Моя противная муза

Хуа Чэн, будучи ещё школьником, развлекал себя с помощью турецких странных сериалов. Там под тысячу персонажей выясняли свои отношения, и он веселил себя тем, как их много и как они не могут банально поговорить — и так под тысячу серий. Но тот не пропускал ни единой, наблюдая с тихим смехом и миской сгоревшего попкорна в руках за каждым скандалом и любовным треугольником. Хуа Чэн не думал, что у него начнётся такой же. И начнётся именно так. Не успел он и глазом моргнуть, как закончил старшую школу, выпустился с синим дипломом, — он никогда не боролся за хорошие оценки или хорошее отношение учителей, скорее за себя, независимость и справедливость, — и, если честно, не понял, что делать дальше. У Хуа Чэна, конечно, появлялись мысли о дальнейшей профессии, но дальше «ой, ладно, потом решу» это не заходило. Проблема. В итоге по баллам парень смог поступить в достаточно престижную Академию искусств, хоть и на экзаменах не сильно старался, написывая всё наугад, а иногда и записывая в строчку анекдоты, которые были актуальными ещё до нашей эры. Но он был вполне доволен, что выбрал не слишком «лоховской» факультет — скульптуры. В принципе, руки у него росли из нужного места, да и потом оказалось, что это очень даже расслабляло и давало на время забыть об остальной куче хлопот, которые новоиспечённый скульптор раз за разом оставлял за спиной, чтобы снова вырезать из камня какую-то смутно напоминающую животное фигуру. Справедливости ради, выглядел он покрасивее многих: белоснежная кожа, угольные длинные волосы до талии, бордовые глаза, один из которых был закрыт для всех тёмной повязкой и аккуратность, сосредоточенность, особенно в моменты работы. Улыбка была редкой, но искренней, а сам лишь изредка курил и пил по праздникам — для подобного места спортсмен и святой человек, хотя на самом деле таковым далеко не являлся. Просто в сравнении. Однако просто так нельзя было просто страдать фигнëй и вытëсывать камни с ближайшей свалки, надо было ещё и как-то находить общий язык со своими однокурсниками. Как ни странно, друзей у него появилось немало, а за костлявой хтоней бегало половина девушек университета в принципе. Впрочем, второе не так сильно пока что интересовало, и хотелось встретить кого-то особенного. Кого-то, кто будет каждый раз зажигать в нём столь значимый огонь в области груди, бабочки в животе и прочее-прочее клишированное дерьмо — он знал о любви только из романтической книги, которую случайно взял вместо фэнтези и больше не имел ни малейшего представления. Но он думал, что сразу поймёт, когда почувствует симпатию. И, спустя чертовски долгих и быстрых одновременно восемнадцать полных лет понял. Причём произошло это также спонтанно, как и в той Богом забытой книжке. В этот ноябрьский, обычный день парень гулял со своей компанией друзей. Они смеялись, шутили и периодически толкали друг друга, как и положено в обычной мужской дружбе, перебивая друг друга. Больше всего это делал брюнет, хоть и обычно так и не делал и поступал только с самыми близкими друзьями. А после резко замер, смотря вдаль зачарованно. Скульптор не слышал уже ни подколов, ни чувствовал попыток физически привести в ясный разум толчками в плечо: он смотрел лишь на него совершенно поражëнно. По коридору, напротив гуляли два других, ранее незнакомых ему парня. Один из них особенно приковал внимание бордовых глаз, от которых не ускользало ничего, а особенно такая божественная красота: длинные русые волосы, милейшая улыбка и карие глаза вместе с белыми одеждами. Они были самыми простыми, но лишь