Китовые сказки о павлине

Всё тот же родной дом. Дом, в котором он вырос. Ведь именно здесь, в детстве он любил играть с Дилюком в пиратов. Он мыл бочки вместе с ним, когда отец накажет. Они вместе спали, когда начинаются страшилок. Вместе бегали к ручью и собирали цветочки, делали букет и бежали затем к Аделинде, чтобы подарить. Когда-то вместе собирали ракушки... Интересно, эти ракушки сохранились хоть где нибудь? Именно эти воспоминания нахлынули на Кэйю, когда он пил вместе с Аделиндой чай. Чай всё такой же, вкусный и горячий, как в детстве. Он тут бывал уже не один раз во взрослом облике настоящего времени, но каждый раз, снова и снова, его внимание привлекала ваза, не вписывающаяся в интерьер винокурни. Ваза, которую он подарил Дилюку. Она всё стоит сама по себе, будто белая ворона, среди черных воронят дизайна, внутри помещения. Сердце гредось от этого зрелища: понимания, что ее никому не перепродали, никому не отдали, да даже просто не разбили или не спрятали в погреб. Время поджимало, он задерживается. Пора идти. — Спасибо, Аделинда, за чай, но мне уже пора. — бесшумно отодвигает стул, будто он снова маленький и бесшумный мышонок. — Уже? — она говорит немного с тяжестью, расстроена. — Да, всё таки, я шёл на поручение. — задвигает за собой стул и немного растерянно смотрит на горничную, которая явно хотела бы ещё посидеть вместе. Вдруг у входных массивных дверей раздался шум. Пришёл хозяин винокурни. Всем было спокойно в стенах особняка, кроме Кэйи. Дилюк медленно проходит вперёд, в сторону стола, на котором стояли пустые две кружки, а рядом мокрые, уже пресные пакетики чая. Аделинда берёт кружки и уносит их. Рагнвиндер глядит на Альбериха и совершенно спокойно, без намёка на какую либо злость или ещё что-то из этого рода здоровается. — Здравствуй, Кэйа, ты чего тут? — спрашивает он на самом деле искренне, из любопытства. — Дилюк, здравствуй, я по случаю поручения тут мимо проходил, щас уже собирался уходить. — Глядит он немного тревожно, боясь случайно сказать не то. — Ясно, я не нашёл сегодня Джинн, ты мог бы подсказать, где она? — Ему не у кого спрашивать, кроме него, в принципе, это логично. — Тоже отправилась на поручение. — Синевласый складывает руки и немного даже наклоняет голову в сторону. — Ясно... — Красноволосый похоже озадачен и возможно обеспокоен. Сразу же он добавляет. — тебе пора, не стану тогда задерживать. Кэйа лишь кивает, прощается и проходит мимо, в сторону выхода из помещения. Как только он подошёл к дверям, его схватили мигом за руку , остановив. Этот жест показался странным, ведь он не ожидал, что магнат зачем-то вдруг его остановит, что же ему понадобилось? — Кэйа, спасибо, что пришёл, Аделинда выглядит ярче, чем обычно. — Дилюк обеспокоен ещё и не только по поводу Джинн, но и Аделиндой, которая для него может и горничная, но точная такая же как и для Кэйи: горничная, которая их вырастила, духовно их общая мама. — Не за что? — Он озадачен, что ему говорить? Он ведь совершенно случайно заскочил сюда, да и пришёл бы он просто так сюда?... — Я тоже рад тебя видеть здесь. — Грубые черты лица Дилюка будто бы мягчеют, первые морщинки на лбу разглаживаются, и он будто бы перевоплощается в добродушного дядю, похожего на Крепуса. — Приятно слышать. — В груди что-то начинает мешаться, он не ждал и не ожидал этих слов, конечно, он понимал, что никто его здесь не теснит, но открыто слышать об этом было приятнее всего. Этот его дом. — Кэй, прошу тебя, будь осторожнее. — Он откровеннен в словах именно сейчас, один на один, может, это признак его дружелюбности к Альбериху? — Конечно, ты тоже береги себя, то что ты работаешь ночью, не очень легально, не хочу чтобы тебе сделали за это выговор. — Понятное дело, о какой работе идёт речь, но при всём при этом, Дилюк всё ещё осуждает то, как работает вся организация Ордо фавониус. — Не буди лихо зря, аккуратнее. — Он лишь складывает руки, начинает смотреть в сторону. Такое поведение кажется странным, уж больно он сильно обеспокоен. Возможно, разгадка к его загадочному поведению таиться в другом человеке? — Переживаешь за Джинн? — Кэйа встаёт в ту же позу, но опирается