Change

За окном, подобно раненому зверю металась песчаная буря, изредка швыряя в окна резиденции Казекаге целые горсти мелкого грунта. Гаару обычно звуки непогоды за окном успокаивали. Ощущение, что где-то там, вдалеке, бушует стихия, а ты сидишь в теплом кресле у себя дома, а если ещё и толковая книга под рукой имеется... Но не в этот раз. В этот вечер Гаара был напряжён как никогда. Хотя нет, такое уже было. Правда всего один раз, в вечер перед инаугурацией. Он тогда не мог ничего делать от скопившегося во всем теле нервного напряжения. От чтения мутило, информация не желала усваиваться, а когда он попытался поесть, то чуть не вывернуло на изнанку. Но тогда Гаара боялся за себя. За то, что его не примут, как каге, помня все его былые убийства и разбои. И не убедить ведь людей старой закалки, что он изменился. Хотя не совсем за себя - ещё и за то, что в Суне останутся те же порядки и неписаные законы. И что множество детей, таких же одиноких как некогда сам Гаара останутся вдали от общества, брошенные и непонятые. Но его приняли. В основном молодое поколение, уже понявшее, что нужно что-то менять. Это уже было для него победой, ещё одним маленьким шагом в сторону исправления народа Сунагакуре. А таких шагов предстояло сделать немало. Сейчас же дело было в другом. Всего полтора года назад Гаара усыновил Шинки, и проблем появилось хоть отбавляй. Сначала это просто были небольшие хлопоты, которые он стойко сносил, и даже научился радоваться им: заниматься с сыном, тренировать его, успокаивать от очередного ночного кошмара. И Гааре даже показалось, что Шинки - такой же, как и другие дети. Тоже любит гулять, жить не может без сладкого, а вечерами читает книги, которые горами покупает ему отец. А ещё суеверно боится духов песка, о которых ему втихаря поведал дядюшка Канкуро. Главная сложность Шинки появилась лишь когда он пошел в академию.  Оказалось, что он абсолютно и безвозвратно вредный. Даже не вредный, а просто обладающий шилом в одном месте и обострённым желанием быть лучшим во всем. А те, кто составляли ему хоть какую-то конкуренцию Шинки готов был уничтожить. И уничтожал. Морально, больно и метко. Бил редко, до оскорблений не опускался. Просто иногда так подставлял, что даже известный своими многоходовками Канкуро завистливо посвистывал в сторонке. Или разносил по фактам, безжалостно произнося ту самую "горькую" правду. Гаара не понимал, как так вышло. Как мальчик, которого он растил в любви и учит всем прописным истинам добра стал таким. Он пытался говорить, но сын настолько боялся малейшего недовольства приемного отца, что тут же замолкал, и на претензии лишь лепетал нечто по типу "я исправлюсь". С таким подходом воспитания не получалось. И когда Шинки подрался впервые, его ждала двухчасовая беседа с разбором полетов и выведением выводов из данной ситуации. Гаара тогда говорил на том же языке фактов, которым Шинки довел до слез девочку на прошлой неделе. Сын не плакал. Тяжело вздохнул, втянул так и не пролившиеся слезы и пообещал измениться. Гаара в этом ему помогал. Сходил с сыном извиниться перед пострадавшими учениками в больницу, водил с собой на благотворительные походы в детдома и больницы. На сына, похоже, это возымело большой эффект. Ведь с того момента, когда Шинки учился в академии прошло уже 4 года, а о его проделках Гаара не слышал ни разу. Но он не слышал и о проблемах сына тоже. Именно это и стало его новой головной болью. *** Страх. Он змеем поселился в сердце, ядом растекался по венам. От него сводило в судорогах скулы и ноги, а мозг переставал функционировать. Шинки впервые проиграл. Это случилось на экзамене на чуунина, и ударило не столько по его самочувствию, сколько по самолюбию. Было мучительно больно осознавать, что он оказался слабее даже такого бездаря, как Боруто. Внутренний