Доверяюсь.
30 ноября 2023 г. в 20:32
Чонгук расхаживает по репетиционному залу, поглядывая на часы — младший опаздывает. В последнее время это стало привычным делом, только вот пунктуального до мозга костей Чона это раздражает в очередной раз. Он звучно выдыхает и расправляет синие шифоновые ленты, любовно оглаживая ткань.
Чонгук безбожно влюблен в свою работу: парить воздушным гимнастом под куполом цирка для него высшее наслаждение, за которое еще и достойно платят. Их труппа известна по всей стране, в каждом городе их всегда встречают по-особенному, а гастроли из раза в раз затягиваются, потому что труппа задерживается в каждой точке гастрольного плана еще на пару лишних дней, выбивая свое расписание из графика.
Мужчина начинает разогреваться, растягивая каждую мышцу во всем теле, и когда ловко усаживается в продольный шпагат, слышит щелчок дверной ручки.
— Ты опоздал. Опять, — не поворачивая головы, произносит сухо Чон, наклоняясь корпусом то вперед, то назад.
— Прости, Чонгук. Пробки были, — виновато тупит взгляд Тэхён, продходя к матам в углу зала и бросая на них спортивную сумку.
— Только не надо этих идиотских оправданий, слышали уже, — Чонгук поднимается, ощущая, как после растяжки тело наливается приятной истомой. — Переодевайся и начнем.
Ким спешно меняет джинсы на тренировочные белые спортивки, натягивает растянутую такую же белоснежную футболку и снимает носки.
— Я готов, — он входит в центр зала и тянется ладонями к висящим лоскутам.
— А разогреться?
— По ходу дела разомнусь, — пожимает худыми плечами Тэхён. — Раз опоздал, то не будем терять оставшееся время.
— Если потянешь какую-либо из мышц, будет плохо. Сегодня последняя репетиция перед завтрашним выступлением, поэтому будь добр, постарайся сохранить себя в форме, — Чонгук стягивает густые черные волосы в хвостик на затылке, оставляя несколько прядей болтаться у самой шеи и снимает футболку, вечно мешающуюся на прогонах.
Пока он технично обматывает лентами свои кисти, не замечает, что стоящий за его спиной Тэхён дольше обычного взглядом скользит по его крепкому подтянутому телу.
— Тебя долго ждать? Или ты думаешь, что на земле сможешь все прогнать? — раздражается Чонгук на парня за его нерасторопность. В последнее время Ким какой-то рассеянный, а такого быть не должно.
Тэхён проглатывает резкий чонгуков тон, подходя ближе и берется за два лоскута крепкой хваткой. То же делает и Чон, и оба ловко взбираются по шифону выше.
— Почему мы сегодня репетируем здесь, а не под куполом, как обычно? — интересуется Тэхён, начиная раскачиваться ногами.
— Небольшая авария — затопило почти все здание, пострадал немного и манеж, но, говорят, такое уже случалось, поэтому исправят быстро, и завтра проблем не будет, — Чонгук так же набирает небольшую скорость, умело перебирая ленты меж пальцев и меняя положение на сидячее. — Мы будем болтать или работать?
— Работать, работать, — Тэхён откидывает назад пепельную длинную челку и на секунду жалеет о том, что не собрал волосы подобно Чонгуку.
Чон умело выполняет все зазубренные элементы, успевая следить за движениями Тэхёна, у которого выходит не так скоро и ловко, хотя раньше с этим проблем не возникало. Их дуэт всегда работал слаженно, четко, как часы, которые даже заводить никогда не нужно — до недавнего времени вольтижеры идеально чувствовали друг друга, сменяя элементы один за одним, не боясь друг друга уронить.
Каждое выступление без страховки.
Каждое на полном доверии партнеру.
Только вот последние недели две Тэхён будто боится лишний раз прикасаться к Чонгуку, и он это заметил с первой провальной репетиции.
А Ким что?
Он расплылся в своих чувствах, как чернильная капля в стакане с водой, и теперь совсем не может собраться, когда наступает очередная репетиция.
Влюбленный воздушный гимнаст. Это могло бы быть романтично, если бы не было так опасно — его навязчивые желания стопорят весь процесс, стоит только Тэхёну ощутить прикосновения Чонгука к своему телу. Ставшему до опасного чувствительным, словно оголенный нерв.
Чон принимает вертикальное положение, путая босые ноги в шифоне и готовится принять в объятия напарника, заканчивающего напротив очередной воздушный пируэт. Их номер подобен танцу, который только и состоит что из плавных движений, да постоянных соприкосновений друг с другом. Объятий, режущих воздух и не дающих сорваться. И Чонгуку совсем не вдомек, что Ким от каждого плавится жженой карамелью под его пальцами.
По привычному порядку Тэхён лёгкой изящной птицей стремится к партнеру, отчаянно ждущему в своих путах, и заранее напрягается всем телом, потому как сейчас телесный контакт станет максимально тесным и плотным.
Тысячу раз они прогоняли именно этот номер, самый излюбленный фанатами, самый чувственный и трепетный, заслоняющий своей эфемерной красотой все остальные, которые они так же исполняют, но реже. Тысячу раз по отлаженной схеме выполняли каждое движение, затертое в памяти до глубоких дыр. И только когда цифра перевалила за тысячу, Тэхён начал усердно считать дальше, потому как каждое исполнение теперь ощущалось по-иному. И обязательно обострялось и набирало обороты от репетиции к репетиции, от выступления к выступлению.
