скоро рассвет

Мне никто никогда прежде не нравился. Даже в детстве. Ни малейших симпатий, ни свиданий. Поэтому то, что я начала испытывать к нему, было для меня чем-то абсолютно незнакомым, крайне странным и даже в чём-то пугающим. Я не знала, как себя вести. Не знала, что говорить и что думать. По сути мы ведь были ещё совсем детьми. Но учитывая всё, что нам пришлось пережить, ребёнком я бы себя точно не назвала. Я была девочкой, которой пришлось слишком быстро повзрослеть. Но даже здесь, в этом доме, я всё ещё могла оставаться маленькой. Обо мне заботились, меня защищали. Меня кормили. Я не работала и вообще редко выходила на улицу. Я напоминала себе домашнее животное. Ленивого кота, который только и делает, что бродит по дому, ест и спит. Но другой тогда я быть просто не могла. Я не решалась с ним говорить. Да и вообще внешне никак не проявляла того, что начала вдруг испытывать. Наступил конец января. Время моих бессонных ночей подходило к концу, мне вернулся аппетит. Я всё так же стабильно плакала по паре раз в день, но это уже больше начинало походить на некий обряд и не более. Спускала эмоции и негатив. Чтобы почувствовать себя легче, а не чтобы убиться. Я сидела у окна, выкуривая одну сигарету за другой, вглядывалась в темноту. Валеры всё не было, хотя он всегда приходил к этому времени уже точно. В животе к горлу поднимался комок тревоги и страха. Страха, похожего на тот, что я испытывала раньше. Я начала прокручивать в голове сотни возможных событий. Событий и обстоятельств его смерти. Он не предупреждал меня о том, что задержится. Да и не должен был, конечно. Мы разговаривали в основном, лишь когда накуривались наркотой. Но вряд ли он что-либо помнил из тех моментов. И вдруг, лязганье ключей, звук открывающейся двери. Я услышала топот. Топот более, чем двух ног. Тело пронизало электрическим током. Я почувствовала страх физически колючей болью по каждому сантиметру тела. Бросила сигарету в окно, а сама рванула в угол комнаты, кое-как залезла под кровать и стала вслушиваться, изо всех сил пытаясь контролировать адскую дрожь по всему телу. Шаги приближались. Кто-то один поднимался на второй этаж. Я зажала рот рукой и повернулась лицом к стене. К тому моменту я уже в совершенстве владела умением не издавать ни звука, даже когда хочется кричать во всё горло. Дверь в комнату открылась. Я не видела ног вошедшего. Я закрыла глаза, по щекам потекли ручьями слезы. Я не знала, что происходит. Не понимала, что будет дальше. И это абсолютное бессилие, что мучило меня всё время со смерти брата, одолевало вновь. Я вспоминала то, как красиво Турбо играл на гитаре. Старалась концентрироваться на этом моменте, чтобы успокоиться и не сойти с ума от страха прямо здесь и сейчас, в пыли и грязи под кроватью. Прячась, как последняя трусиха. — Ты не умеешь прятаться, знаешь? — донёсся голос кого-то очень молодого. Страх немного отступил. Но кто это? — Будь я тем, кого ты так боишься, ты бы уже была мертва. Я повернулась лицом и не смогла в темноте разглядеть ничего, кроме чёрных грязных от снега и слякоти сапог. — Идём вниз, нужна твоя помощь. И тогда я вспомнила этот голос. Это был один из тех двух ребят, что сидели с Турбо и моим братом в день его смерти. Подавшись вперёд, я с трудом, но всё же вылезла из-под кровати. К тому моменту парень уже спускался по лестнице, так что я поднялась на ноги и побежала вслед за ним. Спустившись на свет, завернула на кухню и тут же закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть от увиденного. Двое