своей уникальной внешностью очаровательный незнакомец выделился из толпы, да так, что оставалось лишь смотреть. Почему-то в нём непонятно всё затрепетало, как оттряхивается от капель воды птичка после дождя. Хуа Чэн не испытывал ничего подобного прежде и сам себя сразу корил за то, как это по-идиотски: встать посередине коридора и рассматривать издалека, как последний сталкер! Да и в принципе он никогда не верил в любовь с первого взгляда, а сейчас повёлся на это, будто легкомысленный подросток. Его друзья всего через секунд пять уже заметили подобную реакцию и, не добившись никак реакции ни на звуки, ни на неплохую такую встряску, — они сотню раз успели проклясть, как у друга резко пропали всякие способы восприятия информации, разве только вкусовая осталась, — а после начали осматриваться, чтобы увидеть, куда смотрит брюнет. Заметив того парня, они хотели его позвать, громко и явно привлекая внимание, однако именно в этот момент Хуа Чэн очнулся и заставил их заткнуться. Дыхание замерло, когда незнакомец прошёл мимо: тихий смех играл в ушах, как на самых тонких струнах арфы играл мастер, а после него остался ещё длинный, невидимый шлейф аромата сладкой ванили. Вот же... Похоже, он понял, что искал. Искал этого милого, хорошего парня, которого не знал, но который казался невероятно мягким и совершенно его недостойным. Незнакомец должен достаться кому-то такому же прекрасному, такому же идеальному. Это чувство кружило голову, как дорогой алкоголь и придавало сил, как самое любимое на свете дело. Хуа Чэн только краем глаза уловил его, но уже хотел увидеть снова. Хотел снова погрузиться в его карие глаза, рассмотреть поближе столь чудесную улыбку, утонуть в приятном запахе от него исходящем. Да, это было глупым изъезженным клише, как и в той книжке, и брюнет всегда над такими громко смеялся, будто специально показывая превосходство над столь глупыми человеческими мыслями, а теперь сам не мог посмеяться над самим собой. Он сулил всё самое хорошее, и Хуа Чэн знал это с самого начала. — Что случилось с тобой? Влюбился, что ли? Окликнул скульптора самый громкий друг, пока Хуа Чэн всё же очнулся и выдохнул, смотря на него. Они все видели приятеля, как открытую книгу, особенно когда он так безбожно откровенно пялился, будто съесть захотел. —..как его зовут? Спросил парень сразу, не реагируя, а может, попросту не слыша предыдущий вопрос. Никто не мог дать внятного ответа, кроме Хэ Сюаня — его самого давнего приятеля среди всей компании, который, несмотря на самые большие и разительные с ним различия, уже кучу лет оставался рядом. Он выдохнул и посмотрел незнакомцу вслед, а после хмыкнул. Статный, плечистый мужчина с длинными чёрными волосами, собранными в хвост, тёмным стилем одежды и соколиным строгим взглядом посмотрел на абсолютно ослеплëнного любовью приятеля и не мог сдержать своего недоумения насчёт, казалось бы, взрослого друга. — Ты пятнадцатилетняя фанатка, что ли? Подметил Хэ Сюань, явно находя схожести минимум внешне, а затем заложил руки за спину, выкладывая всю информацию, что у него в принципе была — он знал практически всё о практически любом студенте этого университета. Просто так совпало, поэтому все обращались к нему за подобной помощью, как к самому мудрому советнику. — Его зовут Се Лянь. Проговорил его всегда спокойный, ровный голос, пока Хуа Чэн кивал, всё ещё не имея возможности вдохнуть, будто Се Лянь лично подошёл и ограничил ему дыхание. — Се Лянь..