Раскол

            Весь Майншилд накрыло Молочно-белой дымкой, настолько густой, что в этой вязости тяжело разглядеть дальше своей пятерни, если не щурить глаза. С неба летели одинокие капли недавно прошедшего дождя, задевая края глубинных луж. Расходясь по диаметру большими волнами, будто бы они были океаном.             Ступая на одну из них, Алфёдов хотел верить, что это реально. Странно, несуразно, но так по-нелепому детски. Сервер нынче накрыла тёмная пелена презрения и страха. Выборы, преступник, охота за головами.. Все сидели по своим территориям, не желая делать и шага за её границы. Банально не на что было отвлечься.             Особенно, когда перед глазами яркими пятнами цветёт картина, как негодяй, Нео, страдает на его глазах. Как Джаст ликует, принося ему боль, скаля белые зубы, словно дикий зверь, готовившийся к прыжку, желая разодрать жертву в клочья. Как смертоносный блеск золотого лезвия топора разрывал плоть жемчовых крыльев. Как Нео срывал голос, бился в панике, будто загнанное животное, вырывался и пытался дать отпор. Как Нео, на глазах Алфёдова перестал подавать признаки жизни, глухо бившись головой об плачущий обсидиан. Как Джаст не останавливался рубить, рвать, бить, очерняя форму дровосеков алой кровью, превращая тело Нео в шмотки. Никто не видел позора снеговика, что пожалел преступника, врага народа, когда он должен был собственными руками обхватить холодную рукоять топора, да свершить «справедливую» казнь. Джаст, с маниакальным блеском в глазах, обернулся на Альфёдова. Его звериный оскал мгновенно спал, стоило ему увидеть застывшего в углу снеговика. Губы демона поджались, и в тёмном взгляде пропало былое возбуждение. Алфёдов беспомощно сжал кулаки, но ничего не сказал, отвернув голову от кровавого месиво перед глазами. Тогда он понял. Джаст не просто человек с вечно тёплой улыбкой и хитрыми глазами, а демон, порождение бездны, хищник, нуждающийся одним видом крови. Алеющей жидкостью, стекающей по его пальцам. С упоением наблюдая за кровавым пиром. В первую очередь он не человек, а демон.             В глазах рябило от перенапряжения. Снеговик не потерялся в тумане только из-за мельтешащего пред носом заострённого хвоста, что размеренно покачивался из стороны в сторону, в ритме шага хозяина. С того дня, как архангел лишился своей гордости, они не разговаривали. Разве что, — бросали друг другу немые взгляды. Алфёдов потерял дар речи, лишь став наблюдателем этой звериной жестокости. Ему было страшно. Настолько, что он боялся по долгу оставаться наедине рядом с демоном, словно в любую секунду тот мог наброситься на него, убить, сломать. С того дня Джаст поменялся. Стал более закрытым, холодным и безучастным. На заданные вопросы выдавал только простые отголоски ответов, даже не задумываясь. Постоянно старался остаться в компании лишь одного снеговика, в то время как последний, - яро его избегал. Алфёдов был бы готов поговорить с Джастом, если бы перед глазами не стояло демоническое зверство, маниакальная улыбка и острые когти, готовые с радостью рвать человеческую плоть на куски.             На улице было холодно. Альфёдов, как зимние существо, способное выжить при минус семидесяти градусов, — не чувствовал кусающего холода. Но небольшая дрожь существа напротив давала понять, что на улице нынче ни лето, даже для существа чья температура тела выше человеческой. Снеговик отчаянно хотел свернуть, не идти за демоном в густом тумане, где они абсолютно одни. Но обстоятельства сложились так, что Секби ушёл за негодовавшим Альцестом, Кактус и Хевил уже были на месте, и только эти двое остались в офисе дровосеков. Снова один на один.             Алфёдов видимо отстал на пару шагов, когда услышал хриплый голос Джаста.             — Ты идёшь? — Легко брошенная фраза, почему-то задевшая снеговика. Альфёдов поторопил шаг и догнал надзирателя монолита. Это был хороший момент выяснить отношения, но задавать какие-то вопросы Джасту было... боязно. Да и о чём говорить, когда и так уже всё понятно. Осталось только принять это, с комом в горле, недоверием, но желанием до конца дней оправдывать дровосека.             Джаст остановился, пока Альфёдов чуть не врезался в него, к счастью вовремя затормозив. Они молчали. Снеговик смог различить стук капель о черепицы.             — Ты меня боишься? — Резкость. Сказанная фраза разрезала тишину на пополам, как и нервишки Альфёдова. Что ему сказать? Он не знал, что чувствует теперь к дровосеку. Раньше он был близким соратником, хорошим другом и отличным советчиком в их тёмные совместные ночи. Сейчас же ему хотелось лишь провалиться под землю и надеяться, что зверь не найдёт его, вспоминая, как этот же зверь ласково прилизывал его шёрстку.             — Нет, — неуверено прошептал Алфёдов, поправляя дрожащими пальцами манжеты формы дровосеков.             Джаст не обернулся, но ответил. Тон в его голосе понизился до критической точки.             — Я чувствую твой страх, Алфёдов. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне врут.             Вот тут Алфёдова поёжился, будто он оказался на столе при кремации. Почему он так боится того, кому так доверял? Демон его не предал, не обманул и тем более не сказал что-то из ряда вон выходящие, к примеру — задевшее гордость снеговика. Тогда почему ему так плохо, когда тот рядом: так страшно, что Алфёдов то и дело держит руку у рукоятки золотого топора, до побелевших костяшек, с бешено колотящимся сердцем?