головой и плечом в косяк двери. — Тревожно мне что-то. — Признаётся в своих переживаниях Дилюк. — Всё будет в порядке, она сильная. — То ли он пытается его успокоить, то ли... Тут нет другого выбора, он искренен. После минуты молчания, одноглазый открывает дверь винокурни и попрощавшись уходит, оставляя хозяина винокурни там. Теперь осталось наконец-то дойти до границ и посмотреть, как там. Что за повод волнения возник у Джинн? Понятное дело, что от такого будут переживать другие, странно лишь то, что правая рука Магистра не в курсе о проблеме. Что-то видимо серьёзное, но что? Странное предчувствие кололо в спину. Всё было не спроста, ибо раз Дилюк так нервничает, значит правда что-то не так, и есть причина для тревоги. Кэйа видел его с утра, он был очень торопливым, видимо, он искал Джинн, а её к тому времени уже не было в стенах Мондштандта. Долго она, значит Рагнвиндер не зря переживает, а значит есть повод нервничать и Альбериху. Это не то чтобы что-то пугающее, просто расстановка событиев довольная странная и подозрительная. Стоило ли распростить других членов Ордо фавониус об неком неизвестном инциденте, из за которого теперь аж Магистр весь день на ногах и от неё ни слуха ни духа. Хоть бы весточку оставила! Странная тревога покусывала. В мыслях созревал вопрос, на сколько хорошо заточен меч. Пока что переживать за собственную жизнь рано, как окончится маршрут и его точка завершения будет достигнута, тогда и можно потревожить свои нервы. Дорога была ещё долгая, так что пока, можно не переживать, но и медлить нельзя, он уже достаточно задержался. Дилюк так переживает за Джинн, даже искал её рано утром по Мондштандту, и всё равно, в итоге разузнал что она делает. Кэйа не хочет совать свой нос в чужие отношения, но мысленно задумывается, а о нём так переживают? Или он поистине лишний человек во всём мире. Конечно, за него переживает брат, которого пока он не может вновь так назвать. Пока что. Но что насчёт чего-то большего? Может кто-то и проникся наукой страсти нежной к нему? Или никому не по духу он? Как бы Альберих не был прекрасен от своей фамилии, до пяток, но получить что-то искренне было чем-то действительно трудным, непостижимым и невозможным. Как на него смотрит алхимик... Но этого ли он хочет? Чтобы на него в украдку пялились? А как понять, каков этот взгляд? Пошлый или любящий? Альбедо не такой, но как знать, безопасности от него не исходит, как от человека... Хотя он не человек. Корректно говорить о его человечности, когда он был искусственно выведен? Конечно, о его происхождении вряд-ли кто знает, но всё равно. Всё равно, безопасности нет, мог бы он быть тем человеком, с которым можно уединиться и спрятаться? Любить и только любить? Нет, наверное... А что насчёт Лизы? Сердце за неё больше не болит, а значит не о чём переживать и больше не по кому страдать и унывать. Отношения это не то, чего он желает, не конкретно этого. Одноглазый не убивается по тому, что его не связывают ни с кем чувства и любовные узы. Он лишь думает, на сколько он лишний для этого мира? Весь мир для него как капкан - каждый раз он снова и снова попадает в некую ловушку, выбраться из которой сложнее всего. Первая его ловушка была ещё в детстве, когда его бросил родной отец. Это был самый болючий капкан, челюсти которого прищемили малыша ещё на долгое время, и походу, всё ещё не отпустили.... Ведь не будет первого, не было бы и второй душераздирающей ловушки - бой с Дилюком, после смерти Крепуса. Провинился ли он в самом деле, или же косвенно, кто знает? Может быть, не только он виноват в своих грехах, а может он просто грешный от рождения и вся его жизнь - искупление. Он будет зажат в челюстях капкана, пока не умрёт, а потом попадёт куда-то в другое место, или же увидит перед собой черный мир. Что угодно, лишь бы ловушка сломалась. Разве его мольбу услышит кто-то? Никто, его ничего не избавит от этого чувства вины, которое ему будто прописали в родословной ещё очень давно, а сейчас он живёт с этим, как с проклятием. Лучше откинуть данные мысли в сторону, продолжить идти и сконцентрироваться на таком неполноценном дозоре на границе между регионами.

