———
Небо едва разволокло от туч, и хрупкие снежинки начали падать свыше. Николаю же было всё равно, он вдыхал студёный воздух, который пробирал лёгкие до костей, и ни о чём не думал, потому что в голове была смутная тяжесть, и только. Погода стала зябкой, а люди прижимались друг к другу, как пингвины, и засыпали на ходу, однако холод всё-таки не давал каждому из них свалиться и предаться сонливости. Всё же, логично, что людям хочется побыстрее приехать и нырнуть в постель, ибо сейчас настала глубокая ночь. Туманная дымка исчезала, и видимость прояснялась. Пожухлая, сухая трава покрылась инеем, и снежинка, одна за другой, укрывали землю. Некто грубо стукнул Гоголя по плечу. Он заторможено повернулся, и увидел молодую женщину… Нет, даже девушку, лет всего восемнадцати отроду, но уже с младенцем на руках. В её понурых, покрасневших по неизвестной причине оках отражалась злость. –Мужчина! Отрубите уже телефон, или возьмите трубку! Задолбали! Вам звонят, всех уже бесит, а вы не берёте! Зеваки быстро обратили внимание на, по их мнению, начинающийся скандал. Шут оглядел её тусклым, погасшим взглядом, прежде чем понять, что его телефон действительно громко трезвонит, раздражая всех. Новорождённый ребёнок незнакомой женщины заливался слезами у неё на руках, весь красный. –Я недавно после родов! Можно меня не нервировать? Хм… Я как будто вас уже видела… Николай отвернулся, и вынул мобильник из сумки. Без каких–либо комментариев, он принял звонок от Сигмы. Кажется, другого выбора просто не было. –Ало? Безэмоционально спросил Коля, поняв, что таблетки стёрли из его голоса последнюю каплю оживлённости. –Гоголь! Я всё-таки дозвонился. Куда ты ушёл? Без единого укола совести или тревоги, паяц ответил: –Я на автовокзале. Уезжаю. Не скучай по мне. Сигма кротко ахнул с ноющим переживанием. –Куда?! Слушай, ты… –Не знаю, пока не смотрел. Вроде посадка на семьдесят третий автобус. Остальное не знаю. Перебил его старший… –Не ищи меня. …и повесил трубку с роковой фразой. Сердце руководителя пропустило удар. Так Николай действительно решил сбежать, однако… Его тон и манера общения не выдали не капли напряжения, даже наоборот. Гоголь никогда не говорил так бесчувственно, что же могло произойти? Менеджер зашёл на кухню, чтобы выпить воды и постараться найти причины, но обнаружил на полу кучу рассыпаных таблеток. –О нет… Парень опустился на колени, и присмотрелся к ним. Кажется, обычные таблетки, не наркотики, вероятно, успокоительные или вроде того. Найдя рядом лежающую пластиковую баночку от них, Сигма понял, что это правда были сильные успокоительные. Тоже плохо, но зато не какие–либо запрещённые вещества. Клоун вскользь упомянул, что поедет на семьдесят третьем автобусе. Надо было его остановить, и,боже, как же это было похоже на позавчерашний поиск. Сигма накинул единственное пальто, которое было его, остальные были уже вещи Гоголя. На улице похолодало, без прочих тёплых «атрибутов» не обойтись. Мысленно извинившись перед Николаем, Сигма напялил его шапку и шарф, которые одиноко висели в шкафу и взял первую попавшуюся сумку, в которую запихал разные принадлежности: бутылка воды, стоявшая на столе, тёплую куртку и некоторые штуки из аптечки. Вдруг ситуация критическая? Птицы на улице кричали наперебой, ссорясь о чём–то, дым поднимался с фабрик, на дорогах проезжали только скорые с сиренами, наверное, на вызов, а фонари на улицах немного мигали, освещая сумрак ночи. Сигма же мчался через всю Йокогаму с твёрдым намерением найти и достучаться до Гоголя.———
