Тьма переливается из краёв его души и собирается в безликую фигуру. Кладёт руки на плечи, сжимает их и впивается острыми ногтями куда-то под ключицы. Вил морщится, вздыхает и откидывается назад — на спинку кресла, хотя ему кажется, что он угождает в объятия-тиски чего-то, не видимому глазу. Инородному, чужому и пугающе холодному.

Джамиль позволяет себе забыться на время пребывания в Шафтлэндсе, не помнить об обязанностях, кутающих его в липкую паутину монохромной повседневности. Он чувствует себя по-настоящему свободным, несмотря на то, что рядом с ним неизменно щебечет господин.

Аль-Азим закусывает щёку изнутри и подползает ближе слуге. К его отдушине, к его миру, к тому, кого он, несмотря ни на что, считает самым любимым и близким человеком. Мысль о том, что они застряли в бескрайней пустыне именно по его вине, всё ещё отдаётся в груди прожигающим чувством вины. Нужно было слушать Джамиля изначально и не отклоняться от нужного курса.

— Всё прошло даже лучше, чем мы с тобой думали, Гидель, — низкий голос Онеста сквозит самодовольством: ещё бы, именно он проделал большую часть работы по «набору» в их актёрский штат. — Но, должно быть, ребята очень устали. Не проводишь ли ты их в шатры? Младший из братьев решает не спорить: он окрылён успехом не меньше, чем сам Феллоу. — Всех, кроме Вила и Джейда, — совершенно внезапно добавляет лис, низко хохотнув. — У них сегодня сверхурочные за то, что улыбались толпе меньше остальных.

Месть — блюдо, которое подают холодным; главное, не отходить от первоначального плана до конца. Лилия вот не смог.