Сегодня тысяча сорок седьмой раз — так записано на подкорке.
Шифон, повинуясь хозяину, плавно тянет его вперед, рассекая воздух, и Ким задерживает дыхание, отчего все тело напрягается еще сильнее, становясь каменным и тяжелым. Чонгук перехватывает парня крепкими руками, на которых от усердия мышцы выпирают под кожей, за которые Тэхён хватается. Их начинает заворачивать в круговорот сплетающимися лентами над их головами, и Ким прикрывает веки, боясь встретиться с глазами напротив. Пытливыми и проницательными.
— Тэхён, — негромко зовет его Чонгук, сжимая обеими руками тонкую талию, пока крепкие ноги цепко держат все его тело на весу, технически правильно цепляясь за широкие лоскуты. — Посмотри на меня.
Ким медленно раскрывает глаза.
И тонет.
Утопает в карей бездне, глубину которой сложно ощутить и понять. Он даже не пытается, единственное, что старается сделать сейчас — вернуть обратно собственное дыхание, которое в миг сбилось.
— Ты не должен закрывать глаза, ты забыл? — напоминает о мелочах, которые очень важны в номере. — Даже на репетиции.
Ленты переплетаются до конца, туго натягиваясь и сбавляя темп — несколько секунд, и их начнет крутить обратно, и за это время они должны успеть расцепиться и отпрянуть друг от друга, чтобы перейти к следующим элементам.
Только вот Чонгук не спешит, и Тэхёна это озадачивает, ведь времени нет — те самые секунды уже прошли, а ткань начинает свой танец в обратную сторону.
— Прости, — виновато выдавливает Ким, опуская голову. Его серебристые волосы легонько щекочут обнаженный торс Чонгука, и неведомо под какой силой, но по его коже волной спускаются едва уловимые мурашки.
— Ты слишком напряжен, Тэхён, — Чон медленно отнимает пальцы от чужого тела, удостоверившись перед этим в том, что Ким держится за полосы уверенно и устойчиво, насколько это возможно в подвешенном состоянии. — Спускайся.
Тэхён не понимает.
Он очень уж надеялся на то, что репетиция пройдёт быстро и он как можно скорее сможет сбежать от Чонгука, один взгляд на которого заставляет все его внутренности сжаться в крошечный комок за ребрами. Но, похоже, сегодня дела обстоят хуже — прогон явно затянется, Тэхён явно задержится, и совсем уж явно сойдет с ума, находясь с Чоном в одном пространстве дольше обычного.
Мысленно предупреждает свое сердце заткнуться и перестать так грохотать в грудной клетке, но орган упрям. Не слушается хозяина от слова совсем.
Оба спускаются на землю, тяжело дыша от нагрузки.
— Я же говорил, что лучше разогреться изначально, — Чонгук сложенной в идеальный квадрат салфеткой утирает капли пота с массивной шеи, а затем делает несколько глотков воды из бутылки. Протягивает напарнику, но тот молча качает головой. — Садись на пол, я помогу тебе.
— Я могу и сам, не нужно, — Ким паникует, но голос держит под контролем.
— Сядь, — с нажимом повторяет Чон, подходя со спины, чему Тэхён и радуется и пугается одновременно. Рад, потому как так напарник хотя бы не заметит его растерянных, бегающих по залу, глаз. А напуган, потому что чонгуков голос звучит опасно. Он такого тона еще с его уст никогда не слышал.
Похоже, он окончательно его сегодня довел своим очередным опозданием, несобранностью и плохой самоотдачей на репетиции. Только вот что за этим последует?
Пока Тэхён роется в путанных размышлениях, на его плечи опускаются чужие тяжелые ладони.
— Ты совсем не хочешь сегодня слушаться, да? — глубокий баритон раздается у самого уха, да так внезапно, что Ким вздрагивает, а сердце пропускает несколько нехилых ударов.
— Чонгук, извини, — хватается пальцами за спортивки на бедрах, чтобы куда-то примастить дрожащие пальцы Тэхён, не понимая, за что снова просит прощения.
— Садись, но не оборачивайся. Я вернусь через минуту, — бархатный голос все еще здесь, около ушной раковины, и Ким послушно усаживается на пол, чтобы поскорее разорвать неловкую близость. Так и подмывает повернуть голову назад, чтобы увидеть, что Чонгук делает, что задумал, но лишний раз становиться раздражителем не хочет — смирно сидит на коленях, сложив на них руки и выпрямив спину. Чон возвращается неслышно, словно хищником перед прыжком крадучись. Опускает на глаза Тэхёна прохладный кусок атласа и завязывает сзади двумя плотными узлами.
— Чонгук, что ты делаешь? — он уже не паникует, он совсем ахиревает, но шевелиться отчего-то не смеет. Все его нутро упрашивает упрямое сознание дождаться продолжения, хотя бы взглянуть из-за ширмы на дальнейший ход событий.