Автобус подъехал, светя поцарапанными фарами. Он был потрёпан временем, но всё ещё удобен. Трюк с поддельными документами прошёл успешно, и никто ничего не заподозрил, кроме той девушки, которая впилась в него ненавистным взглядом, следя за каждым движением. Сев на место, Николай уронил голову на стекло, наблюдая за видом исподлобья. После проверки билетов выяснилось, что его «сосед», который должен был сидеть с ним не успел на рейс. Так даже лучше. Транспорт тронулся с места, уезжая в неизвестную даль. Гоголь прикрыл два разноцветных ока, зная, что не уснёт, но хотя бы ненадолго забудет обо всём. Не хотелось думать о том, что будет после того, как действие таблеток отойдёт.———
Почти вломившись в помещение, где шла скупка билетов, Сигма выяснил, куда держал путь автобус, номер коего упомянул шут в разговоре. Это был город, довольно далёкий от Йокогамы, в четырёх часах поездки от неё. Душа заныла, когда менеджер понял, что отправление уже случилось, и он, скорее всего, опоздал. Побледнев, Сигма вышел из здания. В глубине будто бы всё опустело, оставив лишь тоску, которая скреблась изнутри. Снежинки кружились в своём танце, прежде чем приземлиться. Юноша вскинул голову к небу, позволяя им приземляться на лицо и таять. –Э! А ты чё это здесь? Узнав этот громкий голос, Сигма повернулся. –Пушкин? Почему я здесь? Не суть, долгая история. А ты чего тут? Мужчина постарше отступил, демонстрируя нечто, напоминающее велосипед, но с самыми разными деталями. –Вывел мою детку на прогулку. Зацени! И чего ты добился своим этим казино? У меня зато… не придумал название, но там будет что–то вроде «ультраскоростной». Зашепелявил Александр, хвастаясь. Он ухмыльнулся и продолжил. –Мне, тип, моя цыганочка позвонила. Двадцать лет не общались, хорошо номер не менял. Я ей говорю, мол, так и так, босс у меня умер. Она, конечно, не особо поняла, глупая, но сказала, что мне бы каким–то делом заняться. Одна мысль промелькнула у Сигмы в голове, и от неё он даже засомневался в своей адекватности, но решился спросить: –Одолжишь? Глаза Сашки расширились. Он нахмурился, явно недовольный. –Слушай, щегол! Я по–твоему на лоха похож? Чё думал, людей в казино своём разводишь, и мой велик теперь хочешь угнать? Главный управляющий заозирался, надеясь, что никто не слышал ропот Пушкина, а затем зашипел: –Тихо! Сдурел так кричать? Александр, а ты не забыл, что я могу сдать тебя полиции? Они Гончарова уже повязали за сотрудничество с Фёдором и состояние в организации Крыс мёртвого дома. Сигма прибегнул ко лжи, но как ещё было уговорить его? Пушкин труслив, а провести его легко. Последний поколебался, и неуверенно начал рамышлять вслух: –Ивашку–то?! А я ещё кумекаю, чего дома его нет! Эх, какой пацан был, как чай заваривал!.. Но я не могу в тюрьму! Ни за какие ши–ши! Ух, но пидорам я ещё ничего не отдалживал… А что мне за это будет? Менеджер закатил глаза на его упрямость и торг. –Значит, я пошёл обращаться в полицию. –Эээ, стой, погодь, милок. Ты пацан нормальный? Нормальный. Я же в тюрьме загнусь, а мне нельзя! Вот и не сдавай старого мусорам. Можешь взять, ладно? Только верни потом. Сигма кивнул, и сел на подобие велосипеда. –Обязательно верну! Крикнул он, уже уезжая вдаль. План по погоне оффициально начат!———
