Pearl Powder and the Two Half Moons (Жемчужная пудра и два полумесяца)

Ночь началась с того, что Ван Чжи помог Дин Жуну перевоплотиться в другого человека. Он ухмылялся, подстригая его ногти, а затем покорно втирал ароматные масла в волосы, которые позже были собраны на макушке и украшены безделушками. Ван Чжи сидел и наблюдал в безмолвном веселье, которое вскоре перешло в молчаливое удивление, как Дин Жун твёрдой рукой присыпал лицо жемчужной пудрой, наложил румяна на щёки и подвёл глаза тёмными стрелками. Он повернулся к Ван Чжи, чтобы позволить тому нанести на его губы красную помаду, а затем пришло время одеваться. — Откуда ты знаешь, как всё это делать? — спросил Ван Чжи. — Цуй-мама показала мне весь процесс, — просто объяснил Дин Жун, и Ван Чжи решил, что может поверить в то, что Дин Жун запомнил всё, чему его учили в целях маскировки. Они договорились, что Дин Жун сыграет Цуй-маму в их последнем расследовании, в ходе которого требовалось тайно собрать некоторую информацию. Ван Чжи не выглядел достаточно взрослым, чтобы изображать хозяйку Хуаньи Лоу, а рисковать, используя для своих целей кого-то другого, они не хотели. Цуй-мама позаимствовала им комплект зелёных одеяний. Ван Чжи помог Дин Жуну привязать к его груди два заранее приготовленных мешочка с рисом, после чего перед Ван Чжи встала задача сохранить невозмутимое выражение лица, пока тот несколько раз подпрыгивал, чтобы убедиться, что ничего не упадёт. Наконец Дин Жун надел дорогие шелка, и теперь выглядел соответственно своей роли. — Тебе нужно больше улыбаться, — сказал Ван Чжи Дин Жуну, который только нахмурился в ответ, шлёпнув его большим шёлковым веером. Теперь, спустя несколько часов после этого разговора, Ван Чжи тихо закипает. Он замаскирован под слугу и стоит в конце комнаты, наблюдая за тем, как Дин Жун проводит встречу с Цянь Фэном. Тот уже пьян в стельку, и его раскрасневшееся лицо, стеклянные, словно бусинки, глаза и наглость, позволившая затащить Дин Жуна к себе на колени, лишь доказывают это. Дин Жун спокойно устраивается удобнее и смеётся так же воздушно, как и весь вечер. — Цянь-дажэнь, — притворно кокетничает он, хлопая мужчину по плечу и быстро ускользая. — Такие вещи стоят денег, а я не продаюсь. — Нет? — Цянь Фэн растягивает слова, следя взглядом за развевающимися юбками Дин Жуна, когда тот поворачивается. «Грязный таракан,» — думает Ван Чжи, сохраняя нейтральное выражение лица, несмотря на гнев, закипающий в его животе. «Это всего лишь работа,» — напоминает он себе, но с того момента, как они вошли в комнату, Цянь Фэн, мелкий аристократ, прибывший из Нанкина, ведёт себя властно и развратно. К его чести, в течение всего вечера Дин Жун тонко манипулирует информацией, полученной от Цянь Фэна. Теперь у них достаточно зацепок, чтобы они с Ван Чжи начали тайное расследование причастности Цянь Фэна к торговле людьми в столице. С этими доказательствами Ван Чжи сможет довести дело до ареста Цянь Фэна и его сообщников. — Уже поздняя ночь, — вздыхает Дин Жун, обходя стороной Цянь Фэна, — а Цянь-гунцзы много выпил. Мне не следует портить ваше хорошее настроение деловыми разговорами, позвольте мне позвать девушек и оставить вас… Цянь Фэн хватает Дин Жуна за рукав, прерывая его слова тянет снова к себе. — Но что, если я хочу лучшую. Дин Жун упирается ногами, свободной рукой стискивает руку Цянь Фэна. — Я не из лучших, — выдавливает он сквозь