Eat Me, Drink Me

Автобусный салон оказался не таким узким, каким казался снаружи. Корпус его был уже порядком изношен, в полу то и дело мелькали пустые гнезда от винтиков, а сами они, всеми брошенные и забытые, крепко вбивались в подошву. Скрежет пострадавших туфлей подобно игле втыкался в изможденный мозг Джона — тот, видимо, выступал затейливой игольницей какой-нибудь сумасшедшей хозяйки. Изнутри улица уже не казалась такой враждебной, как раньше: крыша над головой и какие-никакие стены по бокам внушали слабоватое, но все-таки чувство безопасности. Не успев отдышаться от бега, Джон яростно впускал в легкие пыльный сухой воздух. Его катастрофически не хватало. Казалось, весь кислород, вся пыль вспыхивали в трахее и успевали обуглиться задолго до того, как попадали в лёгкие. Он пригнулся, опасливо стрельнул взглядом в окно. Ничего ему это, конечно, не дало: плотная штора позволяла увидеть лишь жалкий фрагмент промозглого ноябрьского неба. В каком-то смысле это было даже к лучшему. Сиденья продавлены и сыры — надломленная симфония в ту же секунду распространилась по салону при попытке сесть. Взмокшие ладони прилипли ко лбу. Холмс, по ощущениям и звукам, уже закончил махинации со входом и принялся дотошно шуршать каждой шторой над каждым окном. Летал от одного посадочного места к другому быстро-быстро. Не суетливо, нет. Даже сейчас – методично и выверено, увеличивая площади владения темноты. – Извини, Джон, свет мы сейчас не включим. – Да уж понятно. Темно было до жути. Веки усердно магнитились, ресницы отчаянно хватались друг за друга от утомления. Ватсон раздул легкие как можно сильнее, а затем рывком выплюнул воздух. Сейчас, наверное, за два ночи. Кожаный ремешок наручных часов издевательски сдавил ему кожу – даже времени сейчас не различишь. К сожалению, эволюция его глаз еще не дошла до зрения в темноте, в отличие от некоторых. Знакомый силуэт как по струнке вытянулся перед ним и – Джону наверняка показалось – сверкнул взглядом. Вспомни солнце вот и лучик, ну конечно. – В порядке я, – Ватсон отвернулся, чтобы затем стремительно вернуть голову в то же положение. Снова что-то бесформенное, что-то, к чему он все еще не привык – в самое лицо. Что-то, что он даже не знает где искать. Но даже так оно стремительно желает того, чтобы Джон его нашел. Оно было везде — липло к заднику рёбер, надоедливой этикеткой изрезало бока и щекотало ямочку меж ключицами. – Я знаю. Опять устремился вглубь, опять в уши – размеренная дробь его шагов. И она, черт возьми, говорила о многом. В жизни никогда не могла ничего толкового сказать, а сейчас говорила. Сейчас внутри материализовывало четкую мысль, звенело тревогой в черепе, а взгляд цепляло за темную удаляющуюся вглубь фигуру. – Шерлок, ты ранен? Брови в непонимании сдвинулись как-то сами собою, грудью Ватсон подался вперед, как будто это могло помочь ему лучше разглядеть Холмса. — Есть немного, – признался Шерлок и скрылся за персональной водительской перегородкой. Плохо это. Времени у них совсем не как у дурака фантиков, запасов крови с собой никаких – по понятным причинам. Ощущения, миллионы миллиардов полутонов набились в солнечное сплетение и по-хозяйски сжали ребра — врет, конечно, черт на ножках, не «немного». Террористы уже наступают на пятки, а они здесь. Здесь — это вне толковой цивилизации, среди нагих дубов и ясеней со стройными паучьими лапками вместо ветвей. В гнезде, мать их, вампиров-террористов, которые Джону, естественно, не по зубам, да и по зубам никогда не были. – Послушай, что мы вообще собираемся делать? Где и как «немного» ранен было все ещё непонятно – их связь пока что не была крепка настолько, чтобы почувствовать в какой конечности бо-бо и в каком уголке животика вавка. Джон вообще не сказать чтобы имел представление об особенностях связи вампира с его фамильяром – скорее, учился на ходу. Шерлок вновь показался в салоне с небольшой коробкой в руках. Шаг