подобие комнаты. Внеочередная мысль: охота срочно выругаться на первого встречного за отсутствие лестниц. Блс, сидящий в паре метров прямо на полу на скрещенных ногах, широко раскрытыми глазами — глазницами? Пугод не уверен, что видит в них глазные яблоки, — смотрит на заявившегося к нему гостя. Вокруг раскидано несколько ватманов — и смятых, и новых, — баллончики и какая-то канцелярия. Пугод решается прервать тишину первым: — Ну привет, — произносит он как ни в чем не бывало, отряхивая рукава от осевшей пыли. — Темно у вас здесь. Блс все еще смотрит на него, не отвечая, а после отворачивается и вновь занимается своими делами — строит из себя занятую личность, прикрываясь мнимым безразличием: — Блатным и ночью солнце светит. — А ты у нас блатной? — А ты фраер? — Не отрываясь от дела. — Ну дк и иди отсюда. Пугод коротко смеется — забавная реплика; в словесной буффонаде Блс’у равных мало, стоит это признать. Пугоду тут вроде и не рады — разные организации и все такое, — но враждебности он не ощущает. И раз уж его не гонят на выход всерьез, хотя и казалось бы — пришел, барин, — хочет спросить про граффити. Пугоду отчего-то и раньше казалось, что те — балбесовских рук дело, а теперь, глядя на сложившуюся перед глазами картину, догадкам своим он уверенно кивает: — Так ваша бандитская организация уже совершает первые преступления? — Если паркур для тебя преступление, — говорит Блс, наконец повернув голову в сторону своего собеседника, — то да. Не о (прости господи) паркуре речь, но ответ ожидаемый. Пугод едкую фразу оценивает на твердую четверочку, в очередной раз неловко посмеявшись, но в своих убеждениях остается непреклонен — тот акт вандализма оттирать-отмывать несчастного паркуриста все-таки заставит. Заглядывает через чужое плечо с невинным намерением разузнать, чем там так самозабвенно занимается Блс. И да, — тот в самом деле рисует какой-то плакат, схожий по стилю с граффити; виден… авторский почерк. — Надзирай в другом месте, а, — Блс смотрит на него с преувеличенной мольбой во взгляде, словно ему действительно не хотелось бы, чтобы кто-то наблюдал за его попытками в художественную деятельность; забавно, учитывая, как тот бесстыдно позорился на надзирательском конкурсе и был рад повеселить публику. Пугод шутливо мотает головой и кивает в сторону начатого постера, говоря что-то вроде: «Рисуй, рисуй, не отвлекайся». Блс закатывает глаза — Пугод думает, что подразумевается именно этот жест раздражительности, глаз-то как таковых и нет, — но действительно возвращается к работе, что-то чиркая на бумаге черным перманентным маркером; спиртом воняет довольно ощутимо. Блс — хороший человек (Пугоду привычнее опускать тот факт, что многие жители города — не люди вовсе), забавный — хоть в своих высказываниях и бывает резок; все уже свыклись с тем, что такой юмор у него в порядке вещей. Но ведет он себя сейчас будто бы обиженно; возможно, до сих пор не может принять результаты недавнего мероприятия, что действительно странно — Блс ведь прошел, но сам отказался от места, — Пугод сложившуюся ситуацию все никак не может понять. А может и не ведет себя Блс никак. Может, Пугод ошибается. Между ними много недомолвок — они, честно признаться, и не знакомы толком. Глядя, как Блс старательно выводит «Я-м-а-к-а-с-и», Пугод вспоминает и о табличке на входе — насколько это можно назвать входом. Там тоже было написано это незнакомое слово, у которого должен — обязан быть какой-то смысл, а иначе называть так целую организацию смысла не шибко много. Пугод интересуется, склонив голову набок: — Слушай, а «Ямакаси» — это?.. Блс неопределенно вертит в воздухе кистью с маркером, стараясь подобрать более точные слова для объяснения: — Это… ну, фильм такой, там… паркур и… и мы паркур, и… — Пугоду кажется, что Блс вот-вот с психу скажет «Че доебался?» — и Пугод в таком случае непременно б снова посмеялся, как идиот, потому что это было бы смешно — и оказывается прав в догадках; разве что Блс выбирает формулировку более культурную. Он продолжает выводить линии, медленно вдыхая затхлый воздух, силясь унять раздражение — не хочет показаться слишком грубым. — …чего надо-то тебе от меня вообще? Вопрос остается без ответа, потому что Пугоду ничего не надо. Он действительно без понятия, зачем сюда спустился — на незнакомом импульсе — непривычное любопытство. Ребячество; он не ожидал, что будет так увлеченно наблюдать за тем, как Блс пытается вырисовать чертов скейтборд. Именно что пытается — балбесовская рука отчего-то дрожит и линия не идет уверенно. Видимо, художественный гений Блс’а еще пока не раскрылся: он, смачно матернувшись в момент, когда его рука вновь съехала, зачем-то начинает вести линию с самого начала. Пугод цокает, глядя, как паршиво выходит