Время тянулось чертовски медленно, как и автобус. Он тащился по дороге, только выехав из города, водитель явно не торопился. Ещё три часа нудной поездки. Николай был также равнодушен, глядя то в окно, то на пассажиров, которые спали в своих креслах. Хотя… если прислушаться к своим чувствам, то заглушка ввиде действия успокоительного словно покидала его тело. Слева в груди больно кольнуло осознанием чего–то масштабного. Куда он вообще едет? Дела вроде как стали налаживаться, так почему… О боже. До Гоголя наконец дошло, что происходит. Едет невесть куда, ещё и Сигме об этом сказал по телефону. Как же тот, должно быть, переживает… Давящий позор и ужас от ситуации. Опять. В душе теплилась надежда и смутное понимание, что о нём заботились. Неприятное липкое ощущение комком свернулось в животе. Николая настигла мысль, что при каждом шаге, который приближает его к невидимой свободе, он теряет слишком много. Почему нельзя просто стать собой? Неужели ему суждено играть роль арлекина всю жизнь, сковывая себя настоящего? В такие моменты сознание словно становилось чужим, кем–то управляемым. Как он мог знать, какие чувства принадлежат ему, а какие нет? И как можно доверять кому–то, когда своему разуму не можешь доверять? Паяц неуверенно отстегнул ремень безопасности, и поднялся с места, сразу же обращая на себя всеобщее внимание этим действием. Стоит ли вернуться? Или уже поздно? Сделав шаг вперёд, Николай стал идти, пытаясь набраться решимости. Внезапно, автобус резко тряхнуло, и последнее, что он увидел в переднем окне водителя, прежде чем упасть–знакомый силуэт. Чтобы отойти от падения и подобной встряски потребовалось немного времени. Сглотнув прилив тошноты, с лёгким головокружением Гоголь поднялся. Пассажиры подскочили с мест, чтобы понять, в чём дело. Водитель гневно ругался, нажимая на гудок. Фокусник не мог разглядеть, что там было из–за толпы, и спросил у какой–то женщины преклонного возраста: –Что случилось? –Ой, голубчик, паренёк под автобус наш заехал. Намеренно, может, или просто не увидел– Этих слов хватило, чтобы интуиция зазвенела единственным вариантом. Коля плохо понимал, как такое возможно, но, воспользовавшись суетой, выскочил через запасной выход, и выбежал на проезжую часть. Кажется, их автобус на ней был один, это хорошо, меньше лишний глаз. Это и впрямь был Сигма. Он лежал на асфальте, откинутый столкновением. Кровь стекала с его левого бока, пропитав одежду. Правая часть головы тоже пропиталась багровой жидкостью, живописно растекаясь по всей дороге. Николай вскрикнул и торопливо подбежал к нему. Люди просто стояли поодаль в шоке, непонимающе переглядываясь, кто–то звонил в скорую. Опустившись около его тела, парень первоначально проверил пульс, приложив трясущиеся пальцы к шее. Вздох облегчения сорвался с уст, а холодные слёзы уже текли по ланитам, почти замерзая на них. Гоголь удивлённо моргнул, не понимая, когда он успел начать плакать. Сигма положил голову ему на грудь, не открывая глаза, но периодически моргая. Клоун начал хаотично задавать вопросы, будучи на взводе: –Ты тут откуда?! Зачем под автобус заехал?! Сигма! Ну же, очнись, я не могу потерять тебя как Фёдора! Владелец казино обмяк в его руках, и пошевелил губами, а затем сдавленно прошептал: –Я тебя хотел остановить, а потом успокоить, дать тебе понять, что… на меня ты можешь положиться, и тебе больше не обязательно скрывать себя. Николай прекратил трясти его, поняв, что это может лишь навредить. Он всхлипнул. –У тебя не получилось меня успокоить. Боже, мне так жаль… Я снова сделал глупость, просто, я принял те успокоительные, и… Сигма потёрся о его грудь головой, прижимаясь к нему и нечаянно пачкая его одежду кровью. –Зачем ты их принял? Мы могли поговорить, знаю, ты мне не доверяешь, но… Юноша закашлялся, болезненно вздрагивая при вдохе. Гоголь неохотно признался: –Меня накрыла паника из–за всего прошедшего, так ещё и прибавились галлюцинации. После гибели Достоевского мне мерещится его голос, словно дух его по сей день тут, который будто хочет навредить мне и прикончить меня. Он продолжил, шмыгнув носом: –Это, возможно, бред, но… Не знаю. Я как будто отвык быть собой, и моё собственное тело и эмоции стали чужды. Я же не пустая марионетка, которой кто–то управляет, да? Или он прав? Сигма наконец открыл глаза, широко их распахнув. В его взгляде читался такой шок и даже ужас, что Николай напрягся и вжал голову в плечи. –Коля, ты… Ты почему молчал? Всё это… может привести к трагичным последствиям, ты знаешь? Я имею ввиду… Говорить давалось тяжело, но младший продолжил: –Эти твои попытки отречься от себя и заполнить свою пустоту, так ещё и подобные видения… Я боюсь, что не смогу помочь. Кровь тонкой струйкой потекла с его уст. Где чёртова скорая?! Гоголь затаил дыхание. Слёзы душили его, и верить в то, что происходило не хотелось. Сигма постарался закончить свою мысль: –А помочь тебе сможет психиатр или… кто там этим занимается. А я просто хочу быть рядом. Всегда хочу. Шут замолк, не издавая никаких звуков. Всё же, он осторожно высказался: –Кто–то будет копаться в моей голове… Брр… Я не хочу, но и с ума сойти и перестать быть собой больше не привлекает меня. Но, я хочу, чтобы ты прошёл терапию со мной. Что скажешь? Глаза и нос покраснели, а слёзы вновь потекли по бледному лицу. Сигма отвёл взгляд, не понимая: –Но я же… И осёкся, вспоминая бесконечные поиски себя и своего места и дома в мире. –Да, я обязательно буду с тобой. Менеджер отключился, слыша звучный плач сирен неотложки вдалеке.———
Спустя двенадцать часов бесконечных мотаний по больнице…
Снег укрыл кладбище, сделав его серебристо–белым. Снежинки всё ещё валились свыше, но уже реже. Стояла могильная тишина. Пар валил из кружки с чаем, и Николай взял один пирожок, а другой положил на могилку. Он осмотрел надпись, и протёр памятник от снега. –Жаль, что мы пропустили твои похороны, Фёдор. Не злись на меня. Он повернулся к Сигме, который сидел на лавочке с задумчивым ликом. На шее его был специальный воротник, который надевали при переломе. Под одеждой была повязка. –Как думаешь, пирожок его задобрит? Руководитель казино кивнул с мягкой улыбкой. Он пил только чай, ибо другое ему сейчас было запрещено. Юноша сменил тему. –Врач сказал, что ребра заживут через пять недель. Я легко отделался, сломано всего два, вот только там такой синяк… Шея вообще будет четырнадцать недель заживать. И кто всё это время будет замещать меня в казино? Гоголь хихикнул, прикрыв рот рукой, и надкусив пирожок. –Мхмф… Не знаю. Может, Пушкина сделаешь заместителем своим? Ехехе~ –Ох, нет, когда он узнает, что я раздолбал его велосипед, он мне остальные десять доломает, и правые рёбра в подарок. Сигма выдохнул, отпив ещё чаю, и искоса смотря на Николая. –Ты правда готов пойти на терапию? Старший недолго подумал. –Ну, да. Я думаю, что смогу пересилить себя… Не знаю, как всё пойдёт дальше. Будет очень тяжело, да и мне правда бы хотелось переехать, не знаю, может, обратно домой. Я бы мог показать тебе свои родные края! Сигма покачал головой. –Как–нибудь без меня. У меня здесь небесное казино. Да и нам столько всего стоит обсудить… Гоголь цокнул и закатил глаза, а затем с улыбкой положил голову ему на плечо. –Давай потом? Сейчас стоит помолчать. Согласен? –Ты действительно прав. Но перед тем, как начнём, хочу сказать… Я люблю тебя. –Я думаю, что тоже. Снег начал падать крупнее, став точь в точь как одеяло для территории мертвецов. Две больше не одинокие души сидели, приобнявшись, и согревали друг дружку в ледяную пору. Ветер завывал вдалеке, а стужа приморозила бы их снаружи, но не изнутри. Будучи в полной гармонии с собой и с окружающим социумом, человек может понять, что есть истинный душевный жар даже в самую зябкую зимнюю ночь.