Остров несохраненных тайн

В прибрежных водах Хёксан выловили около полутора тысяч китов. Почти две тысячи могучих, умнейших млекопитающих, вернувшихся с неприветливой суши в дом изначальных вод. Говорят, именно киты во время бурь спасают от погромов местные корабли, в честь них на острове расположен парк. В его центре постамент в виде касатки, изогнутой красивой дугой, плывущей в волнах высаженных цветов. — Лучше всего смотреть на берег с воды, хён. Там все выглядит по другому. Например, эта улица, на которой когда-то лежал кит, — говорит Минхо, поднятой ладонью указывая направление. Минхо с охотой занялся тем — что очень любил — рассказом об острове. По легенде, давным-давно, семья, отплывшая с Хёксандо, попала в страшную бурю. Судно безжалостно крутили волны, грозясь проглотить самонадеянных людей целиком с пожитками и уловом. Люди безутешно сновали по маленькой лодке, что была лишь крохотной песчинкой в раскинувшейся во все стороны воде. Казалось, гибель неизбежна, поэтому, затаив дыхание, члены семьи принялись молиться, выказывая свою покорность перед немыслимой силой природы. Тогда лодка качнулась и вознеслась над волнами, двигаясь быстро, будто по течению. Суденышко подхватил исполинский кит, и, рискуя застрять в мелких водах берега, возвратил людей земле. Моментальная камера жужжит, печатая несколько новых снимков с бетонной набережной, сквозь которую проклевываются жаждущие солнца цветы. Джисон никогда не был любителем лишний раз смотреть на мир через объектив, если можно насладиться настоящим сквозь зрачки, вдохнуть аромат, впитать звук и осязать чье-то присутствие, — но на этот раз он безжалостно использовал маленькую камеру. Моменты на острове казались слишком невесомыми и нереальными, отличными от того, к чему Джисон привык, парень намеревался разглядывать снимки, когда происходящее начнет казаться затянувшимся сном. Убедительным, но робким, как Минхо, выглядящий самым счастливым человеком на фоне местных пейзажей. Хотелось щелкнуть его хоть пару раз, но Джисон не решался, не хотел беспокоить. Серые дороги деревни врастают в зеленую мякоть горных лесов, как крепкие корни, питающиеся соками острова. Тонкие черенки поселений дают побеги у воды, распускаясь десятками мелких домишек и мостков. Среди них, у порта Джинри, куда наведываются туристы, есть и ресторанчики, и отели, и храмы: не только буддийские, но и католические. Близ рынка чуть оживленнее, чем обычно. Местные рыбаки привезли свежий, живой товар, что булькал и щелкал в аквариумах, фермеры разложили овощи и сухотравья. С годами доля растениеводства на острове уменьшается: поля, предназначенные для риса, ячменя и сои сократились, — люди вернулись к жизни на воде и заново научились кормиться у моря. По ухабистой дороге, волоча за собой забитую добром котомку, вперевалку шагала старушка. Женщина набрала слишком много и еле волочила ноги от прижимающих к земле тяжестей. Джисон убрал камеру, смотря на неспешный ход женщины. — Это госпожа Ким, — шепчет Минхо Джисону, — Бабуля Наён. — Предложишь ей помощь? Минхо опускает взгляд, задерживая губу в зубах нервным волнительным жестом. Он обходит Джисона и догоняет бабулю Ким, негромко предлагая понести ее вещи. Почти на весь рынок раздается ее хриплый, безрадостный ответ: — Помощи от младшего отпрыска Ли мне только не хватало! Минхо пришлось отступить, неловко оглядываясь. Все, кто услышал грубый отказ старушки, окидывали парня взглядами, которые хотелось поскорее с стряхнуть. Джисон смотрел на Минхо с расстояния пары шагов, взглядом незнакомца из далекого края, и с поразительной ясностью видел странную отчужденность Минхо. Люди сторонились, обходили его, не оглядывались. Будто он совсем не местный, а чужак, отвергаемый всеми — даже семьей, определившей Минхо дальний угол стола. — Скверное настроение. Наверное, из-за духоты, — Джисон подступил к Минхо, легко касаясь его плеча, чуть сжимая, — Не опускай глаз, будто и впрямь купился на брюзжание пожилой женщины. Идем. Хитрость возникла в голове мгновенно. Стоило