Samsara

Эйстейна в ту ночь охватила обычная меланхолия, которая недавно начала одолевать его, когда он оставался один. В последнее время он едва мог держать себя в руках из-за постоянного ощущения страха, который преследовал его из-за всего этого дерьмового шоу с Варгом. Несносный ребенок заставил его так скучать по своему бывшему вокалисту по сравнению с ним. Пелле – еще одна повторяющаяся мысль. Слишком повторяющийся случай. Он обнаружил, что все больше и больше размышляет о прошлом и образе своего умершего певца – это буквально мучило его разум и сон. Но дело было не только в этом, не так ли? Жуткое чувство начало расползаться по его телу, лезть под кожу: болезненное чувство вины, что-то отвратительное, что-то христианское – что-то, с чем он не мог справиться. Он начал думать о прошлом, о том времени своей жизни в хижине, о нем, Пелле, Яне и Йорне, ни о Варге, ни о Хельвете . Сырость и холод этой дыры, постоянная грязь и отсутствие еды, ссоры, пьяные ночи. И чувство вины сопровождало это чувство ностальгии. Вне всякого сомнения, он был придурком по отношению к Пелле. Он обращался с ним как с дерьмом, и, даже если его последний акт был сделан в одиночку, даже если Эйстейн никогда по-настоящему не нажимал на курок, такое ощущение, что он это сделал. Он был ответственен за смерть Пелле, смерть друга. В то время Эйстейн считал, что у него нет друзей – он ошибался, чертовски ошибался, среди прочего. И вот он сейчас: застрял в бесконечной петле вины и раскаяния, оставив Mayhem, настоящий норвежский блэк-метал, который он придумал, в первую очередь, отдав все Варгу, который оказался абсолютным победителем. Испытать себя – оставить этот мир позади, поджав хвост, побеждённый, как побитая собака. Он потерял все, империю, королем которой, как он считал, был, империю лжи, империю игры, которая зашла чертовски далеко. А теперь Пелле был мертв, и он был даже настолько болен, что получил после его смерти власть, рассказывая всем, что съел его мозг, что носит его с куском черепа Пелле в качестве амулета. Он хотел вернуться и все исправить – вернуться и сосредоточиться на своей музыке, а не на преступлениях, а не на сожженных чертовых церквях. Вернуться к тому, чтобы Пелле стал их вокалистом. Все было бы просто хорошо, если бы Пелле никогда не застрелился. Да, он чертовски скучал по Пелле – скучал по его неловкому взгляду, его мягким, едва слышимым шагам по деревянному полу, его молчаливому присутствию в доме, как кошка или привидение. Но больше всего он скучал по тем редким моментам, когда Пелле улыбался ему. Он скучал по Пелле, который рисовал свой труп и ругал его за слишком много улыбок, скучал по позированию с ним на фотографиях и по выходу на сцену в образе чертовых королей, которыми они были. Он скучал по своему другу. Он был слишком глуп, чтобы понять, как сильно он заботился о шведе, слишком поглощен своей гордостью и своей больной игрой. Дверной звонок прервал ход его мыслей. Сердце Эйстейна пропустило удар, когда он понял, что это Варг, но ему пришлось сохранять хладнокровие. Когда первый удар пришелся ему в живот, Эйстейн даже не удивился. Поначалу это казалось очередной их игрой, игрой, призванной напугать и угрожать Эйстейну, чтобы он утвердил абсолютное доминирование Варга. Его это устраивало – Варг был победителем, он был альфа-волком, что бы это ни значило. Он пытался сказать ему это, убедить его бросить это и рассказать всем, что чуть не убил его, заставляя Эйстейна выглядеть слабым и жалким. Но Варг не хотел его пугать, он был полностью намерен убить его. В его глазах не было и следа милосердия, только холодный отблеск волнения, маниакального удовлетворения. Когда Эйстейн обнаружил, что лежит на лестнице