Китовые сказки о павлине

Боль была, она вернулась, но тупая. Воображение фантазировало и возобновляло воспоминания. Дилюк переживал перед тем, как Кэйа ушёл, ссылаясь на то, что тревожно. Как оказалось, не просто так тревожился. Сова по некоторым былинам является вестником смерти, жертвы. Может, пролетевшая над голова сова, была явным знаком? В любом случае, что случилось, то случилось. Воспоминания были очень яркие: мёртвые разбросанные тела обидчиков, рядом разваленный, лежащий капкан, и Чайльд... Как он появился так неожиданно, в нужную минуту? Как узнал? Что же сподвигло его появится тогда? Неизвестно. Он нёс Кэйю, пока не дошел до дома, в котором обосновался, хоть и в аренду. Он точно нёс, не смел устать. Крепко держал, но не сжимал. Вспоминая хриплое "Чайльд", интересно даже подумать, что творилось на душе Тартальи? Буря. Только буря: ужасное волнение и страх не спасти, он бы себе не простил, тайно винит себя, что не пришёл чуть раньше. Каким бы коварным человечком он не являлся, но прийти просто так, найти самое главное, взять на руки и унести - знак чего-то доброго в нём. Все эти воспоминания отчётливы до ужаса, что аж становится не по себе, снова больно, но не так сильно, как тогда. — Чайльд...— всё ещё хрипит в своих воспоминаниях Альберих, не может позвать громче, хочет, чтобы заметили. Он снова зовёт его. Он так нуждался в нём, так вцепился. Он - его надежда и спасение. Хотелось почему-то подтянуться к нему поближе, вцепиться ещё крепче. Всё свернулось мигом, будто ничего и не было, словно это всего лишь то навечно обычный сон. Кэйа проспал три дня, без перерыва, чем на самом деле волновал Тарталью ещё сильнее. Он начинает сильно жмуриться, приходить в себя и слегка двигаться. Он открывает глаза и пытается сконцентрироваться и настроиться на реальный настоящий мир. Чувство лёгкости преследовало его. Он сразу хватается за голову, которая заболела тупой болью. Наконец-то он приподнимается, принимая положение сидя, и смотрит по сторонам. Он не у себя, это он осознаёт сразу же с невероятной точностью. Так же, он в чужой, растегнутой рубашке и по всей видимости в чужих штанах. Вопрос где его одежда остаётся позади. Благо повязка была на лице. Нога чувствовала себя намного лучше, вспоминать о той боли, во время поражения металлическими клешнями было страшно. Одноглазый слегка сбрасывает с себя одеяло и замечает, что на ноге гипс. Если склоняться к теории, что где-то здесь Чайльд, то вряд-ли он умеет наносить гипс правильно, хотя кто его знает? Он чувствовал себя намного чище, будто бы его... Помыли. Думать об этом было странно, хотя это просто помощь, ему помогли, теперь надо отплатить. Поблагодарить, но как? Деньгами? Свободой? А вдруг информацию будут выпрашивать? Стало не по себе, даже очень жутко, от того, что же его может ждать. Каков итог будет? И какой надо будет сделать выбор? Ему даже платить нечем, сейчас он и вовсе не в своих вещах. Что же делать? Кэйа попытался встать, скинув на пол первую ногу, залепленную гипсом, но происходит это с громким стуком по полу. Стало неловко, зачем шуметь лишний раз в чужом доме? По этому, он обратно забирает ногу на постель и скромно остаётся в ней, начиная прислушиваться. Медленные, но в то же время тихие шаги, приближающиеся к двери в комнату. Дверь открывается с коротким тихим скрипом. В комнату заходит Аякс, от чего Кэйа начинает немного вжиматься в стенку, не от страха. Парень проходит в комнату глубже и замечает синевласого только в последний момент. Между ними молчание, кажется, будто это вовсе и не реальность? Какой-то некий стресс между ними произошёл в обе стороны за это время. Тарталья подошёл поближе сбоку, по краю кровати, не отводя глаз от Кэйи, а затем, слегка наклонился над ним. Как итог, он сел на краешке кровати, рядом. Рука в полу перчатке к чему-то случайно легла на смуглые пальцы, но сразу же отдёргивается, будто