— Учу тебя снова доверять мне, — шепчет в серебристый висок Чон, натягивая концы ленты, тем самым вынуждая Тэхёна прогнуться и коснуться головой чужого тела. Ким пытается понять, к чему именно он сейчас прижат, но сделать это затылком, спрятанным копной волос, это не так уж и легко. Он понимает, что упирается в подтянутый живот только тогда, когда мышцы пресса напрягаются под его макушкой от следующих слов: — Я же вижу, что ты будто боишься меня. С каких пор, Тэхён?
Чонгук медленно опускается за тэхеновой спиной на колени и нежно касается его шеи, отчего тот мелкой бьющей дрожью берется.
— Я не боюсь тебя. Мы столько лет вместе работаем, о чем ты? — Ким чеканит каждое слово, лишь бы не выдать свое волнение. Хотя это так глупо, поскольку его тело уже полностью сдает с потрохами все его реакции, которые Чон тут же считывает.
— А что тогда происходит? — задаёт очередной вопрос Чонгук лениво, будто ему и вовсе не интересен ответ. — Мне сложно с тобой работать.
«А мне то как», думает Тэхён, пока чужие руки разминают его шейные мышцы, а затем забираются под воротник и хотят спуститься ниже, но футболка не позволяет.
— Подними руки, — командует тихо, но с силой в голосе Чон, хватаясь за края футболки внизу.
— Ты всех раздеваешь, надеясь, что именно так тебе станут больше доверять? — усмешка слетает с тэхёнова рта, но он безотказно вскидывает руки, позволяя раздеть. Чонгук стягивает ткань, (не)случайно задевая кончиками пальцев чужую кожу. Прохладную и усеянную мурашками, будто просящую о тепле.
Только о его тепле, о котором Тэхён сам никогда не попросит.
— Мне нужно разогреть тебя всего, а футболка мешает, — пропускает язвительный выпад Чонгук, начиная массировать спину, неторопливо двигаясь от лопаток к пояснице. Тэхён хочет юлой взвиться от каждого нажима, от каждого поглаживания, но держит себя из последних сил, пытаясь унять озноб. Морщится, точно понимая, что Чонгук все замечает, а объясняться нет желания, и остается надеяться, что он не спросит.
Но он спрашивает.
— Ты весь дрожишь, Тэхён, — горячим дыханием оплавляет выпирающие косточки на шее сзади, пока пальцы где-то ниже мнут поясницу. — Настолько напряжен, что обычный массаж доставляет неудобства?
«Ты. Ты одно сплошное неудобство, Чон мучитель Чонгук».
Но вместо это Ким поджимает губы и цепляется ногтями за ткань спортивок. Повязка на глазах сидит плотно, не пропуская ни единой полоски света, и от ощущения кромешной тьмы тело становится в разы чувствительнее. Обостряется каждая клетка, каждый нерв, которых Чонгук умело начинает касаться, будто точно зная, куда надавить.
— Ты растягивался сегодня? — задаёт очередной вопрос Чон, звуча улыбкой в голосе. Тэхён не видит ничего, но он готов поклясться, что сейчас лицо Чонгука приняло лукавое выражение. Его голос хоть и уверенный, равномерный и негромкий, но сквозь него начинает что-то просачиваться, и Ким уверен, что не выдумывает.
— Да, — кротко выдыхает Ким, чувствуя спиной, как чужие ладони оставляют низ в покое и забираются обратно наверх, ищут остановки на натянутой от напряжения тэхёновой шее и с двух сторон легонько сжимают. Тянут на себя.
— Покажешь мне, Тэхён-и? — Тэхён в мыслях упрашивает Чонгука заткнуться, потому что слышать этот низкий голос становится все труднее. От одного голоса и силы в нем, какой-то незримой власти над тэхёновым существом, у него дыхание сбивается на раз-два, а солнечное сплетение разгорается буйным огнем, который тушить явно никто не собирается.
Ким беззвучно раскрывает рот, словно рыба на берег выброшенная, готовая к тому, чтобы ее выпотрошили, но надеющаяся еще хотя бы немножко надышаться. Чонгук продолжает сзади сидеть, все еще держит Тэхёна за шею и прижимает к себе, ощущая грудной клеткой, как парень в его руках учащенно дышит и не дышит одновременно.
— Тэхён, — Чон добивает младшего каждый раз, стоит ему только произнести вслух его имя. Он отнимает горячие ладони с чужой шеи и вновь хватается за края атласной ленты, сильно тянет вниз, заставляя партнера прогнуться сильно и склонить голову назад настолько, насколько это возможно. И сам же крошится от вида, который пред ним предстает: Тэхён, слепой, украшенный серебристой атласной повязкой, раскрывший призывно ровно очерченные губы, сжимающий свои штаны на коленях так сильно, что на кистях с тыльной стороны вены начинают проступать.
Покорный. Послушный.
Красивый до безобразия.
Рвано дышащий.
Ждущий.
Чонгук не должен.
Но так сильно хочет.
— Чонгук, — еле слышно пробирается тэхёнов голос в обьятое густым туманом подсознание. — Я не совсем понимаю, что проис…
Чон ослабляет хватку, сознавая, что держит уже довольно долго и у Тэхёна, скорее всего, затекла шея. Тот тут же начинает водить головой по кругу, так и не договорив, разминает шейный отдел и застывает каменным изваянием, когда, склонив голову к левому плечу, ощущает на натянутой шее мягкость чужих губ.
