Глупый Калим. Всепрощающий Калим

      Им не впервой коротать дни вместе, но почему-то именно сегодня всё ощущается совсем иначе, совсем не так, как обычно. Возможно, виной тому праздничная атмосфера Харвестона: снег неустанно метёт, смазывая очертания различных построек, из небольших магазинчиков доносится приглушённая рождественская музыка, вплетаясь в гомон голосов проходящей мимо толпы, обоняние ласкает запах свежей выпечки с добавлением главной гордости городка — яблок. Здесь всё было иначе, не так, как дома, несмотря на то, что в Стране Горячих Песков на рынках оживлённо бывает не меньше, да и праздники ничем не хуже.       Дело было совсем в другом.       Джамиль позволяет себе забыться на время пребывания в Шафтлэндсе, не помнить об обязанностях, кутающих его в липкую паутину монохромной повседневности. Он чувствует себя по-настоящему свободным, несмотря на то, что рядом с ним неизменно щебечет господин.       Вайпер никогда не был глупцом, чтобы понять, что вся эта поездка затеялась не просто так, что без Калима ничего бы не получилось, но причину подобной благотворительности найти пока не смог. Хотя, зная Аль-Азима и его манеру решать всё по щелчку пальца, не удивится, если решение пришло ему в голову спонтанно.       Из мыслей его выводит голос трёх девушек. Щёки их зацелованы морозом, в золотистые волосы, подобно заколкам, снежинки белоснежные вплетаются, а пёстрые зимние платья с накидками отличаются лишь цветами: у одной из девушек преобладают зелёные цвета, у второй красные, а у третьей — жёлтые. Выясняется, что в городке есть небольшая традиция: каждый год они тянут жребий, определяя, кто из них самый красивый, и обращаются с этим вопросом к гостям ярмарки. Если последние угадывают, то в качестве приза причитается целая корзинка с различными сладостями, если же нет, то им вручают…       — Картошка? — Джамиль смотрит на всученный ему в руки клубень с нескрываемым удивлением и не сразу обращает внимание на то, что тройняшки, посмеиваясь, вновь теряются в толпе, чтобы затем пристать другим посетителям площади.       Калим, стоящий рядом, не сдерживается тоже — смеётся, но по-доброму, совсем не зло. Да он, к слову, и не умеет по-другому: добрый и наивный настолько, что оставь его в лабиринте непроглядных лесов Долины Шипов наедине с хищными животными, он подойдёт к ним и попытается подружиться.       — Не расстраивайся, тебе обязательно повезёт в следующий раз! — Аль-Азим сжимает в качестве поддержки чужое плечо, а Вайпер невольно вторит ему одними губами: «следующий раз».       Он планирует вернуться снова? Но зачем?       Внимательным будущего главу семьи Азимов назвать уж никак нельзя, потому что он часто упускает из виду детали, которые, казалось бы, мог не заметить лишь слепо-глухо-немой, но во всех правилах есть исключения.       И этим исключением является его (не)верный слуга. Поэтому когда Джамиль вскользь, явно не заостряя на этом внимание, признаётся сестре за готовкой, что хочет посетить в зимнюю пору Харвестон, проходящий мимо Калим прячет это желание в шкатулку несбыточных мечт, и надёжно её запирает, чтобы ненароком не испортить драгоценному другу сюрприз.       Именно поэтому они сейчас здесь. Потому что тогда, после чужого «почернения» обещает самому себе, что научится понимать, брать его желания в расчёт. Несмотря на видимое недовольство Вайпера, они не были друг другу чужими людьми, так ведь? Джамиль ведь, несмотря на обидные слова, сказанные в гостиной общежития год назад, всё ещё считает его своим другом, правда?       Вера Аль-Азима свята и непоколебима. Когда под маской раздражительности и пассивной агрессии Джамиль прячет презрение не столько к Калиму, сколько к себе и собственной судьбе, староста Скарабии всегда готов взять его за руки и сказать, что он хороший, что он всегда был и будет для него одним из самых близких людей, несмотря ни на что.       