улыбку, отрывая от себя его руку. — Если Цянь Фэн захочет встретиться с самыми лучшими, находясь в городе, я с радостью устрою… Ван Чжи чувствует, как у него сжимается желудок, когда Дин Жун снова замолкает, на этот раз потому, что Цянь Фэну удаётся вновь усадить его на свои колени. — Цянь-гунцзы! — резко одёргивает Дин Жун, позволяя своей естественной властности пробиться сквозь мягкий фальцет, который он использовал всю ночь. — В чём дело? — сердито ворчит Цянь Фэн, толкая Дин Жуна на пол, где тот переворачивается без необходимости и подаёт знак. Наконец-то — нужный сигнал. Ван Чжи бросается вперёд, чтобы помочь Дин Жуну подняться, играя роль обеспокоенного слуги, берёт его за руку и помогает встать на ноги. — Цянь-гунцзы, — Дин Жун фыркает на мужчину, который всё ещё сидит, откинувшись на спинку стула с пьяным и воинственным видом. — Я прощаю вас, потому что знаю, что вы много выпили, но я ожидаю, что вы будете вести себя прилично, когда мы встретимся в следующий раз! — Прилично, — насмешливо повторяет Цянь Фэн. В мгновение ока он вскакивает со своего места, хватает Дин Жуна за талию и пытается повалить на пол. Ван Чжи обнаруживает себя отброшенным в сторону, из него выбит весь воздух, когда он валится на ближайший стул и в конечном итоге падает на пол вместе с ним. Он стонет от боли в спине, но голос Дин Жуна посреди комнаты заставляет его тут же перевернуться. — Цянь… Фэн… Недалеко от него Дин Жун растянулся на спине, его одежда в беспорядке, глаза широко распахнуты. На его лице слегка ошеломлённое выражение, когда он смотрит, как Цянь Фэн нависает над ним. Цянь Фэн наклоняется вперёд, и глаза Дин Жуна сужаются, в них вспыхивает гнев. Прежде чем Ван Чжи успевает дотянуться до одного из маленьких клинков, спрятанных Дин Жуном на его теле, тот сам разбирается с ситуацией, ударяя Цянь Фэна коленом по лицу как раз в тот момент, когда тот устремляется к нему. В комнате раздаётся громкий треск, Цянь Фэн заваливается набок и неподвижно замирает. Дин Жун садится, тяжело дыша, встречается взглядом с Ван Чжи, и как раз в этот момент дверь распахивается — двое телохранителей Цянь Фэна врываются внутрь. Ван Чжи вскакивает на ноги и выдаёт объяснение, по большей части являющееся правдой. Вместе с тем он хватает Дин Жуна, чтобы сбежать, в то время как телохранители больше заняты своим бессознательным хозяином. — С тобой всё в порядке? — спрашивает Ван Чжи, когда они бегут через боковые залы Хуаньи Лоу и вниз по лестнице для слуг. Их никто не преследует, но всё же лучше передвигаться быстро. Выражение лица Дин Жуна подобно грозе, когда он кивает. — Нам стоит оставить Цуй-маму в Западной Ограде, — говорит он, всё ещё кривя губы в затянувшемся отвращении. Наконец, они останавливаются, добравшись до пустого коридора, который выходит на задний двор борделя. С колотящимся сердцем и головой, полной безмолвных проклятий, Ван Чжи кивает, понимая, в какие неприятности она попадёт, когда Цянь Фэн очнётся и примется мстить. — Она будет вне себя, — говорит он, отдышавшись, и щурится на Дин Жуна. — Ты же не убил Цянь Фэна, да? Дин Жун издаёт короткий смешок. — Нет. Хотя, возможно, я сломал ему челюсть. Сломанная челюсть лучше, чем мёртвый аристократ, со вздохом думает Ван Чжи. Однако, это усложняет дело. Судя по тому, как хмурится Дин Жун, сжимая ярко-красные губы, он думает о том же. — Мы что-нибудь придумаем, — уверяет Ван Чжи, размышляя