Почему никто не видел настоящие нутро Джаста?

Почему он закрывал на это глаза?

            — Да, я боюсь тебя, — нервно огласил снеговик, как приговор, понимая что задержал дыхание на мгновенние, — боюсь, что ты причинишь мне боль. Разорвёшь на куски, не оставишь и живого места, словно бы я был Нео.             Джаст замер. Его плечи поникли и он обернулся на снеговика.             — Ты единственный, кому бы я ни за что не причинил боли, Алфёдов, — Джаст не стал смотреть в любимую червоточину глаз снеговика, избегая зрительного контакта.             Алфёдов не знал откуда у него нашлась такая уверенность, но в голосе проскочили такие же жестокие нотки.             — Откуда мне знать, что ты не ударишь мне в спину, когда я увидел, на что ты способен?             Джаст не сразу нашёл с ответом.             — Ты не должен был это видить вообще. Никто не должен был, — прошептал демон, прикрывая глаза. Намёки на злость начали кипеть внутри снеговика.             — Но всё же, я стал свидетелем твоей жесткокости, — на языке появился горький привкус. — Почему теперь я должен тебе доверять, когда теперь я знаю правду?             Джаст поднял взгляд на Алфёдова, и внутри последнего что-то ёкнуло. Казалось, что в уголках глаз демона что-то заблестело. А может, тому и показалось из-за пасмурного неба, что отражалось в его глазах. Этот взгляд полного раскаяния и немой печали, которую пытался скрыть Джаст, обрушились на сознание снеговика с большой силой. Ненависть мгновенно затухла, остались только тлеющие угольки былой злости. Вместо страха пришла давно знакомая терзающая тоска.             Они просто стояли и смеряли друг друга взглядом, рассматривали. Как раньше, когда они не могли подобрать слов и им было достаточно просто видеть друг друга.             Джаст протянул к нему руку, давая Алфёдову выбор. Снеговик очертил взглядом забинтованную руку демона, а после посмотрел на Джаста, в взгляде которого читалась мольба. Поджав губы, он протянул свою руку в ответ.             Их пальцы сразу переплелись и сразу стало так тепло. Алфёдов сдавленно вздохнул. Он чувствовал жар тела Джаста, как его снежный слой начал таять под тесным контактом с такой температурой. Джаст прикрыл глаза, ощущая отрезвляющий холод. Такой родной и близкий, тот, в котором он нуждался глубокими ночами. Нуждался в его присутствии рядом, в его голосе, в его поддержке.             Это было интимней, чем смотреть в глаза. Альфёдов готов признать, что ему не хватало этого. Не хватало тепла Джаста. Его прикосновений.             — Я не могу обещать тебе защиту от себя, но я не животное, Алфёдов. Просто я... не контролировал себя,— Джаст отвёл взгляд в сторону, разглядывая в одной из витрин рынка товары на полках. — Это присуще моей сущности, это история моего рода. Я не могу отказаться от самого себя, отказаться от истребления светлых существ.             Алфёдов ничего не ответил. Не ему его судить. Сама история его зарождения не самая приятная, начиная с самого начала и до самого конца. Шутки про подвал были от части правдой. Вот только вместо убийцы, снеговик занял роль жертвы, которая не способна сопротивляться. Которой можно было манипулировать одним движением пальца. Он был орудием, ничем иным, как инструментом. Его руки по локоть в крови, и единственное, за что он не может себя простить до сих пор, так это за то, что он - получал удовольствие от убийств. От терзаний жертв, от звука рвущихся связок и треска костей, от рыдающих лиц и полных ужасом глазами. Ему нравилось.             Единственное, что его отличало от Джаста, только то, что он сам выбрал убивать. В то время, когда Джаст не по собственной воле отдал контроль внутреннему зверю.

И он не знал кто был ужасней.

            Алфёдов передёрнул плечом, расцепляя руки. На недоумённый взгляд Джаста он только улыбнулся.             — Нам пора. Мы уже задержались.             Джаст подозрительно на него покосился, но не стал задавать лишних вопросов. Они двинулись дальше по спавну, растворяясь в молочной пелене.