Даже если это будет равноценно тому, чтобы разрешить королевской кобре подползти максимально близко, впиться клыками в шею и пустить яд по венам.       — Ты опять, — Калим не сразу замечает, что руки слуги теперь пусты. И куда он только успевает спрятать всученный ранее картофель? Выбрасывает, небось, хотя с едой так обращаться нельзя. — Специально это делаешь?       — Ты о чём? — он не строит из себя святую простоту — является таковым по жизни, поэтому честно не понимает, что именно вызывает у Джамиля недовольство.       Осознание приходит лишь тогда, когда Вайпер протягивает к нему руки и плотнее кутает в шарф. Юноша стоит спокойно, послушно даётся позаботиться о себе, а затем берёт, да и обнимает друга внезапно. Не рассчитывает, правда, от чего они оба валятся прямиком на землю. Как и тогда, когда он вернулся из «S.T.Y.X», отреагировать Джамиль толком не успевает — только охает негромко, да непроизвольно руками торс чужой обхватывает то ли в жесте защиты, то ли в ответном объятии. Смягчать падение господину собой ему не очень приятно, но если бы не толстый слой снега, было бы ещё больнее.       — Калим, нельзя так на людей внезапно бросаться, — ворчит слуга Аль-Азимов, но особо злым не выглядит.       Калим смеётся в привычной ему манере, привстаёт и хочет, было, извиниться за свою неуклюжесть, но тут же осекается. В серых глазах искрится непривычное удовлетворённое спокойствие, переливаясь светом разноцветных гирлянд, а губы улыбка вдруг трогает. Она необычная: не саркастичная, не злая, не уставшая и не похожая на гневный оскал. Она мягкая, снисходительная и… счастливая в какой-то степени? Кажется, что даже проделки Аль-Азима его совсем не раздражают.       Неужели на него так действует отпуск в Харвестоне? Возможно, он действительно хотел бы побывать здесь один, но это просто было невозможно — вряд ли его бы отпустили вообще, если бы не Калим, поэтому они пришли к определённым договорённостям, и первая из них — не докучать ему во время поездки.       И Калим, видят боги, пытается изо всех сил, но против природного любопытства, экстраверсии и тактильности пойти не может.       — Калим, — голос терпелив лежащего под ним Джамиля вынуждает вернуться на землю. — Знаешь, чего не хватает у нас дома?       — Нет, — тот вертит головой и в улыбке невинной, доверчивой расплывается. — Чего?       Вайпер щурится в скрытой усмешке и слегка приподнимается. Взгляд не отводит, будто гипнотизируя, вынуждая полностью утерять последние крохи концентрации внимания, и Калим даже не сразу замечает, насколько близко сейчас находятся их лица. Даже кончики носов едва не соприкасаются друг с другом. Слуга честно не знает, что удивляет его больше: то, что его господин даже не думает отстраняться или то, что он послушно подаётся вперёд, будто в ожидании поцелуя.       Но его не случается, потому что кожу опаляет ответ на заданный ранее вопрос:       — Снежков.       Небольшой кусочек слепленного снега угождает прямиком Калиму в макушку, припорашивая помпон в виде яблока снежной белизной.       Второй пункт договорённости — пока они на отдыхе в Харвестоне, оба забывают про социальный статус. Они здесь как друзья, хорошие знакомые или… что-то другое, но только не господин и слуга.       Аль-Азим, явно не ожидая такой подставы, — а стоило бы, потому что прошлогодние зимние каникулы показали, что Джамиль способен и не на такое, — лишь хлопает густыми ресницами, не отводит от друга гранатовых глаз и не понимает, что чувствует: обиду, разочарование от того, что не получает, что хочет, или же желание поддержать чужое веселье. Вайперу он напоминает потерявшегося в лесу оленёнка.       — Знаешь, Джамиль, — Калим встаёт, наконец, со слуги с максимально постным лицом, чем на мгновение, лишь на одно, напрягает: неужели переборщил? На него обиделись? Неловко. Почти. — А ведь ты прав! Давай поиграем!       