вслух. — Цянь Фэну осталось совсем немного времени до того, как его планы будут раскрыты, и всё, что ему известно — это то, что Цуй-мама сломала ему челюсть. Он нацелится на неё — или на тебя — но, возможно, мы сможем уладить ситуацию. Ван Чжи уже усиленно думает об этом, просчитывая все шаги, которые может предпринять Цянь Фэн, учитывая его точку зрения на то, что только что произошло. Если они смогут убедить его продолжать вести дела с «Цуй-мамой», это даст им время, чтобы завершить дело. — Тебе придётся еще немного поработать под прикрытием, — решает он. Дин Жун поднимает брови, не обрадованный этим предложением. Ван Чжи смеётся и заправляет выбившуюся прядь волос за ухо Дин Жуна, покачивает золотую серёжку и смотрит, как она дрожит и мерцает. — Ты это переживёшь, — он поворачивает ладонь, чтобы коснуться костяшками пальцев щеки Дин Жуна. Дин Жун перехватывает его запястье. — Не сейчас, — сухо бросает он. — Ты испортишь мой макияж. Естественно, Цуй Вэйюй не устраивает такое положение дел, из-за которого ей приходится тайно скрываться в Западной Ограде следующие несколько дней. Она, конечно, всё понимает, и, возможно, её недовольство даже несколько сглаживается той эффективностью, с которой Дин Жун продолжает управлять Хуаньи Лоу, изображая из себя госпожу. Хотя люди Цянь Фэна не осмеливаются сделать свой ход, они всё же околачиваются вокруг Хуаньи Лоу. На следующий день после того, как работа под прикрытием пошла наперекосяк, поползли слухи о попытке нападения, и Ван Чжи позаботился о том, чтобы дополнить сплетни информацией, будто бы главный магистрат префектуры Шуньтянь рассматривает возможность начать расследование происшествия в частных комнатах Хуаньи Лоу. Это, конечно, нелепая мысль — нынешний магистрат не любит создавать проблемы, и здесь нет ничего заслуживающего того, чтобы проводить расследование, если только кто-то не подаст жалобу. Тем не менее, этих слухов достаточно, чтобы заставить Цянь Фэна, чья челюсть действительно оказалась сломана, действовать осторожно. Хотя он и велел «Цуй-маме» держать рот на замке, он не мог сделать ничего больше. Оставив его в неведении, Ван Чжи быстро направил своих людей собрать улики и провести допросы. — Конечно, если бы мы имели больше власти, это не представляло бы проблему, — справедливо говорит Цуй Вэйюй Ван Чжи за чашей вина однажды вечером в конце недели. Она чувствует себя как дома в его жилых покоях, категорически возражая против того, чтобы скрываться в подземельях. Вряд ли это могло испортить репутацию, над которой она насмехалась, и потому за последние несколько дней она стала ещё более привычным зрелищем, чем обычно. — Мы? — переспрашивает он. — Вы втянули меня в это, Ван-дажэнь, — Цуй Вэйюй пожимает плечами. — Если я вовлечена в это, я могу сказать «мы», правда? Он чувствует, как его рот начинает криво изгибаться, и открывает его, чтобы ответить, как раз в тот момент, когда захлопывается задняя дверь — без сомнения, Дин Жун тайком вернулся из Хуаньи Лоу. — Дин-дажэнь, — протягивает Цуй Вэйюй, когда он появляется в главной комнате, одетый в чёрное, скрывающее его роскошные одежды. — Цуй-мама, — коротко приветствует Дин Жун, снимая с головы широкополую шляпу. От этого движения украшавшая его волосы безделушка падает и отправляется в полёт, скользя по полу, пока вскоре не останавливается. — Ювелирные изделия стоят золота, — Цуй Вэйюй поджимает губы и делает