своей квартиры в луже собственной крови, его неминуемая смерть была встречена почти смирением. В каком-то смысле он это заслужил. Он не был святым; он был хозяином марионеток в том чертовом беспорядке, созданию которого он сам способствовал. Он призывал людей ненавидеть и разрушать, творить зло и быть злыми, гордясь реальным хаосом , который он устроил. Это было почти иронично и грустно. Если бы ему не было больно, Эйстейн бы даже рассмеялся. Это было следствием его собственных действий, один взмах крыла бабочки, вызвавший ураган – теория хаоса. Если бы он только мог вернуться и все исправить на этот раз. Никаких убийств, никаких сожженных церквей, никакого Пелле, застрелившегося в одиночестве в своей комнате. Просто музыка, чистая чертова музыка. Искусство ради искусства без всякой ерунды. Он глубоко выдохнул, теряя сознание своих конечностей. Смех Варга исчез на заднем плане, пока он медленно принимал эту холодность, эту тьму. Он собирался попасть в ад? Если ад существовал, возможно, в нем был и Пелле. Возможно, он собирался увидеть его снова. Должно быть, так приятно оказаться в окружении лучших мужчин и женщин в истории: еретиков. Я готов. Подумал он, закрыв глаза. Кракстадский дом, 1 апреля 1991 г. Он проснулся, вздрогнув, комната закружилась вокруг него. Сердце бешено колотилось в груди, в легких не хватало кислорода. Что, черт возьми, произошло? Был ли это все сон? Эйстейн поднял руки и недоверчиво уставился на них. Он коснулся своего лица, своих волос – ощущение было слишком реальным. Он был жив, Варг никогда не убивал его на лестнице своей квартиры. Безумно ухмыляясь, молодой человек огляделся вокруг и с потрясением заметил, что его нет в своей квартире в Осло. Он узнал знакомые деревянные стены дома Кракстада, металлические плакаты на них, свою кровать и гитару, лежавшую в углу комнаты. Ему снилось? Он был в чистилище или что-то в этом роде? Выпрыгнув из кровати, его босые ноги почувствовали ощущение холода деревянного пола. Он помнил ощущение холода в плохо отапливаемой каюте, скрипучий пол и сырые стены. Дрожа, Эйстейн потянулся за случайной парой спортивных штанов и свитера. Он надел пару старых и грязных носков и осторожно спустился вниз. —Пелле!— крикнул он, получив в ответ подозрительный и пугливый взгляд вышеупомянутого парня. Эйстейна это не волновало. Не раздумывая, он пошел дальше, идя по пруду с водой, отморозив себе яйца, но это не имело большого значения. Пелле смотрел на него, нахмурив брови, парализованный и немного нервный, как будто он раздумывал, придется ли ему бежать или оставаться там, где он был. Несмотря на ненависть к кошкам, швед был очень похож на них: молчаливое присутствие в доме, готовое раствориться в воздухе, когда это будет необходимо. От этой мысли у Эйстейна закружилась голова. Он засмеялся, ступая в грязь и воду, пока не достиг Пелле, который не пошевелился ни единым мускулом. Он был там по-настоящему, осторожно дышал, выпуская клубы воздуха через ноздри. –Пелле, блин! Я не могу в это поверить! – бессвязно проговорил Эйстейн, наконец добравшись до певца и обхватив его щеки ледяными руками. Пелле вздрогнул от прикосновения, но не пошевелился, продолжая смотреть на гитариста, нахмурив брови. — Пелле!— Эйстейн собирался заплакать, не зная, от счастья или от чего-то еще. Он видел труп Пелле. Он сфотографировал труп Пелле. Он хвастался этим. Он был таким злым, таким больным. Но не в этой временной шкале, в этой временной шкале Пелле был жив и стоял прямо перед ним. Хмурый – но живой. Это было все, что имело значение. — Бля, бля, бля!