от ожога. — Как ты? — он разглядывает лохматого друга, спрашивает первым, ведь заметил, как тот вжался спиной в стенку. — Нормально. — как ему себя вести? А главное, что от него захотят потом? — у тебя ничего не болит? — он снимает перчатку с одной руки и прикасается ей к лбу Альбериха, проверяя температуру. — Нет... — голос хриплый, но такой же бархатный. Боковым зрением, капитан замечает, что постель естественно скомкана только с его стороны, с другой она не тронута, ни одной складки; значит, с ним никто не спал в одной постели. От этого было в то же время как-то спокойно, но и особо придавать этому значение не хотелось, он в чужом доме, спасённый и ему уже убирают волосы за уши. После того как ему проверили температуру, синие волосинки оказывались за ушами, почему он позволяет ему это? Хотя, в этом почти ничего нет такого. Он не против, почему-то, но не против того, как бледные пальцы касались его ушек. Он чувствует будто бы слабую дрожь по спине и ушам, но без мурашек. Головокружительно. — ты раздел меня? — он спрашивает прямо в лоб, при этом, смотря в глаза. Чайльд замер ежесекундно. Только что он старательно прибирал синие волосы за уши, как тут ему задают такой прямой вопрос, от которого на щеках начал выступать розовый румянец. Он отводит свои бездонные глаза в сторону, немного кусает щеки изнутри и кивает, после чего он ещё немного смутился. С одной стороны это неловкость, но со стороны рыжика это куда более значимое смущение, оно не от неловкости. - Понятно... — он как-то и не расстроен, не зол, только сам немного смутился, понимая, что его видимо ещё и успели протереть чем-нибудь, так как чувство чистоты было с ним. — Ты был весь в крови, грязи, я подумал, что не правильно тебя оставлять так и... Переодел... Мне нужно было посмотреть твои раны, чтобы помочь... - он чешет затылок, ужасно смущаясь. Степень смущения у них абсолютно разная, по разным причинам. Кэйа совершенно спокойно смотрит на своего спасителя, удивляется красоте его эмоций и отвечает. — всё в порядке, я понимаю. — он опускает глаза, будто чего-то застеснявшись. Рыжик начинает улыбаться, по доброму, немного успокаиваются его пылкие чувства, и он тоже отворачивает голову, дабы не смущать своим долгим взглядом. — сколько я тебе должен? — это вопрос, который Альберих стеснялся задать, но не задав его, останется каким-то эгоистом. Аякс снова глядит на него, улыбка спадает, он удивлён, даже ошарашен! Будто током ударило. Не понимает, как после спасения брать с пострадавшего плату? — нисколько. — прямо и чётко, вызывая у своего друга смешанные чувства. И Кэйа будто бы что-то хотел сказать в ответ, но его мигом прерывает предвестник. — Ты чего-нибудь хочешь? Тебе нужно будет поесть. — голос его звонкий, дружелюбный, душа будто бы ласкалась от него. — воды... — горло и вправду пересохло, ужасно хотелось пить. — хорошо, только вот... У тебя гипс, ты вряд-ли сможешь самостоятельно передвигаться сейчас. — он к чему-то клонит, снова отводя взгляд. Кэйа молчит, опять, он мысленно понимает, к чему скорее всего идёт дело, но дабы не сказать случайно чего-нибудь лишнего или ошибочного, молчит. — Я принесу тебе сюда, ладно? — глаза его снова заостряют своё внимание на одноглазом. Альберих кивает, хотя на деле, в голове промелькнула мысль, что его будут таскать на руках туда сюда. Он даже немного почуял жар, от такой ошибочной мысли. Аякс кивает, встаёт и быстро уходит на кухню, расположение которой синевласый даже не представлял... Интересно, кто же ему всё таки нанёс гипс? Неужели бледные ручки предвестника знают, как с этим работать? Рано конечно делать выводы о том, на что он способен, а на что нет, но в любом случае, можно от этом спросить попозже. Очень удивляло до сих пор то, что он в чужом доме, и точно интуиция подсказывает не в Мондштандте. Вот именно, он не в Мондштандте. Неужели Ордо фавониус не побеспокоился о его