И они встретились снова через две тысячи лет

Понтия всю осознанную жизнь была атеисткой иногда в подростковом возрасте, желая добиться любви родителей, она пыталась быть правоверной православной, однако, не получилось. И вот теперь, когда Каифа не приходил уже три недели, запах ладана выветрился совсем. Губернаторка была крайне довольна. Для нее этот запах всегда ассоциировался с запретами, бесконечными постами, вечно соблюдавшиеся родителями до фанатизма, которые провоцировали все новые и новые приступы мигрени и головокружений от недоедания, отец, хотевший дочь монахиню, мать, которая ненавидела ее, говоря о её грешной женской природе. От воспоминаний ее отвлек стук ветки в окно. Сильные ветры, поднимавшие пыль, тополь и пыльцу, посетили Астрахань на этой неделе. Как и предыдущие дни, этот прошел в создании плана предвыборной компании, заполнении бумаг и проверке чеков от управлений. Дороги наконец-то закончили строить, при этом, достаточно качественно, она сама проверяла. Приюты начали обустраиваться. Понтию любили все. Ей буквально приходилось впихивать деньги за снятую квартиру хозяйке, то буквально заставлять бабушек, у которых она покупала лавандовые букеты и букеты из лилий, последние она отдавала Иешуа, у нее от лилий болела голова, а ему они нравились, забирать деньги за букеты, иногда больше положенной суммы. Афраний шутил, что она могла вообще не готовиться к выборам, но Понтия понимала, что раз люди верят ей, надо подойти ответственно. В дверь постучалась Низа. —Заходи, Низа. —К вам посетитель, этот ваш студент-философ. —Пусть заходит—Понтия улыбнулась. —Шалом—Иешуа зашел внутрь с каким-то заговорщическим видом, будто сейчас предложит что-то очень революционное. —И тебе привет—Понтия подняла голову на вошедшего, а затем опять улыбнулась. —Я уже чувствую, что ты мне хочешь предложить что-то очень важное, но очень веселое одновременно. —Ничего, кроме похода на лекцию по религиоведению в наш университет, ректор тебя приглашает. Он сказал, что я тебе понравился и послал меня. — Понтия вдруг засмеялась, а затем сказала: —Меня соблазняют на принятие Каифы в качестве лектора? —ей на минуту показалось, что Иешуа покраснел. —Можно и так сказать, а еще тебя ждет совместный сюрприз от факультетов философии и истории—тут он ей подмигнул. —Так, мне уже очень интересно. Низа, у меня сегодня есть неотложные дела? —девушка покачала головой. —Сегодня же пятница? —Иешуа кивнул—О, а я и не заметила, тогда у нас только полчаса до конца рабочего дня? —Низа кивнула—Тогда мы пошли. Спустя полчаса они уже вошли в лекционную аудиторию. Студенты наперебой благодарили ее, кто за дороги, кто за ремонт общежитий, кто за возвращенные стипендии, одна милая девушка даже за собак. Только Матфей смотрел на нее со скептицизмом. Ему казалось, что эта алчная чиновница, все же чиновники алчные, была недостойна Иешуа, он не знал, какая связь между ними, но в любом случае это было так. Понтию усадили на средний ряд, Иешуа сел рядом. Тут, когда один из студентов, его звали, кажется, Иаков, забежал с криком: «Идет», то начался настоящий бедлам, студенты забегали, стали придвигать парты ко входу, Понтия обеспокоенно повернулась к Иешуа и уже хотела встать, но тот посмотрел и сказал: —Все нормально. Мы забаррикадировались от Каифы. Это и был наш сюрприз. — Понтия слегка затряслась. Ей было двадцать, когда случился теракт на Дубровке. С тех пор у нее страх к замкнутым пространствам и, когда студент стали закрывать вход, она продумала наихудший вариант. Она всегда боялась оказаться там. Стать жертвой террористов или неправильной эвакуации. Иешуа обеспокоенно глядел на нее. — Что случилось? — Он обеспокоено сжал ее руки. У Понтии защипало в глазах —Мне было двадцать, когда случился Норд-Ост, с тех пор я страдаю клаустрофобией и панически боюсь, что стану жертвой теракта. —Иешуа вдруг ощутил себя резко виноватым. Он не знал, точнее знал, что у нее ОКР, но про клаустрофобию не знал. —Прости, я-я не знал, если бы я только знал, я бы никогда не позвал бы тебя, мы бы перенесли наш бунт на другой день. Прости пожалуйста. Мне жаль. —Нет, ты не виноват, я тебе не сказала, сейчас все уже хорошо, насколько это может быть возможно, я только выпью лекарство. —Иешуа понял, что все его знания о том, как вести себя с людьми в состоянии тревоги, паники или панической атаки, испарились при первом столкновении с этим в реальности. Тот более приободряющее раскрыл руки, приглашая девушку в объятья. Понтия придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. —Ты не против? Я не хочу, чтобы они это поняли как-то не так. —Все нормально, я же просто успокаиваю тебя. —Понтия почувствовала, как ее гладят по плечу—Ты не против? —Девушка отрицательно покачала головой. Каифа, который понял, что не войдет, стал истерично стучать в дверь. Он стал требовать, чтобы ему открыли, угрожал всем отчислением, даже тем, что сделает так, что их не примут ни на одну работу. Студенты рассмеялись, однако дверь все-таки открыли. Понтия старалась сдерживать смех, когда мужчина вошел. Ее тот не заметил в толпе студентов и начал лекцию. Она совершенно не слушала его, смысл его лекции о превосходстве православия был уже старой и заевшей пластинкой, к тому же слишком занимательными были пересказы мифов от Иешуа с собственными вставками юмора. Понтия поймала себя на мысли о том, что она привязалась к этому молодому человеку, о том, что хотелось быть с ним как можно чаще, с ним ей было хорошо