глоток вина. — Вы можете себе это позволить, дажэнь? Ван Чжи стоит, не обращая внимания ни на отрывистые движения, ни на значение прищуренного взгляда, который Дин Жун посылает Цуй Вэйюй, разматывая скрывавший лицо шарф и снимая плащ. Как обычно, он одет в платье Цуй-мамы, вернувшись прямо в покои Ван Чжи в Западной Ограде после нескольких часов, проведённых в Хуаньи Лоу. Долгий день, несомненно, является причиной того, что он выглядит потрёпанным; макияж, который он так безупречно наложил утром, потускнел из-за того, что Цуй-мама обычно не подкрашивается в течение дня. — Пойдём со мной, — коротко зовёт Ван Чжи, скользя мимо Дин Жуна, уверенный, что тот последует за ним, оставив Цуй Вэйюй позади. — Не беспокойтесь о вине, Ван-дажэнь, — кричит она им вслед. — Я оставлю его для вас. Идите и развлекайтесь! Ван Чжи не закатывает глаза, удивляясь собственному терпению, но он в любом случае должен позволить Цуй-маме кислое настроение. Сейчас она лишь женщина, привыкшая к довольно неторопливому образу жизни, независимо от своего прошлого и любых попыток — отвергнутых или нет — стать телохранителем Её Высочества. — Что-то случилось? —Ван Чжи закрывает за ними дверь. — Ты имеешь в виду, разыскивал ли кто-то Цуй-маму? — Дин Жун уже деловито снимает детали своей маскировки, методично раздеваясь, и пересекает комнату. — Нет. В его голосе слышится лёгкое раздражение, которое заставляет Ван Чжи ухмыльнуться, когда он садится на край своей кровати, наблюдая, как Дин Жун сбрасывает с себя золотое верхнее платье. — Значит, управление борделем тебе не по вкусу? — спрашивает Ван Чжи. Дин Жун стреляет в него взглядом, который говорит о многом. Он снимает белое вышитое среднее одеяние и остаётся в штанах, которые носит под ним — своих собственных штанах — и в парчовом дудоу, которое Цуй-мама, видимо, одолжила вместе с остальной одеждой. Несмотря на то, что Ван Чжи концентрируется на золотой ткани дудоу, поскольку вышивка отражает свет свечи, горящей в комнате, Дин Жун развязывает его завязки и без церемоний отбрасывает в сторону. Он, как обычно, больше озабочен тем, чтобы снять накладки, примотанные к его телу для создания иллюзии женских грудей. В тот момент, когда Дин Жун их снимает, он выдыхает с огромным облегчением. Спустя мгновение Ван Чжи соскальзывает с кровати, чтобы подобрать упавшую одежду и шёлковый дудоу. Вся ткань расшита золотыми и чёрными нитями — завитки и перья феникса — и Ван Чжи перебирает выпуклую фактуру, как будто никогда раньше не видел расшитого шёлка. Он поднимает взгляд и видит, что Дин Жун вытащил длинную шпильку из своей причёски, отчего большая часть его волос упала ему на спину. — Такая одежда стоит денег, — говорит Ван Чжи, взяв в руки ткань. — Тебе действительно нужно бросать её на пол каждую ночь? Уголки губ Дин Жуна изгибаются, и он протягивает руку, забирая у Ван Чжи кипу одежды. — Что мне тогда делать? Продолжать носить её? — Не будь глупцом. Я только имел в виду, может быть, тебе следует поместить их на вешалку. Но Дин Жун уже поднимает дудоу согнутым пальцем. — Цуй-мама будет разочарована тем, что её нижнее белье пользуется успехом больше, чем все остальные её наряды вместе взятые. Он заметил. — Но это не её, не так ли? Это твоё, — выпаливает Ван Чжи. Дин Жун наклоняет голову, возможно, на мгновение обескураженный горячностью, прозвучавшей в голосе Ван Чжи. Украшения для волос и серьги, которые он