пропаже?... Это было не сильным, но ударом по сердцу. Неужели, так и есть? И о нём в итоге позаботится и вовсе потенциальный враг для всех регионов, даже не смотря на перемирие и легализованные пути Снежной и Мондштандта. Так же удивляло ещё то, что взамен от него ничего не попросили, не расставили условия, абсолютно ничего. Может, Чайльд не такой? Не такой, каким его очень долгое время представляли? И ведь за ним приглядывать Джинн поручала дважды, и все эти два раза он ни разу не напортачил. Может, он человечнее, хороший? Раз не бросил в беде. Резко задаётся вопрос об оружии, глазе бога и других вещах - где они? В каком они состоянии? Ведь эти вещи всё равно придётся отдавать, а идти голышом не охото... Да и пойдет ли он в ближайшее время? Встанет ли на ноги... Если гипс есть и его нога тоже, значит никто ее не ампутировал, значит он всё ещё двуногий человек, способный на самостоятельное передвижение. Вот только, отразится ли этот инцидент на его работе? Что если после заживления и восстановления он будет функционировать не так, как раньше? Ведь может остаться какой-то дефект внутри, и например он не сможет бегать, прыгать и в принципе заниматься физической нагрузкой, которая в его работе на постоянной основе. Капкан дело суровое, он мог бы оставить и вовсе его инвалидом. Капкан в духовном плане тоже ужасен, ведь он до сих пор утопает в собственной вине, которая принадлежит возможно не только ему, а может она и никогда ему не принадлежала. Наконец-то в комнату заходит Аякс, он нёс на подносе глубокую тарелку с борщом, хлеб, ещё одну тарелку с салатом и чеснок. Он отдаёт это всё, но замечает, что он выглядит очень грустным, тоскливым. Он молча спрашивает его, показывая мимикой недоумение. Кэйа пошуршал ногой под одеялом, и выгулил гипс наружу. Смотрел он на него тоскливо, переживал, что будут какие-то необратимые последствия. — ты будешь ходить, как и раньше, важно время, потерпи и ты восстановишься. — он снова садится рядом на краешке кровати. — это чеснок?... — спрашивает Альберих, наблюдая за тем, что ему дали. — да, а что? С борщом очень вкусно, и с хлебом. — он не понял к чему такое удивление, на всего лишь то пару зубчиков чеснока, которые для него в семье это норма. Вкусно же. — Удивительно просто, непривычно даже... Мгмм... — Для него не очень знаком борщ, не то чтобы он не знал о нём, как о блюде из Снежной, просто не пробовал. — Это борщ, что ты так на него смотришь подозрительно? — рыжик аж взгрустнул. Одноглазый понимает, что это будет конечно же некрасиво воротить нос, когда для него столько всего сделали. Спасение это уже много. Он не испытывал отвращения, просто разглядывал с интересом. В этот момент издался шумный урчащий потуг в животе. Голод. Он берёт ложку и начинает кушать. Горячий, не подогретый, а вот именно сготовленный недавно. Вкусный и кислый. Пробуждается сильный голод, от которого что-то расскусывать не хватало времени. Он начинает торопливо кушать, не жадно, не грязно, просто торопливо, дабы удовлетворить потребность. В руку попадается хлеб. Хлеб вбивался в рот кусками до упора, он не успевал прожевать и проглотить, как продолжал впихивать еду в рот дальше. Он был ужасно голоден. — Не торопись, никто не отбирает. — Аякс старался не смотреть на него, чтобы не смущать, мало ли застесняется, но заметив то, как он запихивал в себя хлеб, стало тревожно. Следом он добавляет. — ты ешь пока, я тебе чай налью. — он снова встаёт и покидает эту комнату. После слов Тартальи, Кэйа сглатывает большой кусок наполовину разжеванного хлеба, что аж слезы немного выступили, а затем замедлился, ел поспокойнее, уже был способен расчувствовать вкус еды. Борщ он доел быстро, так и не применив чеснок. Сверху, на пустую тарелку он ставит вторую, с салатом и тоже быстро начинает кушать. Он старается себя контролировать, чтобы так сильно не торопится, есть спокойнее. Голод был