Местечко под ними загорается, греется и заставляет все тело взяться оковами, в которых тесно и не пошевелиться.
— Зато я уже давно понимаю, что происходит, Тэхён-и, — горячий полушепот сползает с чонгуковых губ и тут же теряется в чужом кожном покрове, обклеенном крупными мурашками. — Ты не боишься меня, это верно. Ты хочешь.
Под повязкой становится еще темнее, будто это вообще возможно, но Тэхён роняет себя в пучину, стремится скоростной кометой на дно, где так же темно и остро.
Он как мог прятал свои чувства и желания, совсем не хотел, чтобы они мешали работе, ведь она ему, как и Чонгуку дорога. А искать нового партнера Тэхён ни за что бы не хотел — доверить свою жизнь, болтающуюся без страховочного троса кому-то еще раз не сможет.
И сейчас, когда Чон в открытую заявляет о том, что прочел его, как тончайшую газету, Тэхёна мутит. Судорожно приказывает мозгу выдумать что-нибудь более или менее логичное, ответить что-либо связное, но время неумолимо бежит вперед, затягивая паузу все сильнее. Правильной работе мозга и поиску ответа мешает собственное тело, восставшее против него, против его воли, которая тоже на выход отправится, если Чонгук позволит себе еще что-либо. Любую мелочь. Даже если сейчас губами поведет чуть выше, если лишь невзначай мочки коснётся, Тэхён в секунду обернется безвольником. Как пленником, только совсем без воли и способности соображать.
— Ты слишком много и громко думаешь, Тэхён-и, — улыбается в молочную шею Чон, ужасно довольный замедленной, словно в немом кино, реакцией Тэхёна.
Чонгук вдыхает тонкие ароматы мускуса и нероли, пропитавшие бархат тэхёновой шеи, и голову кружит. Сквозь эти запахи пробивается еще один, явно различаемый и особенный. Чон делает вдох глубже, чтобы как можно острее ощутить новую ароматную ноту. Ловит ее снова и млеет — всегда был падок на ароматы, а этот слишком волшебный. Это запах самого Тэхёна. Он пахнет легким искрящимся свечением, будто блестками осыпанный, шиммером обмазанный, светящийся и светлый.
Пока Чонгук пытается надышаться новым и уже обожаемым запахом, Тэхён учится заново принимать кислород, которого ему больше никогда не хватит. Чон своими действиями отбирает последнее, заставляя оставаться рядом в надежде получить хотя бы еще один вдох.
— Как же ты невероятно пахнешь, — мурчит протяжно Чонгук, ведя кончиком носа к мочке, где запах усиливается. Чона не просто кружит, его разворачивает во все стороны, а и он не сопротивляется.
Он слишком долго этого хотел.
— Чонгук, прошу… — полуживо отзывается Тэхён, от ужасно крепкой хватки не ощущая своих онемевших пальцев на коленях.
— Проси, — вновь легкая улыбка расцветает бутоном на лице Чона. — Только хорошо подумай, о чем. У тебя есть одна попытка, проси.
Тэхён обращается в кисельное месиво под этим тягучим проникновенным тенором, низким и пропускающим нервное возбуждение.
— Я не… — что не? Он сам не знает, что собирается ляпнуть.
Я не хочу, чтобы ты продолжал?
Лучше в окно выбросится, чем так нагло соврет.
Я не готов?
Он более, чем готов, и если Чонгук продолжит, то очень скоро это поймёт.
Я не могу?
Все он может, более того — он до сумасшествия этого хочет.
— Я помогу, если ты сам не можешь произнести вслух, — тянет каждое слово Чонгук, скользя влажными губами по тэхёновой скуле. Прокладывает путь ниже, ища невидимую дорожку к желанным губам. — Мне остановиться?
Три.
Тэхён лихорадочно крутит непослушными мозгами, прикидывая всевозможные сценарии развития событий при каждом варианте ответа.
Чонгук по-прежнему не касается тэхёнова тела, заставляя того трепетать лишь своими губами, изучающими точеную скулу.
Два.
«Остановись».
Смерти подобно.
Чонгук уже подобрался непозволительно близко к распахнутым губам, и ему остается лишь одна единственная остановка до конечной.
Один.
Не успевает додумать, что может статься с ним, если выдавит «Не останавливайся». Чонгук уже подумал за него, решил за двоих и перед тем как коснуться самого заветного, задевает щекочущей улыбкой уголок губ:
— Я так и думал.
Чон перехватывает пальцами тэхёнов подбородок и разворачивает к себе, проникая во влагу чужого рта, вязкую и теплую.
Тэхён несмело отвечает на поцелуй, боясь лишним движением спугнуть происходящее, он все еще думает, что это не реально. Шутка какая-то, сон ли — не важно, важно то, что до одури боится разрушить это, даже если это иллюзия.
Но это реальнее, чем что-либо в этом мире.
Чонгук целует по-настоящему, доказывая это своей нарастающей жадностью, с коей двигаются его губы по тэхеновым. Подминают под свои, накрывают, обжигая, а Тэхёну и жаль не будет, если его рот испепелится, с которым Чонгук так умело играется.
И по-прежнему не прикасается к Киму, сидящему к нему спиной и на коленях, которые под штанами уже давным-давно исцарапаны и завывают от ссадин.