ещё не успел снять, позвякивают с одной стороны. — Да. Передняя часть слишком широка для любой из девушек. Она сказала, что я могу его забрать, — отвечает он. Ван Чжи чувствует, как румянец расползается по его шее. Не то чтобы он никогда раньше не видел раздевающегося Дин Жуна. Именно он помогал Дин Жуну каждый день надевать все эти предметы одежды. Но дудоу — это что-то новое, наряду с недавним изменением платья Дин Жуна с зелёного на бледно-золотое в стиле Цуй-мамы. Ван Чжи впервые увидел его две ночи назад, и ему показалось, что у него глаза вылезут на лоб. Дин Жун словно не замечал ничего неладного. Дудоу, по его мнению, действительно помогает сглаживать рисовые накладки на его груди. — Тебе это нравится? — спрашивает теперь уже Дин Жун, позволяя остальным вещам снова упасть на пол, пока он держит за одну из завязок только дудоу и слегка помахивает им. — Хочешь надеть? Ван Чжи заставляет себя перестать пялиться. Он хмурится, наклоняясь, чтобы снова поднять одежду Цуй-мамы. По крайней мере, один из них должен относиться с уважением к дорогим тканям. — Пойди умойся, — бормочет он. — Ты похож на призрака. Ван Чжи слышит рядом смешок и поднимает взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дин Жун уходит, перебросив свои длинные волосы на голые плечи. Звук плещущейся воды доносится из его туалетного уголка, пока Ван Чжи занят уборкой комнаты. У него возникает странное знакомое чувство, когда он собирает женскую одежду, и Ван Чжи качает головой, вешая платья Цуй-мамы на вешалку и разглаживая шёлк. Он с удивлением понимает, что на этой неделе, пока Дин Жун маскировался под Цуй-маму, он впервые обнаружил, что возвращается к старым привычкам. Почти смеётся, когда до него доходит, что он молча помогал Дин Жуну делать причёску, женственно укладывая пряди волос, а затем помогал ему облачаться в платье. Каждый вечер он, не раздумывая, убирал одежду и украшения Дин Жуна, в то время как сам Дин Жун лежал, растянувшись, и отчитывался перед Ван Чжи о прошедшем дне, глядя на балдахин над кроватью и потирая красные линии, прочерченные поперёк его груди. И не может быть, чтобы Дин Жун, сам являясь слугой, этого не замечал — он просто позволял Ван Чжи обслуживать его всю неделю, не говоря ни слова. Повернувшись, Ван Чжи открывает рот, чтобы подшутить над Дин Жуном, который, вероятно, слишком много позаимствовал у Цуй-мамы и забыл о своём месте. Однако слова улетучиваются, когда Дин Жун снова появляется в комнате. Его лицо чисто, и он снял все свои украшения, полностью распустив волосы, теперь свободно спадающие по его спине. Когда он шагает к Ван Чжи, свободный край его дудоу слегка покачивается. — Что ты делаешь? — удивляется Ван Чжи, слыша напряжение в собственном голосе, когда Дин Жун хватает его за руку и тянет к кровати. — Что ты имеешь в виду? — отзывается Дин Жун, не оглядываясь назад. Ван Чжи позволяет своему взгляду скользить по мышцам на спине Дин Жуна. Его сердце замирает в груди. — Ты собираешься спать в этом? Забравшись на кровать, Дин Жун поворачивается, чтобы лечь, и приподнимается на локтях. — Разве я не должен? — он откидывает волосы на один бок и оставляет другое плечо полностью открытым. На лице Дин Жуна мелькает лукавое выражение, когда он протягивает руку и дёргает Ван Чжи за халат, пока, наконец, тот не подходит ближе и не садится на кровать рядом с ним. — Я так понял, что я нравлюсь тебе таким, — говорит