только Джисону проявить любезность и предложить помощь пожилой женщине, как она тут же с облегчение вздохнула, вверяя свое добро в молодые руки. Из-за долгой жары в раскаленный воздух постоянно поднималась влага, спирало дыхание. В тяжелую погоду, когда воздух тягучий и липкий, людям с шалящим сердцем лучше сидеть дома, под кондиционером. Проделав малую часть пути, Джисон передал часть груза Минхо, объясняя все тем, что ему сложно в одиночку. Во второй раз старушка Ким спорить не стала, но повела парней к дому с недовольным пыхтением. Минхо лишь робко улыбался и благодарно кивал Джисону при каждом удобном случае. Домик старушки Ким небольшой и приземистый, под стать соседствующим. Некоторые улицы деревни, отдаленные от центра, выглядят как ухоженные бетонные коробки: с них аккуратно слезает побелка, в проулках ржавеют оставленные вещи, не создающие беспорядок, но кажущиеся ненужными и потерянными, облезают выкрашенные в стойкий ультрамарин крыши. На деревянной крытой веранде перед домом расставлены большие горшки с мягкой землей, которую не сыщешь в городе, из них торчат подстриженные растения. Когда-то люди сами оттеснили природу на возвышенности, а теперь отвоевывали плодородные куски. Старушка Ким попросила парней остаться снаружи и, раз уж они заделались в помощники, указала на несколько пустых горшков и холщовый мешок — несколько растений давно нужно пересадить. Минхо, без лишних вопросов, принялся за работу. Все в его руках спорилось. Минхо ловко орудовал лопаткой, отслаивая землю в старых горшках от стенок. Он раздавал тихие и короткие указания, краем глаза наблюдая за неловкостью Джисона. Они быстро управились с тонкими ростками перца, раскинувшего полупрозрачные молодые листочки. Во время работы лицо Минхо становилось безмятежным, отставляя привычную грусть и неуверенность — Джисон не представлял широкую, искреннюю улыбку, в которой не таится робость и стеснение, но мог помечтать, что именно она посещает Минхо, занятого рыбалкой. Такое спокойствие красиво и заразительно — скоро Джисон и сам чувствует, как труд опустошает голову. Остаются только крепкие руки Минхо, мускулистые предплечья и кисти, измазанные грязью, его успокоенный профиль и капли пота, стекающие по вискам. Минхо устало опускается на колени, облизывая потрескавшуюся кожу губ, и утирает лоб локтем. Джисон с кряхтением поднимается, опираясь о чужое разгоряченное плечо. Нужно зайти в дом и попросить немного воды, пока горло окончательно не ссохлось. Дверь легонько приоткрывается, прежде чем Джисон успевает постучать. Местные жители либо доверяют друг другу, либо совсем не боятся за дорогие вещи. Он оставляет сандалии у порога и замирает на углу кухни, остановленный громкими звуками: — Здесь младший оборванец Ли и еще один молодой, впервые его вижу, — послышался поскрипывающий голос госпожи Ким. — Не заметим, как пора пройдет, — отвечал ей смягченный старостью мужской голос, — И чужаки покинут Хёксандо. Джисон не издает ни звука, лишь хмурится. Земля принимает всех, но не престарелые островитяне. Кого-то ждет приземление в Атланте, кого-то — вечные скитания по бескрайнему морю. — Мы не должны принимать сыновей Донгына, — со сдержанной строгостью продолжил мужчина, — Особенно Минхо — младшие дети всегда вырастают избалованными. Никаких приличий, ужасное воспитание. Джисон ринулся к выходу, стараясь бесшумно переступать по деревянным доскам. Даже если в этом доме им и подадут воды, чтобы утолить жажду, она будет соленой, как слезы Желтого моря. Слова о Минхо казались сущим вздором. От чего он «избалованный», «невоспитанный»? Разве может дитя острова быть отверженным? Минхо оказался гостеприимным. Он отличился особой, природной добротой — это чувствовалось во взглядах, в нежной любви к младшей сестре, Боми. Неужели есть то, от чем Джисон не догадывается? Тяжело представить, как замкнутые человек, для которого каждое слово, каждое прикосновение что-то означает, может по собственной воле кого-то оскорбить. Хотя, именно на таких, из-за немой покорности и