— протянул тот шёпотом. Почему-то ему до ужаса нравилось это имя. Хотя, какое ещё имя может быть у божества в человеческом теле, если не самое чудесное? — Он на первом курсе, только поступил недавно, как мы. Учится на художника. — Художника... — И он, насколько я знаю, переехал сюда недавно, поэтому дружит только с одним человеком... — Значит, он свободен.. Задумался тот, а Хэ Сюань кивнул, складывая руки на груди. Однако через несколько секунд только осознал и вздрогнул, смотря на него нахмуренно и восклицая. —..нет, Хуа! Ты не будешь с ним встречаться! — Почему?! Воскликнул жалобно тот, после выдыхая грустно. Он перед этим никогда не был таким, аж Хэ Сюань, который знал его несколько лет, изумился. Но тот этого не показал внешне, тряся за плечо с небольшим раздражением: увидел пару минут назад, а уже прожужжал все уши. — Потому что для этого как минимум надо на него не просто глазеть! Надо подойти, познакомиться... И только парень осёкся, какую ошибку совершил и понял, что теперь ситуация станет только хуже, Хуа Чэн вырвался из его руки и довольно, хитро улыбнулся, кивая много раз довольно-предовольно. Вот чëрт. — Обязательно! Спасибо за совет, Сюань! И быстро ушёл, а когда парень начал вслед ему душнить, лишь усмехнулся: уже привык, да и всё равно бы не остановило уже ничего, даже предосторожения самых умных, коим он, к сожалению не являлся, особенно когда дело касалось того, в чём Хуа Чэн был абсолютно уверен. Но вся эта уверенность куда-то подевалась, стоило ему только приблизиться чуть сильнее, чем на два метра к Се Ляню, который остановился со своим другом в коридоре, дабы посмотреть расписание, висящее на доске с новостями. Почему-то смешалось сразу множество чувств одновременно. Восторг. Хуа Чэн даже никогда и не думал, что будет испытывать такой щенячий восторг только от нахождения рядом с Се Лянем и вообще не размышлял, что что-то так сильно может в принципе радовать. Но у этого милого парня очень даже сносно получилось. Ревность. Почему-то его чуть ли не трясло от одного вида друга рядом с его заранее обожаемым человеком, который был настолько близко и настолько ничего не стеснялся. Не нравилось ему слушать эти птичьи щебетания, хоть и голос Се Ляня оказался, как ожидаемо, мягким и приятным. Растерянность. В конце концов, Се Лянь слишком идеальный. Как картины эпохи Возрождения, как скульптура Венеры Милосской. Нужный, как последний перед мучительной смертью вздох, как первая победа после сотни проигрышей. И самое ужасное, что может в принципе произойти — это его уход, ведь в сердце он, видимо, поселился надолго, не собираясь выселяться. Всё в нём это бурлило и чуть ли не лило через край, как неудачный суп, — обычно только такие и получались в общежитии, — поэтому он выдохнул и взял себя в руки, подходя. И конечно, без позора никак, тот сразу растерялся, как последняя фанатка капитана баскетбольной группы в американском сериале, когда он повернулся. Хуа Чэн судорожно выдохнул, пытаясь собрать себя из обломков, на которые распался после этого недоумевающего взгляда, как незнакомец сам обратился. — М? Что-то не так? — Всё хорошо, просто.. Ещё больше и заметнее занервничал брюнет, выдыхая и отводя взгляд. Даже не продумал, как будет знакомиться. Он вообще мало что продумывал, а особенно такие вещи, хотя стоило бы. Но мало ли тот ушёл бы домой? Это было бы чуть ли не единственной чуть тревожной мыслью последующие сутки до следующей встречи. — Я хотел...