рассудительный голос твердил, что это было жульничество. Что он на самом деле не пал, а стал жертвой обстоятельств. Но осадок остался. Ведь до этого момента Шинки верил, что он сильнейший среди генинов. Верил, в прошедшем времени. Потому что после экзамена в душе поселились сомнения. А вдруг его проигрыш был оправданным? Может, Боруто и без нинджета сильнее? А если уж этот сильнее, то все остальные и подавно. Он ведь с детства изо всех сил старался быть хорошим. Потом - лучшим. Чтобы отец не сомневался в том, что выбрал его. Чтобы люди не считали его монстром и выродком. Лучшим в академии стать было тяжело. Но страх, что от него вновь откажутся подгонял, и Шинки сражался с каллиграфией, зубрил историю и часами решал примеры. И о тех, кто становился лучше него у мальчика было самое плохое мнение. Он сам не понимал почему. Просто чувствовал, что они не достойны той же оценки что и он. Что эти дети мало, недостаточно стараются. Не как он. А значит их хорошие оценки - липовые. А это уже несправедливо, и нужно такое искоренять. Например чистосердечно сказать учителю, что тот мальчик написал шпаргалки, а у той девочки нет домашнего задания. И говорил ведь. Отец убеждал, что не в оценках дело, и любит он Шинки любого, отсутствие кровного родства тому не помеха. И что примет его таким, какой он есть. Но те мгновения Шинки запомнил навсегда. Когда он падал, ещё не осознавая что проиграл. Не верил в это, просто не мог. И думал не о том, что пострадает, упав, а о том, как после этого смотреть отцу в глаза. Он наверняка разочарован. От одной этой мысли сердце сжималось, а самого Шинки будто окатывало ледяной водой. Но потом все разрешилось. Боруто жульничал, а он - настоящий победитель. Но Шинки уже сам в это не верил. И был уверен, что не верит и отец. По возвращению в Суну он старался быть таким же. Ходил на миссии, писал какие-то отчёты и доклады о них, заглядывал к Арае и дяде в мастерскую. Но что-то было не так. Ведь впервые на миссиях он начал нервничать. Вдруг что-то пойдет не так, а он вовремя не сориентируется? Шинки не спал ночами, вновь и вновь меняя и перечитывая доклады, доводя до совершенства. Но это самое совершенство давалось ему все сложнее и сложнее. Дико хотелось поговорить с отцом. Шинки даже несколько раз подходил, с полной уверенностью начать диалог, но... -У него ведь больное сердце. И множество других проблем. - Решал Шинки и быстро переключался на что-нибудь другое, обыденное. Тревожить отца отчаянно не хотелось. Но, как так всегда бывает, то, чего мы больше всего боимся случается. И этот случай не стал исключением. Изначально, миссия не была сложной. Сопровождение человека - Шинки ещё год назад фыркнул бы на это и закатил глаза. Он что, совсем себя не уважает чтобы какого-то трусливого богача сопровождать? Но перед миссией Шинки все равно не мог ни есть, ни спать. Всю ночь пролежал, глядя в потолок и практически не моргая. Мысли не давали уснуть, подкидывая один сценарий предстоящей миссии за другим. В итоге встал он, когда ещё не рассвело, полностью разбитый. Голова не соображала, а мыслил Шинки с задержкой в секунд тридцать, что было непростительно долго для шиноби. А ещё он опоздал на десять минут, чего обычно не случалось. Все, что могло пойти не так, шло не так. Был бы Шинки суевернее, он бы распознал, что все это - явно плохой знак. Но нет, и сопровождать старика через пустыню он с командой все таки отправились. Как Шинки и подозревал, нападение все же было. Не имеющий врагов человек не стал бы нанимать охрану. В обычном сражении Шинки бы сориентировался. Работал бы, как всегда, в тандеме с Араей и Йодо, и они бы победили... Бы. Этого не случилось. Сатецу не послушалось его. Впервые.  