Дин Жун, и, прежде чем Ван Чжи успевает придумать способ как-то иначе истолковать смысл этих слов, он проводит пальцами линию вниз по центру живота. — Когда ношу это. Согласие и отрицание тут же застревают у Ван Чжи в горле: «Я думаю, ты выглядишь привлекательно, вот и всё, и не будь смешным». В конце концов, он издаёт сдавленный звук, и Дин Жун садится, его игривое настроение исчезает. — Я неправильно понял, — с поспешностью говорит он и тянется назад, ослабляя завязки внизу спины. Ван Чжи хватает его за плечи и толкает обратно на кровать. — Что ты неправильно понял? — спрашивает он, затаив дыхание даже по своим собственным ощущениям. Он скрывает румянец, выступающий на его щеках, опуская голову и целуя Дин Жуна, рука которого сразу поднимается, чтобы обхватить его затылок. Несмотря на всю властность Ван Чжи, он оказывается под Дин Жуном к тому времени, когда они отрываются друг от друга. — Что в этом такого особенного? — отстраняясь, вздыхает Дин Жун. — Не знаю, — отзывается Ван Чжи, но на этот раз он упивается видом Дин Жуна над ним, не пытаясь это скрыть. Он думает, что тёмно-золотой шёлк не должен так хорошо оттенять цвет лица Дин Жуна. Может быть, это блеск ткани, а может есть что-то объективно привлекательное в том, как тонкая золотая нить изящно обвивается вокруг шеи Дин Жуна, удерживая парчовую ткань чуть ниже ключиц. Или, возможно, Ван Чжи просто прочитал слишком много непристойных романов, в которых уделяется внимание соблазнительным качествам женского белья. Он протягивает руку, на миг касаясь кончиками пальцев мягких нитей, прежде чем просунуть пальцы под ткань, скользя ладонями по тёплой коже Дин Жуна. — Не знаю, — снова бормочет он. — Ты выглядишь привлекательно. — Привлекательно, — странным тоном повторяет Дин Жун. Ван Чжи поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Мм-хм. — Каждый день человек слышит новые сказки, — говорит Дин Жун, словно цитируя расхожее выражение. Руки Ван Чжи неподвижны. — Мне не нравятся женщины, — внезапно заявляет он. Он не хочет, чтобы Дин Жун подумал, что это… что-то ещё. Дин Жун фыркает. — Я уверен, что женщины по всей столице залились бы слезами, услышав, как ты это говоришь, — он наклоняется ниже, пока его лицо не зависает в ожидании прямо над Ван Чжи. — Мне нравишься ты, — настаивает Ван Чжи. Это заставляет Дин Жуна улыбнуться, выражение его лица смягчается. — Я знаю, — говорит он, и Ван Чжи медленно целует его, постепенно расслабляясь, пока его руки снова блуждают вдоль рёбер Дин Жуна, приподнимая его бельё. Он чувствует, как колотится его сердце, а голова начинает кружиться, когда Дин Жун лижет его рот и перехватывает его руку, передвигая её с живота к завязкам на пояснице. — Развязывать это — лучшая часть, верно? — выдыхает Дин Жун, и когда Ван Чжи щёлкает языком, дразня его, Дин Жун ухмыляется и внезапно начинает цитировать один из последних прочитанных Ван Чжи романов, провоцируя его пылкими строками, заставляя дрожь пробежать по его спине. — Она притворяется застенчивой, непокорной и несколько раздражённой… — Он фыркает и смеётся, когда Ван Чжи в спешке развязывает дудоу сзади, скользя руками по спине Дин Жуна, чтобы отыскать узел у него на шее. — Оказавшись в постели, они страстно целуют друг друга… твоей щеке пока достаточно, хмм? Мягкий поцелуй на его щеке — и Ван Чжи отдёргивает в сторону дудоу, больше не соблазняясь подобными вещами, когда точно