рисунок. Его внутренний перфекционист не может спокойно смотреть, как довольно сносный контур превращается в месиво. — Ну-у, дружище, — он присаживается рядом, берет один из маркеров, что валяются вокруг, и моментно чиркает изогнутую линию по карандашному наброску, которую Блс все силился нарисовать — секунд пять собирался с мыслями — боялся вывести криво. — Это ж вообще несерьезно. — Кууда-а? — Голос Блс’а на секунду становится выше привычного, когда он выхватывет маркер из чужих рук. Маркер летит куда-то в сторону. Плакат с шорохом подвигается ближе к своему непосредственному создателю — подальше от нагло посягнувшего на него чужака; Блс расправляет помявшийся край ватмана, всматриваясь в неродную линию. — У нас и серьезное будет, не кипишуй. Пугод спрашивает насмешливо, скрестив руки на груди: — Да ну, в самом деле? И чего мне бояться? — А так я тебе и сказал, — Блс шмыгает; отмечает про себя, что уверенности в пугодовской руке больше, нежели чем в его. Следующее говорит скорее на автомате — ребята из их братства часто внеконтектстно вкидывают это слово в повседневных диалогах; они сами признают, что это несуразно, но говорят, что будут продолжать это делать, цитата: «пока не заебет»: — Ааандеграунд. И продолжает рисовать контур; однако, теперь с того места, где остановился Пугод. Их организация, со слов участников, «рофельная», — вынужденная оппозиция, сам факт существования которой должен расцениваться, как перфоманс. Кроме собственно существования и парочки локальных фишек у подобного быть ничего и не должно, но Блс старается даже над такими мелочами, как тэги на фасадах городских зданий — не боясь при этом отхватить от Лабуса. И сейчас, рисуя постер, тот из кожи вон лезет; у Блс’а горят глаза, и наблюдать за этим приятно. Пугоду хотелось бы сдружиться с ним, если говорить начистоту. Что-то в глуповатом топорном поведении Блс’а притягивает, — да и его общительность играет тому на руку. Пугод уверен: даже теперь, когда их организации, вроде? — ратуют за разное, Блс не станет к этому относиться радикально. Не то, чтобы не всерьез, — в шутку — максимум. — Ладно, не буду… отвлекать, — Пугод, вспомнив про проблемный магазин, поднимается с пола, отряхивая теперь зад и колени. Замечания по поводу отсутствия уборки и хоть какой-либо мебели решает оставить при себе. Следует к дыре, из которой вылез. Сознание прошибает колкая дума: зря штаны отряхивал. — Давай-давай, — тараторит Блс уже с другой интонацией — более похожей на дружескую — оттепель. — …ты это, в другое время заходи, когда наших больше будет. Нормально поговорим. Пугод — занятой человек. У него своих дел по горло — и того выше. Конечно, он зайдет, — ему ведь ничуть не интересно. — И по паркуру на выходе аккуратнее! — Кричит Блс вслед скрывшемуся в дыре Пугоду, сложив ладони в подобие громкоговорителя, чтоб его было наверняка слышно. — Ты ж не тру, расшибешься еще нахуй!.. — Так это у вас паркур такой?.. — Недоуменно вопрошает Пугод, вновь выглянув в комнату, но поздно — его визави уже снова увлечен делом и отвечать не собирается. Нет, ну до чего ж уморительно. Вылезает в холл. Смотрит на «паркур»; на секунду в голове мелькает мысль — а может, попробовать выйти так, как принято у здешних? Улыбается, головой мотает — ладно, он же не ребенок, — потому активирует элитры и старается вылететь ровно по центру, не теранувшись о невпопад закрепленные на стенах колодца балки. Минуты, проведенные с Блс’ом, ощущаются Пугодом мегастранно; хотя бы и оттого, что в планы это рандеву хоть и не входило, но не посеяло сожаления за потраченное впустую время. Обозвав эту встречу и, кажется, первый их полноценный диалог «неожиданной передышкой в приятной компании», Пугод все же не без легкого упрека самому себе четко устанавливает: теперь — дела. Безотлагательно. На поверхность ступает, щурясь от яркого дневного света. Стараясь как можно быстрее перенастроиться на прежний режим, Пугод без промедления идет к магазину, по пути поправляя съехавший от полета цилиндр.

***

      Цилиндр, где ромбом — глаз, пастью раззинувшийся — драконьей, сверкнувший высветом полярного сияния; в чьем зрачке — пульсар созвездия андромеды: и нёбо — бесконечность, гортань — нутро мироздания, клыки — саблезубые, язык — дифформная шершавая лента — зубы пересчитывает скалится смеется лоснится лучезарным венцом — проваливается навыворот в пугодовский цилиндр, кричит шепотом шепчет криком вспоминает цитирует: «...у нас и серьезное будет…» басисто хохочет глумится улюлюкает измывается — всех видит. все видит. — Ну, пока могут… — Пугод одергивает лацканы пиджака, поправляя небрежно лежащую ткань темной мантии поверх него; взгляд вновь цепляется за неумелое безобразие на стене его магазина: — …пускай играются.