Тени Арценты

серебряным перезвоном по волосам скатились капли искрящихся бус. бледные руки служанки поправили локон, упавший на плечо, завернули в него драгоценную нить, блестящую в холоде комнаты. жемчужная дорожка очертила ее пояс, подол нежных тканей платья. шуршавшее в ее руках, оно колыхалось от любого дуновения ветра. в ее комнате, в ее аккуратном и маленьком жемчужном мире, маали в последний раз взглянула в отражение – белый, белый, везде белый. серьезные глаза, скупой румянец щек, которые не тронули взаимные обещания. сегодняшний день – как договоренность о взаимовыгоде. как выложить твердую карту из стопки похожих, легко и с размахом. сегодня в даге белый в золоте чистых кудрей, по тонким запястьям ползет, по блеску приданого в мешках и по ровному взгляду. свет сквозь расщелину грота добирается до самых сердец. маали ступает на гладкий камень босой ногой, холод пробирает до глубины души, но не слишком больно. больнее смотреть назад, оборачиваясь через плечо. для маали там ничего, и от этого страшнее. длинный путь по искрящимся подводным туннелям, мягко покачивающиеся в воздухе подвесные мосты, озеро под Дагой загорается синим и неоновым голубым. цвет королевской семьи и ее глаз. она прекрасна, думает он, стоя под цветочным навесом речных лилий. они крепко вплетены в нежные волосы, повисли на ее тонкой шее сладким душным запахом, сквозь жемчуг, от которого болит голова. тонкие ткани колышутся у мраморных пяток, отекают тонкое тело, очерчивая каждую линию, каждую складку. она серьезна - ее белое лицо не улыбается ни ему, ни лицам за спиной. под постаментом собралась вся Дага, крепкий город ведьм воды, приютившийся на берегу озера и у самого океана, сотни пустых и рыбьих глаз смотрят на жемчуг на ее шее. она не улыбается.. он помнит, она не улыбается никогда. ему – в особенности. он помнит, он говорил ей: – от твоей улыбки болит голова. – честнее всяких признаний. она не слышит сладости в его словах, потому что в них никогда нет правды. она вкладывает ладонь в его руку раз за разом, не боясь ошибаться, не боясь танцевать. белый свет ложится на мантию святой девы – великая склоняет над центральной ареной голову, выточенная из мрамора и судеб местных звезд. ее подчиненная, маленькая, как ракушка, скользит к суженым, как переступает по мокрым речным камням. морской пеной шуршит ее голос и выуживает из нее клятву. – люблю. – признается она, не улыбаясь. – клянусь. голова болит. белые локоны, жемчуг, платье. на постаменте вода до щиколотки, холодная, она не отрезвляет. голова болит. ее бледные глаза, как горное озеро о тысячах утопленниц, не смотрят на него. взгляд ее приходится ловить, схватив за белые кисти. она улыбается краешком надменного лица. в ее глазах отражается огонь волос ее брата, и в волосах созвездиями сияют мелкая сеть хрусталя и перламутра. да, биара знал их – брошенные дети, богатые уродцы, свято любимые его семьей. да, биара знал - брак необходим. она – ключ, брат – почти приданое. он без них, как они без него – пустое место, ничего кроме белого. да, биара знал - маали утопит. ее глаза говорят об этом и улыбаются. тонкая флейта, вся в траурном серебре, взвивается ввысь, шелк стекает по ее плечам вниз и в воду. он берет ее за руку. святая дева улыбается белым светом в пустых глазах. всё как в цирке. лица тоже улыбаются, улыбается даже свет с потолка. – люблю. – отвечает он. – клянусь. голова болит. на их кожах загораются пятна. на белом – золото, как ожог. клятва любви пройдет, когда один из них будет мертв. кто первый? он или она? ее ледяные губы касаются его виска. она отпускает его руки, вуаль ложится на белое лицо, и тонкая нога делает первый шаг. третий танец. биара понимает - голова болит от нее. маали его утопит.