послушности, обычно отыгрываются — Минхо молчит за столом во время ужина, терпит, когда его прогоняют. Джисон возвращается на крыльцо и протягивает Минхо руку, цепляет сам, когда тот не осмеливается соединить с чужой свою, грязную. — Почему уходим? — спрашивает парень, оглядываясь и отнимая свои пальцы. — Потому что все что нужно ты уже сделал, — Джисон пожимает плечами, — И теперь нам нужно отмыться. Они доходят до уличной колонки, под которым люди набирают воду. Парни занимают его и быстро стирают грязь, брызгаясь друг в друга водой. Минхо водит руками по мокрому лицу, как умывающийся кот лапами по морде, и недовольно сопит, когда его майка промокает насквозь и липнет к коже. Солнце неспешно катится к горизонту, все не соприкасаясь с недвижимой кромкой воды. Закат над морем, укрытым перьями молочных облаков, сначала золотой, а после багровый, словно гигантское солнце затухает и дымится из-за холодной воды. В этот момент воздушные, неосязаемые облака наливаются свинцом, покрывая небо сизыми тенями. По пути Минхо указывает на незаметную смотровую площадку. Деревянная лестница ползет за бетонные постройки и дома, теряется в зарослях на крутом склоне. Сверху спускается всего один человек, шлепая сланцами по пустой вечерней улице. Спина Минхо внушительно высится перед Джисоном, старающимся смотреть под ноги как можно внимательнее. Ему слишком темно, приходится щуриться, но ноги снова и снова ударяются о ступени. Их почти не видно, окружающая листва загадочно растворилась в вечерних потемках. Наступает молчание, оно невесомое и прозрачное. Поверх приятно ложатся напевы Минхо — что-то подобное, протяжное и глухое, звучало в баре. — Осторожно, — просит Минхо, подавая руки и так же быстро отнимая, когда слышит очередной болезненный вздох со стороны Джисона — тот бранится на чистом английском. Вид сверху определенно стоил всех затраченных усилий: деревня, окутанная тьмой, кое-где подмигивала зажженными огоньками, похожими на упавшие звезды. На склоне у смотровой площадки вытянулись сосны, изогнувшие ветви в спутанном узоре, как на гравюрах древних мастеров. Под ними — десятки окон, стен, крыш, длинных, коротких, высоких и низких, обрываемых изумрудными, индиговыми волнами пышного леса. Волны нахлестывали друг на друга так, будто им не было конца, будто назревало цунами, сдерживаемое чем-то неведомым, всесильным. — Дышится так легко, — заметил Джисон, делая вдох полной грудью. Воздух, чистый, легкий, наполнял его будто впервые. — Нужно подняться на Чиллаксан. Там тебе перехватит дыхание, — мечтательно отвечает Минхо, внимательно вглядываясь в знакомый вид, будто впервые, — Здесь хорошо. По-моему, природа — это чудо, Джисон. Она наполняет человека спокойствием. — Разве вечное спокойствие не означает скуку? — интересуется Джисон с улыбкой, становясь рядом с парнем, опирающимся на деревянную перекладину. Та едва скрипнула под рукой. — Лучше прочная скука, чем хрупкие неожиданности. Их невозможно удержать и исправить, Хан Джисон-шии, — со едва слышным смешком заканчивает Минхо, опуская голову к рукам, — По правде говоря, я дурно справляюсь с трудностями и часто, слишком часто ошибаюсь. — Это в порядке вещей, Минхо, — отвечает Джисон, подставляя лицо прохладному ветерку, — Главное, иметь силы исправить ошибку. Минхо неопределенно, рвано вздыхает. Джисон наклоняется ближе и хлопает парня по спине. — Есть вещи, изменить которые просто невозможно, — надрыв Минхо едва заметный, ломкий, просачивается сквозь дрогнувший голос. — Нет, — отрицает Джисон. — Тогда, скажи, совершал ли ты ошибки? — просит Минхо, поднимаясь. Выражение его лица сложное, нечитаемое, то, к которому Джисон не успел привыкнуть. В то же время, его покрасневшие глаза о многом говорят. Очередной вздох дается с трудом, несмотря на то, что вокруг царила все та же растительная свежесть. В голову ворвались куцые обрывки воспоминаний: многодневное молчание, тихая, шипучая ревность, накапливающаяся в груди и разрушительные последствия терпения. Злые слова, от едкости которых болит язык. После