Тэхёну мало одних губ, он хочет сам дотронуться до всего Чонгука, хочет ощутить его не вынужденно из-за репетиции, а отчаянно из-за желания. Но он все еще боязливо позволяет целовать себя, не решаясь сделать самому что-либо в ответ и не до конца понимая, играет с ним мужчина или все взаправду.
— Чонгук, — обрывает поцелуй Тэхён, не видя, как же сейчас прекрасно выглядит Чон: губы запестрели алым, видно, что расцелованы со страстью, глаза заволокло дымкой вожделения, которая норовит перерасти в густой плотный туман, где-то на дне зрачков мелькают крошечные огоньки. Если бы только Тэхён смог сейчас разглядеть возбужденного Чонгука, то на месте бы от одних только блестящих желанием глаз кончил. И кончился бы как человек. Не знал бы, где начинается и где кончается все его естество.
Но он не видит, все еще ощущая себя слепым и беспомощным.
И он может содрать эту повязку, но так сильно жаждет узнать, как далеко сможет зайти Чонгук, что сможет без зрения ощутить только лишь телом он сам?
— Чонгук, я хочу коснуться тебя… — просит с тихой уверенностью в голосе Ким, обретая смелость. — Я не вижу, дай хотя бы возможность дотрагиваться.
— Ты в любой момент можешь избавиться от ленты, — равнодушно отвечает Чонгук, перемещается дальше и усаживается прямо напротив Кима, все еще пытаясь сфокусировать замыленный от поцелуев взгляд. — Только учти, что как только ты ее снимешь, все прекратится.
— Для чего все это? — Тэхёну не нравится, что с ним играют. Устанавливают свои правила, точно зная, что их примут, какими бы они ни были.
Он настолько читаем и покорен?
Да, черт возьми.
Он хочет повиноваться Чонгуку, лишь бы тот еще раз поцеловал его так же жадно и голодно, чтобы вновь разучил дышать.
— Я же уже сказал: чтобы научить доверять мне. Полностью, — выделяет особым акцентом последнее слово Чон, наклоняясь вперед и совсем невесомо касаясь своими губами тэхёновых. — Ты понимаешь, о чем я?
— Продолжай, — просит сипло Тэхён, облизывая пересохшие от волнения губы. Приятное ожидание сладкой негой растекается по венам, опутывая их и сплетая.
Чонгук льнет ближе, уничтожая несчастные миллиметры и вновь утягивает в поцелуй парня с серебристым атласом на глазах. С серебром в волосах.
Толкается в чужой рот неторопливо, смакуя каждую секунду кончиком языка, изучающим и познающим. Тэхён млеет от умелых поцелуев, которые постепенно набирают обороты и становятся настойчивее, напористее. Чонгук не сдерживается, потому как это слишком сложно, и поочередно искусывает каждую губу. Дорвался, теперь остановиться не представляется возможным, да и не хочется абсолютно.
Ким протягивает дрожащие от удовольствия ладони и укладывает на сильную крепкую грудь, чувствуя покалывающими подушечками бешено бьющееся чонгуково сердце. Такое же разогнавшееся, как у него самого. Чонгук прикладывает уйму усилий, чтобы оторваться от чувственных распухших губ и скользит своими ниже, усыпая нежнейшую шею неторопливыми поцелуями. Язык пощипывает от терпких привкусов парфюма, но они тут же сменяются и заглаживаются едва ощутимой сладостью настоящего вкуса. Вкуса Тэхёна. Дурманящего настолько сильно, что Чон отдается порыву и оставляет багровые отметины, в ответ на которые Тэхён начинает тихонько постанывать.
Чонгук всегда мечтал услышать, как же стонет Тэхён, когда ему хорошо, совсем не думая о том, что почувствует сам, когда, наконец, услышит.
Звуки совсем тихие, но такие сладостные и тягучие, что все чонгуково нутро берется пламенем, выжигающим внутренности. В груди до сумасшествия припекает, заставляя все тело с головы до пят становиться непослушным и дерганым. Чонгук еще тщательнее начинает разукрашивать уже помеченную кожу, лепя тут и там новые засосы, лишь бы снова урвать мелодичный стон. И не один. И хочется погромче, чтобы оглохнуть от них и больше в жизни кроме них ничего не распознавать.
Ким смелеет с каждым новым укусом, с каждым влажным причмокивающим звуком где-то снизу и ведет ладони выше. Резким коротким движением сдирает тонкую тугую резинку с чужих волос, рассыпая их по плечам. Вплетает ноющие от возбуждения пальцы в черные как смоль пряди и с силой сжимает, вместе с тем вновь не сдерживая стона.
Уже более громкого, как и хотел Чонгук.
Но этого все равно мучительно мало.
Чон ведет обильной влагой продолговатые полосы от одной ключицы к другой, чувствуя, как его локоны на затылке все крепче мнутся в тэхёновых пальцах. От такой внезапно нарастающей страсти в Тэхёне у Чонгука что-то лопается в голове, что-то взрывается, потому что теперь до страшного хочется узнать, каким может быть Тэхён в момент самой вожделеющей похоти. Он хочет быть единственным, кто сможет познать развратного и скулящего от удовольствия Тэхёна.
