татарочка

диляра ахмерова была самым настоящим позором семьи. за это и получала. татаркой стала, когда надоело. когда отцу в первый раз сдачи дала, да нехилой такой. когда к группировке пришилась, воровать научилась. корона девушкой жестокой была, но справедливой. татарка поэтому к ней и заехала под крыло. они этим похожи были. ленка жёстко тренировала: кулаки в мясо сбивать заставляла, боксу учила, подтягиваться. диляра быстро поняла манеру старшей. — кош-ка, кош-ка, кош-ка! – скандировали синдикатовцы, когда диляра в первый раз на ринг вышла. кошка была девушкой прыткой, ловкой и хитрющей, за что и получила кличку свою. за диляру не болел тогда никто, однако девушка на спине своей чувствовала старшей взгляд. ленка спуску не даст и накажет как надо, если диля не выиграет. диляра удар за ударом пропускала, но вставала и дальше драться шла. соперника изматывала. и кошка действительно продержалась недолго: только недавно поставленный дилин апперкот, и соперница в нокауте лежит. корона в младшей потенциал увидела, заставила её его раскрыть. — ударь меня, давай! – рычала ленка на диляру, когда та уже задыхаться от нагрузки начала. татарку тогда мотало из стороны в сторону, ноги не держали, тело в поту было, губа и бровь разбиты. диляра не сдавалась: снова руку вперёд выбрасывала, пытаясь старшую ударить. корона не поддавалась никогда, воспитывала силу воли, сознание терять не давала. эту тренировку татарка на всю жизнь запомнила. диляра старшую свою ненавидела иногда: за изнуряющие тренировки и адские нагрузки на тело, но была одновременно и благодарна ленке за это. не будь короны в татаркиной жизни, не была бы диляра тем, кем являлась сейчас. может продолжила бы прогибаться под натиском отцовской опеки, получать тумаков за каждый проступок и бояться лишнего шагу ступить. сегодня стоит татарка у подъезда, родного когда-то. сестру ждёт. на часах ещё восьми нет. синяк на переносице потихоньку желтеть начинает, и татарка, разглядывая себя в зеркало в гараже, грустно улыбается. айгуль дверь тяжёлую толкает наконец-то, в объятия сестры чуть не падает. они идут до школы, ботинками шаркая по промёрзлому асфальту. на улице гололедица. в школьной раздевалке толкучка царит опять, и татарка мысленно корит себя за то, что пошла вообще. вспоминает об айгуль, и сердце сестринское вмиг оттаивает, заставляя свою обладательницу протискиваться сквозь школьные толпы навстречу «знаниям». на английском скучно. в сон клонит. учительница, спокойным голосом что-то объясняющая, полутьма на улице, что в практически неосвещённый кабинет пробивается. диля на локоть острый укладывается, глаза прикрывая. недостаток сна даёт о себе знать. диляру ахмерову снова к директору ведут, в пятый раз за четверть, и всё за одно и то же: спит, как сурок, и, зараза такая, именно на английском. учительница дребезжит, ругается, а татарка глаза разлепить до конца пытается, на спутницу внимания никакого не обращает. директор безэмоциональным голосом её отчитывает, точнее делает вид, и отпускает школьницу нерадивую по делам. диляра снова в туалет плетётся, курить охота. с варькой они сидят на подоконнике, курят одну на двоих сигарету. на уставшие лица друг друга иногда поглядывают, но не говорят ничего. в туалет женский вваливается компания на пару лет младше курящих. они что-то громко обсуждают, и диляра с варькой вслушиваются в разговор. понимают, что идут разборки и с интересом наблюдают. одна девчонка отвешивает размашистую пощёчину другой, в пионерском галстуке. диля с варькой лица вытягивают, не вмешиваются. когда та же девчонка бьёт уже кулаком пионерку, диля в рот два пальца кладёт и свистит оглушительно. вся компания наконец замечает девушек. — не гоже пионэров бить, красавица, – говорит татарка и затягивается уже второй сигаретой, так удачно вовремя подпаленной варькой. — тебе ли говорить, – хмыкает девчонка, заставляя и дилю улыбнуться. — мне ли. я в школе не бью никого. — а я за дело. — за какое? — у нас со сволочью этой договор был: она мне списывать даёт, я не бью. — чё, внатуре было? – спрашивает диля у пионерки, что держалась за разбитый нос обеими руками. девчонка молчит, – а схуяли она тебе должна что-то? ты чё, в коллекторы заделалась? спасибо бы сказала, что помогает. а кулаки свои иди о подружек разминай. — и это мне вор говорит? – не