Джамиль не успевает вставить и слова, как Аль-Азим изъявляет желание поддержать их небольшое дурачество: снежки он не лепит, но начинает активно сгребать снег и засыпать им продолжающего лежать на снегу друга. Внимание смещается, оставляя зацикленность на чувствах господина позади: если он и обижается, то не желает этого показывать. Пусть.       Калим не хочет портить отдых, заставляет переключится на другое, но Вайпера не обмануть так просто. К этому разговору они ещё вернутся и, несмотря на то, что одно время он просто мечтал причинить боль старосте Скарабии, заставить его заплатить за все годы унижений и тягот, сейчас он такую цель не преследует. Смирился.       Самообман режет изнутри битым стеклом. Дело вовсе не в смирении, потому что он невесть каким образом умудряется загнать себя в капкан.       Вайпер решает не отставать и, как было обещано ещё тогда, совсем давно, не спешит поддаваться: поднимается следом, лепит из снега небольшой шар, резко замахивается — снежный снаряд с характерным хрустом летит прямиком Калиму в грудь, — и едва успевает уклониться от летящего в его собственную голову снежка. Правда, второй он всё же пропускает — плечо чуть отклоняется от тяжести попавшего в него слепка из снега.       — Ну всё, беги в сторону укрытий, — в картинной угрозе шипит Джамиль, по-видимому, поймав ускользающее до этого под гнётом неловкости чувство азарта.       — Я не собираюсь тебе проигрывать! — Аль-Азим же весело смеётся, кажется, тоже позабыв, что поведение слуги до этого его как-то задело. До чего же легко было отвлечь его внимание, оставалось только диву даваться. — Нападай, Картофельный Маг Пустыни, а-ха-ха!       Джамиль хмыкает под нос, отпрыгивает в сторону от нескольких снежков, едва не поскальзывается на кое-где покрытой тонким слоем ледяной корки земле, закрывает лицо руками, чтобы по нему не попало, и тоже начинает подачу снежных залпов. Игра вызывает у Калима звонкий хохот. Уворачиваться от орудий из снега ему удаётся чуточку хуже, чем у Вайпера, но всё же местами он демонстрирует удивительную ловкость, и обстреливать снежками начинает не менее охотно.       Вот так вот: поначалу Джамиль ворчал, пытаясь уберечь господина от переохлаждения и возможности простудиться, а сейчас сам же этому и способствует, поддавшись странному вдохновению. Главное, что обоим весело, всё остальное волнует не так сильно. По крайней мере, пока.

***

      В съёмный гостевой домик они возвращаются ближе к поздней ночи, мокрые от снега, но зато с кучей сувениров и сытые. Блинчики с яблоками оставили особое впечатление, Джамиль честно попытался выпытать у местных рецепт, но безрезультатно. Не велика, конечно, потеря: со вкусовыми рецепторами у него всё в порядке, поэтому путём проб и ошибок он всё же сможет воссоздать тот самый, идентичный карамельный вкус с тонкой ноткой пряностей.       Первым делом после того, как они пришли и оставили купленное на ярмарке, Вайпер вешает одежду сушиться, прогоняет Калима в душ, чтобы тот согрелся и точно не заболел — всё же валялись они в снегу сегодня оба достаточно, — а сам берётся за приготовление чая. За те деньги, что Аль-Азимы заплатили за аренду домика, его добросовестно умудрились снабдить продуктами, в том числе разными сортами заварок и ягодами, поэтому с приготовлением напитка не возникает никаких проблем. В этот раз вдохновение подталкивает к фруктово-имбирному чаю с добавлением малины, кусочков яблока и свежего имбиря.       Ему нравится оставаться наедине с собой, а готовка служит своеобразной медитацией. Правда, в этот раз что-то идёт не так, потому что он снова думает о том, что произошло вечером. О преданном щенячьем взгляде Калима, о его желании сократить расстояние между их лицами, о тени обиды, промелькнувшем на лице, стоило бросить ему в голову снежок. Наверняка его неприятно поразил не факт внезапного «нападения», а то, что он остался без желаемого, и это не заботило бы Вайпера так сильно, если бы не одно «но» — если бы он не сделал то, что сделал, то не смог бы воспротивиться собственному наитию. Не захотел бы воспротивиться, и от этого немного тягостно.       