Взметнулось, нервно крутясь. К счастью, враги были не слишком сильны, а Арая и Йодо довольно подготовлены, да и сила самого Шинки не была завязана исключительно на железном песке. И они продолжили свой путь, отряхнувшись и придя в себя. Но Шинки видел, как морщится Йодо, наступая на ногу, которую наверняка ушибла. Как Арая под маской касается рассеченной щеки. Шинки же невероятно хотелось просто сесть на горячий песок и закрыть лицо руками от стыда. Это - из-за него. Из-за нестабильности сатецу. Это наверное и стало той самой последней каплей, после которой Шинки чувствовал себя абсолютно слабым. А он боялся быть слабым. С самого детства. С того момента, когда улица показала, что быть слабым - непростительно, а если ты такой - то из тебя сделают сильного, хочешь ты этого или нет. После усыновления Шинки впервые позволил себе не озираться и не принимать всех и вся за врагов. Мог даже лечь, прикрыв глаза и не думать ни о чем, быть просто уверенным в том, что отец его защитит. Сейчас же Шинки было стыдно за свою слабость, за то, что он не справился. И если бы не нежелание потерять лицо перед сокомандниками, он бы просто сел и дождался того, чтобы все само уладилось. Но оно ведь само не утрясется, это Шинки знал точно. Он практически не помнил, как они закончили миссию. Нападений не было, а однообразный ландшафт в памяти не отложился. К концу пути Шинки даже практически успокоился, но по мере приближения к Суне становилось все тяжелее. Как назло в памяти всплывало, как сатецу не повинуется, а он в испуге оглядывается по сторонам, в полном непонимании. Потом сориентировался, конечно, но факт оставался фактом - его сила не слушается его же самого. Но что Шинки помнил точно - он боялся идти в резиденцию к отцу. Невероятно боялся. Понимал, что тот его не будет ругать, но в горле стоял ком. А ноги чуть ли не сводило судорогой, когда он вошёл в кабинет. Вроде все как обычно. Позади - Йодо и Арая, защита своего лидера. Отец сидит за столом, вокруг него - стопки документов. Но не было привычного железного  плаща на плечах и чувства собственной силы в душе. **** Гаара сидел, безучастно уставившись в очередной документ. Буквы не желали складываться в слова, а слова в предложения. В итоге Гаара и сидел, стараясь настроиться на рабочий лад. Но то и дело поглядывал на новомодные настенные коноховские часы, которые ему вручил Наруто, при последней их встрече. Они оказались очень даже удобными, хотя свои, песочные были намного привычнее. Раздался стук. Гаара мгновенно вскинул голову, следя, как команда сына проходит в кабинет. От сердца мгновенно отлегло. Но лишь до того момента, как Йодо не ойкнула, наступив на больную ногу. Что-то не так. Миссия выглядела простой, а команда слишком побитой для такого задания.  Шинки же выглядел абсолютно разбитым. Таким Гаара его практически никогда не видел. Только тогда, в детстве, когда Шинки приходил к нему, расстроенный из-за неудач в учебе. Он тогда сажал сына колени, гладил его торчащую шевелюру и повторял, что они справятся. До этого же справлялись. Шинки говорил медленно. Не как обычно, с расстановкой, а именно медленно, будто бы через силу. И причина такого состояния сына дошла до Гаары в тот момент, когда он перешёл на описание битвы. И непослушности сатецу. Ведь Шинки упорно опускал голову все ниже, жмуря глаза, силясь прогнать слезы. Гаара ничего не говорил. Дождался, когда сын закончит, отпустил Йодо с Араей, посоветовав им отправится к врачу сейчас же,  а его попросил остаться. Внутри Шинки все обмерло. Страх свёл с новой силой, и он остановился, вглядываясь в бесстрастное лицо отца. Из оцепенения его вывело короткое: - Пойдем, Шинки. Прогуляемся. На негнущихся ногах Шинки последовал за отцом, уже покинувшем кабинет. И, что удивительно, его не ругали. Просто расспрашивали о миссии, о самочувствии. Но Шинки понимал, что не для этого они сейчас отправились на прогулку