унимается девчонка, пытаясь диляру в неудобное положение поставить. все, кому не лень, знали, чем татарка промышляет. — да, – диляра с места насиженного встаёт, во весь рост выпрямляясь, не давая собеседнице превосходство почувствовать. спустя еще пару минут переговоров государственной важности компания тушуется и из туалета выходит. — дери-и-ись! слабачка! – снова рычит корона, стоя с татаркой на импровизированном ринге, голос надрывая и выставив перед собой кулаки в боксёрских перчатках. диляра снова выпад делает, руку вперёд выбрасывает, но по вертлявой ленке промахивается и получает кулаком тяжёлым, в староватую перчатку обтянутым, по рёбрам. татарка чувствует, как её за корпус хватают, коленом по животу бьют. диляра напрячься старается, да вот только ленка весь воздух из дилькиного тела выбивает, заставляет кашлять, задыхаться. у ленки чугунный кулак и удар такой же. дилю ведёт туда-сюда, мотает так, будто она пузырь водки перед боем в себя залила. универсамовские галдят, болеют. кто-то – за ленку, кто-то – за татарку, к её собственному удивлению. — э! хватит может? убьёшь же! – голос турбо разрезал всеобщий гомон. — не, брат, мы до нокаута, – отвечает корона и снова руку заносит для удара, однако диляра приседает из последних сил, увораивается, – пусть сопротивляется. татарка за руки, в блок выставленные, хватается, кулаком прямо в нос ленке заезжая. синдикатовцы, да и универсамвоские разом все затихли. корона за лицо держится, тело пошатывающееся в норму привести пытается. щеколда, тем временем, вместе с ржавой в кино собралась. еле наскребли на билеты, уселись, с интересом наблюдали пропоганду. фильм про шайки бандитские девочек даже задуматься заставил, тем ли они занимаются, правильно ли делают, что воруют. шли до остановки автобусной каждая в раздумьях, под ноги глядели, молчали. на остановке повстречали ералаша и кирилла, скорлупу универсамовскую. последний кликухой так пока и не обзавёлся. универсамовские, оказывается, тоже в кино ходили. разговор завязался. по пропаганды поводу, да и фильма самого. щеколде понравилось с ералашем общаться. мальчуган показался ей открытым и искренним, настоящим чтоли. без понтов этих уличных, милый и добрый души человек. миша тем временем всё глаз никак оторвать не мог от собеседницы. ржавая и кирилл стояли молча поодаль. автобус наконец приехал. рыжая девчонка с мальчишкой темноволосым первые в салон зашли и знакомых звали своих, да только те дверь решили придержать. — спокойно, я их знаю, – заверил щеколду ералаш, придерживая девчушку за руку. щеколде откровенно не нравилась сложившаяся ситуация. подходящая к автобусу компания уж никак на «синдикат» не смахивала – все были парнями, да и среди универсамовских девчушка рож таких не видела. её это напрягало. дети стояли на улице, когда один из подошедших спросил: — при делах? – у щеколды внутри всё похолодело. такое при ней уже раз спрашивали: татарку, старшую её, тогда с того света буквально доставали. девчушка ералаша за локоть в автобус тянет, а тот стоит упрямо, взглядом ей приказывая самой убираться отсюда. щеколда тоже стоит на своём, не желает без миши уходить куда-то, бросать друга своего, знает, что последует за этой фразой. — при делах. котылу – solovyova and ziborov их обоих оттягивают очень быстро от автобуса. щеколда брыкается в руках бандита какого-то, пока тот бесстыдно лапами своими по телу молоденькому водит. девчушка орёт в голос. — да поставь ты её! баб не трогаем! – говорит кто-то из вражеской группировки, и щеколда тратит секунду, чтобы с облегчением перевести дыхание. — она синдикатовская! – отвечает другой. — это кто? — матрёшки. воры и проходимцы. — понял. ералаша и щеколду волокут в сторону от автобусной остановки. девчушка ногами сучить не перестаёт, пытается противника отпустить себя заставить. её держит крепкий рослый парень, мужчина может даже. ералашу тем временем в лицо прописывают, да так сильно, что мальчуган на сто восемьдесят поворачивается, лицом в асфальт падает. калачиком на шершавой поверхности сворачивается, даже защититься от сыплющихся со всех сторон ударов не пытается – бесполезно. — смотри, девчонка! – мишу лупят человек пять, как минимум, а тот, что держал щеколду, сцепил хватку стальную на горле её. девчушка почти висит на руке обидчика своего, вздохнуть снова полной