ребят, которых я уже видела ранее, и ещё один новый незнакомец стояли вокруг кухонного стола, на котором лежал практически неподвижно Валера. Весь в крови. И без рубашки. Один из парней держал руки у его рёбер, сдерживая кровь. Второй судорожно рыскал по шкафам в поисках чего-то. А третий смотрел на меня немым взглядом, словно бы я знала, что ему от меня нужно, но на зло стою и молча туплю в одну точку. — Аптечка где? Я указала ему на самый дальний шкаф, куда тот благополучно и рванул. Достав оттуда всё необходимое, парень подошёл к лежащему и что-то сказал, но я не сумела расслышать. — Нужен лёд, Кать, сходи за снегом! Кивнув, я бросилась к входной двери и, не надевая даже верхней одежды, вышла на улицу. Стоял жуткий мороз, и я голыми трясущимися и змерхшими до сильной боли руками загребала снег по карманам олимпийки. Вбежав в дом, вернулась на кухню и подошла поближе к Турбо. Помимо пулевого ранения под ребром на его теле были и ссадины, и синяки, что алыми кровоподтеками сияли во многих местах: и на груди, и на животе. — Прикладывай к подтëкам. — парень обернулся и добавил, уже не мне: — И спирт сюда несите, нужно обработать всё. Сжимая зубы до хруста и боли, я прикладывала лёд ко всем видимым синякам и ссадинам. Турбо почти не дергался, уже видимо обезумев от боли. На нём серьёзно было мало уцелевшего сантиметра кожи. И вдруг он вскрикнул, я поняла, что в этот момент один из ребят вынул пинцетом пулю из него. И тут же зажал рану проспиртованной водкой тряпкой. Мы обработали все раны, приложили повязку к пулевой, перевязали почти всю грудь на случай переломов рёбер, и, когда всё было готово, Турбо уже засыпал. — Тащите его наверх. — бросил главный из ребят. И подошёл ко мне: — Если что, приходи на этот адрес, я недалеко живу, всегда на помощь прибегу. А сейчас нам надо идти. Понимаешь, Кать? Кивнула. И он тоже в ответ. Ребята затащили Валеру в его комнату, спустились на первый этаж и втроём уже вышли. Я закрыла да ними дверь, а сама, выключив везде свет, бросилась наверх. Турбо в тот момент уже спал. Я наблюдала, как, содрогаясь, приподнимается его грудь при каждом вдохе. Должно быть, каждый раз он испытывал жуткую боль. Я достала плед и укрыла его, на что тот попытался повернуться на больной бок, но я не позволила. Ту ночь я не спала. И следущую тоже. Благо еды нам должно было хватить не менее, чем на неделю. Так что мы могли просидеть всё это время, и не выбираясь из дома вовсе. Он не вставал с кровати дальше, чем до ванной обратно, и почти всё время спал. А когда не спал, то скрипел и подвывал от боли. На третий день я свалилась с ужасной головной болью и слабостью и решила все-таки дать себе выспаться. Ну хотя бы до рассвета. Потом ведь повязку надо будет менять. Я легла, укрылась одеялом с головой и тотчас рухнула в забытьи, отрубившись разом. Мне не снились сны уже очень давно. И в эту ночь тоже. Меня разбудил звук удара и разбившегося стекла. Сразу проснувшись, я подпрыгнула с кровати и бросилась в ванную, откуда и шёл этот грохот. Открыв дверь, я увидела Турбо, сидящего на полу у ванной в осколках зеркала. Вероятно, он поскользнулся, пытался удержаться, а попал по зеркалу, и то не выдержало. Он сидел, держась рукой за повязку под ребром и сдавленно смеялся. От усталости и избытка стресса я тоже рассмеялась. Мы улыбались с ничего, как два дурака. Он держался за грудь, постанывая от боли, но не переставал хохотать. Я села на пол прямо на осколки, даже не заметив, как сама поранила ладонь. Пару минут спустя мы всё же начали