***

Уже стемнело. Кэйа успел прошвырнуться и вдоль и поперек по границам. Вроде всё спокойно, можно идти обратно, в город. Ничего сверхъестественного не происходило, даже не было никаких недоброжелателей по типу хиличурлов, или больших броненосцев: гео вишапов, которые часто любят недалеко друг от друга расселиться на холмистой местности. С гор драконьего хребта ветер мёл снег, по этому небольшой слой инея распространился на траву, будто одеяло, и укрыл опавшие листья. Было холодно, поднимался ветер, скоро возможно будет ураган, раз потоки ветра настолько сильны... Видимость ухудшалась, ведь ветер мёл не только снег, но и поднимал остатки листьев, маленьких веточек и пыль. Альберих понимал, что стоило бы поторопиться, но вот незадача, в его глаз попала пыль, в один единственный видящий нормально глаз, не скрытый тканью. Он шёл вперёд и сильно растирал кулаком глаз, лишь бы избавиться от мелких песчинок в нём. Ветер издавал гул, который был особо громким в холмах, так ещё и рядом с горной снежной вершиной. Наконец-то он избавляется от грязи в глазу и тут же впадает в ступор. Над головой что-то угукнуло. Над ним пролетел филин, который торопливо летел в родной Мондштандтский лес, чтобы спрятаться. Вот только, родной ли этот лес ему? Филинов просто так, да ещё и в непогоду ещё никто не замечал, можно ли считать это невероятным редким явлением? Это нагоняло больше жути, чем приятного удивления. Странное явление, сопровождающее ещё и странное предчувствие; будто бы Кэйа снова в каком-то капкане и любое не верное движение, способно заставить челюсти захлопнуться намертво. Тем не менее капитан продолжает идти дальше, как вдруг начинает чувствовать затылком опасность. Глаз слезился от ветра, в любой момент что-то может произойти, нельзя пархать ресницами слишком часто - проморгаешь так жизнь. Именно по этому, смуглая ладонь потихоньку начинает обхватывать рукоять меча, чтобы быть прямо сейчас наготове. Какой-то звук. Кэйа мигом поворачивается в сторону примерного направления, где мог бы произойти этот звук. Гул заглушает всё. Этот звук был похож на что-то стеклянное, в то же время тяжёлое, что-то такое, что с виду хрупкое, а на деле даже не разбить. Звук повторился; уже лязг металла, что свидетельствовало о том, что он не один прямо здесь и сейчас. Одноглазый отпрыгивает от следующего звука в сторону, ближе к кучкам листвы, которые с виду не имели ничего в своём виде плохого. Но это не так. Резкая ноша на ногу, очень тяжёлая и ржавая, очень острая. Вот как описать первые ощущения и чувства, которые он испытал. Следующее что он испытал - была режущаяся, жгучая боль: боль была на столько ужасной, что хотелось отрубить себе ногу прямо сейчас и не мучится так сильно от тяжести в ноге. Ужасная боль будто бы на какой-то момент парализовала, а потом всё тело затрясло. Кэйа сразу же упал на корточки, выронив меч, и застонал от боли хриплым голосом. — Твою мать, сука, какого хера?!! — Он сразу же смотрит на ногу, которая как оказалось, попала в капкан... Его охватила паника. Как, зачем, кому нужно так зверски поступать; ловить человека в капкан, а затем что?! Да ещё и так наивно, или в то же время хитро... И ведь правильно: он отпрыгнул, не заметив ловушки, а отвлекался на звуки. Паника урезала пока что шок от боли. Надо что-то делать, что если он не спасет ногу?... Да если и спасётся сам из ловушки, не добьют ли его случайно сразу же? Главное выбраться сейчас из капкана. Он рассматривает его, очень усердно: трясущимися руками он убирает лишние листья, дабы взглянуть повнимательнее и разглядывает не особо массивные, но всё равно, очень острые челюсти капкана, которые впились в его ногу, пустив кровь на землю. Вроде как, капкан можно где-нибудь подбить и вывести его из строя, чтобы клешни раскрылись. Он берет карманный ножик и начинает ковырять какой-то рычажок. Руки так дрожали, что ножик попросту выпал, и на нервах он начинает пытаться руками раздвинуть клешни, лишь бы скинуть с ноги этот ужас. Своими действиями он сделал только хуже, зубчики капкана впивались