всего в Джисона вонзается чистое, звучное чувство вины, под давлением которого внутренности скручиваются и хрустят. — Да. Однажды я нарушил слово, данное близкому человеку. — Ох, — Минхо шумно вздыхает, смягчаясь, — Прости. Я не должен заставлять тебя вспоминать о том, о чем ты не хочешь. Джисон, я понимаю, — говорит он, аккуратно касаясь чужих рук кончиками пальцев, — Нас одинаково разрушает вина, не так ли? — Все в порядке, Минхо, — Джисон коротко улыбается, трактуя чужой порыв и сжимая чужие, жесткие пальцы в своих. — Я знаю, что мир полон случайностей, но уверен, что ты не сделал бы что-то просто так, Джисон. По-моему, ты полон смелости, которой мне не хватает, — Минхо улыбнулся уголками губ и глазами, совершенно безмятежно — как много в нем этих едва уловимых, утешающих выражений, — Пойдем. Они спускаются и бредут по вечерней улице, говоря, в сущности, ни о чем. Иногда можно обсудить небо, направление ветра, мерцание звезд, и все равно узнать нечто важное, получить что-то необходимое в потоке, казалось бы, пустых слов. Навстречу им настойчиво шагает человек, по высокому силуэту которого Джисон не может догадаться, кто это. Выражение Минхо меняется быстро — с легкого на подавленное. Ближе становится ясно, что это Тэкюн. — Где тебя носит? — строго спросил старший брат, поправляя очки. — Извини, хен. — Ли Минхо-шии был моим гидом, — говорит Джисон, стараясь снизить тон разговора, но Тэкюн непреклонно игнорирует чужие слова, впившись взглядом в брата. — Знаешь ведь, завтра важный день — завтра встреча семьи Ким и семьи Ли. Ты должен привести себя в порядок, — отрезает Тэкюн. — Извините, Хан Джисон-шии, — повторяет Минхо, будто все, что ему дозволено — это просить прощения перед окружающими. Не будь здесь старшего брата, Джисон бы отмахнулся, попросил отбросить формальности — Минхо не сделал ничего плохого, — Мне пора возвращаться. Доброй вам ночи. — Конечно. До встречи.

×××

Работать из дома даже приятно, если делать это в нужном месте. Никакой шум не отвлекал Джисона, до него доносились только редкие порывы ветра за окном. Кроме того, он облюбовал крыльцо, на котором можно было отдыхать круглые сутки, наслаждаясь дневным светом или ночной прохладой, накрывшись пледом и попивая чай. Далеко в ногах урчало море, шуршала листва, пряди которой расчесывал ветер — природа жила неспешной жизнью, наблюдение за ней медитативное. За все время проживания хозяйка не посетила Джисона ни разу, доверяя ему. Наверное, на острове почти не случалось разбоев, грабежей — люди мирно сосуществовали друг с другом в гармонии, как деревня, слившаяся с природой. Как и природа, защищающая людей; как и чистое небо, оберегающее все, что под ним простерлось. Одним из таких неспешных дней Джисон решает, что ему пора сменить образ. Он сменил место обитания, теперь перемен требовало тело, его характер. Парень вышел из дома и поплелся в уже знакомый магазинчик на углу деревни. Над дверью зазвенел колокольчик, известивший продавца об очередном покупателе. Небольшое помещение заполняли привычные полки с товарами, как в любом городе. Даже тут, в глуши, на столике у входа стоял кипятильник, небольшой бойлер для тех, кто решит быстро перекусить лапшой прямо в магазине. Джисон прошел мимо рядов с едой и наклонился к углу с принадлежностями для ванны, занимающем малую часть ряда. На экране с камеры видеонаблюдения отобразилась его фигура, одинокая среди остальных пустых окон с товаром. Он схватил первый попавшийся осветлитель для волос, решая, что это хороший выбор для жаркого климата — не будет напекать голову. В Штатах Джисон много экспериментировал над своей внешностью и стилем: в подростковом возрасте красил в волосы во всевозможные цвета до тех пор, пока окончательно их не испортил, прокалывал уши, бровь, носил септум и даже пробивал язык, а потом резко снимал все, менял стиль с разнузданного на кэжуальный — поиск себя был интересной порой, которую Джисону было просто необходимо преодолеть, чтобы выйти из возраста нежного буйства ни о чем не жалеющим