понемногу успокаиваться и приходить в себя. Он улыбался, но уже не в истерике. И даже не пьяным. Он делал это искренне. Как и я. А потом вдруг перестал. Внезапно стал очень серьёзным, все мышцы лица расслабились. Я помогла ему встать, он сёл на бортик ванной, не отводя от меня глаз. Заметив кровь на моей руке, он схватил меня за запястье и протянул к себе. — Вот ведь дурочка. — прошептал Валера. — Ну ты то куда полезла, а? Обработать надо. — Да херня это всё, не волнуйся… — я покачала головой и села на корточки, так, что наши лица были на одном уровне. Тело пробила непонятная дрожь. Турбо смотрел на мои губы, иногда переводя взгляд мне в глаза. Улыбнулся в одну сторону своими разбитыми губами, а сам едва размыкает дубы от боли. Он протянул свою руку вперёд и коснулся моей щеки. Подушечкой большого пальца скользнул по губам. Я замерла в полном непонимании, что делать и что вообще происходит. А потом он, вновь став очень серьёзным, подался вдруг вперёд, не отводя ладони от моей щеки. Я машинально отпрянула, но его рука не дала мне отстраниться слишком сильно. И наши губы соприкоснулись. Мне хотелось сбежать, хотелось кричать, хотелось плакать, хотелось смеяться. В животе словно взорвались фейерверки, и меня бросало то в холод, то в жар. Всего за пару секунд я испытала то, чего не чувствовала на протяжении всей своей жизни. Его губы были солёными на вкус. Из-за крови. Но нежными, пухлыми и такими… Приятными. Родными что-ли. Я забыла, как дышать. Положила руку на его ладонь, а другой коснулась его затылка, не понимая вообще, как надо себя вести в такой ситуации. Я действовала вслепую, наугад. Но, кажется, ни в чем не ошиблась. Валера медленно отстранился. Совсем на чуть. Чтобы посмотреть мне в глаза и улыбнуться. Издав сдавленный смех, он опустил взгляд в пол. Я неловко заулыбалась, аж до боли в мышцах щёк. Поджав губы, он их прикусил. Его скулы покрылись едва заметным румянцем. — Ты извини, я… И тут я подалась сама вперед и вновь вовлекла его в поцелуй. Робкий и быстрый, но такой чувственный, искренний и… Теплый? Да, тёплый. Пусть будет так. — Извини и ты. — улыбнулась я, а сама еле могла отдышаться. На эти мгновения я прекратила это делать и задержала дыхание. Глупо, наверное, выглядело. Умерла бы от нехватки воздуха. Это было бы такой глупой, но такой приятной смертью. Я помогла ему подняться, отвела в комнату. Он лёг в кровать, достал две сигареты, и мы закурили. — Гляди, что урвал! С этими словами он вытащил из кармана брюк пакетик с каким-то белым порошком. — И что это? — А я и не знаю. Но, судя по тому, как меня разукрасили, что-то действительно дорогое. — он пожал плечами, рассматривая содержимое пакета. — Будешь? Я неловко кивнула. А почему бы и нет? Турбо приподнялась, сдавленно хрипнув, и высыпал порошок на гладкую лакированную поверхность прикроватной тумбы. Взяв спичечный коробок, неуклюже расчертил четыре небольшие белые дорожки. А потом вырвал из газеты, что лежала недалеко, лист, свернул из маленького клочка трубочку и протянул её мне. Следом повторил то же и взял уже себе. — Одновременно? — Давай. — я улыбнулась. Он смотрел на меня, а его глаза блестели даже в темноте. Мои щеки горели, моё тело трепетало от счастья. Мы наклонились, поставив свои трубочки у начала дорожек и, резко вдохнув, провели ими по всей расчерченной длине порошка. В глазах всё поблëкло, темнота стала ярче. Я упала в его объятия, свернувшись, словно котёнок, у него на груди. Мы смотрели в потолок и болтали о звёздах. Мы смотрели в потолок и видели космос.