в кожу, а там скорее всего и в кость, ещё сильнее. Он снова жалобно застонал и уже готов был бы встать, да и попытаться уйти с этим прицепом на ноге. Даже скорее ускокать, а не уйти, а там дай архонт никто и не шлепнет. Было больно, но делать ничего не остаётся, он снова берет в дрожащие от нервов и шоковой ситуации руки нож, пытается найти нужный рычаг, для освобождения. Как назло конструкция незнакомая: что-то удалено, что-то присутствовало, а что-то неизвестно для чего тоже имело место в захватывающем механизме для ловли животного, но получилось, что поймали человека. Снова шорох. Капитан торопится, хочет высвободиться и постараться скорее уйти, если получится. На встречу ему вышла компания похитителей сокровищ, которые смотрели на него, как на добычу. Они что-то бормотали под нос, разглядывали его, раздевали глазами. Кэйа в западне, в очень глубокой яме, ведь буквально он может остаться прямо сейчас без ноги, или же что-то может пойти не по плану ещё в более худшую сторону. Он мигом вооружился тем, что было, чтобы не подпустить к себе никого. Сражаться с зубастым прицепом и кровоточащей ногой будет не то что сложно, скорее невозможно. Мгновенно он берет ситуацию под контроль, старается не паниковать так сильно. Конечно, ведь не каждый день у него есть риск потерять конечности таким неприятным способом. Хотя работая в Ордо фавониус, ещё и занимая должность капитана , можно уже быть готовым к тому, что кто-то захочет его размазать алым следом по траве. Его начинают окружать, заключать кольцо, в котором он находился в самом центре. Сейчас он добыча, которую старательно пытаются загнать в неизбежный расплох хищники. Они приподнимали свои уголки губ и хрустели пальцами. Даже те, кто был в повязках, выдавали свою физиономию наружу. Их могли прочитать по глазам. Отразит атаку спереди - нападут сзади. Надо действовать быстро, максимально. Кэйа даже забыл о боли в ноге, им правил ужас от происходящего, разум покидал его, только желание жить и защитить себя. На него нападают сразу толпой: наваливаются всем телом, выбивая из рук оружие, тягая за волосы, и поваливая на землю еще сильнее. Альберих выворачивает рукоять меча из-за всех сил и успевает ранить хотя бы одного, насмерть, пронжая лезвием его брюшную полость. Кровь льётся во все стороны: кипящая, ужасающая жидкость алого цвета не видела границ, окрашивая всё своим металлическим запахом, и липким ощущением. — Ёбанный сукин сын!!! — кто-то из этого клубка людей завопил, после этого убийства. Меч куда-то отлетает в сторону, подальше от хозяина, и похитители сокровищ переходят к телесным повреждениям. Они пинают Кэйю, что тот хрипло лишь мог вдохнуть, а звук не возможно было издать... Как бы он не старался, кроме хриплого свиста ничего не выходило, ни кричать, ничего... Он из последних сил хватает карманный нож, и пытается атаковать, но ему сразу же наносят удар пинком в живот. Ощущение каши внутри было отвратительным. Конечно он таковым не был внутри, но импульсы по всему телу были ужасны, как бы сильно он не старался сгруппироваться. Нож сам выскользает из дрожащих пальцев. Мир в глазах становился блеклым: серым и скучным, терял все свои цвета. Неужели, он умрет прямо сейчас здесь, забитый насмерть? И ведь если бы он хотя бы немного был внимательнее, он бы не попал в западню... Хотя бы чуть чуть постарался осмотреть землю, он бы точно отразил атаки похитителей сокровищ. Но сейчас, он биомасса, не способная защитить себя, да и надо ли? Его уже забили... Постепенно серый мир начинал темнеть, шум становился чуть тише, но продолжал доносится до ушей. Такая глупая смерть... В прочем, он перестаёт думать уже о своих поступках, будто бы смиряется, всё таки, ему не принципиально; жить на этом свете, или сгинуть. Он - лишний. Сказал бы внутренний голос ему так. Последнее, что он почувствовал, это как его приподняли, слегка, вроде поволокли, но он уже не чувствует. Ничего не чувствует, кроме лёгкости. Он сейчас заснёт? Он сейчас умрёт... Только лёгкость и спокойствие. Вроде бы, он больше не чувствует боли.