познакомиться. Ты показался мне очень хорошим. Произнёс неловко парень, в своей голове убивая себя сотней различных способов за несобранность, несмелость и, кажется, сто тысяч запинок в одном слоге. Се Лянь улыбнулся ему нежно и кивнул, аж чуть выпрямляясь от радости, пока его друг, известный всем Ши Цинсюань, явно не воспринимал это всерьёз, цепляясь за друга и еле сдерживая предательский смех. Се Лянь хмыкнул и чуть толкнул его, пытаясь сделать это незаметно, мол невежливо же, но Цинсюань лишь закрыл лицо своим пафосным веером и продолжил тихо ржать уже за ним. Это заставило нахмуриться юношу рядом, однако он решил обсудить это потом, смотря вновь увлечённо на вышедшего окончательно из строя Хуа Чена. Ну правда как подростки. — Ох, я только рад! Поспешил заявить тот, не сопротивляясь. Всё же, скульптор показался ему очень даже милым и приятным, хоть и неплохо так тормозящим. Но всё нормально, при первом знакомстве же все такие. А услышав эти слова, Хуа Чэн, хоть и не думал никогда заниматься фигурным катанием, был готов отбросить коньки прямо здесь и сейчас, как будто с ним сам ангел согласился познакомиться. — Меня зовут Се Лянь. А тебя как? Мягко и учтиво спросил он, вновь, пока новый знакомый не видел, кратко толкая Цинсюаня, который лишь с глупой улыбкой шептал: «Это из гроба эта хтонь вылезла? Пусть возвращается». Похоже, пока он не относился к тому нормально и лишь шутил, лишь помахивая для приличия небесного цвета веером, чтобы скрыть свои откровенные, но хотя бы тихие смешки. — Меня..Хуа Чэн, гэгэ. Приятно познакомиться. Может, встретимся где-нибудь на днях? Предложил он и как будто даже чуть кивнул головой, будто вежлив перед сильно старшим человеком, пока Ши Цинсюань не унимался, шепча на ухо Се Ляню, который сам от такого резкого обращения и предложения чуть растерялся. — «Гэгэ»? Ах, какие страсти намечаются!Только парой слов обменялись, а он уже кокетничает! И на свидание приглашает...каков смельчак! И тот как будто лишь сильнее замахал своим веером, кажется, принося ветер со всех уголков Земли сюда, в коридор не особо известной и одарённой Академии. Ши Цинсюань любил сплетни и поболтать о жизни других людей, пить чай и проливать его одновременно, поэтому так воодушевился, пока Се Лянь лишь зыркнул на него кратко, показывая, что лучше тому пока не вмешиваться, если не хочет быть добавлен в следующий его кулинарный шедевр. — Было бы неплохо. Можешь зайти ко мне в комнату примерно часов в восемь в следующую пятницу, я нам кофе сделаю. Посидим. Скульптор лишь вновь кивнул художнику, слабо улыбаясь и отошёл подальше, будучи готовым прямо сейчас хоть на орбиту улететь. Он, естественно, всё пересказал в мельчайших деталях своей кучке таких разных, но справляющихся вместе друзей и не мог нарадоваться, что получил приглашение в саму комнату Се Ляня, о которой и пожелать изначально не мог. Ши Цинсюань же посмотрел с интересом ему вслед, как будто увидел что-то на спине, а после убрал веер в карман и взглянул на оставшегося вполне довольным друга. Похоже, это правда было что-то серьёзное, а не болотное чудище в три метра, которое ради смеха сюда пришло. — Ну, в любом случае, рад за тебя. Произнёс он, отлично понимая и окончательно убеждаясь в том, какие у них с другом противоположные вкусы. А прежде чем художник успел хоть что-то ответить, поспешно заставил замолчать, выкрикивая без злого умысла прервать. — Боже! Ты помнишь же, кто у тебя за стенкой живёт? Тебе надо заранее позаботиться о том, чтобы это тебе всю малину не испортило. Хмыкнул Цинсюань, а Се Ляню оставалось лишь выдохнуть. Всё же, он прав, и его злосчастный сосед мог действительно многое разрушить. — Не бойся, я разберусь. Малина останется целой. А если нет, то он этого вредного жужжащего под ухом жука лично прибьёт первым попавшимся тапком.