понимает, о чём этот отрывок — о супружеской любви. О сексе. Ван Чжи поворачивает голову, встречает губы Дин Жуна и крепко целует его, его сердце бьётся сильнее. Должно быть, его движения слишком неистовые, когда он прикасается к Дин Жуну, иначе что ещё могло его насторожить — Дин Жун отстраняется, слегка нахмурившись: — С тобой всё в порядке? Ван Чжи опускает взгляд между ними. Он уже видел раньше Дин Жуна обнажённым и полуобнажённым, и наоборот, и, хотя они много раз целовались, кажется, что они флиртовали с мыслью о чём-то большем, чем поцелуи и прикосновения… но Ван Чжи знает, куда заводит эта история. — Я буду женой или ты? — выдыхает он, скользя ладонями по тугому животу Дин Жуна и обхватывая пальцами его бока. Дин Жун смотрит на него широко раскрытыми глазами, прежде чем они превращаются в смеющиеся полумесяцы. Он снова садится на пятки, а затем вообще слезает с Ван Чжи и садится с ним рядом. Неожиданно он обнимает его за плечи. Дело не в том, что Ван Чжи не нравится время от времени быть притянутым к Дин Жуну, но он подумал… — Разве мы не собираемся делать… это? — спрашивает Ван Чжи, поворачиваясь и глядя на Дин Жуна. — Делать что? Уже поздно, — всё, что говорит Дин Жун. Он протягивает руку и лениво поправляет волосы Ван Чжи. — Мы на середине расследования. — Но, — возражает Ван Чжи, чувствуя себя немного обманутым, когда Дин Жун вытаскивает одеяло у него из-под ног и прижимает к груди. — Дин Жун. Он хватает Дин Жуна за запястье, не давая ему снова отстраниться. — Хм? Ван Чжи тянется, чтобы поцеловать его, и тот, по крайней мере, не уклоняется от поцелуя. Это успокаивает боль в груди Ван Чжи. — Ты не хочешь быть со мной? Он знает, что есть способы, которые им подходят. Конечно, Дин Жун тоже знает. Дин Жун слегка усмехается, и Ван Чжи придвигается ближе, обнимая его за талию и наклоняясь к нему. Он снова и снова оставляет мягкие поцелуи на губах Дин Жуна, пока Дин Жун не кусает его игриво в ответ. — Ван Чжи, — говорит Дин Жун, и в его голосе звучит решительность. — В другой раз. Нам некуда спешить. Ван Чжи делает глубокий вдох, наполовину раздраженный, наполовину… быть может, с облегчением. В другой раз. Это не «нет». Просто не сейчас. Он кивает. — Ты покажешь мне? — спрашивает Ван Чжи, возвращаясь под бок к Дин Жуну и устраивая голову у него на груди. — Обещаешь? Дин Жун смеётся, звук вибрирует между ними. Его грудь согревает щеку Ван Чжи, а руки крепко его обнимают. — Обещаю. …. Они получают возможность арестовать четырёх сообщников, а затем и Цянь Фэна, два дня спустя в доме, где он остановился, приехав в столицу. Когда Ван Чжи ведёт служащих Западной Ограды через ворота, появляется Цянь Фэн с перевязанной головой и слегка опухшим лицом. Его зрачки расширяются, когда он видит солдат, а затем сужаются, когда он замечает Ван Чжи. — Цянь Фэн, — обращается к нему Дин Жун, делая шаг вперёд и говоря вместо Ван Чжи. — Ты должен пойти с нами. — Простите, — выступает вместо Цянь Фэна слуга, чьи глаза быстро бегают по сторонам, возможно, начиная выстраивать связи. Он переводит взгляд с Ван Чжи на Дин Жуна и обратно. — Что это значит? — настаивает слуга Цянь Фэна. — Цянь-гунцзы виновен в незаконной продаже в рабство женщин и детей, — ровным голосом говорит Ван Чжи, не проявляя на лице никаких эмоций. Он пристально смотрит на Цянь Фэна. «Тебе конец,» — думает он. — Уведите его, — приказывает Дин Жун, и несколько человек