бодрый, уверенный – значит, ранен не в ногу (и слава богу, слишком уж он здоровенный). Только едва ощутимый запах остывшей, уже давно обездвиженной и ничем не перекачиваемой крови хорошенько вдарил в нос, напоминая, что невозможное все-таки случилось. Холмс не мог позволить кому-то себя ранить. Уж точно не им. Джон уверен, что он поддался, нарочно допустил просчет. Другой вопрос теперь отскакивал от стенок его разума – с какой целью? – Помолчи, сиди на месте, – отмахнулся Холмс, уверенно играя замешательство, рисуя не присущее ему смятение. Оно чувствуется, оно витает в затхлом воздухе. Пространное ощущение внутри не дает Ватсону всецело поддаться его артистизму. Он что-то, черт возьми, чувствует. Что-то, что неустанно вертится перед самым носом. – Давай проясним: в твоей ситуации перекись и зеленка явно не помогут. Теперь Джон узнал в коробке что-то, походящее на водительскую аптечку. – Сам знаю, сказал же помолчи. Тишина прокатилась по салону, раздавшись тихим завыванием ветра на улице. Шерлок выжег, казалось, два широких тоннеля в несчастной аптечке своим пристальным взглядом, метаясь среди мыслей и предположений. Ватсон приподнял бровь – в самом деле, что за комедию он вздумал сейчас ломать? Ну конечно, естественно в этом был весь Шерлок. Джон был уверен – его тревогой и беспокойством сейчас бессовестно упивались, смаковали, словно изысканный десерт. – Шерлок, что ты задумал? Ты можешь сказать мне, в каком состоянии твое… что у тебя там? — Джон. Холмс положил широкую ладонь на его плечо, слегка надавив. Ледяная, она заставила Ватсона вспомнить о том, насколько же он прозяб. Он не видел его глаз но, мелко вздрогнув, попытался нащупать его своими в вязкой плотной темноте. — Джон, ты знаешь, что мне необходимо. И Джон знал. Шерлок ведь никогда, мать его, не ошибается. Только если это, конечно, не входит в его планы. В салоне снова разразилась тишина. До нее можно было дотронуться — всё такая же отвратительно вязкая,всё такая же плотная. В попытке вдохнуть, Джон пару раз споткнулся: в груди что-то заискрило и оставило за собой то ли саднящие ожоги, то ли игривые покалывания на обратной стороне рёбер. — Как знаешь и то, что ты – единственный, кто может мне с этим помочь. Так что, прошу тебя, если ты не против… Ватсон порывом вскинул голову к потолку автобуса, сокрытому за пеленой ночной темноты, порционно выдавил из себя остатки воздуха. Секунда — на лице вспыхнула судорога. Вторая — глаза со знанием дела нащупали взгляд собеседника. — Почему ты не называешь вещи своими именами? Рука медленно поднялась с плеча. Фантомное тепло пульсировало, плыло вдоль руки и огибало спину – его ладонь была теплее, чем казалось. Хотя, возможно – Джон не отрицал – это было и самовнушение. Пульсировать начинало все его нутро, туфли превращались в настоящую тюремную камеру — он поджал окоченевшие пальцы ног. — Впрочем, неважно. У нас нет на это времени, – он резко пресекает все попытки Холмса ответить на его вопрос. Ни к чему. Джон смял сухие губы и машинально закивал головой, опустил взгляд в ноги, словно игрушечный песик на парпризе у водителя. И вновь решительный зрительный контакт — теперь он точно знал в каком углу взора плывут чужие глаза. Раздался еле уловимый хруст, и, чисто теоретически, это мог быть его неразработанный позвонок. Внутри что-то помутилось. В глазах — ослепляющие вспышки, недобрый блеск перепачканных клыков в жару ближневосточного солнца и алое. Бордовое, гранатовое, рубиновое — на руках, на впалых щеках, в ногах, спереди и сзади. В ушах глухой звон медицинских аппаратов, сухие залпы и треск автоматов — интерьер, отвлекающий внимание от главного. Джон видел, как смерть дышит людям в лопатки, как кряхтит в ухо ему самому, чувствовал, как в носу сбивается воедино запах крови, пороха и гнили. Там, на фронте, господство животных инстинктов это более чем норма — необходимость. Казалось, вампиры были неотъемлемым звеном всей