лишняя нота

— Леди Фурина обвиняется… — Леди Фурина! — …к воде первозданного моря… — Леди Фурина признается…       Ах. Кажется, она поняла. — …смертной казни.       Фурина бегает глазами по залу. Точно — теперь ей все ясно. Раздается грохот, тихое, жгучее пение, неземное и страшное; от пения тягучего у Фурины дрожь пробегает по телу, а потом она слышит крики, паника охватывает зал и наполняет его, словно пламенем. Пламя съедает весь кислород, и Фурина не дышит, когда сверкающий голубой кит, несущий с собой лишь хаос, заносит над ней свой праведный голод. — Фурина де Фонтейн… — Леди Фурина… — …прикоснуться к воде первозданного моря? — … Сигвайн!       Да, конечно. Что бы она не делала, как бы она не пыталась — никак, ничего не помогает. Она все равно здесь, она все равно виновна, ей все равно суждено умереть, умереть вместе со всеми жителями Фонтейна, как и положено. Будто бы кому-то под силу обмануть Небеса. Ха-ха! — Отражение, — шепчет она, а может и просто думает — нет, не понятно, Фурина не ощущает уже более ничего, — прости, Отражение. Ты продолжаешь давать мне второй шанс, но каждый раз я продолжаю ошибаться. Прости. Я все испортила.       Безглазый кит плескает смертью на ее гнилой трон. — Леди Фурина… — …маленький фокус! — Магический ящик… — …дуэль?       Что бы она ни говорила, все, все бессмысленно. — …виновна!       У Фурины руки горят от холода, которого она прежде не ощущала. Никто не верит ей потому, что, может, она и вправду сошла с ума? — Отражение… ты не понимаешь? Я проваливаю снова и снова.       Она больше не видит кита — только чувствует, как слезливые щеки обдает прохладой от взмахов его смертельного хвоста. — Я не настоящий архонт, — говорит Фурина, сожалея тут же о своем эгоизме, но ничего не чувствует, никакого облегчения, потому что, что бы она ни делала, что бы не менялось в ее поведении, ничего, кажется, не идет по-другому. Снова и снова. Виновна, виновна, виновна…       Может, это не дело рук Отражения вовсе. Может, это наказание… да, наказание Селестии. Подобно пророчеству, но для нее одной, за то, что она пыталась сделать, за такой долгий и дорогой маскарад, который, возможно, показался Небесам слишком скучным. Да. Но тогда… тогда, возможно, пытаться вовсе не имеет смысла.       Фурина глядит в широкие глаза Люмин, а потом в глаза ударяет свет, прожектора, голоса — все это так ярко, громко и мучительно, и Фурина до сих пор, после стольких попыток — она все еще так напугана, что не может двигаться. Лишь повторяет у себя в голове, снова и снова: «Отражение, скажи, что это ты. Сколько шансов ты еще способна мне подарить?».       Трон разъедают трупные черви. Фурине страшно, очень страшно. — …ненастоящий… — Фальшивка! — …Леди Фурина?       Как мучительно. Неужели это и вправду навсегда? — …трюк! — …проклята. — Пророчество…       Синий кит. Смерть-смерть-смерть. Фурина смотрит на то, как смерть проносится по залу суда, слышит крики, чувствует, как сгорает ее сердце, но еще… где-то там звучит тихий голосок флейты. А потом — все сначала. — Леди Фурина?       Она не шевелится, не смотрит по сторонам, не хочет — она рассмотрела уже все, что на уме у окруживших ее лиц, но это не принесло пользы. Фурина уставилась в пол и сжала бы руки в кулаки от отчаяния, если бы остались силы. Ах, кажется, ее безразличие беспокоит палачей. — И какие же доказательства вы можете привести? — говорит она заученно, без надлома голоса, тихо, так, что едва слышно было бы, если б не оглушающее эхо. Ей кажется, что именно эхо суда привлекает, зовет синий блеск бездны, и ей очень хочется, чтоб все помолчали хотя бы минутку, одну короткую минуту (пожалуйста?). Она вновь улавливает песнь флейты и вскидывает голову. — Отражение? — спрашивает Фурина взволнованно. Ее рука тянется к сердцу, когда она начинает неуклюже кружиться, осматриваясь, потому