и, к удивлению окружающих, вполне обычным. «Бунтарями становятся те, кому этого не позволяли», — как-то сказала мама. Джисон склонен доверять ей. Джисон подходит к кассе и отдает коробку, поднимая взгляд на девушку в униформе. — Привет! — тут же начинает она, — Ты, должно быть, Хан Джисон, значит, должен меня узнать! — она улыбается очаровательной, широкой улыбкой, щуря глаза. Конечно, Джисон узнает ее яркий цвет волос и лицо. — Здравствуйте, Ким Наён-шии, — поприветствовал Джисон в ответ, дожидаясь, пока девушка рассчитает его. Он не спешил, но и нахождение наедине с ней казалось чем-то странным, неудобным, — Не замечал, что вы работаете здесь, — по привычке, Джисон поддерживает ненавязчивый диалог. — О, да! Я подменяю дедулю и бабулю, — она улыбается, оставляя краску Джисона, вытаскивающего из кармана наличку, — Правда, что вы из Америки?! — Абсолютно, — с легкой улыбкой кивает Джисон, вспоминая о доме, — Из Атланты. — Ва-а, — восторженно тянет она, — Это так интересно! Смотря на нее, Джисон не мог думать ни о чем плохом, девушка лучилась позитивной энергией. Наён и впрямь замечательная, отличный выбор для младшего Ли. От чего-то, на ум пришла мысль о встрече двух семей, которую Джисон, без азиатской обходительности, назвал бы откровенным сватовством. Почему то главе семейства Ли очень важно сделать из своего сына женишка — от этой мысли подступила неприязнь. Длинный, разыгранный кем-то спектакль разворачивался у Джисона прямо на глазах, только вот он прибыл после антракта. Знать бы, в какой роли. — Ким Наён-шии, — вновь обращается Джисон, — Скажите мне, что вы думаете об увлечении Минхо рыбацким делом? Девушка недоуменно хлопает глазами, дует губы, как будто задумываясь. — По-моему, Хо-я очень талантлив и старателен, он просто прекрасен в своем деле, — наивно отвечает она. Ветер за пределами магазина усиливается, и после очередного порыва свет в помещении гаснет на пару мгновений, — Это ведь семейное. Исконно, все Ли с Хёксандо были рыбаками, так и должно быть. — Вы ведь находитесь в отношениях, верно? — Джисон пытается мягко спросить о том, о чем здесь обычно не говорят, но в ответ Наён молчаливо кивает, — Вам не кажется, что с Минхо поступают слишком строго? — Джисон рассчитывает воззвать в чувствам Наён, которая, должно быть, в десятки раз сильнее ощущает всю неоднозначность положения Минхо, что распознал Джисон. Любовь творит чудеса — она делает людей слепыми и проницательными одновременно. Но девушка звонко смеется, ее заливистый голос похож на бренчание колокольчиков. — Не знаю, как воспитывать принято у вас, иностранцев, — хитро начинает Наён, — Но в Корее детям все еще принято прививать ценности, ради которых иногда приходится прибегнуть к муштре. Семья — это высшее благо, очень важно блюсти ее честь. Нельзя порочить ее славное имя. А если опозорил семью — будь готов к тому, что вернуть честь можно только упорным трудом. Джисон крепче сжимает челюсти, не позволяя себе лишнего слова. Наён наконец отсчитывает сдачу. — Постойте, возьмите это, — девушка достает из холодильника пачку замороженного сока и протягивает Джисону, — За наш счет, для друга моего Минхо, — она улыбается так чисто, что по спине Джисона бегут мурашки. Ее слова предостережительны и холодны, как лед, — Ох, еще, скоро состоится встреча выпускников местной школы, но там будет вся молодежь деревни. Я приглашаю вас, думаю, всем будет любопытно поглядеть на такого гостя. — Спасибо, — Джисон принимает подарок и откланивается, — Хорошего вечера. Небо становится изумрудно-серым, покрывается пугающим мраком. Тот же непонятный, глубокий пыльный оттенок обретает вода, вздыбливаясь и волнуясь. Джисон ускоряет шаг, глядя на неспокойное море, будто оно может прилить и затянуть его в свою бурлящую пучину. Наён, улыбчивая и простая, вдруг представляется сиреной, что прекрасным голосом и незабываемым ликом влечет к себе, в грохочущую пучину смерти. В окно задувает неприятный ветер, поэтому Джисон захлопывает его, жалея, что не может спросить у Минхо, будет ли море