***

В нос ударил запах железа. Запах привычный, но всё так же противный. Всё было хорошо, где-то там, возможно уже в загробном мире, но что-то заставило душу Альбериха вернуться обратно в тело. Нога чувствовала себя куда куда легче, капкана на ней не было. Всё тело было в сидячем положении, опорой служило дерево. — Кэй.. Господи, я думал ты уже... О архонты... — напротив него сидел давно знакомый рыжий парень, тот которого он ждал, но не дождался. Капкан лежал где-то в стороне, полностью обезвреженный, разваренный на части, из которых он состоял. Синевласый видел плохо, но мир его был насыщенным, в красках, он видел перед собой кого-то: то ли его концентрация нарушена, то ли что, разгадать кто перед ним, было непростой задачей прямо сейчас. Двинуться было больно, что угодно было очень болезненно, как он ещё спокойно дышит? По сторонам были разбросаны трупы: самыми ужасными способами. Все они мертвы, здесь только Кэйа и его спаситель. — Чайльд... — Он узнаёт голос, который ему никогда не был настолько родным, чтобы его можно было сразу определить. Он всё ещё хрип, но уже способен говорить. Потихоньку Альберих пытается хоть как-то подняться, но на больную ногу сделать это было попросту невозможно, он сразу сваливается обратно на землю и мычит в губы. — Прошу, не вставай, давай я. — руки фатуи аккуратно прикасаются к капитану, очень осторожно и нежно. Что-то в голову синевласого ударило и он резко замахивается на Тарталью, который его только что спас. Пытается до сих пор огородить себя от чужих рук. Аякс сразу же останавливает руку, но на этом дело не кончается. Начинается конфликт на ровном месте из ниоткуда. Скорее это был не конфликт, а лишь волна агрессии со стороны Кэйи, который до сих пор не пришёл в себя, в прочем, его на самом деле никто за это и не винит. Всё заканчивается быстро, Чайльд схватил обе руки и держал их за запястья, крепко сжимая. — я хочу тебе помочь, пожалуйста. — рыжик вселяет доверие, он правда не со злом, он хочет помочь, хочет спасти. Он себе не простит, если не вытащит его от сюда. Альберих остыл. Теперь его могли аккуратно обхватить руками, чтобы поднять, что Тарталья и сделал. Аккуратно тело капитана подняли на руки. Всё это происходило очень осторожно, ведь лишнюю боль никто никому не хочет причинять. Предвестник смотрит на мондштандтца. Он знает, у него появятся вопросы как, от куда, почему он появился, зачем спас, и подобные вопросы. Возможно, спасение загладит вину за то, что он не явился по приглашению в город свободы. Он начинает куда-то идти, но не в сторону Мондштандта, это точно. Кэйа смотрит на спасителя, долго смотрит, глаза снова закрываются. Всё на что хватило сил дальше, это схватиться и приобнять Аякса. Он что-то начинает ему мычать в плечо, что-то не разборчивое. Так же он подглядывает на ногу, которая оказывается, уже была перевязана лоскутом ткани, неизвестного происхождения. — Чайльд... — Он снова его зовёт. Зачем-то, но зовёт. Что ему сказать? Почему бы не помолчать... Предвестник молчит, но на зов реагирует, повернув немного голову в сторону Кэйи. Он обеспокоен, его задача помочь ему, он даже словил меланхолию и траур, подумав, что потерял его... Альберих крепко держится за него, как за надежду, ему больше не хватает сил соображать, именно сейчас он чувствует себя немного в безопасности. Рассудок совсем полетел и в конечном итоге он засыпает, пока его несут. Аякс лишь покрепче прижимает одноглазого. Сердце его неспокойно. Он будет нести его без передышки столько, сколько потребуется, пока не дойдет до места назначения. Кэйа для него тайно дорогой человек, к нему у него есть чувства, которые случайно пробудились. Стоит ли их отвергать или нет, но сердце говорит, что не вытянет потери, если не помочь как следует... Перерастёт ли это приятное чувство во что-то большее?