что эхо — оно повсюду, отовсюду и неоткуда, но флейта ведь где-то должна быть? — Что такое, Леди Фурина? — говорит кто-то, но Фурина понятия не имеет, кто. Она ищет, ищет флейту, что-нибудь, потому что… что ей еще остается? — Отражение! — Но флейта затихает. Фурина не замечает, как начинает плакать раньше протоптанного сценария, и все повторяется. Как и всегда. — В подобном спектакле нет необходимости, мои запутавшиеся жители, — говорит Фурина громко и важно. — Я способна разрешить наш конфликт гораздо быстрее. Я, — кладет руку на грудь, на губы вешает улыбку и выступает гордо, а над головой — над головой ее висит меч с тупым концом, — чистосердечно признаюсь в том обмане, клубок которого за пятьсот лет никто так и не смог расплести. Кроме вас. Мои искренние поздравления, ха-ха-ха! Какой восторг!       Вздохи, удивления, неверие, крики… ей ничего не слышно, лишь тихий-тихий напев… Где же он? — Ну же, расскажите, как вы об этом узнали. Расскажите мне все! Давайте, избавьте меня от скуки хотя бы в этот прекрасный день.       Где же, где, где он? Все вдруг кажется ей таким забавным. Ах, хоть бы все наконец закончилось…       «Я ведь не придумала тебя, милая флейта? Ты правда здесь?» — думает Фурина, когда смотрит завороженно на появившуюся в пространстве дыру. Крики, паника — все неважно, ведь, так или иначе, Фурина не может ничего сделать. И пусть это приносит ей невыносимую боль, она старается забыть о ней на секунду, освободить мысли для флейты.       «Правда», — слышит она где-то в правом ухе и вздрагивает. Мотает головой растерянно, но никого не видит — а в руке, ее маленькой дрожащей ручке, лежит мягкое белое перо. Фурина замирает и смотрит на него широкими глазами. Она ничего не чувствует, совсем ничего, а через мгновенье — взрывается удушающим волнением. Перо. Перо, которого раньше у нее не было и не могло быть. А еще необъяснимый голос, который не принадлежит ни Отражению, ни кому бы то еще, кого она могла знать. Слеза топит это перо в безграничной печали.       Фурина чувствует бегущий по коже отголосок тока, и ей думается, что в этот раз суд длился немного дольше.       Фурина размышляет, почему перо и голос появились только сейчас. Оттого ли, что она на правильном пути? Все это время она пыталась предотвратить свое разоблачение и каждый раз проваливалась. Она пыталась бежать, одурачить, сразиться на дуэли, опрокинуть сосуд с первозданной водой, убить себя. Она садилась беспомощно и рыдала в голос, когда Оратрис выносила свой приговор. Она смотрела в глаза Невиллету и умоляла остановиться. Она просила Люмин помочь ей. Она вставала на колени и плакала о прощении. Она молчала. Она говорила без умолку и смеялась в истерике.       Но зал суда был неумолим. Он окружил ее птичьей клеткой и накрыл простыней: не было лишнего луча света, выхода, лишнего слова… но откуда же теперь взяться флейте? — О, мои поданные! Я вижу, как вы соскучились по зрелищам. Позвольте же мне устроить для вас шоу в последний раз, — кланяется, отводит руку назад элегантно, будто бы даже осознанно. Но нет, не сейчас. Фурина не думает ни о чем, она сосредоточена лишь на неуловимой ноте, которую все тянет спасительная флейта. Она пытается понять, откуда доносится звук, который добирается до ее уха сквозь воодушевление зала, громкие обвинения, справедливость Оратрис… и все равно, все равно никто как будто эту флейту, совсем здесь ненужную, лишнюю, не слышит.       Как будто бы она есть только в ее голове.       Ах.       Фурина чувствует, как воодушевление покидает ее, словно от удара в живот.       Но ведь было еще и перо. И бодрящий, едва заметный ток… что-нибудь это должно да значить, не так ли? — Кто ты? — спрашивает она, смотря в пасть кита. Но кит снова закрывает пасть и плывет мимо, к корму поживее. Фурина сжимает перо в руке крепко, и слезы льются по щекам, уставшие и блеклые. — Леди Фурина… — Скучно, скучно! Какая скука. Ну же, расскажите мне больше. Вы ведь не могли осмелиться судить архонта, не имея при себе достойных доказательств? Это было бы очень прискорбно.       