в пустыню. Далеко не для этого. - Шинки, сын, что-то случилось? Отец заглядывает ему в глаза, кладет руку на плечо. Как же Шинки не хочет, чтобы он беспокоился! Но ответить приходится. Приходится пересилить себя, вздохнуть и сказать: - У меня больше нет силы. От этой фразы у Шинки мучительно сжимается сердце. Отец удивлённо смотрит на него. Конечно, он не верит. Но не мог не заметить, что сатецу больше не лежит плащом на плечах Шинки, а летает где-то рядом. И сейчас оно начинает нервно дёргаться, искрить, и упорно мешаться. - Сын, - через небольшую паузу заговаривает отец, когда сатецу немного, но успокаивается - почему ты так считаешь? Признавать свою собственную слабость больно, стыдно и неприятно. Шинки хочется сбежать, как в детстве зажать уши и ничего не слышать. - Оно не слушается. - Отец на эту реплику лишь вздыхает, краем глаза следя за железным песком. И Шинки резко разворачивается, стискивает кулаки, но сатецу так и не останавливается. Делает это чтобы доказать не столько отцу, сколько самому себе, что теперь в его власти песка нет. Но чуда не происходит, и сатецу продолжает неистово колотиться о землю. Отец грустно кивает, он и не сомневался в словах Шинки. - Оно ведь чувствует - и отец кивает в сторону сатецу - твои эмоции. Если ты слаб внутри - сатецу тоже ослабеет. И его не нужно бояться, пытаться усмирить. Чувствуй, понимай, и оно будет само повиноваться. - Как? - Шинки против своей воли вскидывает голову, переходя чуть ли не на крик. - Как это сделать? Шинки следит, как отец отходит чуть назад, и... - Я тебе покажу. Прикосновение к ладони холодных, огрубевших от постоянного контакта с песком пальцев отца заставило Шинки вздрогнуть. И правда. Сатецу взметнулось, смешиваясь с песком отца. Шинки отступил чуть назад, спиной прикоснувшись к мерно вздымающейся груди Гаары. Шинки впервые чувствовал нечто такое. Свобода, безграничная свобода бескрайнего простора великой пустыни пробирала до мурашек. А чувство, что ты - часть этого заставляло судорожно вздыхать, глядя, насколько же сильно сатецу, и как оно величественно поднимает ввысь, объединяясь с песком отца и образуя огромную воронку, подобную небольшому смерчу или торнадо. Шинки вдыхал раскалённый от огненного песка воздух. Он уже не обжигал лёгкие, Шинки же не первый день здесь живёт. А вот за Боруто, которых ныл, что ему жарко на каждой из совместной миссии смотреть было довольно интересно. Шинки прикрыл глаза. Он впервые не заставлял сатецу слушаться, а чувствовал его. Даже с закрытыми глазами знал, что сейчас оно ввинчивается в небо, и кожей ощущал острые железные песчинки. "- Не закрывайся от своей силы". Голос отца звучал как будто из другого изменения. И Шинки подставил лицо этим железным песчинкам, как будто это были невесомые хлопья снега, которые так удивили его при первой поездке в Коноху. Острые, они оставляли маленькие царапинки на его щеках, и уже скоро он почувствовал, как по виску медленно стекает теплая капля крови. Сатецу было продолжением его самого, его плотью. Кровь смешивалась с острыми песчинками и наоборот, давая сатецу новые силы, чтобы ввинчиваться ввысь. Боли не было. Шинки пожалуй сравнил бы это чувство с наслаждением, если бы мог сейчас внятно рассуждать. Отец чуть сильнее сжал его ладонь, утихомиривая стихию. Шинки не хотелось вновь подчинять сатецу. Оно нравилось ему таким, свободным и полным силы, парящим в небесах. Но воля отца священна. И Шинки, горько вздохнув, заставил сатецу вновь свернуться в длинный плащ до самой земли. Песок отца уже клубился, собираясь в тыкву. Где-то вдали раздавались голоса. Среди них Шинки нечётко расслышал маты дяди "Воспитатель хренов, песок ему в рот". Отец улыбнулся ему, и тихо шепнул "поспешим, нас ждут". Шинки и сам бы не задерживался. Ведь туда, где тебя ждут, нужно спешить.