жутким, болючим, но он постепенно начинал уходить. С салатом расправились быстро, последнее, что решил сделать синевласый, это взять хлеб и натереть его чесноком. В Мондштандте часто блюда с чесноком, особенно гренки. В эту минуту возвращается и Чайльд. Он нёс две кружки чая. Одну он отдал Кэйе, а вторую оставил себе. Внимание рыжика привлекло то, как хлеб натирался чесноком. — Что? Не только тебе меня удивлять. — он наконец-то улыбнулся предвестнику. От этой улыбки большое сердце расстопилось, растаяло и бледные веснушчатые щёки снова порозовели. Он так счастлив, что видит снова эту улыбку. Он даже не думал, что он так обмякнет при виде этой улыбки. Улыбка... Такое красивое однако слово. Особенно, если вспоминать о нём. Хлеб быстренько съедается и поднос уходит на прикроватную тумбочку, на которой, как оказалось, всё это время лежал крио глаз бога. Смуглые руки берут кружку крепкого чая. Начинается дружеское чаепитие. — ещё хочешь? Не стесняйся. — Тарталья очень дружелюбен, он испытывает влюбчивость, которую поначалу не хотел принимать. — Нет, спасибо. — Хлебнув кипятка, он расслабляется и даже настроен на разговор. Аякс всё таки садится вновь рядом и пока молчит, пьёт чай и выглядит очень позитивно, умиротворённо. — гипс ты накладывал? — всё таки он это спросил. — нет, врача нанял, чтобы тебе помогли, боялся, как бы тебе хуже не сделать. — Он честен и искренн, не наврёт сейчас. Кэйа смотрит на него, уже как-то по особенному, приглядывается к его волосам и чертам лица. — Тарталья, спасибо... — Он искренне тронут всем тем, что для него сделали. Для него спасение уже дорого, а тут так всё. От того, что капитан впервые назвал предвестника по другому, не по титулу, в душе рыжика совсем заиграли краски. Они стали ближе, он это знает. — Не за что. — он слегка потрясён и рад, что он назван чем-то чуть ближе, чем устрашающее "Чайльд", использующееся исключительно в работе. — Мондштандт не в курсе обо мне, я так понимаю?... — он становится чуть печальнее, от мысли, что так и есть. В прочем, он не удивлён, что его не ждут. — Ах, они переживают за тебя, они в курсе где ты и что с тобой. Они согласились с тем, чтобы ты пока восстановился у меня, хотя не очень доверяют, но учитывая все риски переноса... В общем, единственный кто был категорически против этого это красноволосый хозяин винокурни, как я помню, его зовут Дилюк. — всё от и до, после такого долгого объяснения он делает большой глоток чая. — Понятно. — сердце медленно грелось от того, что Дилюк всё таки переживает, не готов отдавать в руки не просто фатуи, а предвестнику. Ещё минутку погодя, Аякс снова продолжает разговор. — твоя нога будет в порядке, кость травмирована, но быстро восстановится. Капкан был видоизменен, по этому он не так сильно тебе навредил... Видно, эти мудаки позаботились о том, чтобы не было таких сильных увечий, или же не хотели мучится с механизмом классического. — Тарталья буквально шипел через зубы с нотками гнева, затем он агрессивно отпивал глоток чая и снова оставался умиротворённым. Кэйа наблюдая за рыжиком, понимает, что не такой уж он и плохой, он тоже способен на эмпатию. Его вдруг заинтересовал вопрос, почему же ему помогают?... Спрашивать в лоб лучше не стоит, неохото сейчас. Чайльд был каким-то в тоже время обеспокоенным, он поворачивает голову к Альбериху, и что-то его заставило это сделать, но он кладёт свою руку на его, а затем говорит. — Прости меня, пожалуйста, что не ответил на твоё письмо и не пришёл... — он опускает глаза, немного стыдится. В ответ его взяли за руку. Может быть это дружелюбный жест, а может, здесь скрыта нотка романтики. Одноглазый ничего не отвечает, просто держит за руку, в знак того, что не держит зла. Хотя честно, он вряд-ли признаётся в том, что обижался на него. После этого случая, они сблизятся, очень сильно. Почему-то в этом так уверен был как и рыжик, так и мондштандтец...