Спящая Анжелика

Стид спит. Эд замечает это, сделав пару шагов в каюту, и замирает. Он думает о том, что стоило бы развернуться и выйти, но не может отвести взгляда. Стид спит, и Эд в жизни не видел картины прекраснее. Стид растянулся на кровати, прямо поверх покрывала, на нем любимые Эдом бирюзовые кюлоты, гольфы и белая рубашка, совершенно бесстыднейшим образом расстегнутая до пупка. Он лежит на спине, повернув бедра на бок, раскинувшись, будто морская нимфа на белой пене. Эд жадно прослеживает взглядом изгиб бедра, вниз, к изящным икрам и тонким лодыжкам в шелковых гольфах, а потом вверх, к вырезу рубашки и обнаженной груди. Эд чувствует себя вором, пробравшимся в королевские покои, но ничего не может с собой поделать, когда аккуратно прикрывает дверь и крадучись подходит к арке ниши, в которой расположена кровать. На Стиде его маска для сна, и это как будто дает Эду какую-то фору, гарантию того, что Стид не распахнет резко свои золотистые глаза и не застукает Эда, стоящего над его кроватью. Как будто это что-то неправильное. Как будто Эд не сидел раньше возле бессознательного Стида, когда они только встретились. Но тогда это не казалось ему чем-то превратным. Почему же сейчас не так? Эд стоит над ним и понятия не имеет, почему он все еще здесь. Он должен задвинуть портьеру и уйти. Но не может. Не может заставить себя сдвинуться хоть на шаг назад, не может перестать блуждать взглядом по лежащему перед ним совершенству. Эду хочется дотронуться до нежной ткани, обнимающей ноги Стида, провести по ней раскрытой ладонью, ощутить тепло собственной кожей, но он не чувствует, что ему дозволено. Словно для того чтобы еще больше поддразнить, Стид глубоко вздыхает и чуть поворачивает голову на бок, немного свешивая ее с края кровати, а его рука безвольно падает вниз, ложась на пол раскрытой ладонью вверх. Эд судорожно сглатывает. Его взгляд прилипает к бледному изгибу шеи, выставленному напоказ, и плавно скользит вниз по вырезу — к выступающим ключицам, к впадинке посередине груди, по солнечному сплетению, доходит до пупка и повторяет тот же путь обратно через живот, ребра и шею, поднимаясь еще выше к аккуратному ушку, обрамленному золотыми локонами. У Эда спирает дыхание от раскинувшего перед ним вида, в груди что-то екает и щемит от чувств, которые вызывает в нем спящий Стид. Такой уязвимый, мягкий, трогательный, идеальный. Стид чуть приоткрывает рот, и между его губ вылетает легкий, едва слышимый воздушный стон. В нем нет ни страданий, ни наслаждения, просто выдох, едва задевший голосовые связки. Но кровь Эда приливает к лицу, окрашивая багрянцем шею, разливается теплом по груди и оседает трепетом в животе. Это не должно быть… Так. Завораживающе. Притягательно. Влекомо. Желанно. Эд на секунду зажмуривается, пытаясь успокоить дыхание, но это не помогает. Перед глазами тут же вспыхивают картинки того, что он мог бы сделать. Он бы коснулся его великолепных бедер, провел рукой вниз по внешней стороне и потом по другой ноге — вверх по чувствительной внутренней, остановился бы у самого паха и чуть сжал, дразня. Залез бы пальцами под гольф, медленно его стягивая, прижался бы невесомыми поцелуями к голени, скользя вниз к изящному подъему стопы, по выступающей косточке на лодыжке. Эд резко распахивает глаза, хватая ртом воздух и судорожно сжимая кулаки. Господи блядский боже. Он точно не должен этого делать. Не когда Стид спит. Не когда тот так доверчиво раскрыт. Нет. Нет, он не посмеет вырвать Стида из этого волшебного момента спокойствия. И не посмеет сделать с ним что-то без его согласия. Но может ли он сделать что-то… с собой?.. Рука Эда нерешительно и нервно дергается к штанам, замирая перед пахом. Возможно, всего пара касаний, небольшая ласка, чтобы ослабить напряжение, и он уйдет? Он ведь не обязан доводить это до конца. Ладонь неуверенно ложится на член, лишь слегка его сжимая. Но Эд тут же закусывает губу, чтобы не застонать. О черт. Он напряжен сильнее, чем он думал. Значительно сильнее. Это… проблема? Да… Нет… Возможно? Эд не сталкивался раньше с такой ситуацией, чтобы иметь однозначный ответ. Но он ведь не собирается дрочить на спящего Стида, стоя прямо перед ним? Нет же? Нет. Конечно нет… Нет? Он прижимает член и медленно двигает рукой несколько раз. Гладит большим пальцем в районе головки и сжимает пальцами по длине. Притупленные сквозь кожу штанов ощущения распаляют, заставляя желать непосредственного контакта, и он сильнее сдавливает плоть, не отрывая глаз от Стида. Прослеживает контуры выреза его рубашки, цепляясь за разлет ключиц и трогательные веснушки на шее; слегка приоткрытые губы, руку, небрежно лежащую на ребрах, изящные пальцы, чуть сжимающие край лацкана, плавно вздымающийся мягкий живот и потрясающие крепкие бедра. Такой очаровательный в своей открытости, такой нежный, такой красивый. Эд рвано выдыхает через сжатые зубы и, судорожно расстегнув застежки, запускает руку под пояс штанов, больше