— крикнул он, безумно смеясь и прижимаясь ко лбу парня, не заботясь о том, что сейчас он ведет себя как полный сумасшедший. Я скучал по тебе; Я скучал по тебе больше, чем мог себе представить. Я скучал по тебе каждый чертов день своей жизни и был слишком глуп, чтобы признаться в этом самому себе. Я был дураком, но теперь ты здесь. Ты в порядке. Живое существо. — Эйстейн, — тихий и холодный голос Пелле привлек его внимание. Он говорил в нескольких дюймах от лица Эйстейна, не двигаясь, не глядя даже на такое короткое расстояние,— что ты делаешь? — Что? — Эйстейн отодвинулся немного назад, не отпуская хватки на щеках блондина. Глаза Пелле были холодны и полны презрения, и именно тогда Эйстейн вспомнил, как плохо он относился к своему вокалисту, постоянно издеваясь и унижая его при каждом удобном случае. Пелле ненавидел его и имел на это полное право. — Почему ты вдруг так себя ведешь? Голос Пелле был ровным и подозрительным. Да, это было понятно. У него были все основания полагать, что Эйстейн что-то задумал. — Я… я просто…— Черт, заикание было совершенно не в характере Эйстейна, но он действительно был застигнут врасплох. Я видел твой труп. Я не мог перестать думать об этом – о тебе. Я видел и фотографировал твой чертов труп. Я подумал, что это круто. Это было жестоко. Я думал, это превратило бы нас в чертовых легенд. Я был неправ. Пелле продолжал молча смотреть. В его пронзительном взгляде была свирепость, от которой Эйстейн почувствовал, что с него содрали кожу заживо. Иногда его вокалист действительно казался существом из другого измерения. —Что ты здесь делаешь?— Эйстейн усмехнулся, провел руками по костлявым плечам блондина и сжал их,— хочешь замерзнуть насмерть? Не сегодня. Давай вернемся внутрь, ладно? —А тебе какое дело?— Пелле ядовито зашипел,— ты постоянно говоришь мне, чтобы я все испробовал. Чтобы положить конец моей несчастной жизни. Какая тебе разница, умру я или нет? Дрожь пробежала по спине Эйстейна. Он думал, что ему плевать на благополучие своего певца, думал, что у него нет друзей. Только коллеги по группе. Он думал много глупостей. Тем не менее, неловкость, наконец, начала проявляться, заставляя его чувствовать себя незащищенным и совершенно глупым. Он не мог произнести это вслух. —Сегодня у нас репетиция,— Он придумал первое оправдание, которое пришло ему в голову, лукаво ухмыляясь, пытаясь обрести притворную уверенность в себе прежнего, — и я не хочу, чтобы ты испортил свой голос. Пелле казался более убежденным. Он усмехнулся и оттолкнул Эйстейна в сторону, направляясь к куче одежды, оставленной на берегу. — Никогда больше не прикасайся ко мне, — выплюнул он, прежде чем выйти из воды. Эйстейн проглотил комок в горле и сделал вид, что он не расстроен. У Пелле были все причины ненавидеть его. Я изменю это. Пообещал он себе, сжав кулаки. Я заставлю тебя перестать ненавидеть меня и выкину из твоей головы эти суицидальные мысли. Я буду тем, кем не был: достойным другом. Он посмотрел на Пелле, выходящего из воды, капли воды капали на его длинные голые ноги, кончики его волос были мокрыми и прилипали к изгибу позвоночника, капли воды стекали по бледной коже, по мягким изгибам тощей задницы Пелле. Волна жара ударила по щекам Эйстейна, когда он понял, что смотрит на задницу своего вокалиста. Было естественно интересоваться наготой. Это не имело большого значения. Откашлявшись, Эйстейн сознательно ждал, пока швед оденется. Черт, что с ним, черт возьми, не так?! Он не должен пялиться на задницу другого чувака. С жгучим стыдом Эйстейн вышел из пруда, направив глаза к земле. Вряд ли это имело значение – приоритетом теперь было изменить ход истории и спасти этого блондинистого уродца от постыдной судьбы, которая случилась раньше. Это был второй шанс, на который он всегда надеялся. Он собирался исправить ситуацию ради Пелле. Он заслужил это.