У Кима до ломоты в костях затекли ноги, на которых он сидит уже слишком долго, и он, окончательно набравшись решимости, приподнимается и сокращает последнюю дистанцию между ними — нетерпеливо усаживается к Чонгуку на бедра и прижимается оголенным торсом. Всего раз движется сверху вниз, вдавливаясь возбужденным пахом в чонгуков, вырывая с его уст долгожданный звук.
Чонгук стонет глубоко, хрипло, теряя контроль и полностью теряя себя. В голове совсем мутно, все размазано и вывернуто наизнанку от одного только трения.
— Что ты творишь? — оборванно сипит Чон, обдавая жаром изувеченную засосами шею.
— Доверяюсь, — наглая ухмылка Тэхёна окончательно вымывает остатки сознания, уступая место лишь инстинктам и желаниям.
Диким и бездумным.
Чонгук впивается грубыми пальцами в изящную талию, резко прижимая к себе ближе, хотя куда еще? Сколько бы Тэхён не лип к его голой коже, всегда будет мало. Чону хочется срастись с ним, сплестись всеми конечностями и покровами, лишь бы стать единым целым, лишь бы больше ни дня не находиться без тепла этого тела.
Ладони ищут новые пути исследования, двигаясь с боков к спине, ползут выше, уверенно, но трепетно оглаживая каждый миллиметр крепкой от тренировок спины, добираются до выпирающих лопаток и оставляют следы от ногтей на каждой. Тэхен задыхается, и спасение можно найти лишь в чонгуковых губах, по которым он уже успел соскучиться за эти пару минут без поцелуев. Он перехватывает инициативу и вслепую сразу же отыскивает губы Чонгука, еще более разгоряченные и жаждущие, чем прежде. Он проникает в его рот уверенно, с нажимом, будто боится, что сейчас кто-то другой отнимет это право. Целуя с полной самоотдачей и желанием, захватившим целиком и полностью, Тэхён обеими руками сжимает волосы на чонгуковом затылке так сильно, что тот свистяще шипит, подавляя животный рык.
— Малыш, ты испытываешь меня, — Чонгук пытается дышать, но не выходит. Воздуха не хватает, не хватает больше сил тянуть прелюдию, от которой он запросто может кончить, если Тэхён еще хоть раз так сожмет его пряди и двинется бедрами.
Ким оставляет реплику без ответа и ловко находит шелковистую мочку, которую в миг вбирает губами и всасывает в себя, облизывая в создавшемся вакууме. И уже совсем осознанно вновь елозит бедрами, ощущая, как же сильно возбужден Чонгук.
— Тэхён-и, — выстанывает его имя гортанным хрипом Чонгук, цепляясь за его шею обеими руками. Тянет на себя, чтобы разорвать эти шаловливые губы, так якобы невинно играющиеся с его чувствительной мочкой. Раздирает поцелуями и укусами тэхёнов рот, срывая с него ноющее мычание и едва уловимые стоны, которых снова до ужаса не хватает.
Чонгук подхватывает под лопатки Кима и укладывает на пол, нависая голодным зверем сверху и с обожанием разглядывая разомлевшее от ласк лицо.
— Ты безбожно красив, — восхищенно выдыхает Чон, хмурясь от накатившего чувства. До тупой боли в груди хорошо. Тэхён лежит под ним такой податливый и готовый на все, такой уже ручной и сдавшийся без остатка. Часто-часто дышит, громко и без стеснения, а ладони так просяще к Чону тянутся, что желание переливается через край и болезненным спазмом стягивает низ живота.
Чонгук избавляется от дурацких спортивок вместе с бельем, а затем раздевает и Тэхёна, который все это время лежит под ним и от нетерпения ерзает бедрами по полу, оглаживая свою грудь судорожными пальцами. Ласкает себя нарочно, призывая Чона обласкать его еще сильнее, а затем и вовсе помутневшим рассудком заставляет себя зайти дальше. Он тянется к своему обнаженному члену и обхватывает в кольцо, начинает медленно водить вверх и вниз, задевая чувствительную влажную головку и по-блядски широко рот раскрывает.
— Чонгук-и, — его имя стоном оборачивается, отчего Чон совсем ломается, видя изнывающего под ним Тэхёна. — Чонгук, я так сильно хочу тебя, — он почти скулит на каждом слове, продолжая наращивать темп и выгибаться от своих же ласк.
Чонгука срывает.
Все петли обламываются в нем, все заслонки рушатся, давая волю голоду и жажде — Чон рывком отнимает влажную от смазки тэхёнову ладонь и заменяет своей.
— Не своди меня с ума, — рычит он, склоняясь к его лицу совсем близко и впервые жалея о том, что сам нацепил на него эту повязку. Так хочет заглянуть в глаза, которые совсем обезумели от желания и похоти, которые полны этим только благодаря его ласкам. Он почти в шаге от того, чтобы сорвать уже ненавистный ему атлас с прекрасного лица. Но забывает о нем в секунду, как только слышит:
— Умоляю, возьми меня, — и Тэхён действительно молит об этом. Бедрами толкается в чужую ладонь, жгущую лавой его член, а пальцами впивается в кучу мышц на напряженной чонгуковой спине. Короткими ноготками царапает кожу, распарывая ее на сотни мелких полос и совсем уже тяжело дышит.