Флейта. Она больше не веет надеждой, не распаляет ее сердце желанием. Теперь это такой же фоновый шум, как жестокость шестеренок и китовый вой. Но Фурина все равно… все равно попытается. — Да, уже лучше. Вам нравится, дорогие зрители? Пророчество, ха-ха! Удается ли вам поспевать за ходом мыслей моих судей? Только посмотрите, какую огромную и занимательную работу они проделали! Ха-ха-ха! Неужели?       Фурине нечего более сказать. Невиллет стучит тростью. — Виновна! — Ах! — она хватается за живот и не успокаивает трясущиеся плечи. — Неужели это то самое буйство красок, всплеск эмоций; то самое невероятное, захватывающее и грандиозное в своей красоте заседание суда, которое я так ждала?       Оратрис. Фурина слышит пугающий стук ее шестеренок. Это всегда такой напряженный момент, и зал суда замирает в ожидании… А она смеется и кружится в восторге.       Вот оно что. Суд, которого она так ждала. — Да! Да! Да! Суд, которого я так жажду!       Теперь она поняла. — Спасибо вам, спасибо за этот умопомрачительный спектакль…       …спектакль, который завершит все. — …смертной казни.       Грохот, крики, паника, бездонная дыра; тысячи звезд отражаются в глазах Фурины, когда она смотрит в эту дыру. Огромный кит раскрывает пасть и движется на бегущих людей, а Фурине все равно, ей нет дела — ах, как же легко она себя чувствует теперь, в это мгновенье, и ей кажется, что она готова упасть и провалиться. Она не испытывает вины, или страха, или чего-либо вообще. Она следует порыву сердца, подчиняется песне флейты и движется, движется по сцене. Она чувствует гладкое дерево под туфлями, тяжесть стука своих каблуков. Снимает перчатки и сбрасывает давящую шляпу. Рука вверх, поворот, шаг раз, шаг два… Юбка кружится вокруг нее, но она ничего не чувствует. Разве что только головокружительную свободу.       Свободу… ах, перо свободы!       Ток. Бежит по сверкающей голубизне смерти, режет ее на части, вызывает у голубизны страдания и вой, но Фурина не слышит и не видит, она умирает в очаровательности танца и собственных чувствах, таких новых и восхитительных. Точно, все скоро кончится.       Она замирает в центре, поднимает руки вверх торжественно, и на лице сияет улыбка, обворожительная и искренняя. Оратрис роняет на Фурину меч. Он разбивается о ее облегчение с громким треском стекла и разлетается осколками.       Фурина ничего не чувствует. Она закрыла глаза и застыла на месте. Ей не хотелось двигаться с места. Но она слышала, что ничего более вокруг не звучит — ее накрыла такая блаженная тишина, и существовало только ее тяжелое дыхание.       Где она? Она мертва? Ей все равно. Ничего уже не имеет значения.       Да, так хорошо…       Но вдруг она слышит медленные хлопки. Фурина разлепляет глаза и расслабляет руки. Они обвисают неловко у бедер, такие свободные и непривычные без перчаток. — Браво!       Фурину обдает дрожью. Ее глаза бегают растерянно по черноволосому юноше перед ней. — …что?       Юноша улыбается радостно и подходит ближе, а затем берет ее, не двигающуюся, за руки и сжимает ладони. — Ты молодец. Такая молодец!       Фурина моргает. Юноша хихикает, делает шаг назад, щурится хитро и прячет руку за спину по-ребячески, а когда возвращает, в ней — перо. Юноша держит его двумя пальцами за тонкий стержень и протягивает Фурине. — Приятно познакомиться, Фурина. Меня зовут Венти, но, возможно, имя «Барбатос» может сказать тебе больше.       Она не знает, что делать. Действительно? Может, ей стоит сказать привет или… или лучше более официально, или… — Хочешь яблоко? — спрашивает Венти и подмигивает. В его руках, вновь из неоткуда (как? Фурина ведь помнит, что следила за ним внимательно) появляется яблоко, красное и сочное. — Ты хорошо постаралась. Наверняка проголодалась, не так ли?       