Калим глупый, наивный и легкомысленный, чем он может вообще понравиться?       Джамиль издаёт тихий смешок, горький и пропитанный отвращением к самому себе. Он наверняка обманывается, придумывает то, чего нет. Аль-Азиму он нужен лишь как слуга, как игрушка, которой можно будет поиграться и оставить пылиться в дальнем углу сокровищницы, когда надоест, а то, что сподвигло его податься вперёд… пройдёт. Нужно просто сделать вид, что он ничего не заметил. Так будет правильно.       А он? Он правильный?       — Как же хорошо всё-таки после душа! — задумавшись, Вайпер упускает момент, когда Калим возвращается. Что такое личное пространство, он, по-видимому, с детства не знает, поэтому кладёт голову на плечо слуги и следит за тем, что тот делает. — Мне показалось, что ты смеялся. Расскажи мне тоже!       — Ничего такого. Задумался о ерунде, — вопреки ожиданиям, Джамиль его не прогоняет и не спешит уйти сам, раскладывая в тарелку купленное ими ранее домашнее печенье. — Чай ещё не настоялся, придётся немного подождать.       — Ладненько! — видя позитивный настрой старосты Скарабии, Вайпер честно начинает колебаться: может, и не стоит поднимать тему, о которой он думал? День ведь проходит так хорошо. — Ты можешь пока тоже сходить в душ. Вода просто отличная!       — Так и сделаю, — Джамилю хочется облегчённо вздохнуть — спасение от неловкости приходит само по себе. — Я ненадолго. Постарайся ничего не разбить, пока меня не будет.       — Обещаю ничего не трогать, пока ты не вернёшься, — одарив его очередной улыбкой, Аль-Азим всё же отстаёт, пусть и понятно становится — не хочет.       Прилипчивый. Преданный. Даже тогда, когда Джамиль возвращается после водных процедур в тёплой пижаме, коей служит толстовка и штаны, тот даже не думает начать есть. И откуда только взялось это нежелание есть в одиночку?       А, возможно, дело было в чём-то другом, потому что Калим выглядит совсем не так, как обычно. Серьёзнее.       — Джамиль, знаешь, — Вайпер напрягается уже на этих словах, но упорно делает вид, что его интересует уход за собственными волосами, распущенными и всё ещё сырыми от воды. — Я давно понял, что радовать людей — очень здорово, но только недавно понял, что всё это время обделял радостью одного человека. Того, ближе которого у меня нет.       Слуга семьи Аль-Азим слушает, не перебивая, и продолжает наносить небольшое количество косметического масла, чтобы пряди не так сильно путались при расчёсывании. Не то чтобы уроки Вила во время «VDC» его совсем ничему не научили, но всё же такой уход был привычнее.       На деле ему же просто нужно было занять чем-то руки, чтобы расслабиться хоть немного.       — Я очень рад, что у нас появилась возможность вырваться в Харвестон, — Калим улыбается искренне. И говорит от всей души, потому что иначе не умеет. — Мне очень жаль, что я не могу дать тебе больше, но мне нравится проводить с тобой время и видеть, что ты счастлив, поэтому…       — Калим, — всё же решается вставить слово. Становится вдруг любопытно. — Ты ведь не просто так нас сюда вытащил. Слышал мой разговор с Наджмой?       — Я не хотел подслушивать, честное слово! — даже не упирается и не оправдывается. Понимает, что раскусят, или просто хочет быть максимально откровенным? — Просто искал тебя, чтобы ты мне кое с чем помог. Прости, если тебя это обижает, я…       — Не нужно, — Джамиль вздыхает с удивительно добродушной улыбкой. — Я давно привык, что ты меня везде находишь.       Калим обнажает зубы в белоснежной улыбке и неловко ворошит светлые волосы на затылке. Он даже не отрицает того, что просто не может без своего слуги. Не потому, что совсем беспомощный, нет. Просто чувствует, что нуждается в нём. Очередное проявление эгоизма с его стороны, но даже оно уже не вызывает такого негатива, как прежде.       — Но, — продолжает Вайпер вдруг. — Пусть ты и имеешь привычку совать нос туда, куда не стоит, я очень благодарен тебе за эту поездку.       — А, да не за что! — Аль-Азим буквально светится от того, что его усилия, — пусть он их и не особо прикладывал, — всё же оценили. Джамиль готов поспорить, что будь у него хвост, тот точно бы довольно начал ходить из стороны в сторону. Кажется, что даже не особо лестные слова он умудряется пропустить мимо ушей. Ничего удивительного. — Ты не представляешь, как мне отрадно это слышать! Только ты мне в следующий раз говори напрямую, чего хочешь, ладно? Мне не очень нравится роль шпиона!       — Я могу попросить невозможное, — он сам не знает, что творит. Сокращает расстояние между ними, смотрит неотрывно, буквально выворачивая душу наизнанку. Калим, несмотря на внешне хрупкую оболочку, даже не думает отступать. — Например, если я попрошу, станешь ли ты моим?       Ему больше интересен даже не ответ — реакция, ведь она, в отличие от слов, не солжёт с вероятностью в сто процентов. Калим моргает чаще обычного, улыбка его становится совсем неуверенной. Он молчит, отводя глаза, и Вайпер уже готов усмехнуться, но…       — Да, — короткий ответ, но неожиданно серьёзный. Аль-Азим возвращает зрительный контакт и кивает, закрепляя сказанное, чтобы Джамиль не смог допустить мысли о том, что ему послышалось. — Ради тебя я бы сделал, что угодно. Ты ведь всегда шёл на жертвы ради меня, делал всё, что я тебя просил, так ведь? Почему я не могу…       — Ты наследник семьи Аль-Азим и не должен разбрасываться такими словами, — прерывает чужое блеяние его заместитель. — Тебе не должно быть дела до такого, как я. Не после того, что я сделал.       — Но ведь всё тогда обошлось, да? — наивно переспрашивает, явно не с целью задеть. — Мне не важно, что кто-то ранее решил, что ты и твоя семья должны служить нам, да и если ты всё ещё волнуешься о том, что случилось тогда, в Скарабии, то…       — Ты слишком добрый, — внеочередной вздох покидает лёгкие Вайперы. — Ты мог бы давно рассказать, что случилось.       — Рассказать? Зачем? — Калим протягивает руки к слуге и бережно, будто на пробу, касается его скулы. Интересно, оттолкнёт ли? — Я не хочу, чтобы ты пострадал. Ты нужен…       Джамиль не дерзит, не перебивает нетерпеливо, уничтожая застрявшее в горле «Кому?», и почти не дышит, стоит словить взглядом беззвучно слетевшее с чужих губ «Мне».       Глупый Калим. Всепрощающий Калим. Калим, которого он не любил, который вызывал у него лишь отвращение своей святостью и непоколебимым желанием помочь, рушит в его душе выстроенную стену из тьмы, просачивается в появившиеся проплешины ярким светом.       В голове пустота. От сказанных слов, от непосредственной близости, от запутанности. Как тогда, во время «почернения», он совсем не думает и совершает ошибку, пусть и должен исполнять роль здравомыслящего среди них двоих. Можно свалить всё на отпуск, на сказочную атмосферу, на переизбыток эмоций, пережитый во время сегодняшней прогулки, но обманывать самого себя долго не получается.       — В этот раз я даже не брошу в тебя снег, — своеобразное предупреждение, которое Аль-Азим, ожидаемо, не понимает.       — А? — единственное, что успевает произнести староста Скарабии, прежде чем к его губам прижимаются чужие.       Сердце пропускает удар, колени подкашиваются от столь внезапного, — правда, лишь для долго соображающего Калима, — порыва, и если бы не сильные руки, прижавшие к подоконнику, юноша так и опустился бы на пол.       Они совершенно не думают о том, что ждёт дальше, когда они вернутся в Страну Горячих Песков. Совершенно не думают о том, что оба подписали себе приговор одним лишь поцелуем. Вечно скрывать зарождающиеся отношения не получится, всё тайное когда-то станет явным.       В их стране нет снега, способного размыть очертания их силуэтов. Возможно, именно за это Джамиль ещё больше полюбит Харвестон.