сумасшедшей пляски. Он помнил их фрагментарно, непонятно зачем и почему отмечал разнообразные формы клыков, необычную фактуру кожи и инфернальный блеск в глазах. Он вдоволь насладился дикостью, которая вросла в их сердце и поработила весь разум, которым только они располагали. Шерлок, конечно, не такой. Не из этого теста, по свойствам противоположен совершенно. На его руках не останется артериальных ошметков, Джон уверен. И относительно беспечную смерть обеспечить себе хотелось безбожно — надвигающаяся громада во всех отношениях нечисти наживую сдерет с него кожу острыми ногтями, вдоволь наиграется на его рёбрах и выдавит все соки из его сердца голыми руками. Если судьбоносный рок пощадил его на службе, не стоило полагать, что он не настигнет его здесь. Сейчас. И все-таки, он был к этому готов настолько, насколько это могло быть возможно. Выбирая из двух зол, воспаленные нарывы в бессознательном твердили лишь об одном — позволить быть палачом именно Холмсу. Приторная вибрация окатила Ватсона с головы до кончиков пальцев. — Я готов. Только прошу, сделай это как можно быстрее. — Я невероятно польщен твоей преданностью но, ради всего святого, Джон, я не собираюсь тебя убивать. Ты драматизируешь степень моего увечья. — Что? Брови вновь сошлись, заложив друг меж другом ямочку. Глупое допущение, первая ассоциация и резкое умозаключение. Ну конечно нет. — Мы с тобой поступим как самые настоящие интеллигенты. Мне нужно совсем немного, все будет хорошо. Подозрения, словно маковки в сладком печенье, показывались то там, то тут. Интерес, вспыхнув, резко обжег его желудок. Джон сглотнул и прочистил горло. — О, ладно, замечательно. Рад, что я все-таки смогу доесть свой засохший сэндвич. Зрение постепенно адаптировалось – сквозь темноту проявилась гармошка чужих ямочек. Такая вот простая, давно уже привычная и удивительно тёплая. — Ну, поторопимся. Приятно отщелкнул аптечный замок. Пальцы – длинные и фигуристые – нырнули в пластиковую коробку. Все было неспроста. И ранение — неспроста, и террористы неспроста. Все — сплошная увлекательная игра. Джону хотелось подыграть ему снова, интуитивно сдвинуть шахматную фигурку с места без знания правил. Узреть подноготную каждой декорации, взглянуть сквозь сценический дым. — Повернись-ка. Спинка, на удивление, оказалась очень даже удобной. Под креслом напротив прятать ступни было гораздо теплее, чем вообще не прятать – он вытянул ноги вперед, мягко коснувшись затылком обивки. Его руку аккуратно обхватила другая – не его, конечно. Мягко уложила на только что откинутый подлокотник, ледяные подушечки разгладили кожу. По телу медленно рассыпались мурашки, и Джон вновь прочистил горло. Другой рукой он поправил ворот пергаментной, совершенно не соответствующей погоде, рубашки под жидко вязаным свитером. Наверное, так он к нему не прикасался никогда. Нет, он уверен – Холмс совершенно точно никогда так к нему не прикасался, если прикасался так к кому-нибудь вообще, кроме своего микроскопа. Джон сжимал и разжимал кулак, разгоняя кровь — в такой дубак это было особенно актуально. Шерлок громко прошуршал чем-то слева, а затем руку обручем обогнул грубый жгут. Врезался в кожу крепко, резко — он к этому привык. — С чего вдруг такая забота? — с хриплым удивленным смехом спросил Ватсон, наблюдая как сгиб его локтя щедро орошают спиртом. — Как я и сказал, мы поступим как интеллигенты. Взгляд снова — фирменный, нечитаемый, но есть один нюанс. Как заслонка, склера всеми силами пытается скрыть что-то очень важное. Что-то, что рвётся наружу, но намертво застревает в глотке при каждой попытке высвободиться. Что пышет жаром но, по неизвестной причине, обдаёт холодом. — Интеллигенты…— Джон поворачивает голову обратно, вновь приподнимая подбородок вверх. Секунда перетекла в другую, затем в третью, и ему показалось, что он сейчас полностью утопит своё сознание во сне — глаза вновь болели и закрывались сами собою. Зевок