Он на грани, и если Чонгук не остановится в эту секунду — он кончит.
Чон чувствует это и прекращает движение, довольно ухмыляясь растерянности на лице Тэхёна.
— Мне нужно растянуть тебя, — Чонгук прикусывает чужую нижнюю губу и легонько оттягивает, а затем замечает, как особым пунцовым бутоном все тэхёново лицо берется.
— Я давно готов, — Ким вновь приподнимает бедра, ощущая одно лишь сплошное мучение во всем теле, которое требует разрядки.
Выпрашивает Чонгука.
— То есть, — округляет глаза Чон, в зародыше давя ехидную улыбку. — Когда ты сказал, что растягивался сегодня, ты…
— Да, Чонгук-и, — внезапно дьявольски улыбается Ким. — Да, я имел в виду это.
— Твою ж мать, — снова Чонгука голос обрастает трескучим хрипом, от которого Тэхён в очередной раз покрывается роем мурашек. — Малыш, ты играешь по-грязному.
— Чонгук, закрой уже рот, — он в край ахиревает, но уверен, что это Чонгуку точно понравится.
Ум за разум совсем заходит от такого Тэхёна — Чона нехило ведет от грубости этого тона, от разъедающего вожделения в нем. Он пальцами тут же тянется к колечку мышц меж тэхёновых ягодиц и без лишних поглаживаний проникает сразу двумя пальцами внутрь, одновременно с этим перекрывая Киму способность дышать — впивается в раскуроченные и саднящие губы. Целуя, издеваясь языком, он измывается и пальцами, разводя их внутри в стороны и двигая ими, вынуждая Тэхёна выгибаться и бедрами сильнее насаживаться на грубые толчки.
— Чонгук-и, — стонет уже несдержанно Тэхён. — Мне этого очень мало, прошу…
— Проси, проси, малыш, — продолжает издеваться Чонгук, доводя до исступления одними лишь пальцами. — Я хочу, чтобы ты не просто просил.
— Ты животное, — выплевывает Ким, захлебываясь в очередном задушенном стоне, когда Чон добавляет третий палец. — Чонгук, дай мне себя.
И он дает.
И берет, но вместе с этим и отдает всего себя.
— У меня в сумке… — рваный выдох. — Есть смазка… — шумный вдох. — Возьми, Чонгук.
— Она не понадобится, — Чон вынимает пальцы из подготовленного ануса и тянется ими к сочащемуся члену, вскользь проходится по всей длине и большим пальцем собирает густую влагу. — Ты же весь истекаешь, воспользуемся этим.
Тэхён сводит брови к переносице, раскрывая слишком широко рот от новых ощущений, когда Чонгук, наконец, заполняет его собой, входя медленно и осторожно. Щиплющая колючая боль простреливает не только зад, но и где-то в области поясницы, но все эти ощущения очень быстро размываются и перекрываются удовольствием, как только Чон задевает внутри простату. Тэхёнова глотка почти трещит от громогласного затяжного стона, пока сердце Чонгука от этого звука совсем бешено за ребрами заходится и норовит пробить собой кости и вырваться.
— Боже, тебе даже не обязательно прикасаться ко мне, или предоставлять свое тело, — пытается сформулировать глупую мысль Чонгук, начиная толкаться чуть живее и резче. — Я с катушек слетаю от одного твоего стона, Тэхён-и.
И Ким повторяет еще раз. Выстанывает из себя последнее, что почти нетронутым осталось от разъедающего желания.
Толчки учащаются, но Чонгук балансирует на той грани, которая помогает удержаться от того, чтобы не кончить через пару движений — хочет максимально растянуть эту близость, чтобы в конечном счете сойти от нее с ума и больше не вернуться. Он рукой подползает к выгнутой шее и сжимает так сильно, что слышит лёгкие хрипы из тэхёнова горла. На секунду пугается, что перегибает и делает Киму больно, но сразу же скалится чертовской улыбкой, когда Тэхён возвращает на место сильную ладонь и ломано выдыхает:
— Еще.
Чонгук повинуется и сдавливает еще раз. Уже до сумасшествия влюбляется в фетиш Тэхёна, который с особым издевательским удовольствием дарит, становясь личным душегубом.
Ким распадается на миллионы невесомых частиц от каждого чонгукова толчка внутри себя, от каждого прикосновения к особо чувствительной точке, от которого все тело рефлекторно выгибается Чону навстречу и молит о большем, жаждет как можно скорее взорваться и разлететься. Но еще больше ему сейчас хочется увидеть Чонгука. Тэхён раскаленным железом ощущает каждое касание, каждый поцелуй, будучи незрячим. Но так сильна жажда узнать, как сейчас выглядит лицо Чона, забывающегося в удовольствии и похоти. Какой Чонгук, когда его так сильно рвет и разбрасывает в пространстве от подкатывающего оргазма.
Плевать, если он и вправду остановится, как только Тэхён снимет ленту — он достаточно измучился в чонгуковых ласках, умирая от каждой. Выдержит и еще одну полусмерть, если Чонгук прекратит и никто из них не кончит.
Лишь бы сейчас лицо его увидеть.
Тэхён тянется трясущимися в возбужденном треморе ладонями к Чонгуку и хватается за плечи, подтягивается и вновь оказывается на его бедрах, не выпуская при этом из себя его член.