не имея терпения сдерживаться. Обхватывает член, размазывая выступившую смазку по всей длине, и смыкает пальцы под головкой в плотное кольцо. Двигает, слегка проворачивая кисть, трет пальцем уздечку и омывает Стида взглядом. Он прекрасен в своем спокойствии и умиротворении. В своей легкости. Мягче самой изысканной ткани, нежнее лепестка, дороже золота. Его сокровище. Его ангел. Его нереида. Каждая линия его тела, словно созданная в мгновение вдохновения, излучает утонченность и грацию. Он сам будто живое воплощение искусства. В голове всплывает воспоминание о картине, которую он видел однажды, на ней была изображена обнаженная спящая дева и скрюченный старец подле нее, застывший в желании прикоснуться, но не мóгущий этого сделать. И сейчас Эд чувствует себя ровно так же. Безродным пиратом, замершим перед чем-то настолько возвышенно-прекрасным, что ему не дозволено этого касаться, и все, что он может, — смотреть. И он смотрит, скользит глазами по контурам тела, жадно, словно в попытке запечатлеть каждую его часть у себя на подкорке. От золотых вихрей волос до пальцев ног. Эд кусает губы и сильнее сжимает член, ускоряясь. Кулак все чаще скользит по головке короткими движениями, размазывая смазку, а бедра конвульсивно дергаются навстречу. Он облапливает взглядом приоткрытые губы, размеренно поднимающуюся грудь в завлекательно распахнутом вырезе, светлую, не тронутую палящим загаром кожу; поворот бедер, затянутый облегающей бирюзовой тканью, сгиб колена с тонкой полосой кожи под ним из-за сползшего гольфа, манящего поддеть его пальцами и стянуть дальше. Смотреть на Стида — все равно что смотреть на солнце, но Эд не может ни отвести взгляд, ни моргнуть. В груди словно что-то надламывается, и он падает на колени, не в силах устоять перед благоговейным образом перед собой. Ему так отчаянно хочется прикоснуться к нему, урвать хотя бы каплю благодати. Хотя бы одно касание, всего лишь одно, чтобы почувствовать себя помазанником. Ему просто необходимо это. Но руки кажутся слишком грубыми для того, чтобы касаться чего-то настолько нежного и хрупкого, и Эд склоняется, гнется к самому полу, чтобы приблизить лицо к раскинутой внизу ладони. Восхищение смешивается в танце с трепетом, когда он, боясь недостойным прикосновением разрушить прекрасный образ, дрожащими губами прижимается к раскрытой ладони на пересечении линий судьбы и жизни, между холмами Луны и Венеры, и целует ее. По телу прокатывается жар и сразу за ним озноб, мурашки разбегаются покалыванием от затылка к шее, бегут по лопаткам и позвоночнику; жгучее тепло скользит от губ прямиком вниз, выпаливая воздух из легких, заставляя кровь кипеть, а мышцы сокращаться в судорожных спазмах, разливаясь по пальцам белым жемчугом. В груди горит, из горла вырывается хрип и… — Эд?.. Пальцы под его подбородком дергаются и нерешительно гладят. — Прости, — едва слышно шепчет Эд в ладонь и прижимается к ней лбом в попытке спрятать лицо. — Прости меня. — За что, Эд? Что ты… О. Эд внутренне сжимается. Сейчас… Сейчас Стид все поймет и прогонит его. — Эд, посмотри на меня, — просит Стид, но Эд отчаянно трясет головой, не желая поднимать ее. — Пожалуйста, мой дорогой. Ласка в голосе убивает, и Эд просто не может ей не подчиниться. Он нерешительно дергается, приподнимаясь, и теплые ладони тут же обхватывают его лицо, обращая к себе. Большие пальцы нежно скользят по щекам, утирая влажные щеки. — Прости меня, — снова выдыхает Эд. — Я… Я не собирался… Но ты был таким красивым, я не мог оторвать от тебя взгляда, я хотел уйти, правда, я бы никогда… Никогда не сделал с тобой чего-то, чего ты бы сам не захотел… Я и не сделал ничего с тобой, только смотрел… Но я знаю, что и этого я делать не должен был без твоего позволения, но я не смог устоять, ты ведь такой… — Эд сбивчиво тараторит в попытке вымолить прощение до того, как Стид оттолкнет его. — Пожалуйста, не злись, Стид, я что угодно… — Эд, Эд, стой, остановись, послушай, я не злюсь. Я честное слово не злюсь на тебя. На самом деле я даже несколько польщен, — Стид тепло ему улыбается, глядя в глаза. — Тебе не за что извиняться, потому что ты не сделал ничего, за что я мог бы винить тебя. — …И ты не прогонишь меня?.. — Эд все еще недоверчиво на него смотрит. — Ох, Эд, ничто в мире не заставит меня прогнать тебя. Никогда. Что бы ты ни сделал, свет мой, я приму тебя тем, кто ты есть. У Эда встает ком в горле, и он чувствует, как по щекам снова катятся слезы. — Я люблю тебя, — он прижимается лбом ко лбу Стида, зажмуривая глаза. — Я так сильно тебя люблю. — Я знаю. Я знаю это, душа моя. И я тоже люблю тебя. Всегда буду, — Стид бережно убирает пряди волос ему за ухо. — И я совершенно не против в следующий раз проснуться от твоих поцелуев. Так что не сдерживай себя, любовь моя. Стид нежно прижимается к его губам, и Эд отвечает, наконец отпуская напряжение. Он не заслуживает этого великолепного человека. Но он так счастлив, что он у него есть.