грудью пытается, а тот не даёт. лицо своё бандитское не стесняется показывать, и щеколда запоминает всё до мельчайших деталей, чтобы старшим своим поведать потом: густые тёмные брови, волосы такого же цвета короткие, восьмиклинка, что набекрень слегка съехала, нос горбатый, кривой, шрамы над бровью и под губой, улыбка, на оскал похожая. «такая у татарки, когда поддатая или злая» – вдруг вспоминает щеколда. группировщик тем временем снова девчушку разворачивает, руки обе заламывает и об асфальт животом грохает. сзади всем весом наваливается, руки держит. голову щеколды щекой левой к асфальту прижимает, смотреть заставляя. смотреть, как мишу рвут буквально на части. девчушка плачет навзрыд то ли от боли, то ли от осознания, что сделать она ничего не может. щеколда попыток выбраться из хватки обидчика не оставляет, но всё бесполезно. группировщик слишком тяжёлый, чтобы девчушка сбросить его со спины своей попыталась. — отпусти, мразь! – шипит с надрывом щеколда, глядя, как на мишкину голову кто-то с размаху каблуком ботинка мужского наступает. — чё сказала? – спрашивает обидчик, непозволительно близко к щеколде наклоняясь и опаляя дыханием своим с привкусом тяжёлых сигарет кожу нежную девичью. — я говорю, отпусти, мразота! – надрывно кричит девчушка. обидчик палец толстый, длинный и отвратительно грязный ей в рот суёт, щёку до слюней кровавых оттягивает. щеколда всего секунду думает, прежде чем зубы свои сомкнуть. группировщик верещит на всю улицу, на руку покалеченную пялится, мгновенно девчушку отпуская. щеколда тем временем ползёт по асфальту по-пластунски, ералаша спасти намеревается, хоть и не знает, как это сделать. чувствует, как за плечи, тонкой курткой обтянутые, её хватает тот же, на спину переворачивает. группировщик брюки школьные с щеколды стягивает, больно уцелевшими ногтями в кожу впиваясь, оставляя там полосы кровавые. рука обидчика больно стискивает щёки девичьи, заставляет перестать орать девчонку, частично доступ к кислороду перекрывает. девчонка челюсти разжать не может. у щеколды слёзы из глаз с новой силой текут, она мычит что-то в руку мужскую, когда первые толчки чувствует. ералаша уже не видит. видит только лицо упыря, на коем венка на лбу вздулась. и улыбку эту его. щеколда на всю жизнь этот оскал звериный запомнит. девчушке как будто тесак в живот воткнули по рукоять и вертят им теперь туда-сюда. щеколда боли такой не испытывала, даже когда татарка драться её учила. она даже кричать не может. может только молиться о смерти своей скорой. руки обидчика до боли и хруста бёдра щеколды сжимают, но она уже ничего не чувствует. крови много потеряла. глаза стеклянные на небо тёмное звёздное смотрят, когда группировщик насильственный акт завершает. щеколда бабушку видит. женщина ей руку старческую, но такую родную протягивает. и щеколда берётся за бабушкину ладонь, после чего татарку видит. она приветливо улыбается девчушке, и улыбка её на оскал не похожа совсем. старшая объятия свои для щеколды раскрывает, приветственно приглашая вглубь небольшой, но тоже родной для щеколды квартирки. девчушка покорно следует за зовущими. — тьфу, дебил, ты нахуй это сделал? – обращается к арсену старший. — чтоб не повадно было. с бабами так и нужно. — долбоёб ты, коронка спросит за это будь здоров. — она и вся её контора никудышная ещё участи этой шалавы мелкой позавидуют, если на нас залупнутся, отвечаю. ушли. ржавая с кириллом в этот момент в автобусе ехали, друг в друга вцепившись. понимали – хана им, но в то же время осознавали, что защищать не пошли осознанно. не полезут они чужую задницу спасать, когда для своей угроза есть. значит, нужно придумывать легенду, чтоб от истории этой быстро отмыться и старшие ни за что не спросили. татарка тем временем джеб бессчетный пропускает. чугунный кулак ленкин последние крупицы сознания из мозга дили выбивает, и младшая на пол валится, руками на ограждении хлипеньком тканевом виснет. турбо с места насиженного встаёт, к девушке подходя. на спину аккуратно кладёт, тряпкой кровь и пот с лица стирает. ловит взгляд ленки на татарке, корона смотрит с недовольством и пренебрежением. у валеры сомнения закрадываются по поводу лидера синдикатовского, когда ленка полотенце в руки скорлупе швыряет и, даже не подойдя к потерявшей сознание подчинённой, уходит куда-то на улицу.