Фурина моргает. Венти берет ее руку, складывает лодочкой и помещает в эту лодочку яблоко. Фурина глядит на это яблоко некоторое долгое мгновение. — Это был ты? Флейта, и, и перо! Ты? — взрывается голосом и хватается за яблоко двумя руками, просто чтобы занять их чем-нибудь. — А-а-ага! — Но… но почему? — «Почему»? Ты не хотела, чтобы я помогал? — Венти держится за подбородок задумчиво, в непонимании. — Нет, я- я не об этом. Откуда ты узнал? И почему бы тебе вообще мне помогать? Не подумай, что я не благодарна, о, Великий Барбатос, но… — Ее прерывает смех. — Ха-ха-ха, «Великий Барбатос»! Так меня давно не звали, Леди Фурина… прошу, просто Венти. Что о причинах… что ж, тебе придется принять тот факт, что я люблю помогать людям. — Людям? Но я… — Ах, Фурина, — он кладет руку ей на плечо, — теперь это ни к чему. Ты еще не поняла?       Всего так много, и ей не ясно абсолютно ничего. Все ощущается теперь туманом, словно яркий сон. Но даже самые яркие сны когда-нибудь должны забыться — это законы, писанные Небом, и Фурина чувствует, как воспоминания увядают. Она может лишь сложить руки и прижать яблоко ближе к груди. — Ничего страшного. Главное только, что все закончилось, верно? — подмигивает и хихикает. — Закончилось… получается, это ты даровал мне свободу? Я помню флейту… флейта вывела меня на свет. А флейта — это ты. — Я не могу даровать свободу. Не говори так, будто свобода — это подарок свыше. Свобода дана каждому с момента рождения, я могу лишь помочь ее вернуть. Но с тобой моя помощь была слишком незначительна, чтобы говорить такие громкие слова. Так что похвали себя. Нет, я серьезен. Похвали себя. Давай! Повторяй: «Я молодец!». — «Я молодец». — Не верю. Не верю! Ладно, ничего страшного. Ты поймешь со временем. Или нет. Если нет, то позови меня — я объясню снова. — Объяснишь что? Я не понимаю… — Ничего. Просто позови, если буду нужен. Запомнила? — Кажется… кажется да. Но что… — Тс-с-с! — прикладывает палец к губам. — Не задавай вопросов, которые будут тебя терзать. Потому что я не хочу отвечать на них. Но я хочу сыграть тебе. А ты? — Я? — Чего хочешь ты?       Фурина опускает глаза и задумывается. Все в такой дымке, одновременно неприятной и избавляющей от всех забот, и ей так не хочется слышать мысли в своей голове, так не хочется… — Я хочу яблоко. И чтобы ты сыграл мне.       Венти хихикает в восторге. — Замечательно! Мы с тобой так похожи! Тогда позволь мне…       Венти садится прямо на пол (Фурина повторяет — гладкие доски ощущаются мягкими и теплыми), скрещивает ноги и обхватывает флейту руками. Прикрывает глаза, подносит инструмент к губам и…       Фурина ложится на спину и прикрывает глаза. Кусает яблоко — оно такое сладкое и вкусное. Ей хочется растянуть это яблоко на ближайшую вечность. Закидывает руку над головой, выпрямляет одну ногу, другую складывает в колене и выдыхает с умиротворяющей усталостью. Она слушает расслабляющую музыку флейты, тихое завывание ветра, ощущает приятное тепло в животе и пустоту мыслей.       О, Селестия, как хорошо… — Прости за то, что пришел так поздно. Но, по словам одной мудрой богини, сперва ты должна была понять все сама. — Тихий смешок. — Прощай, Леди Фурина. Мы встретимся снова, если ты будешь помнить, — шепчет Венти. Он доигрывает последнюю ноту, а потом — ничего.       Фурина открывает глаза.       Когда она выходит из театра «Эпиклез», ее глаза обжигает доброе солнце. Нос ласкает запах сырости и свежести, как после дождя. Люди на площади. Люди…? — Пророчество не сбылось, — шепчет Фурина неверяще и не замечает, как нервно теребит мягкое перо в руке.       В конце концов, если ей удалось однажды обмануть Небеса, то почему бы не попытаться снова?