— Хочешь побыть сверху? — мажет быстрым скользким поцелуем тэхёнову шею Чон, цепляясь вспотевшими ладонями за чужие ягодицы и разводя их пошире.
Тэхён принимает удобное положение, сгибая ноги в коленях и глубже насаживаясь на Чонгука, чувствуя, что член уже в нем до упора и начинает наращивать ровный темп, дыша Чону прямо в ухо. Словно оголодав, находит его губы и срывает несколько жадных поцелуев, поглощая обильную влагу чужого рта. Сглатывает громко слюну, тут же получая еще, как только вновь врывается в чонгуков рот и продолжает двигаться на его члене, заполняющем целиком.
— Тэхён-и, — тот вечность готов слышать свое имя, пропитанное насквозь вожделением и предоргазмом. — Я еле сдерживаюсь…
— Не нужно, ты можешь кончить, — шепчет в разбухшие губы Тэхён, чувствуя, что и сам вот-вот изольется.
Чонгук одной рукой поддерживает за ягодицы Кима, помогая тому опускаться чаще и жестче, а второй сильнее прижимает к себе и животом ощущает пульсацию чужого члена.
Тэхён все чаще и чаще пропускает оглушающие стоны, совсем не сдерживаясь и больше ничего не соображая. Успевает лишь содрать с глаз раздражающий атлас и впиться обезумевшими глазами в чонгуковы — такие же озверевшие и суматошно горящие.
— Я же предупреждал, — Чонгук на мгновение замирает, толкая язык за щеку.
Но Ким не останавливается — плавными волнообразными движениями продолжает трахать Чонгука, прогибаясь словно кошка и призывно облизывая пересохшие губы. С вызовом пожирает глазами это прекрасное раскрасневшееся лицо, налитое вожделением и особым трепетом.
— Тогда остановись, — провоцирует без стыда Тэхён, насаживаясь до конца, до самых яиц и сжимая мышцы внутри, дразня, доводя до полоумия.
— Дяьвол, — рычаще выругивается Чонгук, приподнимая бедра и начиная толкаться самому, не давая больше Киму возможности доминировать и управлять. Он обеими руками сжимает до красных следов нежные ягодицы, срывая с уст Тэхёна очередной сладкий вскрик. Он рвет слух настолько, что Чон глохнет. Насаживает скулящего Кима на свой член, вжимаясь так сильно и крепко, что ощущает, как тэхёнов трется об его живот.
— Чонгук-и, — выкрикивает громогласно Тэхён, выгибаясь так сильно, что в пояснице хрустит, но Чон вновь прижимает к себе, желая в момент оргазма льнуть к нему настолько сильно, насколько это возможно. Без единого разделяющего сантиметра.
Чонгук кончает вслед за Кимом, изливаясь на уже испачканный чужой спермой живот, добавляя еще, и ощущая липкий жар на своей коже. Он пальцами зарывается в пепельных прядях и тяжко дышит в молочную шею, все еще видя под зажмуренными веками полыхающие мигающие вспышки. Кровь в ушах шумит нестерпимо громко, отдаваясь эхом в путанном сознании.
Тэхён учится снова дышать, пытаясь глотать воздух, но пока получается плохо — сердце своей агонией заглушает все, клокоча как безумное и отдаваясь сильными болючими толчками, что калечат изнутри. Он поглаживает уже без страсти, с топящей нежностью широкую сильную чонгукову шею, легонько проходясь подушечками по вздутым венам и шепчет во влажный от пота висок:
— Ты тоже научился доверять мне?
— Как только твои глаза, наконец, увидел, — признается Чонгук, чувствуя как его сердце трепыхающейся бабочкой в груди берется. — Я думал, ты раньше сорвешь эту ленту.
Тэхён так и сидит на массивных бедрах Чона, не выпуская из себя еще полутвердый орган, не хочет терять эту связь. Хочет подольше оставаться единым целым, пусть и до ужаса вспотевшим, липким и влажным от семени.
На все наплевать — теперь он может видеть Чонгука вновь. Только теперь совсем по-иному. По новому.
— Кстати о ней, — улыбается блаженно Тэхён, большим пальцем проводя проводя по подбородку Чонгука и шаря глазами по разъеденным губам. — Мы же работаем либо с синими, либо с черными лентами. Почему эта — серебристая? И зачем ты вообще таскаешь ее в своей сумке?
Чонгук прикрывает устало веки, ощущая, как от беспокойства кончики пальцев начинает пощипывать.
Столько лет молчать, чтобы, наконец, сознаться.
Это волнует.
— Потому что как только впервые увидел твои пепельные волосы, безоговорочно влюбился в этот цвет. В тебя влюбился, Тэхён, — Чонгук поднимает пьяный от эмоций взгляд и топит им Кима с головой, утягивая за собой под толщу чувств. — Эта лента, как и ты — мой талисман. И теперь она наполнилась смыслом еще больше, — шепчет Чонгук, не чувствуя больше себя, потому что видит, что абсолютно то же самое плещется в тэхёновых радужках.
Он так же сильно увяз в нем.
И целуя трепетно Чонгука в кончик носа, дает это понять.
Прочувствовать и безропотно поверить.