When you believe

      Со стороны реки доносится странный шум. А ещё — будто скулит маленький щенок. И существо в грязных красных лохмотьях ни за что на свете не посмело бы проявить любопытство, чтобы спуститься к реке и посмотреть, в чём дело. Но вскоре он слышит пронзительный женский крик, затем ещё голоса, а потом и вовсе видит сквозь ветви, что быстрое течение холодной реки уносит прочь корзинку с ребенком.       Так вот кто там скулил. Не щенок ты, а человеческий детёныш.       Несколько женщин вопят и кричат сквозь слёзы. Даже если они бросятся в воду, им попросту не успеть догнать ребёнка.       А ведь скоро корзинка достигнет порога реки, дальше — водопад. Малыш точно не жилец.       Из-за бурно пенящейся воды удается услышать детский плач. Сетуя на своё ранимое сердце, существо бежит вниз, чуть не скатываясь кубарем к берегу. Опережает течение и, встав поперёк потока воды, ловит корзинку с истошно орущим ребёнком и выходит на берег. Отворачивается. Отдышавшись, через плечо смотрит на охрипшего от крика малыша. Но даже такой он прекрасен. — Какой ты… — существо переводит взгляд на собственное отражение в воде. — А вот мне уродом коротать свой век… побыстрее бы всё закончилось.       Не очень-то сладко жить на свете, когда ты вынужден изо дня в день скрывать своё лицо с одним левым видящим глазом под маской из повязок, когда одно плечо ниже другого из-за горба, а права нога заплетается за левую из-за хромоты. И будь он уже стариком, быть может, легче было бы смириться с безысходностью существования. Но несмотря на старческий вид, ему всего лишь четырнадцать лет, большая часть из которых прожита им в отшельничестве, мраке и одиночестве.       Он и не замечает, как малыш выползает из своей корзинки и тянет его за штанину на правой хромой ноге. — Чего тебе?..       Юный горбун наклоняется и поднимает ребенка, подхватив под мышками. — Ох… Ты ведь мокрый совсем. Да ещё голодный. Сейчас стемнеет, отнесу тебя в деревню. Раньше нельзя. Если меня увидят — побьют, а то и того хуже.       Ребёнок начинает гулить, а затем извиваться всем тельцем. Тогда подросток срывает три больших лопуха и заворачивает в них малыша. Держит на груди и чисто машинально начинает укачивать. Совсем неумело, но всё же. Одними невнятными звуками с его губ льется мелодия. Быть может в памяти ещё осталось… Нет. Горбун трясет головой, избавляясь от наваждения. Никакого прошлого. Равно как и будущего. Между тем малыш высовывает одну ручку и, широко улыбаясь, тянет её к грязному тряпью на лице, но в ответ отворачиваются: ещё чего… ишь, выдумал.       Едва на землю опускаются сумерки, он относит ребёнка в деревню, громко звеня в колокол у ворот и быстро, спотыкаясь из-за хромоты, несётся в лес. Он его дом. Он станет и его могилой.

❄️❄️❄️

— Се Лянь! Ну-ка иди сюда, получше укутаю тебя, сыночек.       Десятилетний Се Лянь послушно даётся маме, а затем, весь в предвкушении, выбегает на сказочно заснеженный двор. — Руки береги! — кричит мама вслед, — они у тебя особенные.       Но где там! Калитка хлопает, и Се Лянь ворошит ногами снежную тропинку, ведущую к опушке леса. Чтобы добраться туда — нужно перейти реку по узким мосткам. Сам он того не помнит, а в деревне у всех живо в головах, как в младенчестве его унесла река, но духи воды сжалились над ним. Они не только вернули ребёнка, но и наделили его особенной силой: лечить одним прикосновением руки. Сам Се Лянь мало что понимает в своём даре, просто верит взрослым, которые нет-нет — да придут к нему за исцелением.       Малыш, подпрыгивая, бежит по снегу. Он просто не может идти шагом, когда взволнован. Мостки покрыты наледью, и Се Лянь, только успев взвизгнуть, падает в никогда не замерзающую реку. Мелет ногами и руками, но тело быстро немеет от холода. Жутко напуганный, он пробует кричать, зовя на помощь. И никто его не слышит. Никто, кроме того, кто однажды уже спас его. Се Лянь и опомниться не успевает, как чьи-то грубой кожи руки вытаскивают его из воды. Весь дрожа — от страха и холода — малыш несмело поднимает голову и лишь беззвучно открывает рот: перед ним стоит высокий мужчина с разными из-за горба плечами и наискосок замотанным лицом. На голове его — чёрные косматые пакли, а зимней одеждой служат как попало сшитые между собой звериные шкуры. — Ты… Ты дух леса, да?.. — наивно лепечет замёрзшими губами Се Лянь.       В ответ хрипло смеются, а затем строго рявкают: — Домой иди! Или ноги совсем не ворочаются?       Се Лянь пробует пошевелить ногами и встать. Не сразу, но у него получается. Тогда он тихонько отвечает: — Ворочаются. — Вот и иди домой. — А ты? — Что «я»? — Где твой дом? В деревне тебя никогда не видел. — Тебе какое дело? Сказано же: иди домой. — Но… — Всё! Сгинь! Иначе обратно в реку спущу!       Опустив уголки рта, Се Лянь хмурится и, спотыкаясь, бредёт домой. Еле дождавшись, когда мама освободиться, тянет её за подол и спрашивает: — А лесной дух… он какой?       Мама вытирает руки и гладит сына по голове: — Всё никак не угомонишься? Больше из дома ни ногой. А если бы утонул? Дважды река забирала тебя и дважды возвращала, третьего раза вода не простит! — Но меня спас один человек из леса. Если он правда не лесной дух.       Строгий материнский взгляд заставляет Се Ляня замолчать, опустив глазки. Ну вот… Обещавшая быть такой волнительный прогулка обернулась тем, что теперь ему вообще запрещено выходить со двора.

❄️❄️❄️

— Какой же ты у нас красавец, Се Лянь!       Восемнадцатилетний луноликий юноша скромно закрывает лицо рукавом. Сегодня в деревне большое событие: люди собираются в лес за самой красивой елью. — Ничего и не красавец. Самый обыкновенный я. — Мне виднее, да и не только мне, — улыбается мама, любуясь сыном. — Что бы я делала, если бы ты родился Хун Хун-эром… ох, я бы не пережила!       Се Лянь удивленно смотрит на маму: — А кто такой Хун Хун-эр?       Женщина качает головой и отмахивается: — Незачем тебе знать про него. Да и я зря сболтнула. Забудь.       Но Се Лянь не забывает. Ни к вечеру. Ни к завтрашнему утру. Ни к концу недели. Он решает непременное разузнать о нём всё, что сможет.