уже собирался нахально сдавить его грудь, как вдруг перед глазами от резкой боли поплыли яркие пятна. — О, господи. Со свистом втянув воздух, Джон врезался зубами в нижнюю губу и запрокинул голову. Не сравнится со сбором крови в госпиталях, клыки – не ювелирная пункционная игла. Сморщив нос, он постарался разлепить глаза и взглянуть на Шерлока. Приторная боль распространялась, щекотала кончики пальцев и пускала сахарную дымку Ватсону в глаза — ничегошеньки не разглядеть. Но, перед тем как сладость, согревающая его будто бы изнутри, поспособствовала онемению, он успел почувствовать, с какой живостью Холмс приставляется к его вене. Пьёт так, будто бы это не самая обыкновенная первая положительная, а изысканный настоявшийся виски. Сжимает его руку до белых пятен, словно боится полностью потерять контроль и разорвать ее, режет углами бледных скул. Смотрит из-под смольных кудрей то ли с упоением, то ли с остервенением — взгляд так же, как и его, поддет туманным шлейфом. Шерлок явно что-то ему впрыснул — Джону не страшно и совсем больше не больно. Джону хорошо, сладко и весело. Дыхание ровное и глубокое, тяжесть в конечностях и аккуратные покалывания в щеках опускали ему веки. Что-то тёплое, похожее на рождественский глинтвейн, сиропом плыло за грудиной. Он не заметил, как клыки в руке сменились тугим бинтом. Ватсон собирал своё сознание по кусочкам — перед взором было все еще цветасто, а в глаза словно блестящий песок засыпали. Интересно.. Движения Холмса больше не выверены — руки подрагивали, затягивали бинт пускай и добротно, но неравномерно. Удивительная и даже умилительная картина. Раздался щелчок совсем рядом, над самым ухом — Джон прошипел и вновь смял веки, пока тёплый свет настырно облизывал его щеку. Жгут и другие принадлежности полетели в аптечку, а затем тихий-тихий, внезапный шорох забился в другое его ухо. — Что ты..? Ватсон через силу раскрыл воспаленные глаза и обнаружил у себя на плечах его пальто — прохладное, но из чертовски приятного твида. Непонимающе стрельнул в глаза и инстинктивно провалился в ткань поглубже. Холод, собственно, как и голод — не тетка. — Будь здесь. Не вздумай высовываться, понял меня? Джон, сонливо хлопая глазами, сделал пару ленивых кивков. По-моему, это должно звучать более устрашающе. Голос Шерлока извивался, в нем блестела тёплая нежность с игривым ехидством и Ватсон был практически уверен в том, что это слуховые галлюцинации. Он щурился, часто моргал, но взгляд Холмса оставался таким же опьяненным, переливающимся на свету, словно рождественский дождик. И в голове звенела лишь одна мысль — ему позволили это увидеть только потому, что хотят, чтобы он это видел. Ему, Джону Хэмишу Ватсону, прямо сейчас пытались что-то сказать недвусмысленным одурманенным взором и выражением лица, как у мартовского кота со сметаной на носу. — Ну и замечательно, я скоро. Похлопав его по плечу, Шерлок еле заметно поправил на нем пальто и широким шагом покинул автобусный салон, крепко прикладываясь к двери снаружи — чем-то забаррикадировал. И все. И все закончилось так просто. Никакой раны, никаких террористов-вампиров (лет в шестнадцать Джон бы животик себе надорвал). Забыли, проехали, оставили позади этот пройденный уровень. Щеки вдруг запылали — то ли от горячего светильника над головой, то ли от нарушенного кровообращения. Он не вдавался в подробности. Руки как бы сами собой поглубже зарылись в потеплевший бархат, макушка продавила спинку сидения с новой силой. Сопровождая его по пути в сонное царство (Морфеев мы здесь, попрошу заметить, не терпим), перед взором продолжали крутиться хрустальные, исполненные удовольствием глаза и тщательно выточенные ледяные фаланги. Еще неизвестно с чьей стороны, но шах и мат были поставлены – это факт. Никаких вопросов более не возникало. Ни даже малейшего, ни даже большущего. Ни одного. Дамы и господа, партия окончена, победили мир, дружба, любовь и, конечно, жвачка.