***

            У Алфёдова появилось плохое предчувствие, когда Джаст напрягся всем телом, как только они начали спускаться вниз, во тьму земли. Сам снеговик не знал куда они идут. Дорогу знали лишь Альцест и Джаст, что сильно настораживало всех остальных дровосеков. К чему делать какие-то потаённые туннели, глубоко под землёй? Что такого нужно было прятать, что сами дровосеки не могли найти дорогу к этому?             Особенно не на шутку испугался сам Алфёдов тогда, когда Джаст серьёзным тоном спросил его:             — Ты уверен, что хочешь увидеть это, Алфёдов? Ещё есть шанс повернуть назад.             Снеговик ответил неоднозначно и хотел в невзначай спросить, что он может увидеть такого, что нужно потребуется сбежать отсюда. Джаст же лишь улыбнулся и ответил:

«Последствия моей жестокости»

            Казалось, что туннели никак не закончатся. И тревожность плавно перетекла в раздражение. Алфёдов держал язык за зубами, но хотел задать контрольный вопрос: «когда мы уже дойдём?». Снеговик знает, что чёрт ему не ответит. Даже под дулом пистолета. Потому молчал, смотря себе под ноги.             Когда они дошли, единственное что интересовало Алфёдова, — это передышка от непрерывной ходьбы и вода. Он бросил оценивающий взгляд на обстановку, когда зашёл в комнату: обсидиановая коробка десять на десять, редстоуновые факела, создававшие гнетущую атмосферу тусклым алым свечением; аккуратные сундуки по углам, вёрстак слева, рядом с которым так же стояла печка; и флаги дровосеков, обвешанные по всей комнате. Главной изюминкой являлась деревянная кнопка на алмазном блоке, за которую сразу цеплялся глаз. Видимо, их ждёт грандиозное представление, по словам Джаста.             Когда остальные дровосеки подошли, Алфёдов обратил внимание на Секби, что пялился на носки своих ботинков, сложив руки на груди. В его взгляде читалось разочарование, в перемешку с безысходностью. Снеговик хотел было подойти и спросить, что стряслось, когда в комнату вошёл Альцест. Тотчас наступила оглушающая тишина.             — Что ж, мои друзья дровосеки, сегодня мы собрались здесь ради того, к чему шли всё это время, — мужчина сложил руки за спиной, обходя алмазный блок сбоку. В его голосе был слышен нескрываемый восторг. — Преступник пойман и получил по заслугам. Теперь на сервере воцарится благодать,— Альцест разомкнул руки и ухмыльнулся. — Но это ещё не всё.             Пока дровосек высказывал свою речь, снеговик почувствовал, что сзади к нему приблизился Джаст. Стараясь сдержать дрожь, Алфёдов продолжил внимательно слушать Альцеста, подмечая при себе, что у дровосека какой-то нездоровый блеск в глазах.

«Как у Джаста тогда».

            — Мы получили трофей, что так долго ждали. Хочу представить вам главный символ дровосеков, доказывающий, что каждый получит то, что заслужил.             Секби отвернулся, Алфёдов напрягся. Мысли быстро начали собирать воедино мерзкую картину. В горле встал противный ком. Остальные дровосеки непонимающие переглянулись.             Альцест рывком надавил на кнопку. Послышался треск и шипение, работа редстоуна. Сзади Альцеста начал раздвигаться обсидиан. Стоило Алфёдову увидеть белое пятно в маленькой щели раздвигающихся блоков, он пришёл в ужас. Кровь, давно застывшая в его венах, пришла в действие. Руки задрожали, когда он различил хорошо знакомые Божественные крылья. Вот только они не были за спиной своего хозяина, на своём законном месте. А были распластаны по всей стене, трофеем, забрызганные кровью, растрёпанные и грязные. Униженные.             По комнате пошёл ропот. Никто не был так восхищён как Альцест, видя отвратительную картину перед глазами.             — Это наше доказательство. Вы можете гордиться собой. Мы впишем свои имена в историю.             Осознание резко ударило по голове когда он понял. Они обесчестили ангела, существо связанное с небом, с богом. Прикоснулись к тому, на что вообще нельзя было даже взглянуть. Алфёдов не верил в верхних существ, но рассматривая девственные крылья, запачканные кровью, измазанные в собственной плоти, — он начинал думать, что что-то всё таки есть.             — Мы все будем гореть в аду, — прошептал снеговик, ощущая как его начинает бить мелкая дрожь.             — Мы уже в аду, — прошептал Джаст снеговику на ухо, обжигая мочку дыханием, улыбаясь, опуская свои руки ему на плечи, слегка сжимая ткань мундира.             Секби смирил его презрительным взглядом и вышел из удушающего места, даже не обернувшись на выкрики Альцеста. Алфёдов хотел выйти за ним, но не мог. Зверь его нашёл.

«Он нас не простит».