и спокойно. Никаких треклятых бабочек как в прошлый раз, никакой тревоги и тахикардии при виде того, к кому привязалась. Понтия задумалась о том, может ли она рассчитывать на взаимность. Между ними пять лет разницы, ну и Бог с ними, однако она губернаторка, а он студент-оппозиционер. «Нет»—мысленно поправила она себя— «Студент-оппозиционер и губернаторка-оппозиционерка». За те полтора месяца, которые они общались, она узнала много всего про него, они были близки, сходились по многим вопросам, ей было так спокойно с ним. Понтия решила оставить эти мысли до приема с психотерапевтом и психиатром. У нее были состояния, когда они еще в подростковом возрасте привязывалась к кому-то, а потом эти чувства пропадали с понижением дозы лекарств, но ей не меняли дозу. Она его любит? Да, она его определенно любит, но вот взаимно ли это? Ее мысли прервал Каифа —Га-Ноцри, с кем это вы там обжимаетесь? Какая блудница к вам прицепилась? —по залу прокатились смешки и слова о том, какой он, Каифа, идиот. —Ваша госпожа губернатор, здравствуйте, епископ. —Губернатор — голос Каифы изменился — извините, мне надо выйти—по залу снова прокатились смешки. Понтия коротко улыбнулась. Спустя пару минут она встретила ректора у выхода. Рассказав о том, что Каифа говорил и своем предмете и о ее вольном поведении со студентами, она попросила найти дипломированного преподавателя религиоведения как можно быстрее. Тот пообещал, что все сделает. Ректора выпустили из психиатрической клиники. Он сам пришел позже в полицию и рассказал о том, как брал взятки, будучи абсолютно вменяемым. Нет, на него не сошла ни совесть, ни благая весть, отпираться ему было бессмысленно, все понимали, что он виноват, поэтому он решил сотрудничать со следствием. Ему обещали постараться вынести более мягкий приговор. В следующий понедельник Понтия вернулась с сеанса психиатра и психотерапевта прямо на работу, она еще давно перенесла сессии на обеденный перерыв, она ела и попутно консультировалась, никто не был против. Тем временем Афраний принес к ней краски, чтобы заправить принтер. Все судачили о том, что к ним едет некий важный гость, она не стала слушать рабочие сплетни, а вернулась к отчетам. Голова болела сильно. Мигрень пришла вместе со сменой погоды на более солнечную, а еще с отвратительным запахом краски, которой покрывали бордюр. К ней постучались. «Войдите»—устало протянула женщина. Дверь открылась и в нее вошел Афраний. Из-за двери доносились обращенные к кому-то слова Низы о том, что нельзя просто так врываться в администрацию. Понтия приоткрыла левый глаз и вопросительно приподняла бровь. Ее секретарь интерпретировал фразу так: «Это что-то очень срочное? Если да, то оставайтесь. Если нет, то оставьте меня в покое, моя голова сейчас разорвется на части». Затем он кивнул и тихо произнес: —К нам едет он… —Кто он? Президент? Премьер-министр? Ревизор? А может у нас началось второе пришествие Христа? — Понтия была раздражена и меньше всего ей хотелось играть в угадайки с подчиненными. —Борис Немцов —Что же вы мне тут говорите таким голосом, будто тут будет казнь? Пусть приезжает. —При слове казнь она неприятно поежилась. Еще в детстве слово «казнь» казалось ей каким-то важным и личными, хотя она не понимала, почему. —Они хотят согласовать митинг с администрацией. —Мы согласны—тут Понтия потерла переносицу. Больше всего на свете ей хотелось оказаться в доме Марии и слушать то, как Иешуа ей читает. А может и признаться ему в том, как она к нему привязана, как она его полюбила, а если не хватит смелости на это, то хотя бы сказать спасибо за всю его заботу. —А у нас не будет проблем? —А кто про нас вообще вспомнит? Проведем все культурно и цивилизованно. Поставите туда машины скорой помощи и полицию, но пусть последние никого не разгоняют. А кто так старательно к нам ломится? — Епископ Каифа…—тут Понтия глубоко вздохнула и сказала: —Пусть приходит завтра, мой рабочий день кончился две минуты назад. Я устала, у меня болит голова, и я хочу домой. — Встреча с Каифой застала ее в коридоре. Тот орал о том, что она поощряет бесчинства студентов, защищает отъявленных анархистов и негодяев, отказывает в запрете всего, что церковь в лице его считает богохульством, разрешает богомерзкие митинги и много, о чем еще. Понтия почувствовала себя ребенком, которым овладело желание сделать какую-нибудь шалость. Она вернулась в кабинет, схватила два жидких корректора, чернила для принтера и вылила все это в вазу с засохшими ромашками, как только Каифа оказался над ее окном, она взяла и вылила содержимое вазы на него. Иешуа, наблюдавший за этой картины с лавочки, конечно, мог потом начать беседу о том, что все люди добры, однако, видя то, какой счастливой была Понтия от этого ребячества, он решил, что иногда можно и промолчать. —Вы были бы осторожней, епископ. Мало ли, упадет на голову кирпич, хотя, говорят, кирпич ни с того ни с сего никогда и никому на голову не свалится—провожаемая воплями Каифы богомерзком романе и неуважении его автора к церкви, Понтия вышла из администрации и затем, увидев на скамейке знакомую фигуру, поспешила к ней. С Иешуа они встречались почти каждый день после ее работы. Понтия часто консультировала его по написанию диссертации, помощь по тому, как лучше написать и к каким вопросам быть готовым принимал с радостью. Впереди ее ждал еще один приятный вечер. Голова прошла и вместо кучи мыслей о работе в ней была блаженная пустота, девушка улыбнулась и пошла домой.