одновременно выходят вперёд. Ван Чжи складывает руки за спиной и оглядывается, наблюдая, как Дин Жун взглядом следит за Цянь Фэном, пока того уводят под его возмущённые протесты. Ван Чжи считает, что несмотря на все сильные стороны Дин Жуна, он всегда был довольно эмоциональным. В его глазах вспыхивает триумф, пока он смотрит как уводят Цянь Фэна, а в уголках рта играет чуть заметная злая улыбка. Оглянувшись на Ван Чжи, Дин Жун склоняет голову. — Отличная работа, Ван-дугун. Ван Чжи сдерживает ухмылку и кивает в ответ: — Каждому воздаётся по его заслугам. — Он смотрит мимо Дин Жуна на служащих Западной Ограды, которые всё ещё стоят во дворе поместья, скорее для устрашения, чем для что-либо ещё. — Награди людей, как считаешь нужным, а затем позаботься о том, чтобы Цянь-дажэнь комфортно устроился в своём новом жилище. — Где вас найти, дугун? — спрашивает Дин Жун, когда Ван Чжи поворачивается, чтобы покинуть сцену. — Я буду в Хуаньи Лоу, — отвечает Ван Чжи, делая паузу. На сердце у него легко, когда они выходят на улицу, как это часто бывает, когда дело подходит к завершению. — Цуй-мама будет рада услышать, что она может вернуть себе свою личность. Дин Жун снова опускает голову, хотя Ван Чжи может предположить, что он делает это лишь для того, чтобы скрыть ухмылку. — Сообщи мне, когда всё будет улажено, — приказывает Ван Чжи. Дин Жун снова поднимает взгляд, и хотя его рот сжат в линию, выражение его глаз становится мягче. — Да, дугун. Позже, в Хуаньи Лоу, Ван Чжи притягивает Дин Жуна за ремень и дразнит: — Ты рад, что дело закрыто? Больше никаких мешков с рисом? Дин Жун целует его в знак приветствия и усмехается. — Больше никаких мешков с рисом, — подтверждает он, подводя Ван Чжи обратно к столу, из-за которого тот встал, чтобы встретить Дин Жуна, — хотя Цуй-мама только что задержала меня по дороге сюда. Он садится напротив Ван Чжи и наполняет его чашу вином. — О? — Ван Чжи улыбается, принимая вино и поднося маленькую чашу к губам. «Что-то о чём мне стоит беспокоиться?» — Она сказала, что я могу оставить все вещи, которые она мне дала, — ухмыляется Дин Жун. — За исключением некоторых украшений, которые она хочет получить обратно. — О? — Ван Чжи замирает, не донеся вино до своих губ. Дин Жун хмыкает, качая головой, и тоже наливает себе вина, ему давно уже не нужно спрашивать разрешения, когда они одни. Мысли Ван Чжи разлетаются разом во многих направлениях. Через несколько секунд он перескакивает с размышлений о плюсах и минусах того, что Дин Жун надел так много слоёв одежды только для того, чтобы сразу их снять, к размышлениям, следует ли ему попросить Дин Жуна перебраться в его комнату навсегда. Эта последняя неделя заставила его задуматься… Он был в жилище Дин Жуна, в арендованном доме в нескольких кварталах от Западной Ограды. Как ему представлялось, если Дин Жун продолжит жить в таком месте, в окружении множества обычных горожан, в будущем могут возникнуть вопросы с безопасностью. Дин Жун, живущий вместе с ним, действительно был бы лучшим вариантом. — Какова бы ни была причина, — говорит Дин Жун, и его мягкий голос прорывается сквозь мысли Ван Чжи, снова возвращая его на землю, — я подумал, что это было довольно великодушно с её стороны, учитывая все обстоятельства. Ван Чжи моргает, а затем фыркает, заметив озорной блеск в глазах Дин Жуна. — Да, — соглашается он и, наконец, делает глоток вина. — Очень великодушно.