***

Естественно, брюнет с нетерпением стал ждать этой чёртовой пятницы. Дни как будто специально стали ползти медленнее, ведь им единственным некуда было торопиться — как минимум точно не в еле живую комнату еле живого общежития еле живого студента. И всё это время Хуа Чэн безуспешно пытался себя чем-то занять. В принципе, жизнь протекала, как и должно быть, даже если в голове было слишком много мыслей о той встрече. Он постепенно влился в эти обычаи и законы: более старшие знакомые рассказали, что стоит и чего не стоит делать, как хорошо провести вечеринку, не попавшись злой комендантше и прочее-прочее-университетско-общажное. Хуа Чэн схватывал всё это на лету и уже представлял, как сильно ему это пригодится... Конечно, в будущем. Ведь пока что, а именно всю осень первого триместра первого курса они тухло сидели в аудиториях и марали руки в белой, неприятной глине. Это успокаивало, но было не совсем приятно стоять всем факультетом в очередь на раковину в тщетных попытках оттереть её на пальцах, одежде и вообще отовсюду, где быть её изначально не должно. В штатный и учебный, к превеликому сожалению, день всё было также. Брюнет сидел за своим привычным местом в самом углу аудитории, сильно не привлекая внимания и зевал, думая, что это будет вновь лишь лекция от старого седого профессора, который судорожно пытается понять основы компьютера и скачать презентацию десятилетней давности, но всё оказалось даже интереснее. Вместо приказа открыть тетрадку, которая у многих, в том числе и у Хуа Чэна служила буквально для всех предметов, — найти нужный для новый записи было занятием посложнее, чем сама запись, — им сказали перейти в другую аудиторию после небольших и скучных неизвестных объяснений, которые многие пропустили за болтовнёй друг с другом. И Хуа Чэну она особенно нравилась. Он зашёл туда, в светлый, просторный кабинет, где не нужно было сидеть за одним большим столом и искать себе развлечений на ближайшие полтора часа, и встал довольно около своего отдельного места, где уже было приготовлено всё самое необходимое для работы: постамент с половину его высокого роста, нужные материалы и, естественно, собственные идеи. Они здесь были самыми важными. И только парень хотел спросить, что конкретно они будут делать, как преподаватель сам поспешил объявить. — Как вы уже поняли, сегодня у вас не самое обычное занятие. Сегодня вы будете обучаться лепить скульптуру человека с натуры. Спокойно произнёс тот, пока все начали разговаривать между собой тихо, но довольно чётко. Это не могло не взбудоражить публику, учитывая, что до этого они пытались сделать кого угодно, но только не людей, а тут прямо придёт и прямо полтора часа здесь сидеть будет. Интересно, сколько за такую работу ему здесь заплатят? Наверняка больше, чем стипендия у бедных студентов. Это только сильнее пробудило интерес, и всем было невтерпëж узнать, кто же к ним придёт. Как будто к ним перевели новенького в класс, но ещё неизвестно, какой он и как выглядит. Однако также, как это и обычно происходит с новенькими, пришедший оказался совсем не такой, каким его ожидали. После небольшого объявления в кабинет зашёл довольно сносной внешности парень на пару лет старше их: длинные тёмные волосы, зелёные глаза, переливающиеся на свету, хитрая улыбка и— — Ну привет, чмошники. Только, похоже, характер был совсем невпопад, даже несмотря на правила поведения, которые перед этим профессор явно продиктовал, но сам проигнорировал: мало кто захочет стоять, как статуя последующие несколько часов. У Хуа Чэна вместо прежней перед Се Лянем робости и нежности появилось лишь раздражение, и поэтому он хмыкнул, отводя глаза. И откуда столько в этом парне смелости? — Это ты на нас работаешь, а не мы на тебя. Так что лучше сразу заткнись и не вякай, жаба болотная. Произнёс тихо, но довольно чётко Хуа Чэн, начиная готовить своё место к работе. Похоже, назревал конфликт: если здесь его не дадут продолжить, парни наверняка вернутся к нему после. Пришедший же фыркнул и сложил руки на груди, выглядя слишком напыщенно для того, кто пришёл в неформальной одежде только с улицы. — Я не жаба болотная, в отличие от тебя, жираф. У меня имя есть, Ци Жун, и тебе лучше его сразу запомнить. — Ага, уже подошву целую. И на этом, они, кажется, прекратили, напоследок лишь обменявшись злыми взглядами: если бы могли, то ещё долго бы говорили нелестные вещи друг о друге, не зная друг друга лично от слова совсем. Скульптор нахмурился, продолжая заниматься своим делом и пропуская всё остальное вновь мимо ушей. Он не сулил ничего хорошего, и Хуа Чэн знал это с самого начала.