безжалостно сегодня. Попросить его утешить воду. Волнительно. Они не виделись пару дней, потому что Ли снова вышли на воду. И теперь было совершенно неясно, барахтается ли на горизонте их корабль, или они успели спастись. Грозовое море кажется Джисону загадочным и лживым, как старый черный волшебник, прячущий взгляд за штормовой мантией. Джисон наносит краску перед зеркалом в ванной комнате, стараясь не обращать внимания на грохот за пределами дома. Он сел на бортик ванны, терпеливо выжидая. Вода никогда не была дружелюбной. Каждый раз, когда Джисон сталкивался с чем-то сокрушительным, невыносимым, на него обрушался дождь. Бил по металлу, пока дворники со стуком и скрежетом стирали воду с переднего окна. На сотни метров вперед тянулась пробка, закупорившая движение на мосте, проносящимся над воющей рекой. Сотни водителей выскакивали наружу, под дождь, в деловых костюмах и униформе, сокрушенно взмахивая руками и крича. Скандалили под раскаты грома. Не двигались с места. Тут и там мелькали аварийные сигналы, в момент на мокрой дороге случилось множество столкновений. По радио передавали, что несколько ферм оказались затоплены, размыло несколько окрестных дорог. Днем солнце жарко палило, обманчиво ярко подмигивая жизнерадостным атлантцам, оставившим дома зонтики и дождевики — опрометчиво. Джисон тоже позабыл обо всех своих заботах, оставил их дома, под кипами документов, папками, книгами. Порядок Джисон любил, всегда складывал компьютерные очки в чехол, задвигал полки стола, но сегодня не нашел в себе силы убраться, как будто почувствовал — грянет гроза и разметает, разрушит все, что он так старательно складывал. Субтропический климат Атланты коварен. Ближе ко второй половине дня на небе сгустились безобидные облака, смыкаясь и смешиваясь, пока не затянули все лазурную голубизну. Джисон попросил отменить все запланированные встречи, решая, что стоит перестраховаться. Тайлер названивал по десять раз на дню, но Джисон все еще злился на него, но спорить по телефону не хотелось, просто не было сил. Хлынул дождь, по крапинке, стук за стуком. Джисон уже сидел в машине и ехал к нему, задумчиво барабаня пальцем по рулю. Какая это нелепица, безоблачное небо, превратившееся в непроглядно серую пелену. А дальше — только страшнее, следующим утром новости будут пестреть заголовками и кадрами о затопленной Джорджии, об осыпавшейся на Чаттуге дамбе. «Ряд районов близлежащих штатов находится под угрозой затопления. На данный момент, в пяти округах объявлено чрезвычайное положение». Здесь дожди могут длиться днями. К сожалению, иногда даже такого длинного срока для человека недостаточно, чтобы все осознать. Нет, все было нескладно, неправильно задолго до того, как начался ливень, но Джисон был слишком самонадеян, чтобы понять. Тайлер всегда находил повод придраться, задавал каверзные вопросы, устраивал дурацкие проверки, чтобы убедиться в чем-то для самого себя. Он мог быть безумно добрым и заботливым, внимательным, но становился жестким, невосприимчивым, недоверчивым. Стоя в пробке, Джисон сам набирал ему в попытке дозвониться, но в трубке снова и снова раздавались длинные гудки. Мало ли, чем этот дождь может кончится: обрушившимися деревьями, отключением электричества, даже случайными смертями. Всегда находилось пара-тройка людей, оказавшихся в не том месте, в не то время. Эти отношения просто тянули на дно. Джисон помыл голову, заглянул в зеркало, протирая полотенцем светлые пряди. Отражение показывало не только его новый облик, но и старый, виноватый и усталый взгляд. Шумная, ночь длилась долго. За окном метался ветер, море вздымалось, будто дышало, рычало, сталкиваясь с берегом. Но к утру стало настолько тихо, что, казалось, за окном больше не было ни воды, ни острова, только мягкий солнечный свет в тихой дымке. Джисон слышал музыку, которой подпевали утренние птицы. Свист, сплетенный из тысячелетнего молчания гор, легкий, красивый. Если бы кто-то спросил у него, как звучит лес, как поет ветер, он бы непременно вспомнил именно этот звук.